Текст книги "На всю жизнь"

Автор книги: Вацлав Подзимек

Соавторы: Франтишек Мандат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

13

Гинек Ридл казался себе претендентом, который не знает толком, чего он ждет. Он не мог избавиться от ощущения, что послезавтра, завтра или даже сегодня произойдет что-то такое, что на время изменит его жизнь. До сих пор Гинек был; инженером дивизиона, и подполковник Менгарт вовсе не собирался делать ему какие-либо поблажки. Когда капитана неожиданно вызвали в штаб соединения, Менгарт проводил его словами:

– Скажи там_; что, пока у меня на столе не будет приказа, вкалывать ты будешь как обычно. Когда кто-то не может дождаться момента своего отбытия, то жди неприятностей.

В штабе Ридлу не сообщили много нового. Служба давно научила его, что все нужное он узнает, когда придет срок. Гинек знал офицеров, которые не терпели именно эту особенность военной жизни и с трудом мирились с представлением, что в любую минуту сегодня или завтра в их судьбе могут произойти кардинальные перемены. Капитан Ридл подобным комплексом не страдал.

Ему намекнули, что он будет заниматься на курсах, организованных командованием Варшавского Договора. Ридл выяснил несколько мелких вопросов, но узнать, когда будет приказ о его отзыве, не решился.

– Получите несколько дней на выполнение формальностей. Да, и загляните в специальную литературу и в учебник русского языка, – бодро наставлял его кадровик. – Чтобы не ударить там лицом в грязь.

Очутившись за воротами штаба, Ридл подумал, что знает о своей поездке столько же, сколько и раньше. О необходимости освежить теоретические материалы ему напоминал уже подполковник Менгарт, а о том, что невозможно просто быстренько сегодня собраться, а завтра уехать, он знал и сам. Самые нужные сведения – когда ехать и сколько у него будет до отъезда времени – он не услышал.

Таким образом, Ридл вынужден был действовать по своему усмотрению. В тот же вечер он написал письмо Ярде Фричу, другу детства, пражскому адвокату. Столько лет они уже не виделись, сколько пережито за это время! Гинеку с трудом удалось составить несколько связных фраз, относящихся главным образом к их давней дружбе. Он припомнил мальчишеские проказы, на которые они были горазды пятнадцать лет назад. Однажды, например, он столкнул Ярду в новом свитере в грязную яму и долго переживал потом… «Если ты в ближайшее время собираешься на субботу или воскресенье в Йемнице, – написал он в конце, – я с удовольствием встречусь с тобой в родном селе».

Ответом на письмо была телеграмма с коротким, но четким текстом: «Еду в Йемнице 1.10. Жду. Ярда».

Первый день октября приходился на субботу. А пока Гинека ожидали пять дней изнурительной работы – обеспечение перевода техники на зимний режим работы и проведение комплекса сезонных работ. Это легко произнести, сделать же гораздо труднее. Приказ о командировании болтался бог знает где.

Ридл размышлял, с чего начать, когда в дверь его кабинета кто-то постучал. Вошел Душан Главка.

– Привет, – сказал он сдавленным голосом, остановившись между дверью и письменным столом.

– Привет! У тебя что-нибудь важное? Если нет, то заходи попозже, слышал, как Сосулька свирепствовал? Прямо не знаю, за что хвататься.

– Думаю, за то, что важнее, – с некоторым колебанием произнес Душан.

Уловив неопределенность в его ответе, Гинек насторожился.

– Мы с Элишкой в субботу и воскресенье ездили в Словакию… Привет тебе от Марики.

Внешне Ридл оставался спокойным, но где-то внутри у него больно кольнуло, а тело словно наполнилось смесью, готовой к воспламенению. Усилием воли он сдержал взрыв. Разве Душан, переговоривший с Марикой, которая цинично попросила передать ему привет, в чем-то виноват? Однако объяснять Душану подоплеку просьбы Марики у него не было ни настроения, ни времени.

– Спасибо, – отреагировал он сухо.

– Это все, что я… – Не договорив, Душан вышел.

Едва за ним захлопнулась дверь, Гинек резко вскочил со стула. Он раздраженно швырнул на пол кучу пособий и предписаний, набранных для учебы, и выругался. Не обращая внимания на валявшиеся брошюры и книги, он быстро стал мерить шагами свой кабинет. Потом остановился у окна.

На бетонном плацу солдаты занимались строевой подготовкой. Командиры отделений выкрикивали команды. Как все просто. Никаких тебе увиливаний, уверток, никаких других слов, действий. Поворот налево, поворот направо. Поворот кругом означает только поворот кругом. «Ты давно сделала поворот кругом, Марика. Когда же ты поймешь, осознаешь, что упорство, с которым ты продолжаешь обманывать себя, не приведет ни к чему хорошему?»

Гинек собрал пособия, вернулся к столу и посмотрел в тетрадь с пометками. Распределить силы и средства, проконтролировать наличие запасных частей, техника должна иметь свои…

Он повернулся к сейфу и проворчал;

– Опять здесь кавардак. – Наконец он нашел план мероприятий, подготовленный Главкой в конце лета. Просмотрев его, он пришел к выводу, что разработанный комплекс нуждается всего лишь в небольшом добавлении и снабжении некоторыми деталями. Куча технических премудростей на столе сразу стала менее грозной.

Еще с минуту Гинек раздумывал над тем, насколько он изменит своим принципам, если не станет лично контролировать техническую работу и сэкономит таким образом время для занятий. Искушение взяло верх. Чтобы укоры совести не были слишком сильными, он переоделся в комбинезон и только потом сел за работу.

Однако не прошло и получаса, как его занятие прервал телефонный звонок. Звонил капитан Блажен.

– Инженер, у нас тут неполадка, уже мозги у всех набекрень, а толку никакого, может, вызвать КРАС?

По его тону Гинек определил, что Блажек не паникует, а если он предлагает вызвать КРАС – ремонтную службу вышестоящего командования, то дело, видимо, действительно серьезное. Гинек бросил отчаянный взгляд на разложенные на столе материалы.

– Мне помнится, мы никогда еще не нуждались в помощи этих ребят, всегда справлялись сами, – сказал он, чтобы понять, насколько может быть серьезна ситуация.

– Значит, ты идешь сюда, – заключил командир батареи.

– Придется идти, если вы не знаете, что делать, – решил он.

В коридоре было необычно шумно. Ридл пришел в самый разгар спора.

– Только КРАС, – твердил Главка. – Ничего другого нам не остается, мы не можем позволить поставить под угрозу боеготовность. А то ведь дело может кончиться и трибуналом.

– Ну, вам нечего бояться ответственности, – съязвил один из офицеров.

Блажек сидел молча, подперев подбородок ладонью.

Приход Ридла утихомирил спорщиков. Он попросил Блажека проинформировать его о том, что произошло. Главка опередил командира батареи:

– Система потеряла стабильность, индикаторы мигают. При этом мы проделали все положенные по инструкции работы. Гинек, я бы не задумываясь вызвал КРАС, нам такое не по зубам.

На лице у Блажека было написано: показывай теперь, на что ты способен, инженер. Ты должен знать по крайней мере три системы, показывай, что умеешь. Ты должен знать и уметь больше, чем мы, неучи.

– Блоки заменили? – поинтересовался Ридл.

– Да, – кивнул Блажек.

Этого Гинеку было достаточно. Из своего опыта он знал, что в подобных ситуациях до истины быстрее докопается тот, кто возьмется за решение проблемы с ясной головой, свободной от ненужных мыслей. Они заглушают логику, затрудняют спокойное мышление. В то время как остальные строят в голове самые невероятные комбинации, пытаясь найти причину неполадки, свежий человек начинает с простейших вещей. Поэтому Гинек спросил:

– Проверили параметры блоков питания?

Главка буквально оцепенел и только бросил внимательный взгляд на техника. Тот, однако, уверенно ответил инженеру дивизиона:

– Разумеется, товарищ капитан. Мы делаем это каждое утро.

Гинек уже хотел было резко заметить, что учить его нечего, но сдержался и только спросил:

– Вы присутствовали при этом лично?

– Нет, – сразу потерял уверенность техник. – Обычно это делают солдаты…

Ридл прервал его:

– Ну тогда не обычно, а как можно быстрее проделайте это сами.

Уши у техника стали красными. Он убежал, а когда вернулся, красными у него были не только уши, но и все лицо.

– Кажется, нам придется контролировать и то, что раньше считалось ненужным, – сказал Гинек, подчеркнув слово «раньше». – Всем нам есть над чем подумать.

Он заспешил в штаб, в свою комнату. Вызывать КРАС, какой позор! До такого он еще не дошел. Техника слушается только тех, кто ее понимает, дружит с ней, обращается с ней на «ты», но никогда не допустит халатного к ней отношения. «Иначе она ожесточится и перестанет слушаться, как упрямый осел», – повторял он про себя прописную истину. А иметь технику в состоянии постоянной боевой готовности было для дивизиона наипервейшей задачей. За любую недоработку, половинчатость можно крепко поплатиться.

Гинек поприветствовал майора Сойку, стоявшего о надпрапорщиком Марешем, секретарем партийной организации.

– Гинек, подойди на секунду, – позвал Сойка капитана. – Это тебя наверняка заинтересует.

Инженер дивизиона подошел, подал руку надпрапорщику.

– Тут секретарь нашей организации имел разговор с партийным комитетом строительного предприятия. Пообещали, что до рождества квартиры будут готовы, – сообщил с радостным видом Сойка.

Гинек задумчиво кивнул, как бы говоря, что принял информацию к сведению.

– Ты ведь тоже писал заявление на квартиру! – с некоторой досадой произнес Сойка, так как полагал, что его сообщение приятно удивит инженера дивизиона.

– Я бы не стал чересчур надеяться, – покачал головой Гинек.

Заместитель командира по политчасти и надпрапорщик удивленно уставились на него.

– Интересно, где вы достанете столько оберточной бумаги, километровой длины ленточку и огромную елку, под которую поставите этот дом в качестве рождественского подарка?

Все трое засмеялись.

– Хорошо веселитесь!

Способность подполковника Менгарта очутиться там, где что-то происходит, была для всех загадкой.

Майор объяснил командиру причину их веселого настроения. Подполковник и бровью не повел, услышав добрую весть, хотя прекрасно знал, насколько меньше у него станет проблем, если строители выполнят свое обещание.

– О чем же мы тогда будем разглагольствовать в жилищной комиссии? – спросил он язвительно. – Через несколько минут весть разнесется по всему дивизиону, к новости все привыкнут, и на ближайшем собрании я снова услышу, что командование ничего не делает для подчиненных.

«Сосулька он и есть сосулька», – подумал Гинек.

– И то правда, – согласился Сойка. – Действительно, давайте поднесем эту новость людям в качестве рождественского подарка.

Подполковник больше уже не возвращался к этому вопросу. Он повернулся к Гинеку:

– Что у нас нового? Придется вызывать КРАС?

– Все в порядке, товарищ подполковник, машина работает, – отчеканил Гинек с небольшим акцентом по-русски, встав по стойке «смирно».

Сойка с Марешем удивленно взглянули на него. Лицо Менгарта задергалось.

– Хорошо, хорошо, товарищ капитан, я был этим серьезно озабочен. – Он еще что-то пробурчал невразумительное и пошел к штабу.

Гинек хитро улыбнулся, будто хотел сказать майору и надпрапорщику, что подполковник совсем не такой холодный, как некоторые думают, и пошел в том же направлении, что и командир. Менгарта он догнал на лестнице. Ему показалось, что подполковник поджидал его, потому что он повернулся и предложил:

– Если у вас есть несколько свободных минут, зайдите ко мне. Я хочу с вами кое о чем поговорить…

Они сели в кресла друг против друга. Помолчав, командир спросил:

– Не считайте это вмешательством в вашу личную жизнь, но уверены ли вы в том, что ваша жена, я имею в виду вашу законную жену, на самом деле не хочет ехать в Борек?

– Если бы она хотела, – ответил Гинек, – я не жил бы здесь с Шаркой Мартиновой.

Менгарт оставил его ответ без внимания.

– Когда-то давным-давно я столкнулся с одним интересным случаем. Одну из тех немногих квартир, которые мы сейчас имеем, мы выделили молодому поручику. Он как раз разводился и хотел, так сказать, начать все сначала. Парень нашел хорошую девушку, а когда они собирались въезжать в новую квартиру, откуда ни возьмись приехала жена поручика. И хотя через три недели их развели, эта бойкая женщина успела поселиться в квартире, а выселить мы ее оттуда сумели только ценою предоставления ей жилья в другом месте. Вот так. Наверное, и по сей день она благодарит нас за щедрость.

– Но у Марики полвиллы, – возразил Гинек. Он чувствовал стремление Менгарта помочь ему. Очевидно, командир понял, что обитель романтиков будет романтической до первых морозов. А когда придется таскать уголь из сарая, романтика кончится… Да еще если представить Шарку одну…

– Я рекомендую жилищной комиссии удовлетворить вашу просьбу, – не задавая больше вопросов, сказал командир и встал. – А теперь занимайтесь своими делами.

Гинек вернулся в свой кабинет в хорошем настроении. С нетерпением он ждал вечера, чтобы сообщить Шарке приятную новость. В последнее время таких новостей было немного, Гинек удивлялся ее терпеливости. Большей частью он возвращался теперь домой поздно; некоторые совершенно секретные материалы не могли быть вынесены не только из учебного класса, но и с того или иного конкретного объекта. Таким образом, он просиживал в расположении дивизиона много часов. Когда он, уставший, добирался до обители романтиков, то думал только об отдыхе; утром его снова ждал такой же день, к тому же он не знал, удастся ли поспать до утра. Проверок боеготовности не убывало, скорее наоборот. И не только проверок. Провокации в приграничном воздушном пространстве продолжались, там, на другой стороне океана, модернизировалась ракетная и авиационная техника. А он все еще оставался инженером дивизиона.

В Борек Гинек вернулся, когда уже совсем стемнело. На площади было светло от уличных фонарей. Ему захотелось побыстрее прийти к Шарке.

14

Шарка Мартинова раздраженно отложила настенный календарь и села к столу, положив голову на ладони. В голове ее бешено вертелись числа, переносившие ее в прошлое и в будущее.

А Гинека все нет! Он как будто сквозь землю провалился! Шарке казалось, что он сторонится ее, исчезает, чтобы появиться в обители романтиков только как усталый путник, ищущий ночлега. «Какая же это в таком случае обитель романтиков?» – мысленно задавала она себе вопрос.

За последнее время она только в Йемнице имела возможность почти постоянно общаться с Гинеком. Они были все время вместе, правда, один раз Гинек ушел, чтобы встретиться со своим другом Фричем. Эти два часа одиночества Шарка провела с отцом Гинека, и не напрасно, она многое узнала об этом человеке.

– Держу пари, что мы найдем отца в саду, – пророчествовал Гинек по дороге от вокзала к дому.

Ридла-старшего они действительно обнаружили в саду.

– Хочешь, поспорим, что он сразу начнет с тобой разговаривать на «ты»?

И Ридл-старший на самом деле сразу заговорил с ней на «ты».

– Сейчас поведет тебя по своим плантациям и будет хвалиться, – предсказал Гинек, но сам удостовериться в этом не захотел. – Схожу к Ярде, чтобы закрыть наш вопрос, – проговорил он, беззастенчиво на глазах отца поцеловал Шарку и, вместо того чтобы пройти калиткой, перелез через забор.

– Давай, давай, может, ноги поломаешь! – крикнул отец вслед сыну. – Как был мальчишкой, так им и остался. А говорить бесполезно – как об стенку горох. Трудная у тебя, девонька, будет с ним жизнь.

Прохаживаясь с приветливым Бржетиславом Ридлом по саду, Шарка узнала, сколько было Гинеку лет, когда он посадил свою первую яблоню и грушу, и какой урожай дали деревья в этом году. Узнала также, что хозяин дома приобрел новый сорт смородины, что раннюю черешню побил весной мороз.

– Наверное, тебе неинтересно слушать мою болтовню? – спросил он Шарку, остановившись у калитки.

– Да нет, что вы, просто я в этом мало понимаю, – призналась она.

– Тогда вы подходите друг другу, – заключил он задумчиво. – У Гинека никогда не было тяги к земле, И, что хуже всего, от нее с каждым годом отдаляется все больше людей. Но при этом они все равно рано или поздно возвратятся к ней. Все должны возвратиться к земле.

Бржетислав Ридл наклонился и взял комок земли со вскопанной грядки. Измельчив землю пальцами, он сказал, что не помешало бы полить ее. Потом посмотрел на свою грязную ладонь.

– Гинек сейчас заботится о том, чтобы люди вернулись к земле, насколько это возможно, естественным путем, – продолжал он. – Это тоже великое дело. Так же, как кормить, одевать, учить. – Он смотрел прямо ей в глаза. Шарке показалось, что он убеждает ее в этом. Видимо, он опасался, что она сомневается в справедливости его слов.

– У Гинека очень ответственная работа, – сказала она.

– Та, первая, это не понимала, – проронил отец.

«Только ты все понимаешь, – подумала о себе самой Шарка, мысленно вернувшись из воспоминаний. Она встала, и пошла в ванную переодеться. – Ты должна понять и привыкнуть к учениям, тревогам, работе до позднего вечера, даже к долгим разлукам… Братец, ты тоже пойми, что мне тебя недостает, что я скучаю по тебе!»

Прежде чем надеть ночную рубашку, она долго разглядывала себя в зеркале. Потом сняла зеркало с гвоздя, прихватила гребень, коробочку с заколками для волос и перебралась на кухню. Там она распустила волосы и снова подошла к зеркалу. Кроме своего побледневшего лица в серебристом прямоугольнике она увидела и уголок настенного календаря. Шарка протянула к нему руку и быстро отыскала август. С рисунка ей улыбались полуобнаженные дети, плескавшиеся у берега речки, вдали по водной поверхности скользили яхты под разноцветными парусами. Она переворачивала лист за листом, рисунки менялись, недели убывали…

Она быстро повесила зеркало снова на стену.

Как бы выглядел Гинек, если бы она сообщила ему, что… у них будет ребенок? Она попыталась представить себе его лицо. Серьезное, с легкой иронией, улыбающееся, удивленное… Нет, ни одно из них ей не нравится. На лице будущего отца в такую минуту должно отражаться все – радость и озабоченность, страх и вера, нежность и ответственность. Ребенок – это божественный дар, но дар этот требует тебя всего, без остатка.

Шарка испугалась собственных мыслей, но предчувствие – это еще не реальность.

Она несколько раз провела гребнем по волосам, и они рассыпались по плечам, покрыли спину. С минуту она раздумывала, что с ними делать. Наконец решила собрать их в пучок, наперед зная, что пучок ей совершенно не к лицу. Умышленно, конечно, чтобы привлечь внимание Гинека. Вспомнила, что новую бледно-голубую ночную рубашку, недавно купленную, он не заметил.

Новая прическа делала ее лет на десять старше. Она вытащила из ящика оправу очков от солнца, из которой когда-то высыпались разбившиеся стекла. Шарка водрузила эту оправу на носик и нахмурилась. «Как брюзгливая старая баба, – подумала она. – Еще несколько лет учений, тревог, проведенных в одиночестве ночей – и ты будешь похожа на противную сову».

В замке загремел ключ. Шарка застыла от напряжения. Сначала в прихожую вплыл портфель Гинека, потом и сам он. Она молниеносно сорвала очки, они упали куда-то на пол, и стремглав бросилась к двери. Прижалась к груди Гинека, обвила руками его шею. На улице шел дождь, она чувствовала капельки на форме Гинека. Холодные и неприятные, они легко проникали сквозь тонкую рубашку. Они поцеловались.

– Намокнешь вся, сильный дождь на улице. – Он попытался легонько ее отстранить.

Шарка не сдавалась. Она еще плотнее прижалась к нему.

– Парень, ты преступник. Оставлять меня каждый вечер одну – преступление. А если еще знать, что через несколько дней уезжаешь, то это отягчающее вину обстоятельство.

Гинек сделал очень серьезное лицо:

– Каждый осужденный имеет право на защиту, отпусти меня и дай мне такую возможность.

– Согласна, но с одним условием. Что сегодня ты уже никуда не исчезнешь.

– Хорошо.

– Даже если позвонит связной? – лукаво посмотрела она на него.

Гинек рассмеялся:

– Что у тебя на голове? Не хватает только посадить на твою макушку воробьев… Что это ты такое сотворила?

– Не уклоняйся от ответа. Так как со связным? Говори, братец, без раздумий, – настойчиво требовала она.

– Если без раздумий, то обещаю, – согласился он и поцеловал ее.

Шарка ослабила руки.

– Но если поразмыслить, то исключить такую возможность нельзя, – добавил он.

– Нет, с тобой, парень, все ясно, ты всегда найдешь какую-нибудь отговорку. – Шарка надела халат и стала накрывать на стол. Она снова подумала, что он в мыслях далек от нее, но она ошибалась.

– Так что ты сделала с волосами? – снова поинтересовался он.

– Хотела, чтобы ты меня заметил, – призналась она.

Хотя Шарка стояла к нему спиной, она почувствовала, что Гинек опешил. Через минуту он встал, обошел стол и взял ее за талию.

– Я мало уделяю тебе внимания, знаю это, но не сердись, иначе нельзя. Не могу же я там опозориться.

– Я не утверждаю, что ты не уделяешь мне внимания, я только хотела, чтобы ты заметил меня.

– Но ведь не замечать тебя и означает не уделять тебе внимания.

– Нет, ты говоришь не то.

– Именно то. Ты дала мне понять это еще у двери.

Шарка с удивлением заметила, как посерьезнело его лицо, как взволнованно он зашагал по кухоньке. В другой раз он бы подшутил над ней, подразнил, чтобы заставить ее капитулировать, и все закончилось бы общим смехом или, в худшем случае, ее пятиминутной обидой. Но таким она его еще не знала.

Гинек исчез в комнате. Через минуту оттуда донеслись звуки концерта Гайдна для органа и оркестра. Гинек давал ей понять, что продолжать разговор он не рекомендует.

Шарка вымыла и вытерла посуду, приготовила себе одежду к завтрашнему рабочему дню и стала ждать.

Музыка дозвучала. Шарка напряженно ждала, станет ли он слушать концерт великого композитора в третий раз или поставит другую пластинку. По логике мог бы последовать Бах – орган был слабостью Гинека. Особенно в минуты, когда он считал необходимым остаться наедине с самим собой.

Но, видимо, Гайдна ему хватило. Проигрыватель замолк, раздались позывные новостей второй телевизионной программы.

Теперь она уже могла войти в комнату. Гинек лежал на диване в рубашке и брюках. Шарка невинно улыбнулась, посмотрела ему в лицо.

– Успокойся, я уже тебя заметил, но будь любезна, расчеши этот стог, – сказал он. – И если ты прогуливаешься здесь в своей ночной рубашке тоже только для того, чтобы я ее заметил, то, будь уверена, я о ней знаю. Почему вы, женщины, считаете, что мужчины должны низвергать поток слов по всякому поводу?

– А почему до вас никак не дойдет, что это нам приятно?

Буря миновала.

Они вновь были в объятиях друг друга после длительного перерыва. По крайней мере, Шарка неделю считала вечностью. Неделя… А как ждать полгода? Слово «полгода» навевает ужас, «шесть месяцев» – звучит лучше, а сто восемьдесят дней ждать можно. Она отметит их в календаре и будет зачеркивать. Каждое утро, сразу, как только встанет.

Календарь! Она вспомнила свои несложные математические подсчеты. Как Гинек поведет себя, узнав, что они ждут ребенка? В таком случае он, конечно, никуда не поедет! Эта мысль омрачила ее. Тогда они пошлют кого-нибудь другого. Гинек не допустит, чтобы она осталась одна – незамужняя, беременная, да еще одна! Нет, такого Гинек никогда не допустит.

Ее охватило волнение. Как-то неожиданно Шарка почувствовала, что ничего так сильно не желает, как оказаться в положении. Она зажгла лампочку, взяла со стола будильник и завела его на полчаса раньше, чем обычно. Погасив свет, она крепко прижалась к Гинеку. В тот вечер она долго не могла заснуть. Потом все-таки задремала, но будильник разбудил ее. Гинек даже не пошевелился.

Она на ощупь добралась до выключателя на кухне, зажгла свет и потихоньку закрыла за собой дверь. В кухне было холодно. Шарка отодвинула занавеску, отделявшую душевую, и пустила воду, Газовая колонка загудела. Тогда Шарка погасила газ и осталась стоять под струей холодной воды. Живительный поток снял остатки сна, прояснил мозг. Ей показалось, что она выстояла под холодным душем рекордное время.

Потом Шарка зябко завернулась в махровую простыню. И только после того, как оделась и привела себя в порядок, она приготовила завтрак и разбудила Гинека. Нежно, легонько. Он проснулся не сразу.

– Сегодня ты выглядишь – прямо блеск! – одобрительно изрек он за завтраком.

– Браво, парень учится замечать, – ехидно сказала она.

Гинек, как обычно в последнее время, очень торопился. В школу Шарка отправилась одна. Она спасалась от дождя под зонтом, и все ей сегодня казалось великолепным. Вышагивала она легко и торжественно. А потом сомнение охватило ее. «Ты что себе вбиваешь в голову? Может, ты вообще не беременна?» – подумала она, погрустнев, но в кабинет директора объяснить, что идет к врачу, Шарка вошла в хорошей настроении.

Бартова всплеснула руками:

– Что-нибудь серьезное? – И, не дожидаясь ответа, затрещала: – Питру вызвали на курсы повышения квалификации, Яндова больна ангиной, всего нас осталось пять с половиной, а теперь ты…

– Мне надо в женскую консультацию, – перебила ее Шарка.

– Уж не хочешь ли ты сказать?.. – Директор сняла и снова нацепила очки.

– Скорее всего, да…

Бартова подошла на шаг к Шарке, осмотрела ее с головы до ног, потом взяла девушку за руку.

– Да что там! Главное, чтобы у тебя все было в порядке, мы тут как-нибудь обойдемся, – сказала она мягко, по-матерински. – Пару месяцев нам еще поможешь, а там увидим. Прости, что я так резко на тебя обрушилась, сама понимаешь: заботы, учить-то детей надо.

– Да ведь я еще ничего конкретно не знаю, – улыбнулась Шарка. Но она была рада, что директор школы восприняла эту новость именно так.

Врач-гинеколог за время осмотра пациентки не произнес ни одного связного предложения, ограничиваясь в основном междометиями «гм», «ага». Когда обследование было закончено и Шарка села, вся в напряженном ожидании, на стул около его рабочего стола, врач наконец произнес:

– Поздравляю вас, мамаша.

Шарку эти слова поразили своей простотой. Потом она уже не воспринимала его многочисленные советы и рекомендации, в ушах звучало только его поздравление.

Шарка не помнила, как вышла из кабинета, как в ее руках оказалась регистрационная карта. Выйдя из приемной, она пошла по длинному коридору к выходу. Шла гордо, охваченная особым, до сих пор неизведанным чувством.

Дождя уже не было. Впрочем, даже если бы шел ливень, она все равно села бы на скамейку в парке у поликлиники. Она должна была вкусить свое счастье. Сколько у него было обликов? Еще вчера она его боялась, ночью страстно его желала, утром в нем сомневалась – а теперь не могла в него поверить. Они с Гинеком ждут ребенка!

Ей захотелось побежать к ближайшей телефонной будке и сообщить Гинеку эту величайшую новость. Такое счастье нужно переживать вдвоем, только вдвоем.

Она снова перевернула на ладони свою регистрационную карту, прочитала, что ей надо показаться этому чудесному доктору через месяц. «В это время Гинек будет уже далеко», – пришло ей в голову, и она испугалась этой мысли. Потом появилась другая мысль, спасительная: «Гинек не уедет, останется дома со мной и своим ребенком. Гинек не оставит нас одних, я в этом уверена».

Гинек очень хотел ребенка. Однажды он ей признался: «В детстве я больше всего завидовал тем ребятам, у кого есть брат или сестра. Отец часто говорил, что муж и жена без детей – как деревья, не знающие, кому отдать свои плоды. Я хочу, чтобы у меня было кому их отдавать».

Гинек не уедет! Но будет ли это хорошо?

Шарка задала себе этот вопрос несколько раз. Ответа на него она не знала. Лишить мальчика грез еще не значит потерять его, но вот отобрать их у мужчины – это наивернейший способ потерять его. Она подумала, может ли настоящий мужчина отказаться от своих сокровенных планов, забыть их, вычеркнуть из памяти, не упрекая себя позже в том, что лишился чего-то большого, неповторимого, что потерял свой шанс.

– Шарка, ты что здесь делаешь?

Она не сразу узнала Элишку Главкову, облаченную в бело-голубую одежду медсестры.

– Я… – только и сумела она произнести. Радость, которую она до сих пор сдерживала в себе, рвалась наружу. Она встала со скамейки, обняла подругу: – Я, Элишка, ужасно счастлива! У меня будет ребенок.

Она восторженно смотрела на Элишку и не понимала, почему по лицу подруги текут крупные слезы.