Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)
– Всё, – небрежно ответил генерал. – Завтра эти заводы будут объектом, недостойным бомбардировки. Это равняется прямому запрещению. Завтра на всех картах вокруг этого города появится синее кольцо. Одну карту я прикажу прислать вам.
И он опять принялся рассматривать альбомы. Кто не знал генерала, мог подумать, что он завзятый филателист. Генерал в самом деле был большим знатоком в этой области. Но сейчас он с молниеносной, быстротой вёл сложные подсчёты. Результаты превзошли его ожидания. Завтра генерал продаст эту коллекцию значительно дороже, чем оценил её мистер Гибсон. А какие именно заводы будут бомбить американские и английские самолёты в Германии– это никого не касается. Всё равно все заводы не уничтожишь.
Генерал приветливо распрощался с Сэмом Гибсоном и ушёл вполне удовлетворённый. В каждом деле самое главное – стиль. У генерала были все основания считать стиль их переговоров безупречным.
Гибсон с балкона видел, как от подъезда отошла машина. Он проводил её взглядом.
– Хорошо сделано, – сказал он вслух.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мари-Клэр ещё раз прошлась вдоль шеренги. Всё в ней клокотало от злости, но внешне она оставалась спокойной. Нельзя было даже представить себе, что кто-либо осмелится убежать из лагеря. За такой поступок в Дюбуа-Каре существовало только одно наказание – смерть. Неужели эти советские девушки так мало ценят свою жизнь?
Надсмотрщица по-новому приглядывалась к каждой женщине. Не могло быть, чтобы девушки совершили побег без чьей-либо помощи. Кто-то должен был знать их намерения, кто-то должен был отвлекать внимание часовых. Она пыталась заглянуть каждой женщине в глаза, чтобы заметить хоть тень вины или беспокойства. Но почти все женщины при её приближении опускали глаза, и это ещё больше злило Мари-Клэр. Наконец она остановилась и сказала:
– Ну, доигрались, красавицы? Хотела бы я посмотреть на вас вту минуту, когда их поймают! Можете быть уверены, мы узнаем, кто им помогал. Что же вы молчите? Когда я здесь, вы можете говорить даже громко.
Она снова пробежала глазами по шеренге, стараясь определить впечатление от своих слов. Женщины стояли неподвижно, попрежнему опустив глаза.
– Что же вы молчите? – с трудом сдерживая злобу, повторила она. – Отвечать всё равно придётся за всё. Далеко они не уйдут. Ещё ни один человек не удрал из лагеря Дюбуа-Каре. Эти тоже не святые и не вознеслись на небо. Мы скоро их поймаем. И вы увидите, как они будут висеть. А рядом с ними, безусловно, будет висеть и кое-кто из вас. Джен Кросби, отвечай: кто помогал им бежать?
Джен Кросби вздрогнула, как от удара. Мгновение она стояла неподвижно, широко раскрыв испуганные глаза, потом сказала:
– Мне нечего отвечать. Я ничего об этом не знаю.
– Я так и думала, – издевалась Мари-Клэр, – ни ты, ни твои подруги ничего об этом не знают. А между тем вы сами позволили им удрать, не подумав ни разу обо мне. Обо мне, которая по двадцать раз в день заступается за вас перед капитаном Крамером. Где были б вы все, если бы не я? На виселице. Он уже давно хотел вас всех повесить. Только благодаря мне вы ещё живёте.
– Может, и лучше было бы… – послышался тихий голос с дальнего конца шеренги.
– Кто это сказал? – спросила Мари-Клэр. – Ты, Элиза? Ты, Гильда? Ты, Зося?.. Молчите? Ничего, и это узнаем. Всё тайное становится явным, как сказано в священном писании.
– О боже! Она говорит о священном писании! – вырвалось у Джен Кросби.
Мари-Клэр резко повернула голову:
– Кто это сказал? Ты, Джен Кросби? Я прощаю тебя, потому что ты ещё многого не понимаешь, а у тебя есть хорошие задатки. И я ещё посмотрю, не возьмёшь ли ты когда-нибудь в руки такой хлыстик.
Джен посмотрела на неё с неприкрытым ужасом.
– Никогда в жизни, – тихо сказала она, но Мари-Клэр услышала.
– Не будем зарекаться. Никто не может сказать, что случится через год или два. Конечно, если капитан Крамер до того времени всех вас не перевешает.
В эту минуту сам капитан Крамер, немолодой дородный немец, появился на плацу. Он уже знал о случившемся, и настроение у него было не блестящее. Однако, увидев Мари-Клэр в её новой униформе, он не выдержал и заливисто засмеялся. Надсмотрщица стояла перед ним возмущённая, не понимая, что так развеселило начальника лагеря.
– Вы неподражаемы, Мари-Клэр, – сказал Крамер. – Теперь я ясно вижу, что вы своими роскошными брюками хотите восполнить недостаток боевого духа Швейцарии. А зачем вы всю эту сволочь выстроили?
Мари-Клэр сжала губы. Она бы стерпела это, если бы капитан говорил не перед пленницами. Стараясь быть спокойной, она ответила:
– Швейцария всегда была воинственной страной, начиная с Вильгельма Телля.
– Ну, о Швейцарии – не знаю, а швейцарские журналистки, безусловно, очень воинственны, если судить по вас.
– Благодарю за комплимент, господин капитан, – сухо ответила Мари-Клэр.
Капитан вдруг перестал смеяться.
– Что это? Вы, кажется, обиделись, Мари-Клэр? Не советую. Вам обижаться уже поздно. Зачем вы их выстроили?
Мари-Клэр поняла: начинается деловой разговор.
– Я хотела проверить и подсчитать их.
– И что же? Двух нехватает? Вы хотели проверить, нет ли здесь ошибки?
– Да. Ошибки здесь нет.
– Ну что же, две советские девчонки удрали у вас, Мари-Клэр. Запомните этот случай. Вы не очень оправдываете моё доверие. Хотя я даже доволен, что они удрали.
Мари-Клэр показалось, что слух изменил ей.
– Вы довольны?
– Да. А почему это вас удивляет?
– Я не понимаю вас.
– Это происходит от недостатка опыта, – добродушно улыбнулся капитан. – Во всяком случае мы от них освободились. Не поймаем – чёрт с ними, а поймаем – повесим в назидание другим. И в том, и в другом случае мы от них избавились, а это главное. Больше этой заразы в нашем лагере не будет. Я уже давно заметил: если появляются пленные из Советского Союза – жди неприятностей. Живёт лагерь тихо, спокойно, но как только присылают нескольких русских, всё летит вверх тормашками. Начинаются побеги, убийства часовых, бунты. Это – как дрожжи в тесте.
– Вполне справедливо, господин капитан, – сказала Мари-Клэр.
Неожиданно Крамер вспыхнул. В угодливом замечании своей помощницы он почувствовал подтверждение собственного бессилия против советских людей.
– А я вас не спрашиваю! – крикнул он. – Что вы повторяете, как попугай: «справедливо», «правильно»! Меня не интересует, что вы думаете.
Он демонстративно повернулся спиной к Мари-Клэр и медленно пошёл вдоль выстроившихся женщин. Он шёл, внимательно разглядывая каждую и не останавливая взгляда ни на одной. Только на Жанне Роже глаза его задержались какую-то долю секунды. Мари-Клэр неотступно шла за ним. Пройдя вдоль всей шеренги, он сказал, не поворачивая головы:
– Эту девушку, Жанну, немедленно ко мне. Поняли?
– Она сейчас же будет у вас, – послушно ответила Мари-Клэр.
Капитан ушёл, чтобы отдать приказ об организации поисков. Советские девушки не могли убежать далеко.
Теперь Мари-Клэр дала волю своему гневу. Она хлыстом разогнала женщин. Только Жанне Роже она приказала остаться на месте.
– Подойди ко мне, Жанна Роже, – сказала Мари-
Клэр. Но девушка не пошевелилась, только мелкие капли пота, как роса, выступили у неё на лбу, выдавая волнение.
– Жанна Роже, номер триста восемнадцать, подойди сюда, – повысила голос Мари-Клэр.
Жанна вздрогнула и медленно подошла к надсмотрщице.
Мари-Клэр придирчиво осмотрела её с ног до головы и пожала плечами: странно, – что хорошего находит в этой черноволосой француженке господин капитан?
– Сейчас же приведи себя в порядок и иди к господину капитану.
– Опять?
– Да. Немедленно.
– Мне легче пойти на виселицу…
– Перед тем как пойти на виселицу, ты пойдёшь к господину Крамеру.
– Я не пойду.
Уже не впервые зовёт к себе эту девушку капитан Крамер, и всегда она сопротивляется перед тем, как пойти. Но сегодня удивительно нервное настроение в лагере, и всего можно ожидать. «Значит, – думает Мари-Клэр, – надо быть немного ласковее, чтобы улеглось возбуждение, чтобы всё пришло в норму».
– Не будь упрямой, моя красавица. Ты была у него не раз и ещё не раз будешь. Терять тебе нечего.
– Я не пойду, – упрямо повторила Жанна.
Мари-Клэр усмехнулась:
– Ну что ж, тогда мне придётся вот этим самым хлыстом немножко пощекотать тебя. Были уже случаи, когда сам господин капитан оставался доволен моей работой. Вспомни день, когда он впервые пригласил тебя. Иди.
Жанна вызывающе посмотрела на надсмотрщицу.
– Вам не стыдно смотреть мне в глаза, Мари-Клэр?
– Стыдно? Мне? – искренне удивилась надсмотрщица.
– Да, вам. Подумайте только: швейцарская журналистка, демократический деятель, посылает французскую девушку в постель к немцу и ещё угрожает ей хлыстом!
– Ах, вот ты о чём, – спокойно сказала Мари-Клэр. – Нет, это меня не волнует. В жизни каждый должен добиваться своего счастья, и никакой путь здесь не страшен. За своё счастье, за свою жизнь я могу послать тебя не только в постель к Крамеру, а даже на виселицу. А слова о демократии оставь при себе, это сейчас не модно. Ты француженка и должна хорошо знать, что такое мода. Победителей не судят.
– Вы ещё не победитель, Мари-Клэр! Вы просто подлое, отвратительное животное! – почти истерически крикнула Жанна. – Последняя проститутка в сто раз лучше вас…
Жанна знала, что, так или иначе, к капитану придётся итти, – она рисковала жизнью, сопротивляясь, но уже ничего не могла поделать с собой.
Мари-Клэр резко взмахнула хлыстом, но тут же сдержала себя.
– Твоё счастье, красавица, – сказала она, – что господин капитан может случайно увидеть твою спинку. Я охотно записала б на ней твои слова хлыстом. Довольно разговаривать! Иди!
В глазах Жанны погас огонь, она поникла и, казалось, даже стала ниже ростом. И пошла, медленно переставляя ноги.
Мари-Клэр ещё раз обошла лагерь. Женщины ходили поодиночке и парами, мрачные, молчаливые. В лагере был полный порядок. Мари-Клэр вышла за ограду.
В это время за самым дальним бараком, у колючей проволоки, медленно ходили две девушки. Они тихо разговаривали. У Джен Кросби и Гильды Иенсен было много общего. Они научились понимать друг друга почти без слов, по одному движению губ.
Девушки слышали весь разговор Мари-Клэр с Жанной и были ещё под его впечатлением.
– Неужели она действительно была журналисткой? – искренне удивлялась Джен.
– Была, – ответила Гильда. – Это грустная история. Я уже не впервые вижу такое в лагерях…
Гильда вдруг прислушалась: где-то далеко за песчаными просторами послышался свисток, затем несколько выстрелов, автоматная очередь. Джен побледнела.
– Что это такое? – спросила она.
– Не знаю, – ответила норвежка. – Возможно, расстреляли кого-то.
– Вы так спокойно об этом говорите! – нервно поёжилась Джен.
– Я уже ко всему привыкла.
– А я за полгода никак не могу привыкнуть. Я не знаю, за что меня перевели сюда из другого лагеря. Мне тут очень страшно. Здесь я вижу, какой дешёвой стала жизнь. Господи, что будет со всеми нами?..
Опять где-то далеко прозвучали выстрелы.
Над лагерем пролетели самолёты, на их крыльях были видны белые американские звёзды. Джен проводила их тоскующим взглядом.
– Как много самолётов!
– Да, сегодня почему-то их много.
Они опять помолчали, прислушиваясь.
– Вы знаете, я очень боюсь за этих советских девушек, – прошептала Джен. – Таня мне сразу понравилась. И мне кажется, что там, за песками, происходит что-то ужасное.
– Здесь всё ужасно, – ответила Гильда. – А этим русским девушкам я могу только завидовать. Я очень жалею, что не попыталась убежать вместе с ними. Они смелые. Они уже дважды бежали. Теперь если их поймают, то уже наверняка не помилуют, я это хорошо знаю. Из Дюбуа-Каре никто не может убежать. И всё-таки я им завидую. Завидую их смелости, стремлению к жизни, к борьбе. А у меня как-то ослабели нервы, – ведь я здесь с того времени, как Гитлер вторгся в Норвегию. Я тоже пыталась бунтовать, потом смирилась. И сейчас, наверное, как и Жанна, способна только на минутные бури.
– Ничего, Гильда, – почти беззвучно сказала Джен. – Проклятый Адольф уже больше никуда не вторгнется…
– Да, – ответила Гильда, и вспышка надежды осветила её глаза, – говорят, Красная Армия хорошо наступает.
– Я говорю не о Красной Армии, – недовольно, громче, чем раньше, сказала Джен, но сразу же, испугавшись собственной смелости, умолкла.
Они стояли неподвижно возле колючей проволоки в песчаной пустыне, обездоленные и несчастные. Хотелось кричать, молить о помощи… А самолёты пролетали, равнодушные, деловитые, – американские белые звёзды сменялись английскими концентрическими цветными кругами, – и ни один не снизился над концентрационным лагерем Дюбуа-Каре, забытым богом и людьми.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Тяжёлые четырехмоторные «либерейторы» стояли в ряд у края бетонной дорожки. Механики ходили возле своих машин, в последний раз проверяя моторы. Вертящиеся винты казались прозрачными сверкающими кругами, как бы сделанными из волнистого стекла.
Экипажи тоже проверяли всё перед полётом. Предстоял привычный и не раз проделанный путь на Берлин, и обратно. Когда над британскими островами опустится темнота, самолёты взлетят, а вернутся только с рассветом. Стояли самые короткие летние ночи, но времени хватит, – до Берлина не так далеко.
Командир корабля лейтенант Рандольф Крауфорд вернулся из штаба полка немного мрачный. Над аэродромом стоял тёплый, тихий вечер, солнце садилось за недалёкий лес, и на горизонте не было ни одной тучки. А синоптики предупредили, что над континентом, над Европой, будет дождь и туман. Может, они ошибаются, не добившись, как всегда, точных данных у своего бога – погоды. Но, может, на этот раз им посчастливилось угадать, тогда пилотам придётся крепко поработать ночью. Во всяком случае у лейтенанта Крауфорда было не очень весёлое настроение перед полётом.
С особой придирчивостью проверил он готовность своего корабля и экипажа. Не оставил без внимания ни одной мелочи, заглянул во все уголки огромной машины и лишь после этого сел на своё место. Ещё раз мысленно проверил всё и, успокоившись, стал ждать сигнала.
Солнце уже опустилось за горизонт. Прозрачные сумерки окутали аэродром. Быстро приближалась ночь. Команда корабля была на местах. Напряжённое состояние командира передалось всем, поэтому никто не смеялся и не шутил.
– Летим, как на похороны, – недовольно пробормотал штурман.
На него зашикали, и он замолчал, мрачно проверяя маршрут, проложенный на карте и уже давно выученный наизусть.
Крауфорд, наверное, в десятый раз повторял про себя последний приказ командира полка. Учитывая плохую погоду в районе Берлина, приказ определял для самолётов запасные объекты бомбёжки, на тот случай, если грозовой фронт не даст возможности тяжёлым машинам пробиться к немецкой столице. Бомбы, не сброшенные на Берлин, должны были упасть на Рейн и Рур.
Ракеты взлетели над командным пунктом аэродрома. Рёв моторов усилился. Первый самолёт, мягко покачиваясь на толстых шинах, медленно побежал по бетонированной взлётной дорожке.
Через несколько минут Рандольф Крауфорд тоже поднялся в воздух, пристроился к своему командиру, и некоторое время они ходили над аэродромом, ожидая, пока взлетят все самолёты. Наконец, командир эскадрильи приказал выключить огни и лечь на основной курс. Где-то далеко внизу плескался невидимый Ла-Манш. Начиналась земля, на которой немец был полным хозяином.
Крауфорд смотрел сквозь прозрачный плексиглас на небо и машинально отмечал, как исчезают звёзды. Небо становилось всё более чёрным, тяжёлые тучи двигались с юго-востока навстречу кораблям. Последняя звезда исчезла из поля зрения. Крауфорд перевёл взгляд на доску приборов: на ней легко дрожали яркие зелёные стрелки. Корабль шёл правильным курсом. Для беспокойства не было причин.
Самолёты шли на высоте двух тысяч метров, но когда ударила первая молния и раскат грома встряхнул машину, Крауфорду показалось, что он летит между тёмных гор. Слева, справа и прямо перед ним вздымались высоченные громады туч. Они клубились, передвигались, меняли высоту и форму, валились на самолёт, угрожая прострелить его молниями, разбить ударами грома.
Вначале радисту удавалось поддерживать связь с соседями и командиром, потом в наушниках слышался только треск грозы. Весь воздух вокруг был перенасыщен электричеством. Радио перестало работать.
Крауфорд выругался и решил пробираться к Берлину на свой страх и риск. Ему было приказано сбросить бомбы на район Темпельгофского аэродрома, но в таких условиях дай бог Берлин найти, а не то что его районы или отдельные объекты. И одинокий самолёт Крауфорда, потеряв связь с товарищами, шёл на юго-восток, к немецкой столице.
– Находимся в районе Берлина, – услышал, наконец, Крауфорд в телефон голос штурмана и посмотрел вниз, выжидая, когда молния осветит землю.
Но сверкнула молния, а пилот не увидел ничего, кроме туч.
Впервые за время их совместных полётов лейтенант не поверил штурману. Штурман мог ошибиться. Как мог он с уверенностью определить точное положение самолёта в такую грозу?
В это мгновение из туч, ярко освещённая молнией, вынеслась маленькая тёмная тень. Крауфорд узнал в ней немецкий ночной истребитель. Нужно было решать: либо немедленно сбросить бомбы и вернуться, либо нырнуть в тучи и на рассвете ударить по запасным объектам.
Крауфорд боялся, что сейчас бомбы могут упасть на чистое поле, и резким разворотом направил свой корабль в тучи. Напрасно штурман уверял, что они летят как раз над Берлином. Лейтенант не хотел встречаться с ночными истребителями. Он сможет сбросить бомбы на рассвете. Пусть только радист свяжется с командованием. Но радио всё ещё не работало, и самолёт почти наощупь шёл обратным курсом.
Уже небо стало чистым и начало светлеть далеко на востоке. Радист попытался связаться с командиром эскадрильи. Напрасно! Никто не отвечал. Вскоре штурман мог вполне точно определить местонахождение самолёта. Они летели над Руром, над частью Германии, которая так густо заселена, что кажется одним сплошным городом.
Восток всё более светлел. Дождь перестал. В лёгком тумане плыл к Англии «либерейтор». Рандольф Крауфорд смотрел вниз, на серую, неприветливую землю Германии. Надо найти запасные объекты и разбомбить их, – не везти же обратно весь запас бомб.
И вдруг лейтенант увидел, как с полевого аэродрома, расположенного у небольшого городка, поднимаются истребители. Почему здесь аэродром?
Крауфорд видел, как шесть истребителей, «фокке-вульфов», резкими вертикалями пошли вверх, стремясь набрать высоту для атаки. Одинокий «либерейтор», будет для них не очень трудной добычей. Крауфорд это прекрасно понимал. Сердце пилота сжалось, неприятный холодок пополз по спине.
И вдруг «фокке-вульфы», успевшие уже набрать достаточную высоту, засуетились и как будто перестали интересоваться «либерейтором». Крауфорд внимательно оглядел горизонт, но не увидел ничего особенного. Первые лучи солнца уже разгоняли туман, и он таял, опускался к земле, уступая место ясному летнему дню. В солнечных лучах, высоко над «либерейтором», метались немецкие истребители. Поведение их было непонятным. Почему они не бросаются на бомбардировщик?
Крауфорд не успел найти ответа. В наушниках послышался незнакомый голос:
– Иду в атаку. Карпенко, прикрой мне хвост!
Рандольф Крауфорд понял только слово «атака». Остальное осталось для него загадкой, но он уже знал теперь, что его корабль не одинок в небе. Где прячется этот неожиданный друг, разговаривающий на волне станции «либерейтора»? Не его ли появление вынудило «фокке-вульфов» заметаться?
Крауфорд присмотрелся внимательней и высоко над немцами увидел два самолёта. Они были несколько необычной формы, но разобрать зкаки на крыльях было невозможно. Первый самолёт шёл в атаку на немцев; второй прикрывал его.
Экипаж «либерейтора» не успел опомниться, как один немец уже загорелся, а два неизвестных самолёта очутились в зоне огня пулемётов его бомбардировщика. Крауфорд ахнул. Он ожидал увидеть кого угодно – французов, англичан, американцев, даже норвежцев, но никак не самолёты с красными звёздами на крыльях.
Воздушный бой над немецкой землёй прошёл молниеносно. Немцы пошли в атаку на «либерейтор». Советские истребители круто взмыли вверх, и опять Крауфорд услышал хриплый уверенный голос:
– А ну прикрой мне хвост, Карпенко!
Снова самолёт пошёл в атаку – и загорелся второй немец, падая на землю. Но третий немецкий пилот успел зажечь машину, прикрывавшую хвост незнакомого истребителя. Даже горя, волоча за собой густой хвост чёрного дыма, Карпенко прикрывал своего товарища. Один из немцев неосторожно приблизился к тяжёлому бомбардировщику, и сердце Крауфорда забилось от радости, когда огонь трёх левых пулемётов «либерейтора» пронизал вертлявое тело «фокке-вульфа». Теперь в воздухе остались три немецкие машины против одного советского истребителя и тяжёлого бомбардировщика Крауфорда.
– Держитесь ближе к моим пулемётам, – кричал по радио Крауфорд, но советский лётчик вёл бой так, словно, защищая тяжёлый «либерейтор», защищал собственную жизнь. Теперь в небе из всей шестёрки остался только один «фокке-вульф». Ни разу не видел Крауфорд такого воздушного боя. Вот идут навстречу друг другу два истребителя. Неистово бьют их пулемёты. Немец стреляет даже из пушки. Машины мчатся на бешеной скорости, и вдруг страшный удар – и сверкающие обломки обоих самолётов летят на землю.
«Либерейтор» медленно плыл на северо-запад. Не верилось, что минуту назад прогремел бой, в котором два советских пилота дрались против шести немецких и победили.
– Лейтенант, – прозвучал голос штурмана, – почему около этого города оказался полевой аэродром? Здесь что-то не так.
Крауфорд сразу понял мысль штурмана. Он резко положил самолёт на крыло и повернул обратно. Перед его глазами всё ещё стояла картина воздушного боя. В ушах ещё звучал голос: «Карпенко, прикрой мне хвост!» Лейтенант не колебался. Он снизился и пошёл к городу, стараясь тщательно рассмотреть всё, что творится на земле.
Маленький город наплывал на него серым пятном на фоне зелёных полей. Крауфорд промчался над ним, увидел заводы, расположенные на окраине, и не поверил своим глазам: все заводы, улицы, даже дворы были забиты танками, автомашинами, пушками. Очевидно, здесь сконцентрировалось большое воинское соединение. Теперь было понятно, почему около этого городка оказался охранный аэродром. Сердце лейтенанта наполнилось гордостью. Сейчас он отомстит за советских лётчиков, спасших его, английского лейтенанта Крауфорда.
Лейтенант поднялся выше, чтобы сбросить бомбы, но в этот момент в наушниках раздался голос штурмана:
– Лейтенант, этот город называется Риген, на карте он обозначен как объект, недостойный бомбардировки.
Крауфорд посмотрел на свою карту. Действительно, город Риген был обведён жирной синей чертой. Это обозначало, что город бомбить не стоит. Лейтенант задумался. Потом снова посмотрел вниз, увидел заводские дворы, забитые танками, и все его колебания исчезли.
– Не говори глупостей, – сказал он в микрофон. – Сейчас будем бомбить скопление войск и техники противника.
Крауфорд отдал команду так, как привык это делать в бою, – спокойно и уверенно. Он видел, как его бомбы упали на большой завод, видел взрывы и пламя пожаров.
Освободившись от бомб, «либерейтор» пошёл на свой аэродром. Километрах в пятидесяти от Ригена Крауфорд оглянулся. Тяжёлые столбы дыма поднимались высоко над городом.
