Текст книги "Когда-нибудь мы будем вместе (СИ)"

Автор книги: Вадим Мархасин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 77 страниц)

На крыльцо, за моей спиной, сотрудники милиции и спецназа внутренних войск выводили попарно скованных наручниками террористов. Ударами под ноги, ставили их на колени перед людьми, удерживая за плечи.

Дождавшись завершения шебуршания за спиной, я сделал несколько шагов в сторону, освобождая обзор, и показав на террористов, сказал: – Вот они! Вот те, кто убивал ваших жен и отцов, братьев и сестер, врываясь в квартиры, сгоняя перепуганных людей в больницу. Те, кто расстреливал заложников требуя прессу и телевидение, те, кто стрелял в наших солдат, закрываясь людьми как живым щитом!

Я подошел к одному из террористов и, ухватив его за бороду, вздернул на ноги.

– Это главарь бандитов, бывший тракторист, правоверный коммунист, прошлогодний угонщик самолета из Минеральных вод в Турцию – Шамиль Басаев, благословленный своим отцом и женой на войну с неверными. Каков его приговор?!

– Смерть! – хором отозвалась толпа.

Я перешел к единственной оставшейся в живых женщине, остановился, глядя ей в глаза, испуганные, презрительные, непримиримые, не верящие в происходящее. Не отрывая взгляда, я бросил в мегафон: – Женщина, снайпер, это она стреляла в наших солдат, она расстреливала заложников в больнице, заставляя других выбрасывать трупы в окно. Но женщины по нашему закону освобождены от смертной казни! Какой ее приговор? – Я резко повернулся к людям, смотря на их реакцию.

– Смерть, – сперва неуверенно, в разнобой, постепенно подхватывая то там, то здесь, – смерть, – неслось со всех сторон.

Я снова обернулся к террористке, та поникла головой, придавленная приговором людей.

Крутнувшись на месте, я снова спросил у людей: – А что с рядовыми бандитами? Вашими согражданами, еще вчера учившимися, сидящими с вами за одной партой, бывшими рабочими и крестьянами, одурманенными националистической пропагандой. Обманутыми своими властями и взявшими в руки оружие для защиты, как они думают, суверенитета Чечни от России. Какой приговор для них?

– Смерть!

– Приговор оглашен! – подвел я итог импровизированного судилища. – Завтра будет приведен в исполнение. Приглашаю всех пострадавших, завтра утром выезд отсюда в девять утра. – Я ссутулился от тяжести принятого решения и, покачиваясь от усталости, пошагал обратно в штаб.

Спецназовцы тычками подняли на ноги ошарашенных столь скорым правосудием и нестандартным вынесением приговора террористов и погнали в СИЗО, расположенное во дворе отдела милиции.

Прокурор края снова насел на меня на предмет недопущения самосуда и проведения досконального, подробного следствия и передачи дела в суд.

Я устало отмахнулся: – Зачем? Какая разница сколько томов будет в уголовном деле один, десять или сто? Для чего вся эта возня, зарплату отрабатывать? Количество томов вернет людям жизнь и здоровье? Повлияет на меру ответственности? Не честнее ли библейское "око за око"?

***

Около тысячи человек, подошедших утром к отделу милиции жителей города, автобусами местного автотранспортного предприятия, тремя рейсами, отвезли в район городской свалки. Террористов засунули в "Автозак" и, доставив туда же, держали не выпуская из машины.

И вот подмостки готовы, последние приготовления сделаны, оператор первого телеканала снял близким планом, выложенные в несколько рядов, тела ста восьмидесяти погибших боевиков лежавших вперемешку с несколькими еще живыми тяжелоранеными. На заднем фоне виднелись груды мусора. Разжиревшие вороны важно сидели, копошились в отходах, тяжело взлетали, хрипло каркая и кружась над людьми, потревожившими их покой.

Накануне снимались и допросы оставшихся в живых террористов, и их презрительные высказывания о России, погибших военнослужащих и заложниках. Снималось и что стало с больницей и тела убитых заложников и штурм больницы. В первый день, издалека снимались и окна больницы, со стоящими в проемах людьми, прикрываясь которыми террористы вели огонь и последствия нападения боевиков на отдел милиции, администрацию и другие учреждения города.

Перед трупами боевиков стояла легко узнаваемая конструкция в виде армейских турников, сваренная за ночь из дюймовой трубы высотой три и длиной около двадцати метров. Через каждые полтора метра свисала веревочная петля. Под каждой петлей стояли обычные кухонные табуретки.

Телеоператоры, корреспонденты газет и подвозимые автобусами выходящие зрители – будущие свидетели казни, смотрели на приготовленную конструкцию, не веря своим глазам. Тонкая нить натянутого на столбики троса отделяла людей от места казни. Посередине огороженного места был вкопан пятиметровый телеграфный столб.

Небо хмурилось и клубилось низкими тучами, осуждая затеянное действо.

А я, стоя перед виселицей, смотрел на людей, и мысленно примерял на себя шкуру эсэсовских солдат в Белоруссии и Украине вешавших на площадях подпольщиков, партизан и заложников. Немцы, с их точки зрения, карали и предупреждали, а я? Я тоже! Но ведь они убийцы, террористы, а не партизаны! А для чеченцев они кто? Герои? А если я их уничтожу так показательно, не станут ли они мучениками, снова и снова сомневался я, не решаясь сделать последний шаг. Бросить на одну чашу весов своей совести вот такое правосудие.

Фашисты фотографировались и глумились над телами своих жертв, а как квалифицировать то, что задумал я?

Я прикрыл глаза и снова прокручивал в памяти всплывшие ночью воспоминания ли, предсказания ли. Закралось сомнение – чем я отличаюсь от игиловцев отрезающих головы пленникам на камеру?

Гирей упали на вторую чашу весов вагоны с мороженными трупами российских солдат, месяцами стоящие в отстойниках Ростова, ожидая опознания, десятки тысяч погибших, покалеченных военнослужащих и мирных граждан Чечни оказавшихся заложниками ситуации, сотни тысяч беженцев, разрушенный город Грозный со всей инфраструктурой. Ежегодные теракты, взрывы домов, вокзалов, в метро и на транспорте, угоны самолетов.

В результате, "победившая" в десятилетней войне Россия отстроила Грозный краше прежнего, чеченцы в армии не служат, бюджет республики в два раза превышает бюджет например Новосибирской области и почти в десять раз в перерасчете на численность населения. Русских в Чечне осталось жалких тридцать тысяч, а численность чеченского населения за следующую четверть века увеличится вдвое. Вот такая победа….пиррова.

Извращенное сознание и обычаи кавказских народов, веками живших грабежом и работорговлей, с их обычаями кровной мести, клановым устройством общества, не поддавалось анализу.

Свой, пусть и преступник, отморозок и последняя тварь – все равно родная кровь, а все остальные только овцы для стрижки.

Усмиренные на время русскими солдатами и слегка цивилизованные усилиями всей страны, гипертрофированно гордые, показательно превозносящие культ своей матери и почитание старейшин, плюющие на чужих матерей, жен и сестер и отцов.

Они представлялись мне стадом бабуинов вчера согнанных палками с пальм и всю свою сознательную жизнь, следующие поколения мстили свои обидчикам, не желая, однако, залезать на пальмы обратно!

Такие индивидуумы понимают только силу, любая уступка и желание идти на компромисс понимается ими как победа и трусость противника. Лелеет чувство превосходства и избранности.

Над лобным местом стоял тихий гул, более тысячи человек тихими быть не могут по определению. Тем более попав на такое неожиданное представление.

"Сказал бы с богом, но не буду грешить", – наконец решился я и поднял мегафон.

– Ведите сюда преступников.

Автозак, стоящий невдалеке, по отмашке заместителя начальника Буденновского отдела милиции тронулся и, неторопливо подъехав, остановился за моей спиной. Старший машины, выскочил из кабины, открыл боковую дверь кунга и распорядился: – На выход!

Преступники, со скованными за спиной руками, по одному спускались по ступенькам из тюремного автобуса и подхватываемые с двух сторон под руки, вызвавшимися добровольцами спецназовцами и десантниками, по одному отводились-отволакивались к виселице.

Рассмотрев ожидающую их конструкцию, одни теряли волю к сопротивлению и покорно, молча, позволяли себя отвести на место, другие активно сопротивлялись и, матерясь, пытались вырваться из рук солдат. Их приходилось волочить силой и водружать на табурет. После того как петля была накинута бандиты сразу успокаивались, опасаясь свалиться с неустойчивой опоры под ногами и самостоятельно привести свой приговор в исполнение.

Вот последний террорист – женщина снайпер заняла, предназначенное ей место. Над полем смерти повисла свинцовая тишина, разбавляемая карканьем ворон и стрекотом кинокамер.

– Вы просили правосудия? – негромко в мегафон спросил я, двинувшись в сторону людей.

Тишина и растерянность были мне ответом.

– Вы приговорили их к смерти? – я простер руку в сторону преступников.

Подойдя ближе, я пошел вдоль натянутого троса, пристально вглядываясь в глаза людей. Многие отводили взгляд, часть смело смотрела в ответ.

Я остановился, дойдя до края толпы, вернулся назад к стоящему посредине столбу и снова обратился к народу, чуть повысив голос:

– А вы готовы вершить правосудие, взять его карающий меч в свою руку?

Все-таки дам еще один шанс себе и людям отдать правосудие богу.

– Граждане Буденновска, я в последний раз обращаюсь к вам! Те, кто за смертную казнь выйдете вперед и станьте по эту сторону троса, рядом со мной. Кто нашел в себе силы простить, смирить свою ненависть, оставайтесь на месте!

Долгих томительных две – три минуты пораженные люди стояли на месте, не веря в происходящее, переваривая мой призыв.

Эти минуты тянулись часами и давили своей неопределенностью. Я стоял столбом, внешне невозмутимо взирая на людей, а внутри все скручивался и скручивался тугой узел ужаса одиночества.

Но вот напротив меня поднырнул под трос один мужчина, за ним вперед вышли несколько женщин. Одна пожилая женщина презрительно выплюнула в толпу: – Трусы, – и растолкав соседей, встала со мной рядом.

Телеоператоры спешно разворачивали свои камеры, снимая выходящих то по одному, то по несколько человек сразу и встававших рядом со мной людей. Через десять минут почти половина людей стояла рядом со мной. Большая часть не решилась тронуться с места. Несколько человек помявшись, нырнули обратно за трос.

– Ты понял, Ельцин, – раздалось в тишине, заполненной шорканьем ног сотен перемещающихся людей. Я резко развернулся и посмотрел на воспрянувшего духом Басаева, подавшего голос.

– Твой народ против смертной казни! Мы борцы за свой народ, мы воины Аллаха, мы солдаты независимой Ичкерии и мы военнопленные, захваченные в бою! Ты не имеешь права нас казнить!

– Молчи, Шамиль! – шикнул на Басаева сосед по виселице.

– Аллаху акбар! – не унимался бывший комсомольский работник.

Сразу больше трех сотен человек, расталкивая нерешительных товарищей, двинулись вперед обрывая трос и встали по другую сторону Правды.

Вот он момент истины, навскидку две трети людей стояли рядом со мной.

– Русские свиньи, – истерически завопил Басаев.

Я вышел вперед, остановился перед оставшимися за разделительной линией людьми.

– Спасибо дорогие мои, – слегка поклонился я оставшимся, – спасибо за доброту и сострадание которого бандиты не заслуживают, спасибо, что остались людьми….

Развернувшись, я прошел сквозь расступающихся людей к самой виселице и, встав спиной к приговоренным, продолжил:

– И вам спасибо! За мужество, за непримиримость и нетерпимость к злу и неправде! Последний раз спрашиваю, какой им приговор? – Я протянул руку в направлении виселицы.

– Смерть! – Выдохнули стоящие рядом, – смерть, – нерешительно поддержали оставшиеся с той стороны троса.

"Беда, беда, как легко манипулировать чувствами толпы, особенно когда их внутреннее убеждение согласуется с внешним посылом! Политтехнологи во всей красе".

Все в душе противилось продолжению казни, руки начало потряхивать от напряжения. Я повернулся к смертникам и спросил:

– Я, президент России, кто из вас считает себя гражданином страны и искренне готов просить помилования?

Стоящие в напряжении, боясь пошевелиться, террористы осторожно переглянулись. Единственная женщина, прикрыв глаза, исступленно молилась, готовясь к смерти.

Басаев гордо вздернул голову: – Не дождетесь, русские собаки! – террорист попытался плюнуть в меня, опасно покачнулся на табуретке, одна ножка которой под тяжестью тела погрузилась в землю сильнее и пренебрежительно бросил, – "Хьо суна кIел ву!" [36]

– "Аузунга чичайм!" – поддержал командира сосед Басаева по виселице слева и, видя непонимание в моих глазах, в меру своих убогих лингвистических способностей перевел: – "ср…л я твоя рот!"

"Ну ну, вместе и батьку бить сподручнее. Вон как раздухарились орелики, ничего я приготовил для вас сюрпрайз!"

Я, натянув на лицо издевательскую улыбку, напоминающую оскал, покачивая огорченно головой, смотрел на беснующихся террористов, стоящих одной ногой в могиле и поливающих меня и окружающих бранью, заводящихся все сильнее и сильнее.

– "Ас хьа нанн дина!" [37]

– Посмотрите на них! – рявкнул я в мегафон, повернувшись к телеоператорам, оживленно снимающим процесс, – герррои! Освободиииители! Борцы за Ичкерийский имамат от моря и до моря…. Не террористы и убийцы, а цвет нации и соль чеченской земли, как мне охарактеризовал их Дудаев, – присовокупил я чеченского президента к терракту.

Мы будем иметь тебя во все дыры! – донеслось мне в спину.

Я поворошил костерок гнева бандитов, самодовольно и нагло ухмыльнувшись и, скорчив презрительную мину, охарактеризовал разошедшихся оппонентов, уронив в мегафон: – А еще пидарасы и насильники!

– Ах ты, – захлебнулся воздухом Басаев, – мы твою мать, ваших жен и сестер, – и не договорив захрипел, сверзившись от неосторожного движения с табурета, отчаянно дергая ногами, в попытке найти ускользнувшую опору.

Ругань как обрезало, бандиты до сих пор не верящие в происходящее, уверенные, что я их запугиваю, заворожено смотрели на затухающие судороги Басаева в петле.

Я вновь повернулся к приговоренным и огорченно покачал головой.

"Ушел зараза, а я ему столько сюрпризов приготовил! Хоть бери и спасай".

– Ну как же так неосторожно, самоубился бедняга и не дождался справедливого возмездия! – фальшиво посочувствовал я.

– Ля иляха илля-Ллах, отчетливо произнесла террористка, – Ля иляха илля-Ллах, – возвысила она голос, подняв голову, – Ля иляха илля-Ллах, – она обессилено прошептала последнюю фразу, поникнув головой, и ссутулившись, насколько позволяла петля, как будто из нее выдернули внутренний стержень.

– Зря надеетесь вы на Аллаха, он не примет вашу смерть! Тела ваши будут скормлены бродячим псам и останки сожжены, прах ваш будет развеян по ветру, кости зароют на этой свалке, а душам вашим вечно гореть в аду! – припечатал я, показывая на подъезжающий к виселице фургон из которого доносился озлобленный, разноголосый собачий лай.

В глазах приговоренных постепенно проявлялось понимание, что уже все, жизнь закончилась, и совсем не так как ожидалось. И не дождутся отец с матерью домой героя-сына, и не услышат они хвалебных речей односельчан, и не прочитает никто "куль хува ллаху ахад" [38] одиннадцать раз на могиле, и не дарует воздаяние (саваб) умершим, так как не будет могилы. И на кладбище никто не зайдет и не прочтет суру "Ясин", так как и кладбища тоже не будет. А предстоит позорная для мусульманина казнь и отсутствие посмертия для верующих.

– Ты не сдэлаэшь этого! Это бэсчэловэчно! Нэзаконно! – Прорезался голос соседа справа от висящего Басаева.

– И кто же апеллирует к Российскому правосудию? – неподдельно удивился я.

– Я, гражданин Российской Федерации – Сайд-Али Сатуев, резво отозвался чеченец, с безумной надеждой ловя мой взгляд.

– Бывший гражданин, уже бывший! – ответил я товарищу Басаева, с которым они в прошлом году, девятого ноября, угнали самолет в Турцию, там заложников выпустили, сделали политическое заявление и в этот же день, попустительством турецких властей, вылетели в Грозный. – Пока вы расстреливали заложников, Верховный Совет единодушно внес поправку в конституцию о лишении террористов гражданства, и соответственно прав гражданина и единодушно проголосовал за введение смертной казни за терроризм!

За моей спиной восторженным шепотом переговаривались теле и фотооператоры, журналисты, лавируя меду людьми, протискиваясь ближе к виселице, выбирая лучший ракурс для съемки. Этой закаленной братии сам черт брат. Люди разделившиеся на два лагеря делились между собой мнениями.

Над свалкой разносился глухой рокот толпы, смешиваясь с собачьим лаем, карканьем ворон и сдавленной руганью террористов.

Над выложенными рядками трупами террористов роем вились жирные навозные мухи, внося свою лепту в звуковое оформление. Одна ворона осмелела и усевшись на голову убитого бандита клюнула в глазницу, вытаскивая глазное яблоко.

– Закон обратной силы не имеет! – Выкрикнул еще один юридически подкованный стоялец на стуле, – мы требуем суда в Ичкерии!

– Фантазер ты батенька, – не согласился я и громко озвучил в мегафон, – заканчиваем прения, готовьтесь к смерти!

– Кха, кха, кхе, раз, раз, – включился, непредусмотренный моим сценарием, громкоговоритель.

Я удивленно оглянулся. Протолкавшись сквозь людей, под самую виселицу выскочил плюгавенький товарищ, поблескивающий блеклыми глазками в роговых очочках, с вытянутой скорбной, смутно узнаваемой физиономией, сопровождаемый группой сподвижников и исступленно завопил: – Я, от лица передовой либеральной общественности и фракции депутатов Верховного Совета РСФСР от избирательного блока Союз правых сил России, выражаю решительный протест против устроенного президентом судилища, безусловно попирающего все нормы морали и нравственности! В прошлом году Мы приняли Декларацию о правах человека и гражданина и что сейчас видим? Пока я с группой депутатов Верховного Совета, безуспешно пытался не допустить кровопролития, организовать переговоры с представителями суверенной Ичкерии, от безысходности решившихся на такой отчаянный шаг, за нашей спиной президентская команда проталкивает принятие таких бесчеловечных поправок в Конституцию и уголовный кодекс.

"Кто же ты убогий, каким ветром тебя сюда занесло? Совсем менты расслабились, как пропустили только такого борцуна за правду?"

"Так ведь иммунитет у него батенька депутатский, – прорезался внутренний голос, – это он в девяносто четвертом году, в ходе неудачного штурма Грозного скажет по радио из бункера Дудаева, сгорающим в подбитых танках, брошенным в лобовую атаку российским солдатам попавшим в окружение: "сдавайтесь, вас предали командиры, я вам гарантирую, что сегодня вы вернетесь в свои части". Многие, поверившие правозащитнику, потом горько пожалели сидя в зинданах, умирая под пытками, глядя на товарищей которым живьем отрезают головы. Он же в последствии на прессконференции обратился к матерям России, назвав их сыновей убийцами, завалившими своими трупами руины Грозного высказавшись предельно цинично и откровенно: "С радостью сообщаю вам, что штурм Грозного провалился!" Дудаев оценил верного пасынка Чеченского отечества наградив в девяносто пятом году иуду орденом Чеченской Республики Ичкерия "Рыцарь чести", впрочем, как и Басаева за Буденновск. Ковалев назовет коллегу Басаева Чеченским Робин Гудом!"

Я оглянулся и посмотрел на покачивающийся труп Басаева, перевел взгляд на исходящего пеной Ковалева и мстительно улыбнулся: "Ну, один теперь-то уже точно орденоносцем не станет, и тебя гнида плюгавая, где-нибудь сгною".

Правдолюб между тем продолжал растекаться мыслью по древу:

– Уподобляясь тиранам прошлого, устраивающим массовые казни на лобном месте, устанавливающим виселицы вдоль дорог и на площадях, наш всенародноизбранный отбрасывает всю страну в пучину взаимной вражды и ненависти. Вы взвалили на свою душу тяжкий груз – судить, кто вам дал право? Кто! – снова патетически воскликнул Ковалев, протягивая руку к стоящим на лобном месте бандитам, – кто возьмет на свою совесть право привести в исполнение приговор этим людям, от отчаяния взявшим в руки оружиие, отстаивая свою свободу и право на самоопределение?

Ковалев замолчал и оглянулся на меня, победно поблескивая глазками сквозь многооптрийные окуляры.

Я поспешил подхватить мысль правозащитника, хватит повитийствовал и дополнительно распорядился стоящим рядом десантникам:

– Уберите это отсюда, – показав на Ковалева пальцем.

Кипящие гневом бойцы, оперативно подскочили, выдернули из рук Ковалева мегафон и, приподняв под локти, быстренько потащили дрыгающего ногами правозащитника, подталкивая и подгоняя его сотоварищей с глаз долой.

Под затухающие вопли моральных сподвижников террористов я сделал вперед три шага и спросил зашумевшую толпу людей:

– Мне тоже интересно кто. Кто из вас, потерявших отца или мать, брата или сестру, – я оглянулся на солдат, – или боевых товарищей, приведет приговор в исполнение? Кто!? Я прошу выйти и встать рядом со мной здесь, плечом к плечу.

На импровизированной площади наступила мертвая тишина. Люди растерянно смотрели друг на друга. Судить-то мы все горазды. Не задумываясь, говорим "убил бы", "прибил бы", а вот если действительно дать такую возможность, то как?

– Ну, русские свиньи, и кто выйдэт? – громко заржал один из террористов, – выйды и мы вырэжэм вся твой сэмья до десятого колена! – "Ас хья суна [39]

Растолкав толпу вперед выбрался небритый мужчина, с ввалившимися, горящими яростью глазами и встав перед чеченцем прошипел: – Я вас зубами грызть буду за свою жену и нерожденного ребенка!

Постепенно, из числа стоящих в растерянности людей, по одному, двое выходили люди, принявшие нелегкое для себя решение, и становились рядом со мной.

– Самка собаки, – выругался за спиной на говорливого чеченца сосед, – ты что сделал?

– Стойте! – Воскликнул я, – достаточно! Спасибо дорогие мои, я отчаянно надеялся и верил, что русскому человеку непотребно жить и дышать одним воздухом с такими мразями. Я благодарю вас за поддержку, но совесть моя не позволит мне сделать вас палачами. Вы выбрали меня президентом и я отвечаю в стране за все, в том числе и за эту трагедию. "Мне возмездие и азм воздам!"

Я повернулся и деревянным шагом подошел к началу скорбного сооружения. Остановившись, я всмотрелся в лицо молодого чеченца с голубыми глазами, выглядевшего старше своих лет за счет окладистой бороды. Сейчас, довольно помятого, но впрочем, ничем не отличающегося от стоящих за моей спиной таких же граждан России.

Чеченец вначале нагло смотрел мне в глаза, но постепенно к нему приходило осознание, на что я сейчас решаюсь, стоя перед ним. В панике он отвел взгляд, лишь бы не видеть свой приговор.

Я снова нерешительно обернулся назад. Лица людей сливались в один фон, мертвая тишина давила чугунным прессом. Резко повернувшись, я сделал шаг и ударом правой ноги выбил табурет из под террориста.

– Ах! – чуть ли не слитно выдохнула толпа.

– Нет! Нет! НЕТ! – заголосил рядом стоящий, когда я, сделав шаг, остановился напротив, и задумался в нерешительности.

– Это ведь только по первости так нелегко, как ты думаешь? – обратился я к нему, – у вас тварей богатый опыт, скажи, – требовательно спросил я, удерживая взгляд.

Террорист в смятении переводил взгляд с меня, на скребущего носками сапог соседа, проникаясь ужасом ситуации.

– Молчишь, а каково было тем, кого вы расстреливали?

– Я никого не убивал! Я жить хочу! – визгливо выкрикнул бандит.

Удар! Табурет покачнулся. Террорист пошатнулся, чудом удержав равновесие.

"Что за!" Я замер в оцепенении, черная шевелюра бандита на глазах обесцвечивалась, меняя цвет на серебро. Волосы на моей голове зашевелились от осознания, что я тому причина. Упрямо мотнув головой, освобождая ее от мыслей, я подшагнул и ударил повторно.

– Нет, не…хрр, – тяжело рухнул второй, с отчетливым хрустом ломаемых шейных позвонков и повис со все еще дергающимся рядом соседом.

Шаг. Удар! Шаг. Удар. Механически, отключив мозг и органы чувств, я перемещался вдоль виселицы, взваливая с каждым шагом на себя глыбу вины и ответственности.

"Господи милостив буди мне грешному!", – автоматически произнес я про себя, делая шаг, машинально подивившись несоответствию своего партийного прошлого и непонятно откуда взявшейся религиозностью.

– Будь ты проклят! – Удар, хрип.

Шаг. Удар.

– Пощады! – Удар.

Я остановился перед террористкой снайпершей, расстреливавшей заложников.

– “Ля иляха илля-Ллах”, – обреченно прошептала она и вскинула голову, ненавидяще хлестнув меня взглядом.

Я отшатнулся от потока злобы струящейся от женщины и смотря ей глаза в глаза прошептал:

– Прости…

Глаза террористки округлились от удивления, она открыла рот в попытке ответа, но не успела.

Я качнулся вперед и ожесточенно нанес последний удар. Женщина взвизгнула и закачалась в петле напротив меня.

Заторможено, я смотрел на дело своих рук, приведших в исполнение смертный приговор пятнадцати человек. Вот они все, еще совсем недавно смелые, бросающие угрозы и проклятия, висят передо мной с искаженными лицами, некоторые обделавшиеся… все не живые.

Обещания надо выполнять, пусть мне присовокупят когда-нибудь глумление над мертвыми, навешают всех собак, обвинят в дикости и варварстве, но ни к одному из лежащих здесь на свалке и висящих на виселице не придет родственник поклясться отомстить или помянуть. Что ж последний акт пьесы, собак жалко…. Пожалуй, человечиной кормить не будем. И людей шокировать еще больше тоже.

Я медленно повернулся к невольным судьям и соучастникам, свидетелям и будущим обвинителям, смотрящим на меня с ужасом, отвращением, восхищением, и прохрипел в мегафон внезапно осипшим голосом: – Приговор… приведен… в исполнение! Уезжайте! – и махнул рукой в сторону автобусов, поставленных так, что люди должны были пройти мимо выложенных в один ряд убитых и тяжелораненых в бою террористов.

Народ потянулся на посадку, оглядываясь на виселицу, с мрачным удовлетворением разглядывая трупы бандитов, задерживаясь взглядом на мне, стоящем впереди. Каждый взгляд как огонь обжигал меня, сдирая кожу, препарируя и вскрывая. Я из последних сил держался, выпрямившись и гордо подняв голову, не позволяя себе расслабиться, сломаться и смотрел на них. В голове билась одна мысль – каким они меня запомнят и кем? Палачом или справедливым судьей? Своим защитником или…..

Журналюги, чувствующие одним местом, что еще не конец, не спешили сворачиваться, и я не стал ломать их ожидания.

Я посмотрел налево и, подняв мегафон, распорядился ожидающим команды солдатам, заранее отобранным в похоронную команду: – Давайте заканчивать, подведем итог.

Заурчали двигатели, и к убитым бандитам подъехали два "КамАЗа" самосвала с заполненными дровами кузовами. Два взвода солдат под командой командира роты начали укладывать тела убитых террористов на специально сколоченнуюдеревянную платформу восемь на восемь метров, заполняя все промежутки березовыми поленьями, щедро поливая бензином из канистр. В один слой "уместилось" около сорока трупов. Солдаты таскающие трупы старательно обходили раненых бандитов, лежащих в общем ряду.

Спецназовцы, помогавшие в висельных делах, внесли свою лепту. Сняли трупы повешенных и подтащив к помосту уложили во второй слой, щедро накидав на него еще дров и снова пролив бензином.

На поле осталось лежать два десятка тяжелораненых раненых бандитов. Один из находящихся в сознании еле слышно матерился, второй твердил как заклинание: – Жить, жить, жить.

Я поднял мегафон и распорядился: – Непорядок! Недобитков в общую кучу, быстро.

Командир роты стоящий рядом вздрогнул и прохрипел осипшим голосом: – они же живые!

– Зайди в городской морг, – криво ухмыльнулся я в ответ, – там полторы сотни человек лежат, пару дней назад они тоже… живыми были.

– Нельзя же уподобляться…

Я перебил капитана:

– Мне можно! Мне люди вручили свою месть!

Не дожидаясь ответа, я подошел к лежащим боевикам, выбрал самого субтильного с виду и, взяв за руку, волоком потащил к могильнику.

Офицер оторопело посмотрел на меня и скомандовал:

– Сержант Копейко! Помогите, этих тоже… туда.

Перекидав за пару минут полуживых террористов на могильный курган, солдаты отошли на свое место.

Наступила гнетущая тишина, прерываемая еле слышными стонами раненых, стрекотом камер и негромкими командами репортеров своим операторам с целью выбрать нужный ракурс съемки и получить удачную картинку. Ни один из них не выразил протест и не "хлопнул дверью". Профессионалы "итить" их! Беспристрастные…. Вши лобковые.

Но я должен это сделать! Я обязан остановить беспредел терроризма самым жестоким способом. Чтобы не было, как в той истории, когда эту банду встречали на границе с Чечней цветами и рукоплесканиями в первом же селе. Я еще и это село ….

Я повернулся и сделал несколько шагов поближе к телекамерам.

– Все меня видят? Вы видите меня, отцы и матери, жены и дети… этих выродков? Вам нет места в нашей стране. Вы, которые вооружили, благословили и напутствовали – старейшины тейпов, видите? Так будет с каждым, кто пойдет по их стопам. Но не только. Я приду к вам в ответ, я сотру с лица земли каждое село, где живут родственники этих героев, и засыплю ее солью. Отрекитесь и прокляните их прилюдно. Либо бегите. Я найду вас в любой стране мира и скормлю ваши трупы собакам. Ждите и бойтесь. Я говорю это вам Салман и Нура Басаевы и вашим детям: Ширвани, Исламу и Зинаиде и вам – старейшинам тейпа Беной.

Завершив свой спитч я, передернувшись от омерзения, оглядел получившееся сооружение и попросил командира роты спецназа стоящего рядом:

– Капитан, принесите мне зажженный факел.

Тот не замедлил и принес мне чадящий факел, сооруженный из намотанной на палку тряпки пропитанной соляркой, еще два факела он держал во второй руке: – Я помогу!

Я кивнул головой в согласии, молча, взял одинфакел, крикнул: – "Поберегись", – и, дождавшись, пока люди отойдут на безопасное расстояние, забросил его на могильник. Капитан поочередно бросил свои факелы немного в сторону.

Пламя лизнуло смоченные в бензине дрова и, рассыпая искры, яростно загудев, взвилось вверх, быстро заглушив крики боли и проклятья.

"Конец. Финита ля … трагедии. Бульдозера ждать не буду, пускай телевизионщики дальше без меня развлекаются".

Я развернулся и, ссутулившись, тяжело зашагал на выход, передернувшись всем телом от мысли – какой скоро там будет запах жареного мясца.

***

Главнокомандующий вооруженными силами РФ Ельцин привел в состояние боевой готовности Полная все воинские части на территории Северокавказского и Закавказского военных округов и подписал Указ об объявлении Чрезвычайного положения на территории Чеченской республики и в приграничных районах Дагестана, Ставропольского края, республики Ингушетия.