Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Джен вернулась очень скоро. Она уселась в глубокое кресло и долго сидела неподвижно. Закрыв глаза, она видела широкую зелёную улицу и маленький «виллис» с двумя американскими солдатами, исчезающий за поворотом.
Джен не чувствовала раскаяния. Она поступила так, как должна была поступить, здесь не о чём раздумывать. Но почему не проходит это проклятое ощущение тревоги, почему даже теперь, когда Таня находится в надёжных руках, Джен Кросби так боится её?
В гостиную вошла миссис Кросби.
– Где Таня? – спросила она.
– Не знаю, – спокойно ответила Джен.
Миссис Кросби взяла газету, но читать не могла. Привычная тишина дома была чем-то нарушена. Откуда-то, из дома или из сада, доносились голоса. Кто мог так громко разговаривать в их доме?
Вошёл мистер Гибсон и, увидев женщин, весело сказал.
– Прекрасно закусил. В этом отношении в Англии мало что изменилось за время войны. В ресторанчике чудесно кормят. Теперь я выдержу, даже если обед запоздает.
В это время дверь из сада раскрылась, и в комнате появился Ральф в сопровождении высокого офицера. Левая рука гостя была на перевязи, в правой он держал палку, на которую тяжело опирался при каждом шаге.
– Посмотрите, кого я привёл, – весело сказал Ральф. – Иду по саду и вижу: за оградой знакомое лицо. А он проходит так, будто совсем незнаком со мной. Почему вы не зашли раньше Стаффорд?
Только сейчас Джен узнала офицера. Да, это был действительно Антони Стаффорд, тот самый офицер-десантник, который освободил их из Дюбуа-Каре. Но как он изменился за это короткое время! Вместо весёлого стройного лейтенанта перед Джен стоял почти инвалид, сгорбленный, опирающийся на палку человек. Жёсткие складки залегли в углах его рта.
Стаффорд поздоровался с присутствующими и познакомился с Гибсоном.
Услыхав голоса, мистер Кросби прервал работу и вышел из кабинета.
– Добрый день, мистер Кросби, – приветствовал его Стаффорд. – У вас в саду так прекрасно. Я отвык от покоя и тишины. Вы ещё не забыли, Джен, нашу встречу в Дюбуа-Каре?
Стаффорд говорил отрывисто, так, словно что-то мешало ему сосредоточиться на одной мысли.
– Разве можно забыть такую встречу? – сказала Джен. – Вы всем нам спасли жизнь.
– Помните, – продолжал Стаффорд, – там была русская девушка. Где она сейчас?
У Джен перехватило дыхание. Но её выручил Ральф.
– Она здесь, – весело сказал он. – Если бы не она и не вы, мы бы, вероятно, не увидели нашу Джен. Вам обоим я обязан своим счастьем… Но почему всё же вы раньше не зашли, Стаффорд? Ведь вы уже здесь два дня.
Антони Стаффорд тяжело опустился в кресло. Казалось, что его суставы сгибаются с трудом, а каждое движение причиняет сильную боль.
– Я не спешил, Ральф. Я сейчас ужасно паршиво чувствую себя на земле. Меня ранило не сильно, но здорово контузило. Этот проклятый Риген мы никогда не забудем.
– Риген? – вздрогнула миссис Кросби.
– Да, Риген. Почему это вас гак удивило?
– Здесь за последнее время было очень много разговоров об этом городе, Антони, – неохотно пояснил Ральф.
– Да, о Ригене стоит поговорить, – задумчиво произнёс Стаффорд. – Этот город многие не забудут, а многие и вообще не вспомнят. Для меня же одно его название звучит как похоронный звон. Проклятый город!
– Что же там случилось, Антони? – с тревогой в голосе спросила миссис Кросби.
– О, там случилось очень много событий, миссис Кросби. Надо быть большим художником, чтобы их описать. Если хотите, я расскажу обо всём, хотя бы для того, чтобы мои дальнейшие сообщения были более понятны.
– Мы ждём с нетерпением, Стаффорд, – сказал мистер Кросби, ещё не понимая, о каких дальнейших сообщениях упомянул гость.
– Да, собственно говоря, ничего захватывающего вы не услышите. Всё, что произошло, выглядит скорее грустным, чем увлекательным. После высадки и короткого боя во Франции мы опять сели в самолёты и были переброшены в район Рейнской области. Десант прошёл как нельзя лучше. Было решено, что мы занимаем город Риген, закрепляемся, делаем его опорным пунктом, а от него уже расширяем свои позиции во все стороны – главным образом для того, чтобы соединиться с нашими танками, которые находились где-то неподалёку. На всех картах и по данным авиационных разведок этот самый Риген совсем безобидный город. Лётчикам его даже не рекомендовалось бомбить, как объект, не заслуживающий внимания. В действительности же немцы сделали Риген настоящим арсеналом. Со всех концов собрали туда танки…
– Какой ужас! – воскликнул мистер Кросби.
– Да, это было довольно странно, – продолжал Стаффорд. – Мы только сунулись в этот Риген, будь он проклят на земле и в небе, а на нас оттуда танки… Боже мой, сколько их там было! И вместо наступления мы вынуждены были перейти к глухой обороне в каком-то селе и сидеть там, как мыши, окружённые со всех сторон. Трудно передать, что мы пережили, пока наши танкисты не прорвались к нам.
– Молодцы танкисты. Я их уважаю больше других родов войск, – нашёл нужным вставить Гибсон.
– Да, они хорошие ребята, но и полегло их у этого Ригена очень много. Куда только наша авиация раньше смотрела – никак не пойму.
В сумеречной гостиной наступила минута тягостного молчания. Все, казалось, были погружены в свои мысли. Только Стаффорд проявлял признаки волнения. Он беспокойно поглядывал на миссис Энн и слишком часто вытирал платком вспотевший лоб.
– Я очень устал, – сказал он наконец, – и скоро пойду домой. Мне надо лечь. Но перед уходом я должен рассказать всё до конца. Неизвестно, когда я снова смогу зайти к вам. – И, глядя прямо в лицо миссис Энн, Стаффорд продолжал: – В бою возле Ригена командовал танковым батальоном капитан Генри Стилмен.
– Говорите, говорите, что с ним? – встревожилась миссис Энн.
– Он погиб, спасая нас. От всего батальона осталось четыре танка. Мы сами похоронили капитана Стилмена в десяти километрах западнее Ригена.
Миссис Энн медленно закрыла ладонями побелевшее лицо.
– Страшная кара господня упала на наш дом, на нашу семью, – прошептала она.
Кросби нервно прошёлся по гостиной.
– Да, Гибсон, – сказал он, – ужасная история произошла там.
– На войне как на войне, Кросби, – нравоучительно произнёс Гибсон. – Без жертв не обходится.
Антони Стаффорд поднялся.
– Теперь всё сказано, – произнёс он. – Я боялся, что у меня нехватит сил договорить. От души сочувствую вам, миссис Кросби. Простите, я должен итти.
Медленно переставляя ноги, он двинулся к двери.
– Один деловой вопрос, – догнал его у двери Гибсон, – наши войска уже взяли Риген?
– Нет, – ответил Стаффорд, выходя.
– Так, – задумчиво пробормотал Гибсон. – Значит, надо кое о чём позаботиться.
– Довольно, – почти истерически закричала миссис Энн, – довольно заботиться о том, чтобы англичане платили кровью за ваши проклятые доллары.
Мистер Кросби всплеснул руками и кинулся к жене.
– Она сошла с ума! Простите её, мистер Гибсон. Опомнись, Энн. Я понимаю твоё горе, но зачем же…
Но миссис Кросби уже овладела собой.
– Хватит, Артур, – сказала она почти спокойно. – Мы сами продали его счастье, его жизнь.
Медленно, ни на кого не глядя, она, как лунатик, вышла из гостиной.
Гибсон и Кросби вышли в сад.
– Кем приходится вам этот Стилмен? – спросил Гибсон.
– Это мой пасынок. Сын миссис Кросби и её первого мужа, моего лучшего друга. Стилмен умер очень давно…
Гибсон не дослушал. Он круто повернулся и зашагал к дому. За ним покорно пошёл и мистер Кросби.
Джен и Ральф сидели в гостиной. Разговор не клеился. Они как будто боялись, что каждое слово принесёт новую неприятность.
– Хотел бы я знать, куда делась Таня, – нарушил, наконец, молчание Ральф. – Неужели она решила поспать перед обедом? Нужно позвать её, а то очень тяжело стало после всего этого… Хотя боюсь, что и она не внесёт радости…
Джен молча смотрела, как он поднялся и вышел из гостиной. Его шаги затихли наверху, но вскоре послышались снова, приближаясь.
– Странно, – сказал Ральф, вернувшись в гостиную. – Её там нет. Куда она могла деться? Может быть, гуляет в саду?
– Садись, Ральф, – тихо, но многозначительно сказала Джен. – Садись и выслушай меня. Тебе незачем искать Таню, потому что ты её не найдёшь. Она ушла от нас навсегда.
Ральф смотрел в холодное, почти жестокое лицо своей невесты, и страшное подозрение зародилось у него. Тело его напряглось, как для прыжка, руки сжались в кулаки, глаза впились в Джен.
– Значит, это мне не приснилось, – сказал он хрипло. – Значит, ты отдала её в концлагерь, как предлагал Гибсон?
– Я не знаю, куда она пошла, – металлическим голосом ответила Джен, – ты не должен меня ни в чём винить. Она просто не хочет возвращаться в Советский Союз и спряталась от этого майора Маркова, который приходил из посольства.
– Неправда, – тихо, в странной задумчивости сказал Ральф. И вдруг закричал неистово, во весь голос: – Неправда! Неправда!
Этот крик услышали во всех углах дома Кросби. Он прозвучал как сирена, как сигнал тревоги.
Первой появилась в гостиной миссис Энн. Несмотря на постигшее её горе, она вполне владела собой, ибо она была хозяйкой дома и должна была всё держать в своих руках.
– Что с вами, Ральф? – наклонилась она к лётчику, который упал на диван, закрыв лицо подушкой.
Крауфорд вскочил и поднял на миссис Кросби лицо с лихорадочно горящими глазами.
– Вы знаете, где Таня?
– Думаю, у себя в комнате.
– Таня в концлагере.
Миссис Энн невольно прикоснулась ко лбу Крауфорда.
– Вы сошли с ума, Ральф, этого не может быть. Таня здесь, в нашем доме. Успокойтесь, Ральф.
– Вы ничего не знаете, миссис Энн, – почти кричал лётчик. – Я был немного пьян и заснул на диване. Но сквозь сон я слышал разговор Гибсона с Джен. Они договаривались о том, чтобы спровадить Таню в концлагерь. Они боятся, что она расскажет о заводах в Ригене, о заплаченных деньгах, и заводы будут разрушены. Сама Джен говорит, что Таня исчезла навсегда. Теперь вы понимаете, что произошло, миссис Энн? Понимаете?
Миссис Энн повернулась к дочери, и та почувствовала, что надо обо всём рассказать прямо, раз и навсегда покончить с этим. Не меняя позы, она холодно заговорила:
– Да, Таня в концлагере. Да, мы с мистером Гибсоном позаботились о том, чтобы она туда попала. И с этой минуты мы все должны забыть о ней, словно её никогда не существовало. Ты, Ральф, можешь играть в благородство, можешь кричать, но ты прекрасно понимаешь, что я поступила правильно. Наше будущее находилось в её руках. Сейчас оно в полной безопасности. Я не хочу, чтобы моё счастье зависело от людей, которые никогда не были нам настоящими друзьями, которые не понимают наших мыслей, наших обычаев, наших законов. Я этого не позволю. Ты можешь говорить мне о чувстве благодарности, о самопожертвовании, о дружбе, – это всё пустые слова. А заводы в Ригене – наше будущее, наше счастье. Ты сейчас возмущаешься, но очень скоро ты согласишься со мной и скажешь, что я была права.
Неожиданные аплодисменты прозвучали в комнате.
– Браво, моя девочка, – сказал мистер Гибсон, незаметно вошедший в гостиную вместе с Кросби. – Браво! Я и сам не смог бы сказать лучше.
– Не знаю, Джен. Мне надо подумать, Джен. Не знаю, – повторял Ральф, сидя в кресле и низко опустив голову.
– Здесь не о чём думать, лётчик, – весело похлопал его по плечу Гибсон. – Дело находится в надёжных руках. Насколько я понимаю, вы в скором времени тоже отдадите себя в эти надёжные руки. Откровенно говоря, я очень и очень рад этому.
Ральф молчал. Самое святое в его военной жизни – чувство дружбы – было осквернено. Как протестовать, как доказать свою правоту? Конечно, можно порвать решительно с этими людьми, с этим домом… Но это значит порвать и со всеми надеждами на будущее, на богатство, на независимую, счастливую жизнь. Где же взять силы, чтобы решиться разбить своё счастье? Нет, у Рандольфа Крауфорда нехватит смелости поднять голос протеста. Мучительно думая об этом, он приходит к выводу, что Джен права: пройдёт время, и он не только согласится с нею, но даже похвалит её решительность в борьбе за их общее счастье.
Ральф Крауфорд понял, что сейчас он думает так же, как Джен. Понял это и не ужаснулся.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Таня снова очутилась в концлагере. Исчезновение Джен, встреча с патрулём, короткий приказ сесть в машину и, наконец, километров десять-пятнадцать дороги – всё это произошло так быстро и с такой чёткостью, что явно свидетельствовало об организованной подготовке.
Но Таня не допускала и мысли о какой-то преднамеренности. Ока была убеждена, что явилась жертвой недоразумения, что стоит лишь позвонить в дом Кросби или в советское посольство, и всё немедленно выяснится.
Два американских солдата не отвечали на её вопросы. «Виллис» мчался среди леса по асфальтированной дороге. Не прошло и десяти минут, как машина въехала за колючую проволоку и остановилась возле невысокого, дощатого барака. Выйдя из «виллиса», Таня твёрдо заявила о своём желании немедленно поговорить с кем-либо из офицеров. В сопровождении патрульных она вошла в барак, где помещалась канцелярия недавно созданного здесь концентрационного лагеря № 6.
В канцелярии Таня обратилась к американскому офицеру с просьбой разрешить ей немедленно связаться с советским посольством. Вместо ответа офицер в свою очередь спросил: действительно ли девушку зовут Таня Егорова. Он сделал отметку в блокноте и что-то записал. Очевидно, появление Тани не было для офицера неожиданностью. Он приказал проводить девушку в барак № 7, а на двери прибить вывеску – «Женский барак».
– Но я требую разрешения поговорить с посольством, – настаивала Таня.
– Завтра я запрошу своего начальника, – равнодушно ответил офицер и махнул рукой.
Тане пришлось выйти из канцелярии. Солдаты указали ей дорогу к бараку.
Концлагерь, видимо, только начинал своё существование. Несколько бараков ещё достраивались. Нигде не видно было ни одной женщины, но немецкие лягушечьи униформы попадались на каждом шагу. Пленные немцы работали на строительстве новых бараков.
В бараке № 7 было пусто. Солома, разложенная вдоль стен, ещё не успела сгнить и даже не была смята. Здесь, очевидно, ещё не жили пленные.
Таня сразу же почувствовала знакомую атмосферу и даже невольно оглянулась – не стоит ли в дверях Мари-Клэр. Солдат коротко объяснил распорядок жизни в лагере. Он ничем не отличался от немецкого. «Очевидно, – подумала Таня, – американцы считают немцев в этом деле лучшими учителями и не видят необходимости менять выработанные ими правила».
Присев на солому, Таня задумалась. Она не испытывала ни безнадёжности, ни отчаяния, будучи попрежнему убеждена, что всё происшедшее – лишь неприятное недоразумение, которое очень скоро выяснится.
Вечерело. В бараке зажглась маленькая синяя лампочка, и все предметы как бы расплылись, потеряв очертания. За тонкими дощатыми стенами зазвучала немецкая речь. Происходила обычная лагерная поверка. В этом американцы тоже точно следовали немцам. Прислушиваясь к перекличке, Таня с болью и горечью думала о том, как случилось, что здесь, в Англии, она оказалась в концлагере, и при этом вместе с пленными немцами. Но ответа найти не могла.
Дверь барака открылась, и на пороге остановился дежурный офицер.
– Ну, как устроились? – приветливо спросил он, словно гостеприимный хозяин, проверяющий, хорошо ли будут спать его гости. – Устраивайтесь основательно, нам с вами тут, наверно, довольно долго придётся пробыть.
– Я требую, чтобы мне разрешили связаться с советским посольством, – подходя к офицеру, резко сказала Таня.
– Вот это вряд ли удастся, – откровенно рассмеялся американец. – Мы имеем строгий приказ не разрешать вам никаких связей с внешним миром. Этого требуют интересы военных действий.
– Какое отношение я имею к военным действиям?
– Не знаю. Таков приказ. Доброй ночи.
Офицер хотел было уйти, но задержался у двери.
– Не знаю, говорили ли вам об этом, – сказал он, – но мне не хочется, чтобы вы делали глупости, поэтому я вас предупреждаю: через ограду лагеря пропущен ток высокого напряжения. Одного прикосновения достаточно, чтобы умереть.
– Благодарю за предупреждение, – ответила Таня.
Вслед за офицером Таня вышла из барака. Тёплая звёздная ночь стояла над Англией. На юге, очевидно над Лондоном, темноту время от времени прорезали прожекторы. Тишина стояла над лесами. Затихли и немцы в бараках. Только у самой ограды раздавались мерные, неторопливые шаги часового.
Значит, кто-то знал, что Таня должна попасть в лагерь, если даже отдан приказ, запрещающий ей связываться с советским посольством. Но кто? И что плохого сделала она в Англии? Таня начинала понимать, что положение значительно сложнее, чем ей представлялось, вначале… Но сейчас всё равно ничего нельзя предпринять. Утро вечера мудренее. Завтра она попытается поговорить с офицерами, попробует вызвать высшее начальство и любой ценой добиться связи с советским посольством.
Таня вернулась в барак и привычно, так же, как делала в Дюбуа-Каре, сгребла солому и устроила себе постель. «Очень скоро солома сгниёт, – подумала Таня, – и тогда этот барак уже ничем не будет отличаться от немецких. Хотя нет, разница всё же останется: в немецких лагерях на стенах бараков не было рекламных плакатов напитка «Кока-кола», а здесь они висят». Таня невольно улыбнулась. – американцы окончательно утратили чувство юмора. Как будто пленные имеют возможность пить этот душеспасительный напиток!
Таня легла и накрылась пальто Джен. Только сейчас она почувствовала, как устала. Но заснуть не удавалось. Снова и снова перебирала она в памяти все события этого дня, от появления Маркова до последнего разговора с Джен.
Под мягким осенним пальто было тепло, от него чуть-чуть пахло дорогими духами Джен. Как хорошо, что Джен заставила её взять с собою это пальто…
Да, Джен заставила её взять с собою это пальто…
Но почему сама она не взяла с собою ничего? Неужели она знала, что Тане пальто пригодится? Неужели…
Нет, не может быть, не может быть! Ведь они вместе были в Дюбуа-Каре. Не надо думать об этом. Завтра всё выяснится, и Тане будет стыдно за свои подозрения.
Но страшная догадка не исчезала. Память подсказывала всё новые и новые доказательства, и подозрение перешло в твёрдую уверенность. Ну, конечно, Гибсон боится оставить её на свободе, потому что она знает об этих проклятых заводах в Ригене. Но это значит, что и Джен…
Где же святое чувство дружбы? Неужели оно осталось только у советских людей?..
Лишь перед рассветом Таня забылась зыбким, насторожённым сном.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Неспокойной была эта ночь и для Джен Кросби. Страх не давал ей уснуть.
Казалось: заберут Таню в концлагерь – и всё успокоится, можно будет забыть её, навсегда вычеркнуть из памяти.
Но вот Таня в лагере, а Джен Кросби не может уснуть, спокойствие не приходит. Мысль всё время возвращается к Дюбуа-Каре, к двум рядам колючей проволоки, к току высокого напряжения. Ведь Таня всё это смогла преодолеть. Трижды бежала из немецких концлагерей, а немцы, безусловно, охраняют пленных лучше, чем американцы. Разве Таня не сумеет убежать и от американцев?
Джен вздрогнула при этой мысли. Тишина в доме показалась обманчивой, ненастоящей. Вот кто-то поднимается по ступенькам, подходит к комнате Джен… Может, это Таня уже убежала из лагеря и сейчас вернулась, чтобы отомстить?
Джен затаила дыхание и приподнялась, прислушиваясь. Нет, всё это ей показалось, глубокая тишина стояла в большом доме.
В самом деле, чего она боится? Ведь Таня даже не знает о её роли в этом деле. Как хорошо, что мистер Гибсон всё предвидел. Да и вообще Тане не удастся уйти из американского лагеря.
А впрочем, о чём она думает? Ещё неизвестно, попала ли Таня в лагерь. Ведь Сэм Гибсон не получил никакого подтверждения.
Сердце Джен снова болезненно сжалось. Нет, так дальше продолжаться не может. Завтра же она попросит мистера Гибсона поехать с нею в этот лагерь. Она должна сама всё увидеть. Должна убедиться в том, что лагерь надёжно охраняется, должна предупредить охрану о том, как опасна эта смирная с виду русская девушка Таня. Только тогда она сможет успокоиться.
Едва первые лучи солнца позолотили вершины высоких буков, как Джен поднялась с постели.
Дом Кросби ещё спал.
Посмотрев на себя в зеркало, Джен недовольно поморщилась: синяки под глазами, веки красные. Действительно, дорого обходится ей приглашение Тани в Англию. Джен стало жаль самоё себя: сколько ещё бессонных ночей придётся ей провести, сколько нервов придётся потратить!
Внизу начали ходить, послышались чьи-то голоса. Джен быстро спустилась по лестнице, надеясь увидеть Гибсона. Но это горничная убирала комнаты первого этажа. Джен вышла в сад и встретила старого Боба.
Приблизившись к Джен, он поздоровался и с непонятной таинственностью спросил:
– Мисс Таня уже уехала от нас, мисс Джен?
Кровь ударила в лицо Джен. Усилием воли она сдержала себя и ответила спокойно:
– Да, она уже уехала.
Лицо старого Боба болезненно сморщилось.
– Как жаль, что у неё не нашлось времени попрощаться со мной, – тихо сказал он и медленно пошёл в глубину сада.
В эту минуту Джен ненавидела старого Боба. Она резко повернулась на высоких каблуках и почти побежала к дому.
Сэм Гибсон уже сидел в гостиной, ожидая приглашения к завтраку.
– Что с вами, моя девочка? – приветствовал он Джен. – У вас такой вид, будто вы заболели.
– Нет, я не заболела, мистер Гибсон, – ответила Джен, – но я не спала всю ночь. Вы знаете, что Таня трижды бежала из немецких концентрационных лагерей?
– Вы, кажется, говорили мне об этом. Но я не понимаю, почему это не даёт вам спать.
– А вы не думаете, что Таня и здесь может удрать?
Сэм Гибсон весело рассмеялся.
– Чему вы смеётесь, мистер Гибсон?
– Удрать из американского концлагеря?
– Что же тут смешного?
– Вы странная девушка, Джен. Неужели вы думаете, что из концлагеря, оборудованного по последнему слову американской техники, из лагеря, где применена усовершенствованная сигнализация и ток высокого напряжения, можно убежать?
– У немцев тоже всё это было… И, в конце концов, мы даже не знаем, там ли она.
Сэм Гибсон задумался.
– Это разумно, – сказал он. – Мы сейчас позавтракаем и поедем в концлагерь номер шесть. Вы во всём сможете убедиться собственными глазами. А для вашего спокойствия мы постараемся сделать так, чтобы Таню вообще вывезли из Англии.
– Это было бы прекрасно, – горячо откликнулась Джен, – я не найду покоя, пока она будет где-то поблизости.
После завтрака мистер Гибсон сказал Артуру Кросби:
– Мне кажется, что вам, Кросби, следует связаться с советским посольством.
Кросби явно встревожился.
– Ничего особенного, – успокоил его Гибсон. – Вы просто сообщите им, что эта девушка из политических соображений решила не возвращаться больше в Россию и покинула ваш дом, где её слишком легко могли найти сотрудники посольства. Этого будет достаточно. Всё остальное я организую. Впрочем, будет даже лучше, если вы завезёте им письмо. Мы напишем его вечером. Ну, нам уже время ехать, Джен.
Они вышли к машине. Американец сел за руль, и открытая машина резко рванула с места.
