Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Нескончаемый осенний дождь уныло моросил над городом. Тяжёлые тучи медленно сползали с гор, задевая острые крыши домов.
Несмотря на плохую погоду, у ярко освещённого подъезда театра царило оживление. То и дело подъезжали машины. Со всех сторон стекались пешеходы, у дверей мелькали зонтики, сверкали плащи. Спектакль стал настоящим событием для Дорнау.
Пока собиралась публика, пока в фойе и в зале шли разговоры об Эдит Гартман и о её решении играть в советской пьесе, сама актриса сидела в своей уборной перед зеркалом и накладывала последние мазки грима.
Эдит Гартман перевоплотилась в советского комиссара. Чёрная блестящая кожанка плотно облегала её фигуру. Широкий пояс с жёлтой кобурой на нём стягивал талию. И хотя в кобуре ничего не было, Эдит чувствовала себя вооружённой и смелой. На гладко зачёсанные волосы она надела красную косынку. Эдит не знала, могла ли её героиня носить именно красную косынку – Люба тоже не ручалась за достоверность такой детали, – но, как бы там ни было, косынка придавала лицу актрисы выражение спокойной уверенности.
Эдит ещё раз взглянула на себя в зеркало и повернулась к Любе Соколовой, ожидавшей, когда актриса кончит гримироваться.
– Ну, вот, кажется, всё готово, – сказала Эдит. – И, вы знаете, странное дело: сапоги, куртка, косынка – одежда для меня совсем уж необычная, а чувствую я себя в ней так, будто всю жизнь её носила.
Эдит ещё туже затянула пояс.
– Сейчас эту куртку можно сорвать с меня только вместе с кожей, – улыбнулась она.
– Прекрасное ощущение, – сказала Люба.
– Да, удивительно хорошее. Я очень волновалась всё это время, боялась до дрожи в коленях, а вот надела эту куртку и сразу успокоилась…
– Я вас прекрасно понимаю, – согласилась Люба. Она помолчала, а потом вскользь, словно не придавая значения собственным словам, добавила: – Послушайте, фрау Эдит, на всякий случай, знайте, я буду сидеть у самой сцены, в ложе коменданта.
– Спасибо, – просто ответила Эдит. – Я буду мысленно искать у вас поддержки.
– Ну, я думаю, в зале и без того у вас обнаружится много друзей, хотя и не исключена попытка сорвать спектакль. Но пусть это вас не смущает: в случае чего порядок будет мгновенно восстановлен. Старайтесь только передать зрителям образ вашей героини, и вы сразу почувствуете собственную силу.
В дверь постучали, и вошёл Дальгов.
– Добрый вечер, – поздоровался он с обеими женщинами. – Как я тебе сейчас завидую, Эдит! – сказал он, окидывая взглядом её костюм. – Завидую, и в то же время состояние у меня такое, как перед боем… В самом деле, первое представление советской пьесы в нашей зоне! Гости из Берлина. Корреспондентов множество… Вы знаете, не осталось ни одного билета. Аншлаг!
– Мне даже не верится, что я сегодня выйду на публику, – тихо произнесла Эдит. – Двенадцать, нет, почти тринадцать лет я не играла на настоящей сцене. Боже, как страшно, когда подумаешь!..
– Все опасения исчезнут, как только вы произнесёте первое же слово, – успокоила её Люба.
– Да, наверно… У меня большая просьба к вам, фрау капитан. Если можно, сразу после спектакля зайдите сюда, ко мне. Я буду вам очень признательна.
– Что-нибудь случилось?
– Да нет, ничего нового. Просто опять нашла на столе такую же бумажку.
Эдит показала записку с лаконичной угрозой.
– Старый приём, – пожала плечами Люба. – Скоро это прекратится раз и навсегда.
– Я в этом не уверена.
– Во всяком случае, я приду.
Макс Дальгов внимательно рассматривал бумажку.
– А мне уж и не пишут, – засмеялся он. – Надоело. Страшного здесь ничего нет. Ты не бойся, Эдит, мы тут, около тебя, – проговорил он, выходя из уборной.
В полутёмном коридоре Дальгов остановился и несколько минут постоял, собираясь с мыслями. Давно он так не волновался. Неужели оттого, что здесь, за кулисами, всё напоминало о давно ушедших днях, о молодости, о радости творчества? Нет, было что-то ещё. В эти минуты Макс вдруг отчётливо понял, что он беспокоится не только за актрису Эдит Гартман, но и за близкого, по-настоящему любимого человека.
Сознавать это было и радостно и грустно. Грустно потому, что, наверно, никогда не решится он заговорить с Эдит о своём чувстве. А время ничего не изменило…
Дальгов прошёл в зал. На людях он чувствовал себя лучше.
– Макс очень нервничает, – сказала Эдит, глядя на дверь, закрывшуюся за Дальговым. – Даже не похоже на него.
Она думала о Максе, смутно догадываясь о его переживаниях, когда до неё донеслись слова собравшейся уходить Любы, и сразу эти мысли отошли куда-то в глубину сознания.
– Да, обычная невозмутимость вдруг оставила его. Но вряд ли вообще найдутся сегодня в зале равнодушные. – сказала Люба. – Ну, желаю вам самого большого успеха.
Она крепко пожала актрисе руку, ещё раз ободряющее посмотрела на неё и вышла.
Через несколько минут в дверь снова постучали, и в уборную, широко улыбаясь, вошёл Эрих Лешнер.
Эдит несказанно обрадовалась брату:
– Эрих, как хорошо, что ты здесь!
– Добрый вечер, Эдит. Я рад за тебя, – говорил Лешнер, пожимая ей обе руки. – Молодец, не испугалась всей этой швали. Теперь уже можешь ничего не бояться. Нам ведь тоже с одной стороны угрожали, зато с другой – здорово помогли. И хоть работы у нас невпроворот, а всё-таки вот приспособили грузовую машину из имущества штурмбанфюрера Зандера и приехали на спектакль. Интересно же посмотреть, как у них там всё это происходило, в Советском Союзе. Мы в Гротдорфе гордимся тобой, ведь ты наша!
– Спасибо, Эрих.
– Какая ты красивая в этом костюме… – восторгался Лешнер. – Послушай, Эдит, а ты не разучилась за эти годы играть? Нет, нет, я шучу, ты не бойся.
Он рассмеялся и присел на стул, усадив Эдит перед собой.
– Этого-то я больше всего и боюсь, Эрих, – призналась Эдит. – Мне хочется сыграть так, чтобы люди могли сказать: вот настоящий человек, который смело решает свою судьбу и судьбу своей страны.
– Именно так, Эдит, это ты хорошо сказала: «Решает судьбу своей страны!» С некоторых пор я понял, что судьба Германии зависит и от меня. Знаешь, я вступил в партию!
– Ты?
– Да, я. А ты не веришь?
– Нет, верю. В какую партию?
– Ну, конечно, не в ту, которой руководит господин Шумахер. Я вступил в Социалистическую единую партию Германии. Она за мир, за демократические реформы, против всяких зандеров и фуксов. Теперь понимаешь, почему я туда пошёл? И не я один, у нас в деревне многие… Подожди, и ты это поймёшь.
– Наверно, до этого не дойдёт.
– А я думаю, сама жизнь приведёт тебя туда… Это что, звонок? Ну, надо итти. Да, чуть не забыл сказать. Если тебе станет не по себе, взгляни на нас. Мы занимаем шестой, седьмой и восьмой ряды партера. Да, все твои земляки. Правда, и в других рядах у тебя немало друзей, но мы, как-никак, самые близкие. Мы тебя поддержим.
Мы с тобой, Эдит! Ну, всего тебе хорошего. Желаю удачи.
Он пожал ей руку и торопливо вышел из уборной.
Эдит постаралась забыть обо всём, кроме предстоящего спектакли. Она мысленно воссоздала обстановку первого акта, перенеслась в атмосферу революционной борьбы и скоро опять почувствовала себя красным комиссаром, женщиной со стальной волей, бесстрашной и неумолимой.
Матросы и командиры, которые будут окружать её на сцене, уже перестали быть для неё актёрами, они превратились в реальных, существующих в жизни людей.
Подняв руку, как бы успокаивая в эту минуту бурлящую людскую массу, она произнесла первые слова роли.
– Великолепно получается! – послышалось за её спиной.
Эдит повернулась, точно ужаленная. Сомнений не было: Зандер, изменившийся до неузнаваемости Зандер, стоял перед ней. Но даже усики не могли изменить выражения его лица. Эти глаза, жадные и похотливые, Эдит могла бы узнать среди сотен других. Ещё боясь поверить себе, она воскликнула:
– Кто вы? Что вам здесь нужно?!
Актриса инстинктивно ухватилась за кобуру: ещё продолжало действовать чудесное ощущение убеждённости, решимости, сознания своей воли и силы.
– Вы отлично вошли в роль, фрау Гартман, – рассмеялся Зандер. – Но не стоит хвататься за пустую кобуру. Револьвер вам всё же не доверят, не правда ли? И вообще не надо поднимать шума. Перед вами всего-навсего ваш старый приятель и поклонник Курт Зандер.
– Вы? К чему этот маскарад?
– Наивный вопрос. Полгорода знает в лицо штурмбанфюрера Зандера. Оцените же мой поступок: рискуя жизнью, я примчался сюда, чтобы спасти вас. Спасти, пока не поздно… Что вы наделали, фрау Эдит, что вы наделали!..
Зандер схватился за голову.
– Что же я такого наделала?
– Зачем вы согласились играть в этой проклятой пьесе? Теперь все договоры, которые я подписал от вашего имени, могут полететь к чёрту. Я заключил контрактов почти на триста тысяч долларов! А тут вам в голову приходит нелепая мысль играть большевистского комиссара. Но ещё не поздно, фрау Гартман, ещё всё можно изменить. Посмотрите, вот…
Он вытащил из кармана пачку документов и протянул их актрисе. Она машинально взяла и развернула бумаги. Это были договоры с американскими театрами и киностудиями, договоры, где было проставлено её имя. Числа с длинными рядами нулей, и всюду знакомый знак доллара.
У Эдит в глазах зарябило от этих цифр. Огромное богатство лежало перед ней.
Зандер внимательно наблюдал за лицом актрисы. Он уже не сомневался в победе.
– Ещё всё можно изменить, фрау Гартман, – мягко повторил он.
– То есть что изменить? – опомнилась Эдит.
– Внизу стоит машина. Через три часа мы будем в американском секторе Берлина, где уже никто не заставит вас натягивать на себя грубую кожаную куртку и эту отвратительную тряпку. Слава, всемирная слава, как приручённая тигрица, подползёт и ляжет у ваших ног, – почти декламировал он. – Что вам надо взять с собой, фрау Эдит? Я вам помогу собраться.
– Нет, господин Зандер.
Все мысли Эдит сосредоточились сейчас на одном: как известить капитана Соколова, как сообщить в комендатуру, что штурмбанфюрер прибыл в Дорнау? Надо что-то придумать, что-то изобрести. Да, но у него доверенность с её подписью…
А Зандер продолжал декламировать:
– Вам предоставят на выбор сотни ролей! Благодарные авторы сочтут за великую честь писать для вас. Больше того, эти роли уже написаны. Они ждут…
– Да, но я уже связана согласием играть в этом спектакле.
– Глупости, фрау Гартман, – смеялся Зандер. – Это– лишь минутное увлечение. В минуте, как известно, только шестьдесят секунд. А впереди у вас целая жизнь. Как можно ради одной этой минуты ставить на карту всё? Я должен спасти вас…
– Меня не нужно спасать, – оборвала Эдит.
– Не забывайте, что вы можете потерять сотни тысяч, может быть, даже миллион долларов.
В этот момент Зандер и сам поверил в подлинность контрактов, которые он сфабриковал в Берлине, не выходя из своего кабинета.
За тонкой дверью послышался голос помощника режиссёра:
– Фрау Гартман, на сцену!
– Я буду ждать вас здесь. Идите играть свою дурацкую роль, – зло произнёс Зандер.
Эдит ничего не ответила.
– Итак, я вас жду, – упрямо повторил Зандер. – Не поддавайтесь минутному увлечению, фрау Гартман, всё это быстро пройдёт, и вы горько поплатитесь. Не забывайте: Голливуд, Америка…
– Комиссар, на сцену! – прозвучал снова голос из-за двери. Эдит сразу выпрямилась, словно забыла о присутствии Зандера:
– Я иду!
Зандер остался один. Он посмотрел на дверь и потёр руки.
– Она поедет, – мысленно повторял он. – Поедет! Нет на свете актрисы, которая устояла бы против такого соблазна.
Тут его мысли были прерваны, потому что дверь отворилась, и он увидел огромный букет хризантем. Из-за букета выглядывало чьё-то круглое сияющее лицо.
Никто бы не узнал в вошедшем бравого сержанта Кривоноса. Он был в штатском. Шляпа, низко надвинутая на лоб, залихватски сидела на нём, усы были начисто сбриты, но и это, видно, не портило ему настроения. Сержант казался человеком необычайно приветливым и жизнерадостным.
– Вы, вероятно, ошиблись, – неуверенно сказал Зандер вошедшему.
– Разрешите узнать, – с трудом подбирая слова, вежливо спросил Кривонос, – здесь комната фрау Эдит Гартман?
– Да, что вам надо?
– Вот хорошо, а я-то волновался…
– Что вам здесь надо? Вы русский?
Зандер быстро опустил руку в карман, и Кривонос сразу заметил это движение, но солнечная улыбка не покинула его лица.
– Конечно, русский, – ответил он, – а то разве не слышно по произношению?
Произношение было у Кривоноса такое, что, конечно, никто бы не мог принять его за немца.
– Что вам здесь надо? – ещё раз спросил Зандер.
– А вот хочу поприветствовать знаменитую немецкую актрису Эдит Гартман. Или, может, нельзя?
– Нет, понятно, это разрешается, – всё ещё не успокаивался Зандер. – Но здесь уборная, а фрау Гартман сейчас на сцене.
– А я так и рассчитал: принесу цветы, оставлю, а сам исчезну.
Тут Кривонос оглянулся и на невысоком шкафу заметил вазу для цветов, которая, очевидно, ещё с довоенных времён стояла пустой.
– Я вас очень попрошу, – снова заговорил Кривонос, – у меня руки заняты, – уж будьте так любезны, подайте мне вон ту посуду.
«Кажется, он под хмельком», – подумал Зандер, поворачиваясь к шкафу, и обеими руками потянулся за вазой.
– Держать руки вверх! Именно так, господин штурмбанфюрер, – вдруг прозвучал за его спиной незнакомый голос.
Зандер моментально обернулся в ужасе от того, что кто-то вошёл в комнату и сразу его узнал. Но перед ним было то же лицо, однако теперь суровое и непреклонное, на котором не осталось и тени приветливости. Дуло пистолета уставилось прямо в грудь Зандера, и он застыл недвижимо.
Сержант подошёл к Зандеру и вынул у него из карманов два револьвера.
– Неплохо вооружились, господин штурмбанфюрер, – говорил он по-русски уже для себя. – Вот так-то преступников под сказочку и забирают.
– Что вам от меня надо?! – воскликнул Зандер. – Вы меня с кем-то спутали.
– Ничего я не спутал…
Кривонос поднял свой пистолет к самым глазам Зандера:
– А теперь смотрите внимательно. Пистолет заряжён, и патрон дослан. Теперь что я делаю? Я кладу свою руку вместе с пистолетом к вам в карман.
Кривонос широким движением обнял Зандера, как лучшего друга, и штурмбанфюрер ощутил неприятное прикосновение дула где-то около живота.
– Чувствуете? – говорил Кривонос. – Не пробуйте ударить меня. Представляете, где очутится пуля, если рука дёрнется? Я бы не хотел иметь её в таком месте. А теперь мы с вами, в обнимочку, словно старые дружки, пойдём до машины. Ну, левой, тронулись?..
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
В этот день у капитана Соколова было много хлопот. Большая работа последних месяцев подходила к концу. Ниточка, за которую так удачно ухватилась Люба, разобравшись в сплетне, принесённой Гердой Вагнер, помогла распутать, наконец, весь клубок.
Полный список членов организации, созданной Зандером, уже давно лежал у капитана Соколова в несгораемом шкафу. Эти люди оставались на свободе, но стоило только отдать приказ – и они были бы немедленно арестованы. Однако капитан не торопился. Он хотел вырвать этот репей с корнем и ждал, пока штурмбанфюрер Зандер появится в Дорнау, чтобы захватить всю организацию целиком.
Приглашённая на разговор к капитану Герда Вагнер быстро оценила ситуацию и сочла за благо во всём признаться. Она рассказала о том, кто посещал её хозяйку и оставался в зале после закрытия ресторана. Она же сообщила о планах господина Зандера. К сожалению, её показания были не очень подробны: Герда сама знала далеко не всё.
Но так или иначе, едва только Зандер появился сегодня у фрау Линде, как Соколов немедленно был об этом извещён. А когда Зандер отправился в театр, капитан приступил к действиям.
Первыми привели в комендатуру Штельмахера и Гильду Фукс, за ними – перепуганных Пичмана и Янике, дальше– фрау Линде с папашей, а потом и других лавочников, которые обкрадывали покупателей. Сначала они пытались возмущаться и протестовать, но достаточно было упомянуть о Зандере, как арестованные мигом стихали. Им уже не оставалось ничего другого, как рассказать о своих преступлениях.
Вскоре после того, как начался спектакль и Люба по телефону сообщила об этом мужу, в комендатуру привели самого Зандера. Кривонос мог гордиться своей работой: всё было проделано быстро и ловко. В театре никто и не догадывался о том, что произошло в уборной Эдит Гартман. Сейчас Кривонос сидел неподалёку от капитана Соколова и прислушивался к допросу штурмбанфюрера.
– Ну, господин Зандер, – начал Соколов, – с каким заданием вас прислали в советскую зону оккупации?
– Вы ошибаетесь, я вовсе не Зандер, – попробовал вывернуться штурмбанфюрер.
– Это несерьёзный разговор, – усмехнулся Соколов. – Товарищ сержант, будьте добры, приведите господина Зандера в натуральный вид.
Кривонос с явным удовольствием подошёл к Зандеру и быстрым движением сорвал с него усики.
– Теперь, господин Зандер – продолжал Соколов, – вы стали похожи на свой портрет в гитлеровской газете «Фелькишер беобахтер». Вот, прошу взглянуть. Значит, кончен бал-маскарад. Приступим к делу. Вам придётся рассказать о том, как вы запугивали жителей Дорнау и крестьян в Гротдорфе. Придётся вам также рассказать и о прежней своей деятельности в гестапо. У нас с вами большой разговор, господин штурмбанфюрер…
Зандер переменил тактику.
– Я думаю, мы сможем договориться, – сказал он. – За мои сведения…
– Я с вами в сделки вступать не намерен, – ответил Соколов. – Вашим делом займутся следственные органы, потом суд. Считайте наш нынешний разговор предварительным.
– Позвольте мне всё изложить на бумаге. Сейчас я не могу собраться с мыслями.
В комнату вошли Валя и майор Савченко.
– Полюбуйтесь, – сказал Соколов. – Штурмбанфюрер Зандер собственной персоной.
– Ага! – сказал Савченко. – Где его взяли, капитан?
– Кривонос из театра привёл. Сидел в уборной у Эдит Гартман. Кстати, товарищ сержант, никто не видел, как вы его арестовали?
– Ни одна душа, – ответил Кривонос, привстав со стула. – Мы из театра вышли, обнявшись; как дружки закадычные.
– Отлично, – сказал Соколов. Он обернулся на телефонный звонок и взял трубку. – Да, я. Хорошо идёт? Ну, я очень рад. Ладно, поступай так, как мы договорились… Это Люба, – сказал он, положив трубку. – Эдит Гартман имеет огромный успех.
– А когда вы арестуете Эдит Гартман? – неожиданно спросил Зандер, услышав её имя. – После спектакля? Она тоже была в моей организации и собиралась бежать со мной в Америку. Я уже вёл от её имени переговоры.
– Что это вы так охотно заговорили об Эдит Гартман? – заинтересовался Соколов.
– Я хочу облегчить вам дело. Надеюсь, вы примете во внимание моё честное раскаяние.
– Примем, обязательно примем, – сказал Соколов. – Товарищ сержант, уведите его, а сами отправляйтесь опять в театр, как мы условились. У этого типа могут быть неизвестные нам сообщники. А если так, они попытаются навредить Эдит Гартман. Ваша задача – оберегать её от всяких случайностей, но чтобы она ничего не заметила.
– Понятно, товарищ капитан. Разрешите идти?
– Идите.
– А ну давайте, господин.
Кривонос сказал это по-русски, но Зандер, видимо, отлично понял его, так как тотчас же встал и пошёл к двери. Как только оба они вышли, Валя, вся кипя от возмущения, вскочила со стула:
– Вот вам ваша замечательная Эдит Гартман, товарищ капитан! Играет на сцене комиссара, а сама тайно встречается с штурмбанфюрером!
Савченко поглядел на Валю.
– Всё это не так просто, как тебе представляется, Валя, – после небольшой паузы сказал он.
– Вот за эти слова я тебе очень благодарен, – обрадовался Соколов. – Я думал, что и ты клюнешь на эту удочку.
– О чём вы говорите, я не понимаю! – почти закричала Валя. – Ведь Эдит Гартман работала заодно с ним, он же сам сказал, чего же вам ещё надо?
Соколов взглянул на раскрасневшееся, взволнованное лицо девушки:
– Вот это как раз и неясно, Валя. Слишком уж охотно он заговорил об Эдит Гартман, и мне кажется, он просто хочет ей отомстить за провал своей затеи.
– Я считаю своим долгом обо всём рассказать полковнику.
Валя не случайно произнесла эти слова: за дверью послышались уверенные шаги Чайки. Работники комендатуры безошибочно узнавали его походку.
Войдя в комнату, полковник взглянул на Валю и сразу понял, что происходит бурный разговор.
– Добрый вечер, товарищи. Ты что волнуешься, Валя? Как дела, Соколов? Как поживает вся эта компания?
– Операции идут по плану, товарищ полковник, – отрапортовал Соколов. – Компания, собственно говоря, уже вся тут. Зандера арестовали в уборной Эдит Гартман. На допросе он заявил, что Эдит Гартман также состояла в его организации…
– Разрешите сказать, товарищ полковник, – взмолилась Валя.
– Ну говори, что у тебя?
– Я считаю, что относительно Эдит Гартман этот Зандер сказал правду.
– Постой, постой Валя! Соколов, вы думаете, что это провокация?
– Да, товарищ полковник. Он сам об этом начал, никто его не спрашивал об актрисе.
– А вы, капитан, вполне доверяете Эдит Гартман?
Соколов ответил не сразу.
– Я ей во многом доверяю, товарищ полковник, – начал он, – но сказать, что полностью уверен в ней, не могу. Тут всякое может случиться. Сегодня Эдит Гартман должна пройти через решающее испытание. И вот, выдержит ли она это испытание, я не знаю. Во всяком случае, я приложил все усилия, чтобы помочь ей. Сейчас наступает момент, когда решить может только она сама. Сейчас уже нельзя ни подсказывать ей, ни помогать. Об аресте Зандера ещё никто не знает. Следовательно, ей предстоит сделать выбор либо в Америку, либо остаться в Германии и снова стать актрисой, любимой немецким народом.
Полковник слушал Соколова и, видимо, размышлял вместе с ним, взвешивая каждый довод.
– Допустим, вы правы, – сказал он, – и Эдит Гартман решит остаться. Но этого мало. Ей предстоит ещё сделать все выводы из своего решения. Вы понимаете меня, капитан? Это не для нас, это в первую очередь необходимо для неё самой.
А в это время в городском театре окончилось первое действие. Медленно пошёл занавес, на какое-то мгновение воцарилась тишина, потом раздался взрыв аплодисментов. Эдит Гартман остановилась за кулисами, не замечая ничего вокруг. Грохотал зал, всё ещё неистовствовала публика, вызывая артистов, которые уже несколько раз выходили к рампе, а она так и не могла сдвинуться с места и, казалось, не слышала зовущих её голосов. Потом вдруг порывисто и невпопад двинулась на авансцену. Занавес готов был уже сомкнуться, но Эдит успела заметить устремлённый на неё из комендантской ложи взгляд Любы. Наконец, всё стихло.
Теперь Эдит уже не колебалась. Всё ещё находясь под властью своей роли и ощущая себя советским комиссаром, она испытывала необычайный душевный подъём и не думала об опасности. Да, вернуться к себе в уборную она не может: там ждёт её Зандер. Никогда в жизни не последует она за ним, даже если он предложит ей все богатства Голливуда…
Сейчас перед ней только один путь. Он нелёгок, а пройти его надо. Зандер может каждую минуту ускользнуть, но она этого не допустит, она же не имеет права оставаться нерешительной! Значит, скорее в комендантскую ложу, откуда только что так приветливо посмотрела на неё фрау Соколова.
Артисты и рабочие сцены изумлённо оглядывались на Эдит Гартман, которая, не обращая ни на кого внимания, почти бежала к выходу. Она выскочила в коридор и рывком отворила дверь аванложи.
Люба, сидя за столом, говорила с кем-то по телефону.
– Да, да, я ещё позвоню. Хорошо…
Глаза их встретились, и Люба медленно положила трубку.
– Вы великолепно провели первое действие, фрау Эдит, – сказала она, глядя на взволнованное, почти исступлённое лицо актрисы.
– Это не важно, сейчас это не имеет значения… – задыхаясь, проговорила Эдит. – Вы должны помочь мне…
– Помочь?
– Да, мне нужна ваша помощь. У меня в уборной сидит штурмбанфюрер Зандер. Я ни за что не поеду в Голливуд, и он, наверно, убьёт меня…
Люба молча смотрела на актрису, как бы поощряя её высказаться до конца. Эдит поняла это.
– Я вам всё расскажу, – быстро проговорила она. – Когда-то – это было вскоре после капитуляции – Зандер явился ко мне и предложил уехать в Голливуд. Я тогда находилась в состоянии полной растерянности и совершенного отчаяния, мне было всё безразлично. Я согласилась и выдала ему доверенность на ведение переговоров с американскими фирмами. А теперь он пришёл за мной… Но я никуда не поеду! Я хочу быть человеком. Я поняла сегодня, как надо жить и работать. Помогите мне! Я хочу работать для новой Германии, вы мне так много о ней говорили.
С глубоким волнением слушала Люба актрису. Она смотрела на Эдит, и ей казалось, что сейчас эти огромные глаза излучают всё то хорошее и благородное, что долгие годы таилось в душе актрисы и пробудилось лишь на сегодняшнем спектакле. Но всё же сквозь эту одухотворённую красоту проскальзывала тревога, что-то неуловимое в этом взгляде говорило о беспокойстве, способном отравить самое высокое вдохновение.
Люба мягким движением положила руку на плечо актрисы:
– Вы можете спокойно идти к себе, фрау Эдит, – негромко сказала она.
Актриса вздрогнула:
– Неужели вы не поняли? Там ждёт меня Зандер, он убьёт меня…
– Его уже там нет. И он никогда больше не появится в Дорнау.
Эдит боялась верить. Что же случилось, почему фрау Соколова успокаивает её?
– Он убежал?
– Нет. Когда вы пошли на сцену, его арестовали. Сейчас он уже в комендатуре и скоро ответит за всё.
Эдит нерешительно оглянулась на дверь, и Люба поняла это движение.
– Пойдёмте, – сказала она. – Я провожу вас. И не надо больше ни о чём тревожиться. Вам ведь скоро опять на сцену.
– Спасибо! – горячо воскликнула Эдит.
Она шла рядом с Любой, и мозг её неотступно сверлила одна мысль: значит, в комендатуре знали– о Зандере.
Эдит остановилась в нескольких шагах от своей уборной, всё ещё боясь открыть дверь и увидеть ненавистное ей лицо. Но в уборной никого не было. Всё было попрежнему, только на столике стояла большая корзина цветов да рядом лежал огромный букет.
Эдит недоверчиво оглядела комнату и облегчённо вздохнула.
– Значит… значит, вы всё это время охраняли меня?
– Да, – ответила Люба. – Молодые побеги надо тщательно оберегать, пока они не вырастут, пока не окрепнут. Мы охраняем не только вас: мы охраняем новую Германию.
Потрясённая всем происшедшим, Эдит Гартман отошла в сторону. Сейчас нельзя плакать, сейчас надо взять себя в руки, надо быть смелой и решительной.
Люба поняла её состояние.
– Всё будет хорошо, фрау Эдит, – сказала она и быстро вышла из уборной.
Где-то далеко, далеко, будто за тридевять земель, прозвенел звонок. Эдит опустилась на стул перед зеркалом. Корзина с цветами стояла рядом. На карточке она прочла: «Как это важно – до конца сыграть свою роль». Подписи не было.
«Макс…» – догадалась она.
Она опустила голову на руки и заплакала радостными, лёгкими слезами.
Никогда ещё не было у актрисы Эдит Гартман таких верных друзей.
