Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)
– Всё это не так просто, как вы себе представляете. Но продолжайте, – сказала миссис Энн.
– Это Англия, какой я её вижу, – продолжала Таня. – Бедный рядом с богатым, бедный завидует богатому. Но завидовать, собственно говоря, нечему. Здесь в сердце каждого живёт неуверенность, а это очень неприятное чувство. Для советского человека не существует самого страшного – опасности стать нищим, быть выброшенным за борт жизни, потерять будущее. Когда в Советском Союзе фашисты разрушают дом или завод, это очень больно и горько, но это никого не делает нищим. У нас нет богатых и бедных – это самое главное. Война нанесла страшный урон Советскому Союзу. Она принесла большие убытки каждому из нас, потому что мы хозяева всех фабрик, всех заводов, всех богатств страны. У нас рабочие не работают до седьмого пота только для того, чтобы сделать хозяина богатым, а самим оставаться бедняками. Страна принадлежит нам, и мы принадлежим стране. В этом наша сила. Вот почему я всегда говорю и буду говорить, что Советский Союз – самая лучшая страна в мире.
– Жаль, – сухо сказала миссис Кросби, – очень жаль. Вы, наверное, никогда не захотите и не сможете понять меня.
– Но я надеюсь, что вы меня очень скоро поймёте, миссис Кросби, – ответила Таня.
Энн Кросби вопросительно взглянула на Таню, услышав в её словах нечто похожее на вызов. Но девушка сидела спокойно, устремив задумчивый взгляд на пышные клумбы, которые видны были в раскрытую дверь.
– Вряд ли мы поймём друг друга, моя дорогая, – сказала миссис Кросби.
Эти слова услышала Джен Кросби, входя в сопровождении отца в гостиную. Она поморщилась:
– Что здесь случилось, Таня? Когда мама говорит: «моя дорогая», это верный признак ссоры.
Джен посмотрела на Таню смеющимися, понимающими глазами.
– Между нами не было никакой ссоры, – ответила Таня.
– Ничего особенного, – спокойно подтвердила миссис Кросби. – Просто Таня, как всегда, разъясняла мне значение Советского Союза в деле спасения мира.
– О, его значение огромно, неизмеримо, – глубоким басом произнёс хозяин дома.
– И ты, Артур? – повернулась к нему миссис Энн.
– Почему – и я? – возразил мистер Кросби. – Вся Англия заказала в церквах молебны и звонила в колокола, когда Гитлер перенёс удар на восток. В этот день все поняли, что бог спас Англию!
– О боже мой! – тяжело вздохнула миссис Энн.
Кросби посмотрел на неё, недоумевая. Ход мыслей миссис Кросби не раз заставлял его задумываться. Он не понимал, зачем нужно затевать ненужные споры? Разве без этого мало неприятностей вокруг?
Хозяин дома был солидный человек среднего роста, с продолговатым, чисто выбритым лицом и светлыми, немного поредевшими волосами. У него был на редкость миролюбивый характер. Он ненавидел споры и ссоры в доме, стараясь во всём уступать жене и дочери. Однако в свои дела мистер Кросби никому не разрешал вмешиваться. Он не считался с советами миссис Энн в деловых вопросах и вообще за стенами своего дома держался вполне самостоятельно. При этом он обладал удивительной способностью сглаживать острые углы и во всём находить компромиссы.
Сейчас он также поспешил отвлечь внимание присутствующих от слишком острых проблем современности и предложил пойти в сад, посмотреть, как распускаются итальянские пионы. Но в это время в гостиную вошёл слуга – тот самый старый Джон, о котором говорила Таня, – и доложил, что прибыл мистер Гибсон и просит его немедленно принять.
– Кто? – не веря своим ушам, спросил Кросби.
– Мистер Сэм Гибсон, сэр, – торжественно повторил слуга.
– Какая приятная неожиданность! – воскликнул мистер Кросби, выходя из гостиной навстречу гостю.
– Кто этот Гибсон? – Тихо спросила Таня у Джен.
– Американец. Наш компаньон. Он тебе должен понравиться, потому что… немного похож на тебя, – весело ответила Джен.
– Похож на меня? – удивилась Таня.
– Да, характером. Если захочет чего-нибудь, то непременно добьётся. Любой ценой.
Тане показалось, будто в последних словах Джен прозвучала насмешка. Но она ничего не успела сказать подруге, – Сэм Гибсон уже входил в гостиную.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Он вошёл весело и непринуждённо, с видом хозяина или во всяком случае близкого друга. Его темносерый костюм был немного помят, красный галстук завязан не слишком тщательно. Чувствовалось, что Сэм Гибсон не придаёт значения деталям своего туалета. На его лице всё время играла приветливая улыбка.
Мистер Гибсон имел все основания улыбаться. Жизнь складывалась в соответствии с его желаниями. Опасный перелёт через океан в Англию закончился благополучно. Его друзья, по всей видимости, пребывали в добром здравии, и хорошем настроении. Да, Сэм Гибсон имел все основания быть довольным жизнью.
Артур Кросби засыпал гостя вопросами.
– Чрезвычайно, чрезвычайно приятно! – восклицал он. – Я бесконечно рад видеть вас у себя в наше трудное время. Но что привело вас сюда? Что заставило вас, рискуя жизнью, лететь через океан?
– Дела, Кросби, наши с вами дела, друг мой, – ответил Гибсон, подходя к хозяйке и протягивая ей руку. – Как поживаете, миссис Энн? Давненько я вас не видел.
При последних словах его взгляд уже перебежал дальше, и было ясно, что ему абсолютно безразлично, как поживает миссис Кросби. Даже не дослушав вежливых слов хозяйки, он перешёл к Тане.
– Рад вас видеть. Как поживаете, Джен?
По своей привычке он хотел пройти дальше, не выслушав ответа, но невольно задержался.
– Вы ошибаетесь, – улыбаясь, сказала Таня. – Я не Джен.
Гибсон посмотрел на Таню, как бы вспоминая, и сказал:
– Вполне возможно. У меня очень плохая память на девичьи лица. Они мне все кажутся одинаковыми. Как поживаете, мисс…
– Меня зовут Таня Егорова.
– Как вы сказали?
– Таня Егорова.
Гибсон растерянно оглянулся. Джен пришла ему на выручку.
– Мы с Таней, мистер Гибсон, – сказала она, явно любуясь растерянностью гостя, – недавно вернулись из концентрационного лагеря во Франции. Она спасла мне жизнь. Она русская.
– Русская! – восторженно воскликнул Гибсон. – Это прекрасно! Но вы совершенно свободно говорите по-английски.
– Да, я училась до войны, – сдержанно ответила Таня.
– Прекрасно, – не переставал восторгаться Сэм Гибсон. – Я очень рад видеть вас здесь, в Англии. Нельзя не гордиться русским народом. Подвиг Советского Союза неоценим. В Америке и сейчас каждый паренёк помнит о Сталинграде, а ведь именно в Америке сенсации возникают и исчезают быстрее, чем в других странах. Чудо на Волге, совершённое вашими дивизиями, неповторимо.
Миссис Кросби слушала с крайним удивлением. Это говорит Сэм Гибсон! Нет, она отказывается понимать.
– О господи, – вздохнула она, – наверное, скоро весь мир перейдёт на сторону большевиков.
Сэм Гибсон порывисто повернулся в сторону хозяйки и с интересом посмотрел на неё.
– Не говорите так, миссис Кросби, – весело сказал он, – это несправедливо, в первую очередь, по отношению к нам с вами. Мы с вами на их сторону не перейдём.
– Надеюсь, – сухо сказала миссис Энн.
– Между тем, надо вполне откровенно и честно признать: с большевиками можно делать дела. Они платят абсолютно точно, что сейчас не так часто бывает. Именно этим они выгодно отличаются от других наций мира.
Сугубо коммерческий подход Гибсона к такому серьёзному вопросу возмутил миссис Кросби. Она решила, что должна возразить гостю, хотя это и не совсем вежливо. С деланным спокойствием, растягивая слова, она сказала:
– Нельзя из-за ваших коммерческих дел забывать о подвиге Англии в этой войне. Наши солдаты вторглись в Европу. Именно они нанесли решающий удар.
– Нельзя также забывать, – неожиданно резко сказала Таня, – что и без этого решающего удара мы безусловно дошли бы до Атлантики. От Сталинграда до Днестра столько же, сколько от Днестра до Парижа.
В гостиной стало тихо. Энн Кросби с горечью посмотрела на Таню: видимо, весь предыдущий разговор с девушкой был напрасен, она не сделала из него никаких выводов.
А Гибсону слова Тани, видимо, понравились. Он весело рассмеялся, нарушая напряжённую тишину гостиной.
– Браво, моя девочка, – сквозь смех говорил он, – браво! Волчонок показывает зубки. Прекрасно! Я в восторге от первой русской девушки, которую увидел.
– Восторг по принципу одинакового воспитания, – тихо заметила миссис Кросби, глядя в сад.
Но Таня услышала это ядовитое замечание.
– Примите слова миссис Кросби как комплимент, мистер Гибсон, – сказала она серьёзно. – А если уж говорить о решающем ударе, то мне кажется, что, начиная его, переправляясь через Ла-Манш, союзники думали не только о победе над немцами…
Гибсон насторожился.
– Что именно вы хотите сказать? – спросил он.
– Ничего особенного. – Таня вдруг решила прекратить разговор. – Простите меня, я плохо разбираюсь в политических вопросах. И замечания миссис Кросби вполне уместны, – я всегда разрешаю себе говорить больше, чем полагается. Очень прошу извинить меня.
Джен видела, что слова Тани не прекратят спора и не ослабят его остроту. Она решила вмешаться.
– О боже мой, – простонала она, сжимая виски длинными красивыми пальцами, – как мне надоели все эти умные разговоры! Я хочу, чтобы скорее закончилась война и вернулся Ральф, я хочу, чтобы мы отпраздновали нашу свадьбу и чтобы у нас был свой дом и свои дети. И в этом доме я раз и навсегда запрещу говорить о политике. У меня от неё голова раскалывается.
– Моя хорошая, – радуясь случаю прервать неприятный разговор, сказал дочери Артур Кросби, – тебе уже совсем недолго осталось ждать.
Гибсон и миссис Кросби не откликнулись на взволнованные слова Джен. Миссис Энн всё ещё смотрела в сад, а Гибсон внимательно и бесцеремонно, как это умеют только американцы, разглядывал Таню. Он тоже понимал, что продолжать разговор неудобно, и, обращаясь к хозяйке, сказал:
– Прошу прощения, миссис Энн, мне крайне необходимо поговорить с мистером Кросби о делах. Вы ничего не будете иметь против, если мы пройдём в кабинет?
Миссис Энн едва заметно кивнула головой, прекрасно понимая, что Сэм Гибсон не собирается ждать её разрешения. Американец многозначительно посмотрел на мистера Кросби и уверенно направился к кабинету. Мистер Кросби двинулся за ним.
На сердце у Артура Кросби было неспокойно. Он хорошо знал, что Сэм Гибсон не приезжает зря. Только очень важные дела могли привести его в Европу. Не иначе, как речь пойдёт о заводах, расположенных в Германии. Они были единственной собственностью Кросби и лишь частицей капитала Гибсона.
Входя вслед за Гибсоном в кабинет, Кросби волновался, приготовившись выслушать самые неожиданные вещи. Но Сэм Гибсон не сразу начал говорить о делах.
– Недурная девочка, Артур, – сказал он, плотно прикрывая дверь. – Немного горячая и несдержанная на язык, но очень умненькая. И в политике, как я погляжу, совсем неплохо разбирается. Здесь вы её, чего доброго, засушите на ваших английских хлебах. Ей бы в Америке жить, вот где бы она развернулась. В ней чувствуется энергия, злость. Говорит: «не только о немцах думали». Конечно, большевики на Ла-Манше в сто раз страшнее немцев. Глядя на неё, я начинаю немного понимать русских. Трудновато нам с ним придётся.
– Да? – не проявляя особого интереса, сказал Кросби. – Вполне возможно. С этой точки зрения я к ней не присматривался. – И, выдавая своё беспокойство, спросил: – Какие же дела привели вас сюда, Гибсон? Вы меня очень взволновали, даже больше – испугали.
– Я скажу вам всё, Кросби, – медленно, как бы оттягивая главное сообщение, произнёс Гибсон, – но вы должны обещать мне выслушать всё до конца и не падать в обморок. Вы готовы?
– Готов, – не совсем твёрдо ответил Кросби.
– Слушайте меня внимательно: без вашего согласия я истратил двести тысяч долларов.
Кросби почувствовал, как пол закачался у него под ногами. Подобного известия он не ждал. Видимо, Гибсон не понимает всей критичности их положения, если даже теперь может вести себя так легкомысленно!
– Что? – переспросил Кросби. – Растратили двести тысяч?
– Я не растратил, а истратил.
– Это всё равно, – воскликнул Кросби. – После наших потерь, после того, как заводы Германии перестали давать и ещё долго не будут давать прибыли? Вы понимаете, что вы натворили? Вы вырвали у меня изо рта последний кусок!
Гибсон улыбался.
– Спокойнее, Кросби, – сказал он. – Видимо, бомбёжки и в самом деле лишили англичан их знаменитого спокойствия. Не надо патетических восклицаний, громких деклараций и вульгарной помпы. Выслушайте меня.
У мистера Кросби возникло ощущение непоправимой утраты.
– Двести тысяч, – в отчаянии повторял он. – Подумать только: двести тысяч! И это тогда, когда всё идёт вверх тормашками и никто не знает, каким будет завтрашний день!
– Замолчите вы или нет? – сердито закричал Гибсон.
– Не замолчу, – вспыхнул Кросби. – Без моего согласия вы не имели права тратить наши последние деньги.
– Ну, если так, то вы не узнаете, куда я их дел.
Кросби испугался. В самом деле, надо прежде всего узнать, куда делись эти тысячи.
– Нет, нет, продолжайте, – покорно сказал он. – Я вас внимательно слушаю.
Сэм Гибсон довольно улыбнулся и уселся в кресло у письменного стола.
– Мы с вами сейчас почти нищие, Кросби. Но как только кончится война, мы опять крепко встанем на ноги. Однако это возможно только при одном условии: если наши заводы на Рейне сохранятся, если их не разрушит наша доблестная англо-американская авиация. Вы поняли мою мысль?
– Ничего не понял, – в отчаянии простонал Кросби.
– А дело проще простого, – продолжал Гибсон. – Неужели вы не догадываетесь? Я пригласил к себе одного представителя высшего командования военно-воздушных сил, и он за вышеуказанную сумму обязался охранять наши заводы, независимо от того, что на них будут производить немцы.
Артур Кросби всё понял.
– Гибсон! Вы гений! – воскликнул он.
Гибсон сдержал самодовольную улыбку.
– Видели бы вы, какая это была сцена, – продолжал он. – Сначала генерал стал в позу и начал произносить речи, как президент перед выборами. В первую минуту он даже взволновал меня своим чересчур горячим патриотизмом. А потом я понял: ему нужен какой-то выход, чтобы вполне достойно согласиться на моё предложение и чтобы это всё носило патриотический оттенок. Тогда я вспомнил о своей коллекции марок. Она-то и стоила двести тысяч. Показываю ему альбомы, как будто совсем закончил деловой разговор, и говорю: вот, мол, завтра придётся продать, чтобы иметь деньги на восстановление заводов, которые не сегодня-завтра будут разбиты нашей авиацией. Тут он понял, какой выход для него открылся. Взял коллекцию и заявил: большой грех её продавать, надо отдать её в государственный музей, а государство должно вам отплатить сохранением заводов. Одним словом, соус полуплен вполне патриотический. Хотел бы я увидеть музей, в котором будет лежать эта коллекция! Перед тем как согласиться, он, наверное, подсчитал стоимость каждой марки. Ну, а потом взял карту и начертил вокруг Ригена синий кружок. Это означает, что авиации запрещено бомбить данный объект, и наши заводы останутся целёхоньки… До сих пор без смеха не могу вспомнить эту сцену.
И Сэм Гибсон рассмеялся громко, раскатисто, по-американски – широко раскрывая большой рот.
Но Кросби не разделял восторгов своего компаньона.
– Прекрасно сделано, – осторожно сказал он, – но если на наших заводах немцы начнут производить оружие, то это будет опасно для наших войск.
– Ну вот, – почти с презрением сказал Гибсон, – у вас тоже заиграла патриотическая струна, точь-в-точь как у того генерала. Война уже выиграна, поймите это, мой дорогой! Совершенно безразлично, что немцы будут вырабатывать на этих заводах. Для нас с вами опаснее другое…
– Вы намекаете на восток? – спросил Кросби.
– Именно так, Кросби, я говорю о русских. Вот если они подойдут к Ригену и узнают, что немцы производят там танки, то наверняка не оставят от наших заводов камня на камне.
– Ужасно! – воскликнул Кросби.
– Но нам об этом нечего беспокоиться, – продолжал Гибсон. – С воздуха нашим заводам опасность сейчас уже не угрожает, а Брэдли с Эйзенхауэром продвигаются вперёд довольно быстро. Будем надеяться, что русские не придут в Рур… Ну как, теперь вы утверждаете мои непредвиденные затраты?
– От всего сердца! – воскликнул Артур Кросби в искреннем восторге.
Он хотел ещё о чём-то спросить своего компаньона, но в это время за дверью, ведущей в гостиную, раздался топот ног, послышался громкий смех, и мистер Кросби поспешил взглянуть, кто посмел нарушить священную тишину его дома.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Войдя в гостиную в сопровождении Гибсона, Кросби оторопел. То, что он увидел, лишило его дара речи: со времени постройки дома здесь не происходило ничего подобного.
Посреди комнаты, подхватив на руки гибкую Джен, кружился высокий лейтенант в форме лётчика королевского воздушного флота. Его тёмные волосы упали на лоб, он не отрываясь смотрел в лицо Джен, ничего не замечая вокруг и приговаривая в такт своему танцу:
– Наконец! Наконец! Наконец!
– Пусти меня, Ральф, – говорила Джен, – пусти, у меня голова кружится.
Не отводя взгляда от её лица, Рандольф Крауфорд осторожно, будто большую хрупкую куклу, поставил Джен на ноги.
– Наконец я тебя увидел, – сказал он. – Боже, какая ты красивая! Ещё лучше, чем в снах.
И, осмелев, Крауфорд крепко обнял и поцеловал девушку. Только тут Джен заметила отца и мистера Гибсона, уже давно стоявших на пороге гостиной.
Девушка покраснела и вырвалась из объятий своего жениха.
– Ты забываешься, Ральф, – сердито сказала она, поправляя причёску.
– А кто нам мешает! – воскликнул Крауфорд. Но, взглянув туда же, куда смотрела Джен, смутился не меньше её. Он опустил голову, не зная, как выйти из этого неприятного положения.
Мистер Кросби выручил его.
– Рад вас видеть, Крауфорд, – сказал он, протягивая лётчику руку. – Какими ветрами занесло вас сюда?
– Простите меня, мистер Кросби, – с трудом овладев собою, сказал Крауфорд, – я совсем потерял голову от счастья. Как вы поживаете, мистер Кросби? Как вы поживаете, мистер…
– Меня зовут Сэм Гибсон, – отрекомендовался американец.
– Сэм Гибсон, – повторил Рандольф. – Как вы поживаете, мистер Гибсон?
– Благодарю, хорошо. А как поживает королевский воздушный флот? – бесцеремонно разглядывая жениха Джен, спросил Гибсон.
– Королевский воздушный флот, насколько мне известно, живёт прекрасно, – ответил Рандольф и сразу повернулся к Джен, давая понять, что этот вопрос его мало интересует.
– Джен, хорошая моя, – сказал он, – как же тебе удалось вырваться? Это неожиданно и чудесно, как в сказке.
Джен радостно улыбалась, глядя на Крауфорда. Он и в самом деле любит её, если может так открыто радоваться, нарушая все традиции английской сдержанности. Да и сама Джен была несказанно рада увидеть Ральфа, которого искренне любила.
– А я и не вырывалась, – не отводя от Крауфорда сверкающих глаз, ответила Джен, – просто приземлились недалеко от нашего лагеря парашютисты-десантники, неожиданно появился Антони Стаффорд, и они освободили всех пленных, а заодно и меня. До этого я задушила надсмотрщицу, и мне спасла жизнь одна русская девушка. Собственно говоря, это не так много, но вполне достаточно для того, чтобы узнать, что такое война.
Крауфорд вначале ужаснулся: неужели Джен, милая, нежная Джен может задушить человека? Но, подумав, проникся чувством гордости: не все английские девушки способны на такой поступок.
– Браво, Джен, – сказал он. – И русская девушка спасла тебе жизнь?
– Да. Она встала на моё место, когда меня должны были казнить.
– Героиня! – тихо сказал лётчик. – Она умерла?
– Нет, она здесь.
– Прекрасно! – обрадовался Крауфорд. – Я хочу видеть её. Я хочу поблагодарить её за своё счастье.
– Ты ещё будешь иметь эту возможность, Ральф, – меняя тон, ревниво сказала Джен.
Крауфорд рассмеялся и порывисто поцеловал руку Джен.
– О, мы ничуть не изменились, – сказал он. – Это меня радует.
Его, действительно, обрадовал этот знакомый тон, являвшийся лишним доказательством любви Джен.
Из сада в гостиную вошли миссис Энн и Таня. Хозяйка удивлённо посмотрела на Крауфорда, не понимая, как он мог сюда попасть, потом быстро подошла к нему и спросила:
– Надеюсь, вы не ранены, Ральф?
– Вовсе нет, – ответил лётчик, поднося её руку к губам. – Как вы поживаете, миссис Кросби?
Джен подошла к Тане, обняла её и сказала громко, с нескрываемой гордостью:
– Ральф, это моя подруга, Таня Егорова.
– Очень рад познакомиться с вами, – сказал Крау-форд, вглядываясь в лицо Тани. – Вы даже не знаете, что спасли не одну, а две жизни. Я не пережил бы смерти Джен. С того момента, когда она попала в плен, я не находил себе места. Вам я обязан своим счастьем.
– И вы, и Джен преувеличиваете значение моего поступка, – спокойно сказала Таня. – Джен спасла не я, а десантники. Если бы англичане не пришли во-время, то, вероятно, ни я, ни Джен не остались бы в живых.
Миссис Кросби чуть заметно улыбнулась.
– Вы, несомненно, прогрессируете, Таня, – мягко сказала она. – Впервые я не слышу от вас в подобном разговоре упоминания о Советском Союзе.
Таня вспыхнула, но сдержалась.
– Я уверена, – сказала она, – что мистер Крауфорд и сам прекрасно понимает значение Советского Союза. Нечего говорить об этом лишний раз.
Миссис Энн не понравился ответ Тани, но продолжать разговор она не решилась. Девушка могла при гостях наговорить много резких слов. Воспитательную работу следовало отложить. Поэтому миссис Кросби снова обратилась к лётчику:
– Вы не ранены, мистер Крауфорд?
– Разве я плохо выгляжу? – спросил он удивлённо. – Вы спрашиваете меня об этом вторично, миссис Энн.
– Совершенно верно, – подчёркивая каждое слово, произнесла миссис Кросби. – Именно вторично. Ибо если вы не ранены, то почему как раз сейчас, когда англичане вторглись на континент, когда ваши товарищи там, во Франции, проливают кровь, вы очутились здесь, в глубоком тылу? Что это – отпуск?
– Ах, вот вы о чём, – облегчённо вздохнул Крауфорд. – Это сложная история, миссис Кросби. Не ужился с начальством, хотя и сам плохо понимаю, из-за чего. Меня перевели в другой полк, теперь буду летать в береговой авиации. Я получил разрешение заехать к вам и могу пробыть здесь два-три дня.
– Ральф, в такое время! – всплеснул руками мистер Кросби, с упрёком глядя на молодого лётчика.
– А что в этом плохого? – впервые за всю беседу заговорил Сэм Гибсон. – Солдат всегда остаётся солдатом. Выпало время погулять – значит, надо его использовать. Навоеваться он ещё успеет, это я могу гарантировать.
Мистер Кросби согласился со своим приятелем.
В самом деле, война ещё не кончается, а выпадет ли Ральфу другой случай увидеть Джен? Он даже понимающе и покровительственно улыбнулся лётчику.
Но миссис Кросби была другого мнения. Ей казалось, будто Ральф чем-то запятнал себя.
– Вы можете нам рассказать, что же с вами произошло? – спросила она.
– Конечно, могу, – улыбнулся Крауфорд серьёзности её тона. – Хотя, откровенно говоря, и сам не всё понимаю, как я уже сказал. Это странная история.
– Интересно послушать, что может показаться странным лётчику, – добродушно сказал Гибсон.
– Расскажи нам всё, Ральф, только с подробностями. Ты всегда рассказываешь с пятого на десятое, – сказала Джен.
– Ну, слушайте, – начал Крауфорд.
И он рассказал о событиях той памятной ночи.
Когда лётчик в своём рассказе упомянул город Риген, Сэм Гибсон оживился.
– Как вы сказали? – спросил он.
– Риген, – ответил Крауфорд. – Город Риген.
И он продолжал говорить о том, как немецкие истребители приготовились к атаке, как два советских лётчика заставили немцев вступить в бой, как они уничтожили шесть немецких самолётов и оба погибли, спасая английских лётчиков.
– Герои, – тихо сказала Таня.
– Да, герои, – подхватил Крауфорд. – Не будь их, я давно лежал бы в земле. Никогда не забуду, как дерутся за своих друзей советские лётчики. Я видел, как оба они погибли, и у меня в сердце закипела такая злоба, такая ненависть к немцам! Я хотел сейчас же, немедленно, отомстить за смерть героев-лётчиков. И мне пришла в голову мысль: почему возле Ригена появился охранный аэродром? Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, подлетаю к Ригену и вижу, что все его улицы, все заводы забиты танками. Вот тебе, думаю, и «объект, недостойный бомбардировки»! Сделал круг над городом, зенитки бьют нещадно. Ну, здесь я не выдержал…
– И вы… – не решаясь продолжать, выдохнул из себя Артур Кросби.
– Конечно, – гордо ответил Крауфорд. – Как дал по этой музыке всеми фугасками, какие у меня были, а лотом ещё и зажигательных подсыпал… Дым от взрывов был виден километров на пятьдесят.
– Боже мой! – воскликнул Кросби. Он боялся взглянуть на Гибсона.
– Ничего особенного, – ответил на его восклицание Крауфорд. – Мне приходилось видеть после бомбёжки и более высокие столбы дыма.
– Могу себе представить, – скептически скривил губы Сэм Гибсон.
– Но самое странное началось потом, – продолжал Крауфорд, не придав значения словам Кросби и американца. – Прилетаю, докладываю командиру, жду одобрения. А он выслушал меня и побледнел от злости. «Как вы, кричит, осмелились бомбить недостойный объект?» Говорю ему: там полным-полно танков. Куда там – и слушать не хочет.
– Я думаю, – тихо сказал Гибсон, – двести тысяч.
– Да нет, танков было значительно меньше… И в тот же день меня перевели в береговую авиацию. Вот и вся история. Сейчас еду на новое место службы. До завтрашнего вечера могу пробыть здесь.
– Правильно поступили, мистер Крауфорд, – сказала Таня. – Я не знаю, что думали ваши командиры, но на вашем месте я действовала бы точно так же, даже рискуя навлечь на себя гнев начальства. Гитлеровцев надо бить всюду, где бы они ни встречались: на земле, на воде, в воздухе, под водой…
– В вашей решимости я ничуть не сомневаюсь, мисс, – холодно заметил Гибсон.
– Крауфорд, – почти простонал Кросби, – вы знаете, что вы натворили?
Ральф с удивлением посмотрел на своего будущего тестя: неужели и Кросби считает, что он поступил неправильно?
– Знаю, – ответил лётчик – разбомбил немецкие танки.
– Нет, не только немецкие танки, – тихо, страдальчески сказал Кросби. – Вы разбомбили…
Он не закончил фразу и взглянул на Таню. Девушка сидела в кресле рядом с Джен и, казалось, не прислушивалась к разговору. Но когда в разговоре наступила неожиданная пауза, Таня поймала на себе взгляд Артура Кросби и поняла, что он не хочет продолжать разговор при ней.
– Простите, миссис Кросби, – сказала она, поднимаясь, – я чувствую себя не совсем хорошо. Я погуляю немного в саду.
И, не ожидая ответа, она прошла на веранду, а оттуда в цветущий июньский сад.
Все смотрели ей вслед, не нарушая молчания до тех пор, пока шаги Тани не затихли в отдалении.
