Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)
– Пива.
– Слушаю, господин капитан, – и фрау Линде направилась к своей стойке, сама налила и, в знак особого почтения, сама принесла два бокала бледножелтого пива.
На эстраду в этот момент вышел Штельмахер и объявил:
– Уважаемые господа, мы продолжаем нашу программу! Сейчас я предложу вашему вниманию главный номер сегодняшнего концерта и вообще всех концертов прошлого, настоящего и будущего: Эдит Гартман и Гильда Фукс!
Заиграл оркестр. Гильда Фукс, а за ней и Эдит Гартман появились на эстраде. Обе они начали плавно покачиваться в такт замедленной музыке. Взгляд Эдит Гартман блуждал вдоль столиков. Вдруг она вздрогнула и замерла на месте.
Актриса, не отрываясь, смотрела на капитана Соколова. Всё исчезло для неё, – она совсем забыла о публике. Перед глазами было только лицо капитана, немного пренебрежительное, хотя, скорее, даже грустное.
Она услышала шёпот Гильды:
– Начинай, Эдит!
И тогда, уже не обращая внимания ни на сбившийся оркестр, ни на растерявшуюся партнёршу, Эдит медленно провела рукой по лбу и сошла с эстрады.
Штельмахер молниеносно очутился на её месте.
– Уважаемые господа! – сделав скорбную мину, начал он. – Администрация просит у почтеннейшей публики извинения. Фрау Гартман, наша любимица, наша гордость, почувствовала себя дурно. Но концерт будет продолжаться. Прошу, – сделал он знак оркестру.
Ни Соколов, ни Люба уже не смотрели, как на эстраде танцует Гильда Фукс.
Номер закончился, отзвучали аплодисменты, и фрау Линде сразу же подошла к столику Соколова.
– Мне так неприятно, господин капитан, мне так неприятно! – заговорила она. – Фрау Эдит почувствовала себя плохо, и это – такое разочарование для всех нас, такое разочарование! Тысяча извинений, господин капитан, но фрау Эдит просит разрешения подойти к вашему столику. Она хочет сама извиниться перед представителем власти.
– Пожалуйста, – ответил Соколов, и через минуту к ним подошла Эдит Гартман.
Актриса неясно представляла себе, что она будет говорить. Итти извиняться её заставила та же фрау Линде, возмущённая капризами Эдит. Хозяйка боялась, как бы капитан не подумал, что всё это было заранее подготовленной демонстрацией.
– Зачем вы пришли? – спросила Эдит, подойдя к столику.
– Садитесь, фрау Гартман, – пригласил её Соколов.
Эдит послушно села.
– Для чего вы пришли? – взволнованно повторила она.
– Успокойтесь, пожалуйста, фрау Гартман, – сказала Люба. – Я вам сейчас всё объясню. В Советском Союзе мы много слышали о рейнгардтовском театре. Мне очень хотелось посмотреть на одну из самых известных актрис этой труппы.
– Это невеликодушно – добивать повергнутого. Вы пришли любоваться моим позором!..
– Вы сами избрали этот путь, – мягко возразил Соколов. – Никому не запрещено смотреть эстрадные выступления Эдит Гартман.
– Для меня это невыносимо. Но другого выхода нет…
– Разве? – удивился Соколов. – Разве вам не предлагали возглавить новый городской театр, который создаётся в Дорнау? На ваш призыв откликнулись бы многие. Вы сами предпочли эстраду.
– Я не имею права…
– Не имеете права?
– Нет, нет, это – совсем другое…
Публика уже расходилась. Близился час закрытия.
– Послушайте, фрау Гартман, – горячо заговорила Люба. – Я как раз хотела поговорить с местными артистами. Дело в том, что я собираюсь прочесть руководителям городского театра известную советскую пьесу. Ведь немецкий народ почти ничего не знает о Советском Союзе, и, конечно, она вызовет интерес у зрителя. Надеюсь, что вам эта пьеса понравится и вы захотите в ней играть. Приходите, пожалуйста, я вас обо всём извещу. Это будет в магистрате.
– Нет, нет! – совсем растерянно твердила Эдит, поднимаясь. – Я не могу… Я не могу…
Она быстро отошла от них. Эрих Лешнер посмотрел ей вслед. Он слышал весь разговор. Слышала его и Гильда Фукс, успевшая присесть неподалёку с большой кружкой пива.
Люба и Соколов проводили Эдит долгим взглядом.
– Как ты думаешь, придёт она? – проговорила Люба.
Соколов ничего не ответил. Сейчас от Эдит Гартман можно было ожидать любого сюрприза. Кроме того, ресторан был явно неподходящим местом для обсуждения всего происшедшего.
– Получите! – обратился Соколов к хозяйке.
Фрау Линде проводила их до самых дверей. Когда она возвращалась к стойке, навстречу ей шла Эдит Гартман уже в пальто и шляпе.
– Ну, фрау Гартман, – воскликнула хозяйка, – не ожидала я от вас такой выходки!
– Извините меня, фрау Линде, – ответила Эдит и, отойдя от неё к Лешнеру, спросила: – Эрих, ты выпил своё пиво? Пойдём!
Лешнер сразу поднялся.
– Ты правильно поступила, Эдит, – одобрительно сказал он, – и не следует тебе больше ходить сюда.
Они вышли.
На больших часах в углу зала пробило десять. Фрау Линде взглянула на двери и прошипела:
– Скажите, какая персона! Посидела пять минут с господином капитаном – и уже не хочет ни с кем разговаривать! Что же будет дальше?
– А дальше она влюбится в этого капитана и поедет в Сибирь играть для белых медведей сентиментальные пьесы, – ответила Гильда.
– Не говорите глупостей, Гильда! – рассердилась владелица ресторана.
Фрау Линде явно не имела намерения продолжать этот разговор. У неё было ещё много важных дел. Она торопилась закрыть ресторан.
Последние посетители расплатились и вышли. Фрау Линде на несколько минут осталась одна. Она ходила по пустому залу, гася свет. Потом из внутренних дверей снова появились Штельмахер, Гильда и Янике с Пичманом. В полумраке лица их казались тёмными и злыми.
– У меня для вас важная новость, господа, – торжественно произнесла фрау Линде. – Сегодня мы принимаем гостя.
С загадочным видом она скрылась в дверях за стойкой и через минуту появилась снова, в сопровождении штурмбанфюрера Зандера.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Для Янике и Пичмана, для Гильды и Штельмахера Зандер был человеком, с которым они связывали свои мечты и надежды на воскрешение прежнего порядка. Именно потому всё общество восторженно приветствовало бывшего штурм-банфюрера.
А Курт Зандер, внимательно оглядев каждого и на несколько секунд дольше задержавшись взглядом на Гильде, любезно, точно хозяин, произнёс:
– Присядьте, господа.
– Так вы не в Америке? – не могла скрыть своего удивления Гильда.
– Вероятно, предстоят важные дела, если вы решили вернуться в наш город, господин Зандер? – добавила Янике.
– Пока что я нашёл приют в американском секторе Берлина, – объявил Зандер. – Кроме того я побывал в американской зоне оккупации, а это уже почти Америка.
– Надолго к нам? – поинтересовался Пичман.
– Об этом вам не обязательно знать. Что происходит в нашем благословенном Дорнау?
Наступила продолжительная пауза. Никто не хотел отвечать первым, потому что новости не могли порадовать господина Зандера. А тот переводил взгляд с одного на другого, пока не остановился на Штельмахере. Тогда конферансье заговорил:
– В городе и во всей округе большие перемены. У меня такое впечатление, будто немцы лишились рассудка и начинают проявлять симпатии к большевикам.
– Ложь, этого не может быть! – воскликнул Зандер.
– Я тоже так думал, но с того времени, как крестьянам роздали землю, здесь многое изменилось. Раньше мне казалось, что немцы остаются врагами русских, а сейчас у меня уже нет такой уверенности.
Зандер, цедя сквозь зубы, заметил:
– Итак, мою землю тоже разделили…
– И вашу и дяди Карла – моё будущее приданое, – зло скривив губы, ответила Гильда.
– Значит, письма не дошли? Или вы боялись их переслать?
– Письма дошли, – печально ответил Штельмахер, – но эти негодяи не испугались. Они сразу побежали в комендатуру, а там их очень быстро успокоили. Да и все наши угрозы повисли в воздухе.
Зандер ничего не сказал, и в течение нескольких минут никто не осмеливался нарушить молчание. Потом, резко меняя тему и надеясь услышать что-нибудь более приятное, Гильда спросила:
– А что на западе, Зандер? Есть надежда, что этот кошмар когда-нибудь кончится?
– Полная гарантия, – удовлетворённо улыбнулся Зандер. – Недавно я был в Нюрнберге. Там творятся очень интересные дела. В центре города международный трибунал судит толстяка Геринга, а на окраинах американские офицеры собирают бывших немецких солдат и формируют из них рабочие батальоны, полки и дивизии. Там всё остаётся по-старому: и заводы, и земля в руках их исконных владельцев. О распределении земли и не думают. Конечно, без мелких неприятностей и там не обойдёшься: рабочие и крестьяне голодают, возмущаются, но полиция отлично знает, как с ними справиться. У американцев богатый опыт. Они расправляются с забастовщиками так, что мы можем у них поучиться. О всяких там потсдамских решениях в тех зонах стараются вспоминать как можно реже. Демократизация, денацификация, демилитаризация – эти слова там не в почёте.
– Бог мой! – воскликнул Пичман. – А у нас собираются взорвать гордость нашего города – патронный завод.
– Это всё чепуха! – пренебрежительно сказал Зандер. – Сейчас главное, чтобы на западе заводы сохранились в целости. И не надо падать духом. Скоро мы понадобимся, это мне дали ясно понять. К тому идёт!
Штельмахер вскочил со стула и возбуждённо замахал своими костлявыми руками.
– Я еду на запад!
– Я тоже! – крикнул Пичман.
Зандер, насмешливо посмотрел на обоих.
– Никуда вы не поедете, – сказал он. – Без моего разрешения ни один человек не имеет права тронуться с места. Понятно? Если мы убежим отсюда, – это будет изменой великой Германии. Мы будем самоотверженно работать здесь. Сейчас годятся все средства, все методы. Угрожающие письма – очень хорошо! Организация саботажа – ещё лучше! Добрый слух, будто русские всех выселят в Сибирь, тоже может сыграть свою роль. Надо только точно обозначить дату и время: наши Михели всегда любили точность. И потом нам нужны кое-какие сведения. Да, да! И имейте в виду, что мои слова – не добрые пожелания, а приказ. Завтра же каждый получит своё задание. Деньги буду платить аккуратно и щедро…
– Трудное это дело, – покачал головой Пичман.
– Сейчас нет лёгких дел.
– Да, это правда, но у русских очень убедительные аргументы, когда они разговаривают с немцами. Земля – крестьянам, мир… Против этого трудно и небезопасно выступать.
– Вы уже испугались, господин Пичман? – Зандер пренебрежительно оглядел его с головы до ног.
– Нет, я не испугался, мне терять нечего, и так уже всё потеряно, я только думаю о том, что мы можем противопоставить…
– А вам думать не обязательно. Думать будет ваш начальник. Ваше дело – исполнять приказания.
– Наш дорогой фюрер говорил то же самое, а где он сейчас?
– Довольно, господин Пичман! – вконец рассердился Зандер. – Должен вам сказать, что мы не одиноки. В Берлине социал-демократ Курт Шумахер уже взял на себя руководство нашей деятельностью. За ним стоят англичане и американцы. У нас будет сильная поддержка. Не вешайте нос, Пичман!
– Дай бог, дай бог… – покачал головой Пичман, и нельзя было понять, разделяет он уверенность Зандера или выражает сомнение.
А Зандер, поговорив ещё немного о незыблемости старых порядков на западе, заключил:
– Прощайте, господа, я вас больше не задерживаю. Завтра каждый получит своё задание у фрау Линде. Гильда, вы останьтесь здесь.
Пичман и Янике послушно потянулись к дверям. Янике, проходя мимо Гильды, насмешливо присела:
– До свиданья, фрейлейн Гильда, поздравляю вас с высочайшим благоволением.
В её голосе слышались злость и зависть. Гильда ничего не ответила.
Зандер терпеливо ждал. Когда долговязый Штельмахер, пропустив остальных вперёд, наконец вышел из зала, он повернулся к Гильде. Фрау Линде возилась у себя за стойкой, но Зандера это не беспокоило, – очевидно, владелица ресторана пользовалась его доверием.
– Гильда, что делает Эдит Гартман? – начал Зандер вторую часть своей беседы.
– Эдит Гартман? Ничего особенного. Сегодня выступала, вернее, пробовала выступать здесь. Но, когда увидела за столиком одного русского капитана, у неё перехватило дыхание, и она уже не смогла петь…
– Русского капитана? – переспросил Зандер.
– Да, и я даже подозреваю, что она в него влюбилась. Правда, он здесь с женой…
– Что делает этот капитан, как его фамилия?
– Фамилия его – Соколов. В комендатуре он ведает всеми вопросами политики, прессы, искусства и тому подобное.
– Очень холодный человек! – вздохнула фрау Линде, вспоминая свой разговор с капитаном.
– Он предлагает Эдит вернуться на сцену, – продолжала Гильда. – Вероятно, они хотят создать здесь какое-то подобие театра. Я даже слышала, что у них уже намечена к постановке «Эмилия Галотти».
– Надеюсь, Эдит отказалась?
– Да, сегодня отказалась. Но завтра она может дать согласие. Эти люди плебейского происхождения так ненадёжны. На них никогда нельзя положиться, – заявила Гильда.
– Хорошо! – отмахнулся Зандер. – Что ещё?
– Через несколько дней в магистрате соберутся артисты. Фрау капитан будет читать им какую-то советскую пьесу. Сегодня она приглашала и Эдит.
Зандер, удовлетворённо потирая руки, прошёлся по залу. У него был такой вид, будто он только что придумал нечто чрезвычайно хитроумное. Лицо его расплылось от удовольствия.
– Чудесно! – сказал он, подводя итог своим мыслям. – Кто у нас сейчас бургомистром?
– Михаэлис.
– А, старый знакомый! Да, с ним трудно договориться… Это он созывает актёров?
– Нет, искусством в магистрате ведает Зигфрид Горн.
– Горн? Чудесно! Вот с ним можно поговорить иначе. Завтра же вы отправитесь к нему и от моего имени – да, да, не бойтесь назвать меня, Горн – человек проверенный, так, значит, от моего имени предложите пригласить на эту встречу трёх известных театральных деятелей: Штель-махера, Пичмана и Янике. Больше никого не приглашать. Они прослушают пьесу, наговорят фрау капитан тысячу комплиментов, а играть откажутся. После этого мы расскажем во всех западных газетах, как немецкие артисты противятся исполнению советских пьес.
– Здорово придумано, Зандер! – воскликнула Гильда.
– Весь этот фарс поручается вам, – сказал Зандер, уже не скрывая самодовольной улыбки.
– Будет сделано, – твёрдо ответила Гильда. – А скажите, Зандер, вы всё-таки думаете забрать нас в Америку? Может быть, это – только обещание?
– Нет, не обещание. Я просто жду, когда повысится цена на немецких актрис. Думаю, что скоро на них будет мода.
Гильда недовольно скривила губы:
– Пока появится мода, Эдит влюбится в этого капитана и сыграет Эмилию Галотти или какую-нибудь русскую красавицу.
Зандер прошёлся по залу в раздумье.
– Что собой представляет жена этого капитана?
– Женщина, как все женщины, – ответила владелица-, ресторана.
– Фрау Линде, у вас найдётся надёжная девушка?
– У меня девушки все надёжные, – с достоинством заявила хозяйка.
– Позовите кого-нибудь из них сюда, – приказал Зандер. – Самую преданную вам.
Фрау Линде вышла и тотчас вернулась в сопровождении девушки лет двадцати с круглыми на выкате глазами. Звали её Герда Вагнер.
Зандер взглянул на неё, подошёл поближе и, внезапно выкинув вперёд правую руку, воскликнул:
– Хайль Гитлер!
Герда даже присела от испуга.
– Господин Зандер! Господь, помилуй меня! – проговорила она.
– Ты состояла в союзе немецких девушек? – не давая ей опомниться, спросил Зандер.
– Да.
– Ты готова служить великой Германии?
– Да.
– Поклянись!
Герда медленно подняла вверх правую руку:
– Клянусь!
– Твоя верность долгу не будет забыта, – торжественно произнёс Зандер. – Когда фрау Линде прикажет тебе, пойдёшь к капитану Соколову и постараешься поступить к нему в прислуги. Если это не удастся, попробуешь каким-нибудь другим способом попасть к нему в дом и поговорить с его женой. Она должна узнать от тебя, что капитан влюблён в Эдит Гартман. Ты меня поняла?
– Я сделаю это, господин Зандер.
– Ты настоящая немка. Когда придёт время, мы не забудем тебя. Иди.
Герда послушно вышла.
– Чудесная мысль, Зандер! – похвалила Гильда.
– Просто, но верно, – хвастливо ответил он. – Нет на свете женщины, которая осталась бы равнодушной к такому слуху. А там, где припутается хоть немного женской ревности, – там уже не жди дружбы. Если Эдит появится здесь на сцене, можете зачесть мне поражение. Но я всё-таки не думаю… Она тут не останется… Она мне кое-чем обязана. Ведь это я когда-то спас её от концлагеря. – Он обернулся к стойке: – Спокойной ночи, фрау Линде. Нам с Гильдой предстоит ещё небольшой разговор.
– Спокойной ночи, – недовольно произнесла владелица ресторана и не спеша вышла.
Зандер приблизился к Гильде и взял её за руку повыше локтя.
– Ни в коем случае не говорите Эдит о моём приезде, – сказал он. – Когда будет нужно, моё появление станет решающим козырем во всей игре. Знаете, Америка, Голливуд, деньги – против такого соблазна не устоит ни одна актриса. Тут ведь пахнет долларами… – И неожиданно добавил: – Вы сегодня останетесь со мной, Гильда.
Он ждал возражений, но Гильда, вздохнув, заговорила о другом:
– Знаете, Зандер, порой мне становится так страшно!..
– А я вам дам хороший совет, – пытаясь сохранить непринуждённый тон, усмехнулся Зандер. – Всегда держите наготове чемодан. Поняли меня? Спокойным здесь нельзя быть. Но я вас не оставлю…
Он посмотрел в её испуганные глаза и, не говоря больше ни слова, двинулся в отведённую ему хозяйкой заднюю комнату. Гильда покорно пошла за ним.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
На следующий день Чайка, Савченко и Соколов поехали в Берлин на совещание работников комендатур.
Обычно офицеры выезжали из Дорнау утром, успевали до обеда выполнить много дел, которые требовали согласования в Карлсхорсте, а вечером присутствовали на совещании.
Сегодня Ваня вёл машину осторожнее, чем обычно. Ночью выпал снег. С утра пощипывал лёгонький морозец. Казалось, будто и вправду зима уже легла на серые, распланированные квадратиками немецкие леса. Деревья стояли удивительно красивые в своём зимнем уборе. Но постепенно становилось всё теплее, снег начинал темнеть, снова гнилой туман навис над полями, и от зимней красоты, которой в начале путешествия любовался Соколов, не осталось и следа.
Когда они въезжали в Берлин, улицы столицы были сплошь залеплены снежной грязью. На этот раз Ваня повёл машину через американский сектор, прямо к Потсдамерплацу. Он каждый раз выбирал новый маршрут, желая побольше узнать об этом городе.
А в американском секторе можно было и в самом деле увидеть много необычного. Уже появились на дверях некоторых ресторанов многозначительные предостережения: «Только для американцев!» Уже можно было встретить на улице человека, будто зажатого между двумя листами фанеры, с которых взывали написанные углём слова: «Согласен на любую работу». Инвалиды демонстрировали около входов в большие магазины свои увечья в надежде получить подаяние.
Машина приближалась к Потсдамерплацу – площади, где сходятся границы трёх секторов. Брызги мокрого снега разлетались из-под колёс. Стало ещё теплее, и туман начал рассеиваться.
Лица у прохожих были хмурые, недовольные. В эту сырую погоду каждому хотелось оказаться поскорее дома, в тепле. Вот почему полковник заинтересовался, увидев в заснеженном сквере скопление людей. Время от времени оттуда доносились взрывы смеха.
Полковник тронул Ваню за плечо, и машина остановилась. В первую минуту советские офицеры не могли понять, что происходит на длинной, покрытой грязным снегом дорожке.
Возле одной из скамеек стояла группа американских офицеров. Вокруг них толпились немцы – несколько десятков измождённых, явно изголодавшихся людей. В другом конце дорожки, там, где возвышалась небольшая бетонная тумба, ранее, видимо, служившая подставкой для вазона, стоял щеголеватый капрал с поднятой вверх рукой. На тумбе лежала маленькая пачка американских сигарет.
Капрал что-то крикнул, резко взмахнул рукой, и от группы, собравшейся вокруг скамейки, отделились трое немцев. Это было страшное и возмутительное зрелище. Все трое ползли на четвереньках по мокрому снегу, стараясь обогнать друг друга. На спине у каждого мелом был обозначен номер.
Снова послышался смех, поднялось улюлюканье. Американцы заключали пари, они деловито ставили деньги на бегунов. Для них это был тотализатор. Пачка сигарет служила призом для потерявших всякую надежду на заработок людей. Немцы ползли всё быстрее и быстрее, их неудержимо влекла к себе проклятая пачка сигарет, которую можно будет выменять на хлеб. Посиневшие руки тонули в мокром снегу, искажённые лица застыли от напряжения. Никогда ещё не приходилось советским офицерам видеть такого унижения человеческого достоинства.
Один из ползущих немцев вырвался вперёд. Он первым достиг тумбы, приподнялся над грязным снегом, быстро протянул руку и схватил обёрнутую в целофан пачку. Американцы зааплодировали.
– Сволочи! Что с людьми делают… – срывающимся голосом произнёс Ваня.
– Поехали, – тихо сказал Чайка.
Они долго ехали молча, потрясённые всем виденным.
Соколова в течение всего дня преследовала эта сцена. Его возмущение улеглось только к вечеру, когда он занял своё место в большом зале клуба в Карлсхорсте, и докладчик полностью овладел его вниманием.
Для Соколова эти собрания были настоящей школой. Каждый раз, возвращаясь потом в Дорнау, он чувствовал насколько возросла его уверенность, насколько легче ему теперь будет работать.
…Докладчик сошёл с трибуны, и в зале прозвучали аплодисменты. Соколов чувствовал, как прояснилась для него перспектива. Он снова ощутил, насколько важна и почётна его миссия в этой стране.
Советские люди, посланные в Германию победившей социалистической державой, боролись за мир во всём мире.
