Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)
Джен, вырвавшись из оцепенения, поняла, наконец, что произошло, и кинулась к Тане:
– Таня, как мне благодарить тебя?
– Благодарить? Я это делаю не только для тебя. Но разве ты не поступила бы так же, будучи на моём месте?
– Да, клянусь богом, да!
Слова Джен прозвучали искренне, страстно, и женщины поверили ей. Поверила и Таня.
– Вот видишь, – просто сказала она. – Это закон великой дружбы, скреплённой кровью. В этот закон я верю. А теперь попрощаемся, и ты уйдёшь за барак. Капитан не должен тебя видеть.
Но Джен не успела даже поцеловать Таню. На плац, как ураган, влетел капитан Крамер.
– Мари-Клэр, – закричал он издали, – что здесь у вас…
Он оборвал фразу, увидев труп Мари-Клэр и Таню возле него. Он сразу, без всяких докладов, понял, что здесь произошло.
– Ты осмелилась… ты осмелилась… – повторял он, медленно подходя к Тане. – Кто это сделал? Кто убил Мари-Клэр?
В наступившей тишине, как тяжёлый удар, прозвучало:
– Я.
– А… так! – закричал Крамер и со всей силой ударил Таню сапогом.
Девушка свернулась клубком, инстинктивно закрывая голову руками. Крамер потянулся к пистолету, но вдруг передумал.
– Нет, – сказал он и отнял руку от кобуры, – так просто ты не умрёшь. За тобой побег, за тобой убийство, а одной десятой твоих поступков достаточно, чтобы пройти всю дорогу к смерти от начала до самого конца. Ты узнаешь, какая это дорога. Я её покажу тебе… Взять! – приказал он солдатам, стоявшим за его спиной.
– К вам вести, господин капитан? – спросил солдат.
– Нет, прямо в кузницу. И затопить печь. Я приду через пять минут.
Солдаты схватили Таню и поставили на ноги.
– Прощайте, подруги, – тихо сказала она, глядя на скамью, где лежала Марийка.
Капитан Крамер заметил её взгляд.
– А эта почему лежит?
– Она умерла, господин капитан, – ответила Стоянова.
– Убрать всю эту падаль, – скомандовал капитан, не проявляя особого уважения к трупу Мари-Клэр. – Разговоры запрещаю. За каждое слово – сутки карцера. Всё.
Он повернулся на каблуках и пошёл к выходу.
Когда его фигура скрылась за бараком, напряжение упало. Ещё не все верили в то, что страшная гроза миновала, но в сердцах уже затеплилась надежда. Женщины спешили отойти подальше от трупа Мари-Клэр. Они собирались в узком пространстве между бараками и проволочным заграждением.
Здесь, на горячем белом песке, Мария Стоянова неожиданно для всех опустилась на колени, заломив руки в горячей молитве.
– Господи, – молилась она, – укрепи её силы, чтобы она до конца выдержала это последнее испытание…
– Да, – сказала Зося, как бы продолжая мысль Марии, – теперь господин капитан постарается.
– Я уже пять лет в лагерях, – прошептала Гильда, – я уже всё видела. Но когда он приказывает затопить печку, даже я боюсь.
– Бедная Таня, – тихо плакала Жанна.
– Думайте о ней, думайте, – снова прозвучал голос Марии. – Она ушла от нас, чтобы жизнью своей спасти наши жизни.
– Это невыносимо, – воскликнула Джен Кросби. – Я не выдержу, я пойду к Крамеру и всё расскажу ему. Он отпустит Таню…
– Вы никуда не пойдёте, Джен, – сказала Мария, поднимаясь с колен.
– Но я не могу иначе. Её лицо, её взгляд будут преследовать меня до конца моих дней.
– Никто из нас её не забудет, – она спасла всех, – сказала Гильда.
– Да, я не пойду, – сказала Джен, переходя, как всегда, от крайнего возбуждения к полному равнодушию. – Лучше умереть, чем видеть её последний взгляд.
И опять тишина и неподвижность над Дюбуа-Каре, над жёлтыми песками, над длинными бараками-тюрьмами. Только над одним строением поднимался чуть заметный в знойном воздухе дымок, и пленницы отворачивались, увидев его, и молились, и проклинали бога в полном бессилии помочь подруге.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Совсем низко, почти над самыми крышами бараков, пролетели два самолёта, два мощных «спитфайера» с красиво вырезанными крыльями. Они сделали круг над лагерем, резко взмыли вверх и исчезли с синеве неба так же неожиданно, как и появились. Гул моторов затих, но вскоре возник снова, постепенно переходов тревожный, угрожающий вой сирены.
Где-то за бараками, в поле или у главного входа в лагерь, раздались выстрелы. Стрельба усиливалась, приближаясь. Слышны были разрывы гранат и крики.
Женщины ничего не понимали. Но, видимо, происходило что-то важное, если охрана взялась за гранаты. Может, опять кто-то попытался бежать? Или комендант решил уничтожить сразу всех заключённых?..
Из-за барака на плац, размахивая пистолетом, выбежал Крамер. Лицо капитана было неузнаваемо, оно осунулось и стало серым от страха.
– Подлецы! Трусы! Мерзавцы! Всех расстреляю! – кричал он, перебегая плац.
Едва Крамер скрылся за воротами, как на плац вышел молодой английский лейтенант, а за ним, обгоняя своего командира, выбежало несколько английских солдат с автоматами в руках и значками десантников на рукавах.
Лейтенант резким голосом командовал:
– Паркер, проверьте казармы охраны! Джонс, посмотрите, не остался ли кто-нибудь на наблюдательных вышках! Уорд, туда побежал офицер, наверное начальник лагеря. Поймайте его! Четырёх солдат на вышки! Никого не выпускать из лагеря!
Только отдав эти распоряжения, он взглянул на толпу женщин и широко, приветливо улыбнулся.
– Леди и джентльмены, – начал он так, будто стоял на трибуне, – теперь вы можете быть совершенно спокойны, – ваша жизнь под защитой войск его величества. Войска объединённого королевства и Соединённых Штатов Америки сегодня утром перешли Ла-Манш… Однако из лагеря выходить запрещаю.
Он сделал широкий торжественный жест рукой и неожиданно весело, по-ребячьи подмигнул. Видно было, что всё это ему очень нравится: и удачная высадка десанта, и лёгкий бой с маленьким немецким гарнизоном, и первая победа. Война, оказывается, совсем не так страшна, как говорили и писали в газетах. Лейтенант, считая свою миссию выполненной, хотел уже повернуться и итти к своим солдатам, когда из толпы послышался голос:
– Антони…
Лейтенант вздрогнул.
– Кто позвал меня?
Джен Кросби тихо вышла из толпы и приблизилась к лейтенанту. Она смотрела на него, не веря своим глазам.
– Вы Антони Стаффорд?
– Джен! – воскликнул лейтенант. – Да ведь это же вы, Джен Кросби! Вот неожиданная радость. А мы уже считали вас мёртвой.
Джен хотелось броситься лейтенанту на шею, крепко расцеловать его. Но она сдержалась. Антони Стаффорд был добрый знакомый и сосед —. не больше. Даже в порыве радости неприлично бросаться ему на шею. И Джен сказала только:
– Боже мой, Антони, вы даже не представляете, от какого ужаса вы нас спасли…
– Нет, представляю, – не без самодовольства ответил Стаффорд, – и очень рад, что смог оказать услугу одному моему приятелю, освободив вас из плена.
Джен смутилась.
– Как он? Жив? Здоров?
– Здоров, здоров, – засмеялся Стаффорд, глядя на смущённую Джен, – летает, бомбит немцев, как и раньше, влюблён и не верит в вашу гибель.
Только сейчас он заметил на плацу труп Мари-Клэр и встревожился.
– А это что такое? Неужели мои ребята ненароком застрелили кого-то из женщин?
Джен с гордостью посмотрела на лейтенанта. Сейчас она могла гордиться своим поступком. Этот труп был лучшим доказательством её поведения.
– О нет, Антони, – сказала она. – Это сделали мы сами. Наша бывшая надсмотрщица Мари-Клэр мучила нас. Я не выдержала и бросилась на неё, а за мной и все мои подруги. Мы задушили её ещё до вашего появления, Антони.
– Браво, Джен, браво! – воскликнул лейтенант. – Никогда бы не подумал, что вы способны на такие поступки. У одного моего приятеля будет очень решительная жена.
– Антони, как вам не стыдно! – покраснела Джен.
– Почему же стыдно? Наоборот, я горжусь вами…
Они весело, заливисто рассмеялись – от счастья, от чувства победы и полной безопасности. Но в этот смех ворвался голос Марии Стояновой:
– Думайте о Тане, думайте о Тане, Джен.
– Ах, боже мой, Антони, я забыла о самом главном. Скорее, ради всего святого, скорее, Антони! Они повели на смерть одну девушку, советскую девушку, которая спасла всех нас…
– Ничего не понимаю, – развёл руками Стаффорд. – Кто повёл?
– Немцы повели, Крамер повёл… Ради меня, ради моего счастья торопитесь, Антони…
Но Стаффорду никуда не пришлось спешить. Таня сама подошла к женщинам, окружавшим английского лейтенанта. Она шла, пошатываясь, отпечаток страшной муки лежал на её лице, но оно уже светилось неуверенной улыбкой. Джен первая бросилась к девушке и обняла её.
– Таня, хорошая моя, как чудесно, что вы живы! Боже мой, какое счастье!
– Да, я жива, – тихо сказала Таня. – Ещё десять минут, и всё было бы кончено.
Антони Стаффорд впервые видел советскую, русскую девушку. Не скрывая своего любопытства, он быстро подошёл к Тане и спросил:
– Вы русская?
– Да, – неожиданно громко ответила Таня, гордо подняв голову. – Я офицер Советской Армии, лейтенант Татьяна Егорова. Очень рада, что имею возможность поблагодарить вас за наше спасение. Значит, второй фронт наконец, открылся?
– О да, – торжественно произнёс Стаффорд. – Вторжение началось и развивается прекрасно. Мы ждали долго, но сейчас действуем, как хорошая футбольная команда. Русские дивизии на Востоке уже стоят у немецкой границы. Мы будем на границе Германии через несколько дней, если всё будет итти в соответствии с планом. Гитлеру конец.
– А вы не знаете, как мне сейчас связаться со своими, с советским командованием? – спросила Таня.
– Думаю, что это совсем не трудно.
– А мне что сейчас делать, Антони?
– Вам, Джен? Странный вопрос! Конечно, собираться домой. Представляю себе радость… одного моего приятеля.
Далеко за оградой лагеря прозвучали выстрелы, и Антони Стаффорд вспомнил о своих служебных обязанностях.
– Простите, – сказал он, посмотрев на часы, – я здесь заговорился, а у меня ещё много работы. Дюбуа-Каре только второй пункт, которого мы сегодня достигли. Надо взять ещё четыре. Полагаю, это будет не трудно. Я думал, будет значительно тяжелее. Немцы держат здесь мало войск. Надо использовать момент и итти вперёд. Желаю вам счастливо добраться домой, Джен! Всего наилучшего, русская девушка! Мне было очень приятно с вами познакомиться.
Он отдал честь по-английски, как приветствуют начальника – отводя руку от берета вперёд, – и быстро ушёл.
– До свидания, Антони… – сказала Джен, провожая взглядом его стройную фигуру. – Таня, хорошая моя, как я за вас боялась! Какое счастье, что всё это кончилось!
– Хорошо кончилось не для всех, Джен. Вот лежит Марийка…
Она подошла к скамье и застыла, глядя в неподвижное лицо подруги. Как тяжело и как обидно, что Марийка умерла именно сейчас, когда осуществилась мечта, за которую пришлось бороться почти три года.
– Марийка, Марийка, – шептала Таня, – как же всё это плохо вышло, Марийка…
У неё подкосились ноги, она упала лицом на грудь подруги и горько зарыдала. Джен стояла рядом, не зная, что посоветовать, чем помочь Тане.
Пленницы не поверили словам Стаффорда. Они спешили покинуть это проклятое место, они стремились поскорее уйти из Дюбуа-Каре, где пришлось столько выстрадать, столько пережить.
Но на вышках стояли английские часовые, и офицер, пришедший на смену Стаффорду, заявил, что до особого распоряжения не освободит никого.
– Кроме англичанок, конечно, – добавил он, поклонившись в сторону Джен.
– Вот вам и английская правда, – громко сказала Мария Стоянова.
Офицер грозно взглянул на неё, но Стоянова уже затерялась в толпе возмущённых женщин.
– Что вы сейчас думаете делать, Таня? – спросила Джен.
– Сейчас я похороню Марийку, – скорбно сказала Таня, – а потом… потом буду пробираться к своим. Я ещё не знаю, где их найду, но найду безусловно.
– Я помогу вам, – порывисто сказала Джен.
Таню удивили её слова. Она не ждала от Джен такого порыва. Что ж, всегда приятно убедиться в том, что человек лучше, чем ты о нём думал.
Таня и Джен взяли большие тяжёлые лопаты, какими раньше работали на прибрежных укреплениях, и за бараками, у подножья высокой дюны, начали рыть могилу.
Это было нелегко – песок всё время осыпался, но девушки работали упорно.
Потом они вдвоём перенесли тело Марийки. Молчаливые, суровые, они положили её в глубокую могилу. Джен встала на колени и подняла лицо к небу в тихой молитве. Таня стояла неподвижно, с горящими глазами, думая о своём. Она прощалась с подругой и клялась отомстить за её смерть.
Джен поднялась с колен и взяла лопату. Таня вздрогнула, отрываясь от своих мыслей, и сделала то же самое. Они засыпали подругу песком. Потом Таня взяла у Джен карандаш и написала на белой доске:
«Здесь лежит советская девушка
Марийка Дорошенко.
Она отдала жизнь за свою подругу.
6 июня 1944 года».
Ещё несколько минут они стояли у могилы. Песок светлел, подсыхая, и под порывами ветра уже начал осыпаться с маленького холмика. Пройдёт немного времени, и сравняется могила, занесёт её сыпучими песками, но никогда не забудет Таня свою подругу Марийку, не забудет своей клятвы отомстить за неё.
Они вернулись к баракам.
– Что вы решили делать дальше, Таня? – снова спросила Джен.
– Не знаю, – глухо ответила Таня, – ещё не знаю. Отсюда я вырвусь. Не волнуйтесь за меня, Джен. Я очень благодарна вам за помощь.
– Зато я знаю, – решительно заявила Джен, – Где вы будете искать своих?
– Здесь, во Франции.
– Во Франции сейчас нет ни одного советского консула, и неизвестно, когда он будет. Вы можете только случайно кого-нибудь встретить, но на это надежды мало. Надо действовать иначе.
– Что вы хотите сказать? – спросила Таня.
– Только то, что в Лондоне есть советское посольство и консульство, и военные атташе, и вообще там много ваших. Всё решено, Таня: мы с вами отправимся в Лондон. Вы едете ко мне в гости.
– Погодите… – пыталась протестовать Таня.
– Нечего ждать, всё уже решено. Во Франции вам оставаться нечего. Вы зря потратите много времени. Сейчас мы доберёмся до первого штаба английских войск, и вы увидите, как быстро нам дадут самолёт. Как можно колебаться, Таня, если весь ужас остался позади, если Англия раскрывает перед вами свои двери? Сейчас перед вами открыт весь мир.
А Таня думала об одном: мир должен знать, что англичане не дали свободы пленным. Об этом рассказать могла только она.
– Но нас не выпустят, – возразила Таня.
– Меня выпустят, – уверенно сказала Джен, – я уже договорилась. Сейчас поговорю и о вас. Здесь я могу требовать. Ведь вам я обязана жизнью…
Таня перестала возражать, Джен права: в Лондоне есть советское посольство. И чем скорее она попадёт в Лондон, тем скорее сможет рассказать о судьбе пленных в Дюбуа-Каре.
…Вместе с Джен Таня вышла за ограду.
Она вспомнила, как пролезала вслед за Марийкой под натянутой проволокой. Каждое неловкое движение могло стоить жизни… Марийка спасла Таню. Сейчас Таня обязана спасти всех, кто остался за этой проволокой.
Труп немца лежал у дороги. Таня прошла, не заметив его, но Джен узнала капитана Крамера. Никогда больше этот палач и садист не будет мучить людей!
Они долго шли по раскалённому песку, иногда останавливались отдохнуть и снова шли дальше. Солнце спряталось за далёкие деревья, а девушки всё шли и шли. Изредка оглядываясь, Таня видела далёкие лагерные вышки, где сейчас вместо немецких стояли английские часовые. Это была единственная перемена в лагере Дюбуа-Каре.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Дом Артура Кросби стоял в тихой и красивой местности. Он находился достаточно близко от Лондона, чтобы хозяин мог называть себя жителем столицы, и в то же время довольно далеко, чтобы Кросби мог пользоваться всеми красотами природы.
Владение мистера Артура Кросби состояло из нового дома и большого сада. Асфальтированная дорога проходила рядом, но чугунная ограда, украшенная фигурным литьём, отгораживала жильцов дома от всего мира. Дом стоял в глубине сада, высокие ветвистые буки скрывали его от посторонних взоров. Вдоль шоссе тянулись другие дома, такие же спокойные и тихие, солидные и уравновешенные, похожие на своих хозяев. Там, где дорога расширялась и образовывала нечто вроде небольшой площади, было меньше деревьев и дома стояли теснее, более официально. Здесь находились небольшая старинная церковь, несколько магазинов, аптека, бар и полицейский пост.
Местность эта, на север от Лондона, не имела определённого названия. Некоторые называли её чернолесьем, но это название не было популярным. Каждый хозяин называл своё владение по-своему, а чаще всего покупал название вместе с домом. Это свидетельствовало о традициях и создавало ощущение вечности, нерушимости окружающего мира.
Дом Артура Кросби был построен незадолго до войны, и поэтому название должно было прийти позже, поэтичное и в то же время надёжное и успокаивающее.
В первом этаже разместились столовая, кабинет и гостиная с широким выходом в оранжерею, а через неё в сад; во втором – спальни, детские и комнаты для гостей; в третьем —. комнаты для прислуги. Возможно, дом и не представлял собой нового слова в архитектуре, но бил очень удобен и выглядел вполне современным. Оба сада – зимний и открытый – были подлинной гордостью всего семейства.
Тишина и покой царили в поместье. Шофёрам было запрещено давать сигналы при выезде из гаража. Шарманщики и бродячие певцы не имели права останавливаться возле дома. В мыслях Кросби тишина и покой всегда ассоциировались с долголетием, поэтому он ревниво оберегал их.
Война ничего не нарушила в этом доме. Севернее Лондона немецкие самолёты не залетали. Воздушные бои происходили где-то на юге. Даже отзвуки разрывов немецких снарядов, которые обрушивались на Лондон из-за Ла-Манша, не доносились сюда.
Имя мистера Кросби не значилось в списках самых богатых людей Англии. Однако он был достаточно богат для того, чтобы считать себя значительным человеком в королевстве. В компании с американцем Сэмом Гибсоном он владел тремя большими машиностроительными заводами, расположенными в Германии. Эти большие заводы, приносили хорошую прибыль. Правда, мистер Гибсон, более богатый, чем все Кросби вместе взятые, незаметно захватил руководство заводами и вообще всеми делами. Мистер Кросби примирился с таким положением, утешая себя тем, что оно имеет и свои преимущества, – главные заботы ложатся на плечи его компаньона.
Война прервала связь с Германией, лишила Кросби и Гибсона многих выгод, и в первую очередь прибылей от заводов. Но вскоре после того, как немцы бросились на восток, стало ясно, что война закончится их поражением, и мистер Кросби твёрдо надеялся рано или поздно получить обратно свои заводы. А пока деньги, вложенные в ценные бумаги, обеспечивали скромную, но вполне приличную жизнь в новом владении Артура Кросби.
Таков был дом, куда после трёх лет страшных скитаний и концентрационных лагерей попала Таня Егорова. Она вошла в тихий покой и размеренный распорядок дома Кросби выжидающе и насторожённо. Её многое удивляло здесь: и безмолвные, почти бесшумно двигающиеся слуги, и гулкий гонг, сзывающий к обеду в необычный час – в восемь вечера, и педантичность, с которой обитатели дома придерживались раз и навсегда установленного порядка. Но из вежливости она ни о чём не спрашивала Джен.
Когда девушки прилетели из Франции в Лондон, они выглядели как нищенки. Сейчас никто не узнал бы Таню, которая в лохмотьях ходила за колючей проволокой лагеря Дюбуа-Каре. У Джен Кросби было много платьев, и она испытывала настоящее удовольствие, часто переодевая свою гостью. Таня вначале протестовала, но Джен доказала ей, что в их доме все переодеваются несколько раз в день, и девушке пришлось покориться.
Как только девушки прибыли в Лондон, Таня, ещё не приведя себя в порядок, связалась с советским посольством. Её приняли сразу, расспросили обо всём и советовали отдохнуть и подождать, пока придёт ответ из Москвы. Таня прекрасно понимала осторожность сотрудников посольства: ведь у неё не было никаких документов. Естественно, что для установления личности лейтенанта Егоровой надо сделать запрос в Москву. Таня не сомневалась в том, что ответ будет благоприятным для неё.
В посольстве ей предложили поселиться в гостинице, но Джен даже и слышать не хотела об этом. Разве не ясно, что Таня должна жить у неё? Таня ещё раз позвонила в посольство, получила разрешение и, оставив адрес дома Кросби, переехала к Джен. Она приготовилась терпеливо ждать ответа из Москвы.
Но не прошло и трёх дней, как в дом Кросби неожиданно приехал сотрудник военного атташе майор Марков. Он хотел ещё раз выслушать рассказ Тани о Дюбуа-Каре, о немецких порядках в концентрационных лагерях во Франции. Исход войны был ясен, и гитлеровским заправилам предстояло ответить перед судом за свои преступления. Майор Марков интересовался материалами для будущих обвинительных актов. Он видел Таню в посольстве, когда она только прилетела в Лондон, поэтому, войдя в дом Кросби, не сразу узнал её. Перемена, происшедшая в девушке, удивила майора. Изменилось не только платье, но и выражение лица, цвет кожи, причёска. Только глаза остались прежние – большие светлосерые, внимательные и насторожённые. Таня была поистине красива чистой, благородной русской красотой. Но майор скрыл своё удивление, – в деловом свидании не было места для личных восторгов.
Они сидели в большой гостиной, где даже в ясный день царил полумрак, где стены были покрыты тёмным дубом, а потолок украшен тонкой резьбой по дереву. Майор сидел в глубоком кресле напротив Тани и быстро записывал в блокнот взволнованный рассказ девушки.
Несколько поодаль сидела Энн Кросби, мать Джен. Это была уже немолодая женщина с тонкими чертами продолговатого лица и едва заметной сединой в тёмных волосах. Она понимала всё, что Таня рассказывала майору, ибо как только в гостиную вошла хозяйка, гости перешли на английский язык. Таня искренне жалела об этом, – она с таким наслаждением говорила по-русски!
– …В штабе английской дивизии нас сразу усадили в самолёт, который летел в Лондон. Прошло не больше двадцати минут, и мы приземлились в Англии. Вот как я попала сюда, товарищ Марков, – закончила Таня свой рассказ.
Марков закрыл блокнот.
– Ваша история, – сказал он, – закончилась счастливей, чем большинство подобных историй.
– Она не закончилась, товарищ Марков. В Дюбуа-Каре ещё остались пленные.
– Мы о них думаем. А для вас самое страшное уже позади. Через несколько дней из Москвы придёт ответ, и всё станет ясно. У меня нет ни малейшего сомнения в правдивости вашего рассказа. Мы уже давно слышали о вас. Один француз сообщил о вашем побеге почти год назад. Уже одно это – хорошая рекомендация.
Это известие обрадовало Таню. Она не думала, что случайное поручение дошло по адресу. Она ничего не сказала, но по её глазам Марков понял, какие чувства владеют девушкой.
– Да, – сказал он, – вы, вероятно, скоро опять станете лейтенантом. Но носить будете уже не два квадратика, как раньше, а две звёздочки на погонах, – улыбнулся он, вспомнив удивление Тани, когда она впервые увидела на советских офицерах погоны. – Скажите: можете вы прожить здесь ещё немного, или вам удобнее переехать в гостиницу?
– Таня может жить здесь сколько угодно, – неожиданно вмешалась в разговор миссис Энн. – Она спасла жизнь моей дочери. Я была счастлива возможностью отблагодарить её. Во всяком случае, в Англии у неё всегда есть свой дом.
Хозяйка говорила размеренно, не повышая и не понижая голоса.
– Прекрасно сказано, миссис Кросби, – откликнулся Марков. – Я очень рад тому, что в Англии у товарища Егоровой сразу нашлись такие хорошие друзья.
– Сэр, – торжественно ответила миссис Энн, – эта дружба скреплена кровью.
– Да, товарищ Марков, – сказала Таня, – мне кажется, что я попала к друзьям.
– Я счастлива, что вам у нас нравится, Таня.
– Вот и прекрасно! – Майор Марков поднялся с кресла. – Простите, миссис Кросби, я должен итти. Мне было очень приятно познакомиться с вами. Товарищ Егорова, здесь записан мой телефон. Прошу вас по любому вопросу, в любом случае звонить прямо ко мне.
– Таня находится в моём доме. Какие же могут быть случаи! – в голосе хозяйки прозвучало удивление.
– В военное время случаи могут произойти даже в вашем доме, миссис Кросби, – улыбнулся Марков.
– Очень вам благодарна, товарищ Марков, – сказала Таня, на прощанье пожимая майору руку. – Вы даже не представляете себе, как дорого для меня ваше посещение. Я сейчас почувствовала Москву совсем рядом. Большое спасибо!
– Благодарить не за что, – засмеялся Марков. – Было бы странным, если бы мы, советские люди, стали забывать друг о друге. Разве вы не приехали бы ко мне в подобных обстоятельствах?.. Ну, желаю вам хорошо отдохнуть и не волноваться, – уверен, что ответ из Москвы придёт быстрее, чем мы предполагаем… Очень благодарен вам, миссис Кросби. До свидания.
Он поклонился и вышел из гостиной. Таня сидела неподвижно, глядя ему вслед. Мысли у неё были светлые, радостные. Значит, тот добрый француз, который прятал её и Марийку, не обманул. А ведь он рисковал жизнью, укрывая их и выполняя их просьбу. Как хорошо, что и в чужой стране есть такие хорошие, настоящие люди!
Голос миссис Кросби вывел Таню из задумчивости.
– Он удивительно приятный и воспитанный человек, этот… ваш советский офицер мистер Марков, – усаживаясь поудобнее в кресло, сказала она.
– Чему же вы удивляетесь, миссис Кросби? – спросила Таня.
– Как – чему? Ведь он… Нет, собственно говоря, меня ничто не удивило. Ничто.
Они помолчали. Двери гостиной были широко раскрыты в цветущий сад. Лёгкий ветерок приносил с собой в комнату горячий, сладковатый запах цветов.
Миссис Кросби взяла со столика газету и пробежала глазами несколько строчек.
– Как быстро продвигаются во Франции наши войска, – сказала она. – Я не успеваю отмечать их движение. Они уже прошли половину расстояния от моря до Парижа. Это замечательный удар. Не правда ли?
– Да, – ответила Таня, – они продвигаются очень быстро.
– Смелые солдаты и прекрасные стратеги, – сказала миссис Энн своим ровным, бесстрастным голосом, хотя её слова, по всей видимости, должны были передать восторг.
– Да, ваши солдаты действуют очень хорошо. Они долго учились и сейчас воюют, как на манёврах.
– Вы сомневаетесь в смелости наших солдат?
– Ничуть.
– Но за вашими словами чувствуется какая-то другая мысль.
– Да, – подумав мгновение, сказала Таня. – Я хотела сказать, что главное здесь не в смелости ваших солдат, которые, безусловно, храбры и отважны, и не в действиях генералов, которые, несомненно, талантливы, – дело здесь совсем в другом…
– В чём же?
– Главное в том, что основные силы немцев сосредоточены на Восточном фронте, против Советского Союза. На западе остались самые слабые дивизии, да и тех мало, потому что всё время приходится бросать войска на восток.
– Вы так думаете? – несколько иронически спросила миссис Энн.
– Я прочла об этом в газетах.
– Конечно, в московских, в тех, которые вам привёз мистер Марков?
– Нет, не только в них. В английских газетах тоже много об этом пишут.
– Во всяком случае, – решительно и почти торжественно сказала миссис Энн, – русские должны быть благодарны Англии и нашему премьер-министру за эту помощь. Теперь судьба войны решена.
– Конечно, – ответила Таня, – за эту помощь – если называть её помощью, а не вкладом Англии в общее дело победы, – вам все будут благодарны. Но судьба войны уже давно решена, миссис Кросби. Что же касается Англии, то она также должна быть благодарна нам за то, что может спокойно спать на своих островах и иметь собственного премьера. Советский Союз принял на себя главный удар немцев. Вот что спасло всех англичан от немецкого вторжения. Разве это не стоит благодарности?
– Значит, по-вашему, Советский Союз спас Англию?
– И не только Англию, миссис Кросби.
– Кого же ещё? Францию? Америку?
– Весь мир.
Миссис Кросби опешила. Это никак не отразилось на её лице, но пауза на сей раз была более длительной, а слова, последовавшие за ней, более выразительны, чем обычно.
– Это неслыханно, – сказала она. – Мне кажется, у вас очень тяжёлый характер, мисс Таня. Кроме того, у вас странные понятия о хорошем тоне и вежливости.
Впервые за всю свою жизнь миссис Энн разговаривала так резко. Таня нравилась ей, но всё её существо восставало против отдельных черт характера девушки. Миссис Кросби считала, однако, что Таня ещё молода и недостатки её характера и воспитания можно исправить. Поэтому Энн Кросби взялась за дело так, как привыкла браться за все семейные дела, – решительно и настойчиво. Резкий тон должен был сразу поставить Таню на место и показать ей, что недопустимо спорить со старшими, особенно в политических вопросах.
Таня внимательно выслушала её тираду и ответила довольно спокойно:
– Всё, что вы сказали, миссис Кросби, может быть и справедливо, но я не совсем понимаю, почему вы заговорили об этом сейчас?
– Я могу объяснить это. Ваша нетактичность заключается в том, что вы слишком много говорите о своём Советском Союзе, стараетесь создать впечатление, будто Советский Союз спас от немцев весь мир. Вы понимаете, насколько это невежливо?
– Но ведь это именно так, миссис Кросби!
– Даже если бы всё было именно так, то в Англии об этом надо молчать, хотя бы из вежливости.
– Не понимаю, почему, миссис Кросби?..
Подобные разговоры возникали довольно часто и заставляли Таню держаться насторожённо. Казалось, будто на неё всё время идёт медленное, но довольно упорное наступление. В этих разговорах затрагивались вопросы, к которым Таня не могла относиться спокойно. В первую очередь это касалось Советского Союза и всего, что в нём происходит. Таня высказывала свои мысли прямо, порой даже резко, не уступая ни в чём. Только безграничная любовь к Советскому Союзу, вера в его силу, в нерушимую правду и справедливость слов вождя сохранили ей жизнь в трёхлетних лагерных скитаниях и муках. Советская Родина была её верой, её силой, её правдой, которые она пронесла через всю жизнь.
Резкость Тани вызывалась ещё и тем, что люди, позволявшие себе авторитетно говорить о Советском Союзе, в сущности ничего о нём не знали. В их удивлении подвигами Красной Армии чувствовалось недоверие. Они брали под сомнение всё советское, зная о нём только по газетам, на страницы которых правда почти не проникала. Таню чаще всего не понимали, и создавалось впечатление, будто она просто дерзкая, невоспитанная девушка с тяжёлым характером. Но это не могло заставить Таню хоть в чём-либо, поступиться своими убеждениями, пойти на компромисс в угоду светской вежливости.
И на этот раз, выслушав Энн Кросби, Таня ответила:
– Есть факты, по которым можно точно определить, какая страна самая лучшая, – они выражаются в отношениях между людьми. Вот у вас, миссис Кросби, есть старый слуга, тот, который открывает двери и докладывает о гостях. Он служит у вас тридцать лет, и у него нет никого и ничего. Бомба попадает в этот дом – представьте себе такую возможность – и мы все, кроме него, гибнем. Что он будет делать? Опять пойдёт на службу? Но вряд ли он сможет её найти, потому что слишком стар. Значит, он будет нищенствовать, пока не умрёт где-нибудь под забором. Но бомба – случайность. В Англии существуют узаконенные социальные пути к бедности…
