Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
С Гансом Линке Макс Дальгов встретился на другой день. Так уже повелось, что каждого, кто возвращается в Дорнау из плена, Дальгов просил выступить на каком-нибудь многолюдном собрании и рассказать обо всём виденном в Советском Союзе. Он никогда не проверял заранее, что именно будет сказано. Единственное, о чём Макс твёрдо уславливался с такими необычными ораторами, – это о том, что они будут говорить только правду. А слово правды о Советском Союзе, высказанное живыми свидетелями, всегда найдёт нужный отклик у аудитории, особенно у рабочей.
Вот почему Дальгов оказался сегодня у Альфреда Ренике. Макс уже прослышал о приезде Линке и решил обратиться к нему с подобной просьбой. Самого хозяина не было дома: он ещё не вернулся с работы. Гертруда тоже вышла из комнаты, и они разговаривали наедине.
– Я с удовольствием сделаю такой доклад, – ответил Ганс на предложение Дальгова. – У меня найдётся что рассказать, я там многое видел. Так что об этом меня просить не надо. Но я хотел поговорить с вами о другом. Вы вот возглавляете городскую организацию СЕПГ. Помогите мне вступить в партию. Можете не сомневаться, я теперь гожусь для этого. Скажу вам прямо: пребывание в плену заставило меня кое над чем задуматься. Там, в Советском Союзе, я повидал настоящих людей. Теперь они для меня живой пример, а вы сами знаете, всегда легче работать, имея перед глазами образец.
Дальгов улыбнулся. Что ж, многие, вернувшись из плена, начинали с того, что подавали заявление в лартию.
– А что бы вы сказали, товарищ Линке, – неожиданно спросил Дальгов, – если бы мы вас послали на годик в Берлин, в партийную школу?
– Да тут и спрашивать не о чём, конечно, поехал бы. Только разве это осуществимо? – В голосе Линке прозвучало искреннее сожаление. – Денег у меня, понятно, нет, никакой другой специальности, кроме шахтёрской, я не приобрёл. Как же там проживёшь?
– Вы будете получать стипендию, – ответил Дальгов. – Уж это партия возьмёт на себя.
Предложение всё-таки ещё не укладывалось в голове Ганса Линке. Как-то уж очень всё быстро! Он должен немного подумать. Слишком большая была разница между тем, что он ожидал найти здесь, и тем, что увидел. Родина его пробуждалась к новой жизни, да и собственная судьба уже не казалась ему мрачной.
– Мне очень хочется поехать в эту школу, – признался он после долгой паузы, – но я всё-таки ещё немного подумаю. А вот вы мне так ничего и не сказали насчёт вступления в партию.
– Подавайте заявление, – ответил Дальгов, прекрасно понимая, что сейчас переживает Ганс Линке. – Подавайте, разберём быстро. Для таких людей, как вы, двери партии широко открыты.
– Откуда вы знаете, какой я человек? – насторожился Линке.
– Да уж знаю, – усмехнулся Макс. – И товарищей ваших расспросил перед тем, как идти сюда, да и сам вижу.
– Понятно… – смутился Ганс.
Они условились о следующей встрече, и Макс Дальгов ушёл.
Ганс Линке долго сидел один, думая свою думу. Очень понравился ему Макс Дальгов. Красивое, открытое лицо Макса, его приветливость и подчёркнутое уважение к собеседнику, наконец, его заразительная улыбка – всё это сразу покорило Ганса Линке. К тому же он понял, что Дальгов и в самом деле доверяет ему.
Появление хозяина прервало течение мыслей Ганса.
– Глюкауф! – радостно приветствовал он Альфреда.
– Знаешь, Ганс, – начал Ренике, садясь к столу. – Мне всё наш вчерашний разговор покоя не даёт. Кажется, я даже на уголь сейчас другими глазами стал смотреть. Не могу понять, как это можно добиться такой высокой выработки.
Ганс удивлённо посмотрел на Альфреда. Ах, вот о чём он!
– Да, я вот думал, что, когда спущусь в шахту, сумею тебе показать на практике, – ответил Линке. – Но теперь, видно, не удастся.
– Что случилось? – встревожился Ренике.
– Ничего особенного. Тут был Дальгов…
– Он хороший человек, Ганс. Наш, по-настоящему наш. Ему можно верить. Он для нас очень много добра сделал.
– Мне он тоже хочет сделать добро. Понимаешь, предложил поехать в партийную школу.
– В Берлин? Но ведь это же здорово, Ганс!
– Да, мне это тоже нравится, но пока я ответа ещё не дал.
– Ты, конечно, подумай, но на твоём месте я бы согласился без всяких. Учиться всегда хорошо, а свою прежнюю профессию ты никогда не забудешь.
После обеда, когда они закурили, Альфред Ренике вернулся к вчерашнему разговору.
– Думал я сегодня о высоких нормах добычи, – говорил он, глядя на красноватый огонёк сигареты, – и очень мне захотелось самому попробовать. Скажу честно, ни к чему я пока не пришёл. Конечно, можно рубать уголь, что называется, изо всех своих сил, да надорвёшься скоро. Нет, тут дело, видимо, не в мускулах. Тут надо и головой поработать.
Ганс Линке задумчиво слушал. Может, не надо ему уезжать? Может, остаться на шахте и показать товарищам, чему научился он в Советском Союзе? Но, с другой стороны, Альфреда достаточно только подтолкнуть, он человек такой, что и сам всего добьётся.
Нет, в школу он поедет, но сейчас постарается подробно рассказать товарищу, как поставлено дело на шахтах Донбасса. Здесь они, понятно, не могут и мечтать о такой технике, но принцип наибольшей экономии времени, продуманная организация всего процесса добычи доступны им тоже.
Ренике слушал приятеля и примерял его слова к себе. Перед ним в мыслях проходил весь его рабочий день, начиная от спуска в шахту и до последнего удара отбойного молотка. Да, здесь действительно можно сэкономить много времени, надо только расчётливо подойти к делу. Придётся поговорить с директором шахты, без его помощи, пожалуй, трудно будет всё наладить. Ну что ж, новый директор – парень хороший, с ним можно договориться.
Рассказывая о Донбассе, Ганс невольно заговорил о себе, о своей судьбе, о своей будущей жизни:
– Вот я прошёл через войну и видел весь этот ужас. Но зато сейчас я понимаю, что и от нас с тобой зависит, повторится ещё раз такая печальная история или нет. Почему я решил ехать в школу? Там-то уж меня научат, что надо делать. Ведь если мы не превратим нашу Германию в демократическое государство, не избежать нам новой войны. А с меня и этой хватит…
Ренике с невольным уважением смотрел на товарища. Ганс действительно очень изменился за эти годы. Разве от него раньше можно было ожидать таких серьёзных суждений?
– Ты не удивляйся, Альфред, – продолжал Ганс, – вот, мол, какими словами заговорил шахтёр Линке. Ты подумай о самом себе и тогда поймёшь меня. Ведь ты, например, никогда и не помышлял о том, чтобы работать лучше для блага всей Германии. Видно, и у тебя, и у меня, да и у всех нас появились новые мысли. Мы начинаем чувствовать ответственность за судьбу нашей страны.
Ганс взглянул на старинные ходики с большой фаянсовой гирей, опустившейся почти до самого пола.
– Ну, мне пора. Товарищ Дальгов уже, наверно, ждёт. Приду, мы ещё поговорим.
– Приходи, приходи посоветуемся, – говорил Ренике, закрывая за Гансом дверь.
После этого он сел к столу, достал бумагу и карандаш и, стараясь ничего не пропустить, расписал минута за минутой весь свой рабочий день.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
В те дни не только Альфред Ренике задумывался над новыми формами организации труда: Бертольд Грингель, тот просто места себе не находил. Ведь завод из месяца в месяц не выполнял план. Что же получается? «Мерседес» перешёл в собственность немецкого народа. Об этом много говорилось на партийных и профсоюзных собраниях. А выработка если и поднялась, то очень незначительно. Грингель наконец решил обратиться за советом к полковнику Чайке.
Комендант давно уже ждал этой беседы. Но на все вопросы директора завода полковник мог ответить только одно: надо, чтобы сами рабочие были заинтересованы в выполнении плана. Для этого необходимо ввести на заводе сдельную оплату труда и установить премиальную систему.
Услышав о сдельщине, Грингель ужаснулся. Он представил себе, какое недовольство это нововведение вызовет среди рабочих, и не скрыл своих опасений от полковника.
Чайка только улыбнулся в ответ:
– У вас на заводе партийная организация достаточно сильна, профсоюзная организация тоже. Они вам помогут. Обсудите этот вопрос на собраниях и смело действуйте. Разве это справедливо, что лодырь и честный рабочий получают одинаковую плату? Конечно, люди, враждебно относящиеся к восстановлению народного хозяйства, будут протестовать. Но такого недовольства не следует бояться. Лучшие рабочие вас наверняка поддержат.
Бертольд Грингель вышел от коменданта ещё более встревоженным. Полковник, несомненно, прав, но легко сказать «не следует бояться»! Ого, какой шум поднимется!
Приехав на завод, он решил воспользоваться своим правом директора и, не откладывая, издать приказ о переводе предприятия на сдельную систему оплаты. Грингель уже написал проект такого приказа, с тем чтобы назавтра обнародовать его, но потом вспомнил о предложении полковника. Пожалуй, и в самом деле сначала надо посоветоваться с партийной и профсоюзной организациями.
На следующее утро секретарь заводской организации СЕПГ и профсоюзный организатор пришли к нему в кабинет. Грингель рассказал им о разговоре в комендатуре.
Секретарь парторганизации Крокман и профорганизатор Грабке согласились с директором. Они и сами видят, что дело плохо и необходимо принимать решительные меры.
– Это полковник Чайка так приказал? – всё же осведомился Грабке.
– Он ничего не приказывал. Наш завод – собственность немецкого народа. Комендант не приказывает нам, а только советует ввести сдельную оплату труда, если мы хотим выполнять план. Мне, наверно, было бы куда легче, если бы он приказывал. А я отвечаю за завод не только перед ним, но и перед нашим немецким самоуправлением. И прошу вас мне помочь.
Артур Крокман прежде всего предложил обсудить вопрос на партийном собрании. Грабке тоже обязался поговорить с рабочими.
Уже на партийном собрании Грингель понял, что его опасения были преувеличены. Почти все выступавшие высказались за нововведение. Только надо умело провести его в жизнь. Парторганизация решила взять инициативу на себя и от своего имени выступить на общем собрании рабочих с предложением о переходе на сдельно-премиальную систему оплаты. А приказ директора лучше издать потом.
На один из ближайших дней было назначено общее собрание. По заводу уже ходили самые разнообразные слухи, и кое-кто насторожился, готовясь дать отпор всем, посягнувшим на издавна установленные порядки.
Господин Кребс, в недавнем прошлом деятель социал-демократической партии, чутко прислушивался к тому, что происходило на «Мерседесе». С того времени, как партии слились, Кребс отошёл от политической деятельности, вернее сказать, сделал вид, что отошёл. В действительности же он поддерживал связь с западными «социал-демократами» и даже выполнял секретные директивы Шумахера.
Накануне общего собрания на «Мерседесе» Кребс вызвал к себе нескольких рабочих и мастеров этого завода, которые раньше были социал-демократами, а теперь считались беспартийными. На одного из них, Адама Брилле, Кребс возлагал большие надежды. Правда, Брилле в последнее время здорово трусил, но сейчас ему поручалось совсем чепуховое дело.
В крайнем случае на этого Брилле можно будет нажать. Ведь он не так давно служил в отрядах СС, наводивших порядок в оккупированных областях Франции, и его счастье, что ему удалось во-время дезертировать. Но Кребсу-то это известно, как известно и то, что Брилле выполнял поручения Бастерта. В общем, так или иначе, а Брилле должен сорвать это собрание.
И потому, когда Артур Крокман, выступая перед рабочими «Мерседеса», внёс предложение о переходе на новую систему оплаты, Брилле, не дослушав ещё до конца, закричал на весь зал:
– Эксплуататоры! Капиталисты! Империалисты! Опять хотите нашу кровь пить! Не будет этого! Никогда не будет!
Это был испытанный приём – демагогия в сочетании с истерикой. Кребс, видно, проинструктировал мастера. Как можно больше крика, но любым способом добиться, чтобы собрание отказалось обсуждать этот вопрос.
– Гитлер с нас шкуру драл! – вопил Брилле. – А теперь Грингель продался за директорский оклад и хочет драть с нас три шкуры!..
В зале поднялся шум. Грингель почувствовал, что сегодня не обойдётся без крупного скандала, и сжал кулаки, словно готовясь дать отпор.
– Нас хотят перевести на сдельную оплату! – не унимался Брилле. – А кормить как будут? По-старому? Разве так проживёшь? Мы такой работы не выдержим!
В это время в зал вошёл Макс Дальгов. Он знал, что на подобных собраниях возможны всякие осложнения, и решил помочь Крокману. Сейчас, только войдя, он сразу понял, что здесь происходит. Но лицо его выражало неподдельную радость.
Дело в том, что, отправляясь на «Мерседес», Дальгов получил очередной номер «Теглихе рундшау». Он мельком взглянул на газету и даже просветлел от удовольствия: на первой странице был напечатан приказ советских оккупационных властей о поощрении лучших рабочих, добивающихся высокой производительности труда.
Воспользовавшись паузой, Дальгов подошёл к Грингелю, стал рядом с ним и прочёл вслух приказ, тот самый приказ № 234, который так хорошо знают все немецкие рабочие и который коренным образом изменил положение в народном хозяйстве советской оккупационной зоны.
Приказ целиком уничтожал уравниловку. На предприятиях, перешедших в руки народа, вводились горячие обеды, сверх установленного карточками рациона. Система премиальной оплаты сулила рабочим значительные выгоды.
– Мы не желаем! – попробовал было ещё раз выкрикнуть Брилле, но тут же умолк, поняв, что его теперь никто не поддержит.
Как поступать дальше, он не знал, такого оборота событий не мог предвидеть и сам Кребс. Поэтому Брилле решил выслушать приказ. Снова поднимать шум было бы уже опасно. Соседи и без того враждебно поглядывали на него.
Когда приказ был прочитан, токарь Дидермайер, стоявший рядом с Дальговым, сказал:
– По-моему, приказ правильный. Хватит дурака валять! Сколько заработал, столько и получай! А за премиальную систему и горячие обеды можно только спасибо сказать. Хочешь получить премию – выполняй план. И заводу это выгодно и тебе. Вот и всё! И нечего тут долго разговаривать.
Но разговаривать всё-таки пришлось. Приказ был прочитан ещё раз. Каждый соотносил его со своими возможностями. Выходило, что новая система не так уж плоха. Скорее, даже от неё будет выгода. Постепенно собрание превратилось в митинг В выступлениях уже слышались торжественные нотки.
Для Грингеля всё это было совершенно неожиданным. Только что ему казалось, вот-вот разразится скандал, а сейчас вокруг – ни одного недовольного лица.
– Ну, как вам у нас на «Мерседесе» понравилось? – не без гордости спросил Грингель у Макса Дальгова после собрания.
– Очень понравилось, – ответил Макс. – Наши рабочие быстро растут, они уже доросли до понимания государственных задач. А этот приказ не в кабинете выдуман. Он воплощает в себе истинные чаяния трудового народа.
Теперь только, смотрите, используйте его умело – и у вас на заводе дела сразу пойдут в гору.
Именно над тем, как правильно использовать этот приказ, и пришлось поломать голову Бертольду Грингелю. Он хорошо понимал, что в этих коротких, чётко сформулированных положениях заключена большая сила, но как применить эту силу, директор ещё не знал.
Поэтому он задумал начать с небольшой группы рабочих, чтобы, опираясь на их опыт, в короткое время перевести на новую систему оплаты весь завод. Долго раздумывал Грингель, на ком ему следует остановиться. Токарь Дидермайер и его товарищи по моторному цеху показались ему наиболее подходящими людьми. Грингель решил побеседовать с Дидермайером, а потом уже отдавать распоряжения.
Для такого разговора не хотелось вызывать старого приятеля к себе в директорский кабинет, и Грингель прошёл прямо в цех, где ещё совсем недавно работал он сам. Директор шёл по длинному проходу между станками, вот эти машины, знакомые до последнего винтика, до мельчайшей царапины на окраске станины, сейчас они кажутся ему верными надёжными друзьями, и оттого на душе у него почему-то и радостно и грустно.
Грингель гордился тем, что ему доверили руководство таким заводом, он уже верил в свои силы и хорошо знал, что завод не остановится. Но каждый раз, проходя мимо своего станка, за которым работал теперь высокий молодой парень, недавно вернувшийся из плена, директор с трудом удерживался от того, чтобы сказать:
– Ну-ка, посторонись на минутку, товарищ…
А ведь как хорошо стать к станку, снова почувствовать в ладонях маленькие рукояти супорта, снова услышать песню резца, снимающего с алюминиевого поршня тонкую бесконечную стружку.
Когда Грингель подошёл к Дидермайеру, прозвучал звонок на обеденный перерыв. Рабочие остановили станки, и в цехе, ещё только наполненном металлическими звуками и ритмичным шуршанием моторов, неожиданно громко зазвучали человеческие голоса. Бертольд очень любил эту минуту, возвещавшую короткий отдых, когда можно наскоро закусить, выкурить трубочку и перекинуться словом с соседями. Сколько раз, поглядывая на висящие в конце пролёта часы, он с нетерпением ожидал обеденного сигнала…
Вот и сейчас Грингель и Дидермайер молча отошли в сторонку и, как бывало прежде, привычно уселись рядом на длинной скамье. Они оба вынули из кармана аккуратно завёрнутые в газету бутерброды, так же молча съели их, и только после этого завели беседу.
– У меня к тебе, дружище, серьёзное дело, – начал Грингель, внимательно глядя на Дидермайера.
– Да я уж догадываюсь, о чём ты собираешься толковать, – ответил токарь. – О новом приказе и о новой системе оплаты. Так ведь?
– Именно об этом.
– Я тут и сам кое-что обдумал. Что и говорить – всем ясно – между старыми и теперешними временами большая разница. И к работе отношение иное должно быть. Я потому на собрании и выступил. Это дело понятное…
– Да, дело это понятное, а завод, как тебе известно, всё-таки плана не выполняет.
Дидермайер пожевал губами, будто всё ещё смакуя съеденный бутерброд, и продолжал:
– Теперь, наверно, пойдёт… Я тебе так скажу: обеды – это, конечно, очень хорошо. Никто уже не сможет пожаловаться, как этот Брилле, что вот, дескать, есть нечего, так я не о работе, а больше о колбасе думаю. Премии – это, конечно, тоже хорошо. А вот сдельщина… Хоть и по сердцу она мне, но требует деликатного подхода.
Он замолчал. Грингель не торопил его. Он прекрасно знал, что даже после собрания некоторые рабочие высказывали неудовольствие по поводу сдельщины. Раньше можно было слоняться полдня без дела и всё равно получить ровно столько же, сколько получил сосед, за весь день ни на минуту не отошедший от станка. А теперь особенно не погуляешь – себе же во вред. Ясное дело, такой приказ никак не мог понравиться лодырям. Однако Дидермайер вовсе не принадлежит к числу лентяев, да и на собрании он приветствовал новую систему оплаты совершенно искренне, без всякого сомнения искренне. Что же его тревожит?
– Понимаешь ли, Бертольд, – вдруг заговорил токарь решительно, будто найдя новый подход к делу. – Вот, допустим, мы с тобой – рабочие высокой квалификации, точим точнейшие детали, сотую долю миллиметра, можно сказать, резцом ловим. Ну, в общем, не тебя в этом убеждать, ты и без того всё сам знаешь. Так вот, подумай, будет ли наш брат и при сдельщине заботиться о высоком/ классе точности? А может тогда рабочий только о деньгах заботиться будет, лишь бы побольше выработать.
– Ну, уж контроль мы установим строгий.
– Дело не в контроле. Контроль у нас и без того есть. Ты же сам знаешь – можно выточить четыре поршня и все они по допускам пройдут контроль, а в действительности будут разными, и мотор выйдет из строя намного раньше срока. Здесь дело не в контроле, а в чувстве ответственности, в сознательности самого рабочего. Вот. что надо принять в расчёт.
– Да… – согласился Грингель. – Это обязательно надо принять в расчёт, – задумчиво повторил он, снова убеждаясь в том, насколько полезна для него каждая такая встреча со старыми друзьями.
Дидермайер со своей стороны тоже испытывал потребность в подобных беседах. До сих пор он как-то не отдавал себе отчёта, в какой мере его, токаря Дидермайера, касается переход завода в народную собственность. Но теперь, видно, сама действительность всё чаще и чаще подсказывала ему, что заводские дела неразрывны с его собственными.
– Значит, что получается? – рассуждал он вслух. – На сдельщину, конечно, надо перейти, но так, чтобы качество не снизилось.
– И чтобы план выполнялся, – добавил Грингель.
– Да, конечно, и план, – подтвердил Дидермайер.
– Я вот о чём хотел тебя просить, – перешёл к главной теме разговора директор. – Чтобы и ты и… ну, ещё человек пять-шесть из наших, то-есть из моторного цеха, помогли мне на первых порах, повели за собой остальных. Сейчас важно, чтобы вся масса рабочих на живом примере поняла, для чего мы такое дело затеяли.
На этот раз Дидермайер молчал дольше обычного.
– Хорошо, – наконец, произнёс он. – Мы тут обсудим, как это провести. По-моему, должно получиться.
– Я ведь знал – уж токари-то мне наверняка помогут, – радостно сказал Грингель и крепко пожал Дидермайеру руку.
Прежде чем вернуться к себе в кабинет, он прошёлся по заводу. Везде только и говорили, что о новом приказе.
«Это хорошо, – думал Грингель. – Пусть поспорят, пошумят. Это полезно – крепче будет. Пожалуй, следовало бы только посоветоваться и в других цехах, так же вот, как и с Дидермайером».
Однако, советоваться было уже некогда – обеденный перерыв кончился.
А Дидермайер, тем временем, стал к своему станку и привычно запустил мотор, размышляя о том, сколько поршней можно обточить за день. К концу смены он прикинул так просто, на глаз, и обнаружил, что его сегодняшняя выработка несколько превысила обычную. Это обстоятельство хотя и удивило его, но ещё больше – обрадовало.
Сначала он не мог понять, в чём здесь секрет, но в последующие дни удивление исчезло. В его действиях, в сущности, ничего не изменилось. Просто раньше, стоя у станка, он вовсе не думал о том, сколько им сделано, выполняет ли его цех план или нет. Теперь невольно Дидермайер только об этом и беспокоился. Да и не он один, а, как выяснилось, и его соседи тоже.
А у Грингеля вся следующая неделя прошла в напряжённых хлопотах. Он почти не уходил с завода. И вот столовая, в течение долгих лет служившая лишь местом собраний, снова стала столовой. Там появились официантки, повар, там снова запахло вкусной едой. Директор особенно тщательно следил за тем, чтобы все обещания, данные на собрании, выполнялись неуклонно.
Вскоре на заводе стало известно, что перешедший на сдельщину моторный цех подвёл итоги своей работы за первую неделю. Оказалось, что план выполнен на девяносто семь процентов. До получения премии оставалось совсем немного.
Дидермайер потирал руки. Он понял, что оставшиеся три процента преодолеть уже не трудно. Одновременно он понял и нечто более важное – в борьбу за выполнение плана включились все рабочие моторного цеха. Его нисколько не смущало, что теперь в обеденный перерыв разговор неизменно касался премии. Ведь, беседуя об этом, его товарищи, да и он сам, думали именно о выполнении плана.
Если усилия целого коллектива собраны воедино и направлены в одну точку, они не могут остаться безрезультатными. Медленно, день за днём, неделя за неделей, подходил завод к цифре «100». Иногда производство ещё лихорадило – эту болезнь сразу ликвидировать не удалось.
Но в цехах становилось всё больше и больше рабочих, которые, как и Дидермайер, никогда не кончали смену без того, чтобы хоть не на много, но всё же превысить дневную норму.
Через два месяца Бертольд Грингель имел удовольствие сообщить полковнику Чайке о том, что на «Мерседесе» план выполнен. И если бы к тому времени кто-нибудь сказал рабочим, что теперь можно вернуться к работе по-старинке, это вызвало бы у них не только недоумение, но и протест.
