Текст книги "На всю жизнь"

Автор книги: Вацлав Подзимек

Соавторы: Франтишек Мандат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

15

Зазвонил телефон. Подполковник нервно оторвал взгляд от текста своего выступления на партийном собрании. Оно планировалось на вторую половину дня.

Он готовился целый вечер, теперь оставалось добавить цифры и конкретные примеры. Вопросы эффективности работы он считал важными, но делать доклад отказался.

– Выразите свою точку зрения сами, обязательно скажите, какое у нас действительное положение с эффективностью работы с точки зрения коммунистов. Я могу принять участие в подготовке доклада, но выступать в качестве докладчика не намерен. Свое мнение я выскажу в прениях, – сказал он председателю организации Марешу.

Зуммер настойчиво сигналил.

– Менгарт.

– Сойка… Ярослав, мне надо с тобой безотлагательно поговорить.

Голос замполита звучал необычно настойчиво. Подполковник порылся в бумагах, лежавших перед ним, взглянул на часы и нахмурился.

– Давай через часок, Франтишек, – предложил он.

– Нет, дело срочное.

– Ну ладно, заходи прямо сейчас.

Менгарт был удивлен. Что могло заставить его заместителя так спешить? У Сойки не было привычки пороть горячку, наоборот, командиру дивизиона иногда казалось, что он нарочно затягивает решение вопросов, излишне тщательно исследует их со всех сторон. «Неисправность в аппаратуре можно устранить иногда быстрее, иногда медленнее, но ничто не занимает так много времени, как исправление ошибок в воспитании людей», – напоминал Сойка при каждом удобном случае. Командир соглашался, что майор прав.

Сейчас Сойка выглядел озабоченным. Он перешел сразу к делу:

– Неприятность, командир.

Менгарт нахмурил лоб, будто хотел возразить, однако промолчал. В его профессии бывало немало сюрпризов.

Сойка сунул руку в карман и достал сложенный лист бумаги.

– Читай! Речь идет о капитане Ридле. Я снял копию, оригинал остался в политотделе.

Менгарт с трудом разбирал мелкий изящный почерк Сойки:

– «Уважаемые товарищи!

Я всего лишь обычная женщина и, может быть, не смогу в этом письме точно выразить то, что у меня на сердце, однако прошу постараться меня понять. У меня есть дочь, единственная. Она осталась дома, чтобы помогать нам, родителям, в старости. Она вышла замуж за вашего капитана инженера Ридла. Проворный малый, образованный. Дочь у нас тоже ученая, работает врачом. У нее в Липтовски-Микулаше отличное место, а главное – мы, родители. Мужа она себе выбрала солдата по призванию. Это трудная работа, военный не может делать то, что ему хочется, это я понимаю. Не может, например, собраться и переселиться к своей жене, чего желали бы мы с мужем.

Однако Гинек делает то, что ему хочется. Дома у него хорошая молодая жена, но он не навещает ее, она ему безразлична. Дочь мучается, а мы ничем не можем ей помочь. Никто мне не докажет, что у вашего капитана столько дел, что он может игнорировать жену и не появляться дома по полгода. Я понимаю это так, что Гинек Ридл ведет двойную жизнь. С виду он счастлив в семейной жизни, безупречен, это для карьеры, на самом же деле он живет с разными женщинами. Доказать это я не могу, но что еще можно подумать о человеке, которого не тянет к красивой молодой жене?

Случайно мы узнали, что вы посылаете Гинека в Советский Союз. Примите к сведению, что он не сообщил о своей длительной командировке за границу даже жене! Нормально ли это? И вообще правильно ли то, что вы доверяете человеку с такими данными? Неужели у вас нет более честных офицеров, чем этот негодяй?!

Извините, но я должна была вам об этом написать, Это угнетало меня так же, как и всю нашу семью.

С уважением.

Мария Градская».

Менгарт потер глаза, взглянул на своего заместителя:

– Что ты по этому поводу думаешь?

– Не так важно, что об этом думаю я, важно то, что об этом подумали наверху, – сказал Сойка. – Что касается письма, то я оценил бы его как выражение естественной озабоченности матери судьбой своей дочери.

– Только и всего? – удивился Менгарт. – Насчет Ридла ничего не хочешь добавить?

– А что тут добавлять? Мы же оба знаем его историю…

Менгарт встал, нажал кнопку селектора и, когда в репродукторе раздалось: «Дежурный слушает», приказал:

– Немедленно найдите капитана Ридла. – Не дожидаясь ответа «Есть!», он опять повернулся к майору Сойке: – Кому она адресовала это письмо?

– Прямо в министерство. Оттуда его переслали в нижестоящие инстанции. В сопроводительном письме просят разобраться в этом деле и дать ответ. По всей видимости, товарищам не нравится, что для выполнения такого ответственного задания мы предлагаем человека, у которого серьезные семейные проблемы. Напрямик они так не сказали, но уж слишком настойчиво подчеркивали, какая трудная миссия ожидает слушателей курсов. От них будет зависеть, как быстро мы освоим новую технику в наших частях, и справиться с этим могут только надежные, морально устойчивые люди…

– Если бы ты решал, Франтишек, ты рекомендовал бы Ридла или нет? – неожиданно спросил Менгарт.

Сойка снял очки, вытащил платок, протер стекла и снова надел очки. Явно тянул время.

– Если бы я решал… – произнес он наконец, но командир прервал его:

– Всегда ты начинаешь со вступления. Рекомендовал бы или не рекомендовал?

– Рекомендовал бы, – ответил майор. – Рекомендовал, потому что трудно найти такого талантливого специалиста, как Ридл, к тому же умеющего работать с людьми. Это, Ярослав, очень важно, потому что ему предстоит учить других обращению с новой техникой.

– Я очень рад, что у нас с тобой единая точка зрения, – с удовлетворением проговорил Менгарт.

Раздался стук в дверь. В кабинет вошел Гинек в рабочей одежде.

– Помогал ребятам, – объяснил он, доложив о своем приходе.

– Садитесь, товарищ капитан, – предложил Гинеку командир и молча подал ему копию письма.

Капитан стал читать, и по лицу его невозможно было определить, что он думает при этом, – на нем не отражалось ни удивления, ни раздражения. Положив лист, он спокойно сказал:

– Полностью согласен с содержанием, за исключением того, что якобы я живу двойной жизнью и являюсь негодяем.

Сойка перевел взгляд на окно. Менгарт взял письмо в руки.

– Но ведь наверху так не думают?.. Неужели меня будут оценивать на основе мнения оскорбленной тещи?

Только сейчас Гинеку пришло в голову, что его поездка в СССР оказалась под угрозой. Тот, кто лично не знал инженера, мог сделать из этой писанины далеко идущие выводы.

– Разумеется, мы не допустим того, чтобы кто-то ставил под сомнение твои служебные качества, – проговорил Сойка. – Однако не исключена проверка, которая может тянуться…

Гинек с минуту смотрел на Сойку, потом на командира. Казалось, капитан вот-вот взорвется. Но он вдруг иронически усмехнулся:

– Понимаю… Однажды я попросил у отца пять крон на кино. Было это давно. Жили мы очень скромно… И тут отец вдруг обнаружил, что у него в кошельке не хватает мелочи. Подозрение пало на меня. Когда отец нашел пропавшие монеты в кармане своего пиджака, ребята уже делились впечатлениями от фильма. Я же довольствовался прекрасным ощущением того, что я не вор…

– Преувеличиваешь, – резко перебил его Сойка.

Гинек собрался возразить, но Менгарт остановил его жестом:

– Можете идти, товарищ капитан.

Гинек неохотно поднялся:

– Я бы хотел знать, каковы мои шансы на поездку, чтобы кто-нибудь не пожаловался, что я слишком долго держу одолженную специальную литературу.

– Я сказал, что вы можете идти! – Менгарт побагровел.

– Есть, – выдавил Гинек.

Когда капитан закрыл за собой дверь, Сойка спросил:

– Что будем с ним делать, Ярослав?

Менгарт встал, обошел стол, с минуту смотрел в окно, потом повернулся к замполиту:

– Мне известно одно – здесь мы с тобой ничего не решим. Давай обмозгуем, что делать дальше, после собрания.

Сосредоточиться на прерванной работе командир так и не смог. Мысли его были заняты другим: он дотошно анализировал ситуацию, в которую попал Ридл. Подполковник ясно сознавал, что вышестоящие начальники поспешным решением могут повредить Гинеку, а это посеет в его душе обиду. Вместе с тем их тоже можно понять. Задание, которое они собирались дать Ридлу, далеко не легкое. Как их убедить, что инженер дивизиона справится со столь трудной миссией?

Менгарт раздумывал над этим все послеобеденное время. Перед ним отчетливо возникало лицо капитана. Никогда еще он не видел Ридла таким взволнованным, сдерживающим себя большим напряжением воли. Когда подошло время идти на партсобрание, Менгарт вдруг понял, что чувствует себя беспомощным и уставшим.

16

Среди первых, кто занял место в помещении, где проводились партийные и комсомольские собрания, активы и совещания командиров, был и капитан Душан Главка. Он мимоходом поздоровался с членами комитета, разговаривавшими у стола президиума, открыл толстую тетрадь в твердом переплете и углубился в чтение своих заметок.

Три недели назад Главку посетил секретарь партийной организации Мареш и сразу предложил:

– По плану партийной работы мы готовим собрание об эффективности боевой учебы, специальной и политической подготовки и о работе дивизиона в целом. Тебе есть что сказать по этому вопросу…

По тону, каким это было сказано, Душан понял, что его выступление уже запланировано. Заинтересованность комитета в его мнении обрадовала капитана, но давать согласие он не спешил. В прошлом при разных обстоятельствах он несколько раз высказывался по проблемам эффективности, особенно в процессе обучения, принимал участие и в разработке конкретных предложений. Однако внедрять новшества было нелегко. По командирской линии они с Гинеком Ридлом не раз применяли на практике передовой опыт. Однако Душану казалось, что этого явно недостаточно, ведь требуется учитывать темпы развития техники и повышения уровня знаний о современной технике.

– Хочешь посмотреть на нашу работу без розовых очков или провести собрание, потому что об эффективности сейчас повсюду говорят и пишут? – откровенно спросил Душан.

Секретарь партийной организации пододвинул стул, сел на него верхом и таким же тоном ответил:

– Ты думаешь, что в то время, когда американцы буквально нашпиговывают всю Европу своими смертоносными игрушками, мы можем делать что-то лишь для проформы?

Душан с минуту глядел куда-то мимо надпоручика, потом взглянул ему прямо в глаза.

– Следовательно, можно сказать о том, что мы порой вместо ухода за техникой красим и чистим дорожки, что не используем максимально, дорогостоящую электроаппаратуру и тому подобное?..

– А почему бы нет? – согласился Мареш. – Если окажется, что такие вещи действительно существуют, и если мы найдем выход из положения, то комитет не будет возражать против отражения этих проблем в основном докладе.

Помолчав, Душан согласился:

– Хорошо, я подготовлю материалы для комитета, но освещу проблемы так, как их вижу я…

Надпоручик поддакнул, многозначительно улыбаясь, потом встал, задумчиво склонил голову и направился к выходу. Прежде чем взяться за ручку двери, он обернулся:

– Я бы хотел, Душан, чтобы ты правильно понял… – проговорил он медленно. – Мы намерены продолжать все то хорошее, что уже сделано в дивизионе.

Некоторое время Душан рассеянно смотрел перед собой. «Значит, они, скорее всего, принимают меня за радикала», – подумал он со смешанным чувством. На мгновение ему стало жаль, что он обещал секретарю подготовить материалы для доклада. Капитан встал, сложил руки за спиной, несколько раз прошелся по комнате и остановился у сейфа. Громкого спора техников в соседней комнате он совсем не слышал. «Значит, я для них слишком радикальный! Только потому, что меня бесят затасканные и устаревшие методы, нерациональное использование времени, выделенного для учебы, некачественный уход за техникой. Думайте что хотите… В конце концов я согласился это сделать только ради того, чтобы высказать личную точку зрения, пусть и радикальную. По крайней мере станет ясно, готов ли комитет радикально решать проблемы».

Главка приступил к выполнению поручения с характерной для него последовательностью. В следующие дни он обошел все решающие участки, разговаривал с людьми и сравнивал их взгляды со своими.

Каждый вывод в сообщении для комитета он проверял дважды, а то и трижды, он не мог поступить опрометчиво. Когда Главка отдавал несколько отпечатанных на машинке страниц Марешу, он уже твердо знал, что если комитет не включит его предложения в основной доклад, то он выступит с ними в прениях.

– Спасибо тебе, – сказал Мареш, как только прочитал плоды многодневных усилий Главки.

Капитан смутился:

– Я думал… Тебе не нужно что-нибудь объяснить, дополнить?

– Почему мне? – удивленно спросил Мареш. – Мне все ясно, а вот если комитету будет что-нибудь непонятно, мы тебя пригласим.

Главка уходил от Мареша со смешанным чувством. Он был убежден, что с поставленной задачей справится, во всяком случае, он заслужил того, чтобы кто-то хотя бы упомянул об этом. А может, они просто не хотят?

Он узнал, когда состоится заседание комитета парторганизации, и в это время не отходил от телефона. И Мареша он дважды случайно встречал, но секретарь даже словом не обмолвился. Никто не пригласил Главку, не позвонил. Когда же он узнал, что с Гинеком члены комитета беседовали, его волнение еще более возросло. Поэтому к партийному собранию он подготовился особенно тщательно.

Комната заполнилась членами партии, и Мареш открыл собрание. Коммунисты одобрили повестку дня, заслушали информацию о работе комитета. В ней прозвучало и имя Главки. Его благодарили за помощь в подготовке доклада. Он невыразительно улыбнулся и заметил, как внимательно посмотрел на него заместитель командира по политчасти. Душан не знал, как это расценить. Подполковник Менгарт безучастно глядел в свой блокнот и не поднял головы даже после того, как Мареш поднялся на трибуну, несколько раз откашлялся и заговорил.

Уже после первых предложений, произнесенных оратором, помещение будто превратилось в зеленую зону спокойствия. Однако так только казалось. В действительности тишина помогала людям сосредоточиться и с неподдельным интересом следить за выступлением докладчика. Капитана Главку некоторые места доклада просто поразили, так как они в значительной степени повторяли его формулировки. Просмотрев свои заметки, Душан установил, что все, о чем он собирался говорить, уже сказано Марешем. Душан спрятал авторучку и удовлетворенно выпрямился. Только сейчас он заметил, что справа от него сидит внимательно слушающий докладчика поручик Майерчик, а не капитан Ридл, как обычно. Душан с удовольствием толкнул бы Гинека локтем, заметил бы, мол, мои конструктивные мысли в докладе, но тот, скорее всего, прибежал в последнюю минуту и сел где-нибудь возле двери.

Объявили перерыв.

Еще несколько секунд никто не двигался с места, потом помещение сразу наполнилось шумом. Большинство офицеров и прапорщиков устремились в коридор. Переходя от одной группы дискутирующих к другой, Душан искал Гинека. Он увидел его рядом с командиром и майором Сойкой. В этот треугольник он вступить не решился и наблюдал на расстоянии, как Гинек что-то объясняет, размахивая при этом руками. Надо было быть слепым, чтобы не заметить, что Менгарт и Сойка не прерывают инженера дивизиона, а только согласно кивают. «Опять он на коне», – подумал Главка. Его стала разбирать досада, когда курильщики начали понемногу расходиться и исчезать в зале, а возможность поговорить с Гинеком так и не представилась.

Выступления в прениях открыл командир батареи Блажен. Всегда говорливый и довольно остроумный, он сейчас почему-то сильно волновался. Главке даже стало за него неудобно. Блажек говорил в общих чертах и сбивчиво. Душан даже перестал слушать его. Он вдруг представил себя одиноко стоящим в коридоре. Менгарт, Сойка и даже Гинек не пригласили его принять участие в разговоре, хотя он стоял там совершенно один.

Блажек кончил говорить и с облегчением сел. Его сменил на трибуне один из техников, выполнявший функции офицера наведения.

– Признаю, в докладе подмечено точно, что нас можно кое в чем упрекнуть, – начал он самокритично. – Но только ли наша здесь ошибка? Не являются ли также решающими вопросы качества учебы, управления и организации?

Зал зашумел, выступление техника затронуло аудиторию. Только Душан бессмысленно и отрешенно рисовал в своей тетради каракули. Его вернуло к действительности лишь замечание Сойки, адресованное командиру: «Хорошо нас пропесочивает…» Душан рассеянно посмотрел на стол президиума. Заместитель командира по политической части делал в блокноте многочисленные пометки, а лицо Менгарта напоминало спящий вулкан – внутри клокочущий, а на поверхности таинственно погруженный в самого себя. Камень и застывшая лава, противостоящие любому внешнему воздействию, кусок льда, который никогда не растает. Сосулька.

Главка даже сам не понял, как поднял руку. Она взлетела самовольно, неожиданно, возмущенно, едва техник договорил. Подождав, пока зал затихнет, и взглянув на удивленного Мареша, Душан неуверенно произнес:

– Может быть, кому-нибудь покажется, что я отхожу от темы, но я так не думаю… – Он замолчал, будто не знал, о чем говорить дальше. В наступившей тишине его молчание действовало на собравшихся вдвойне. Главка чувствовал, как к лицу приливает горячая кровь. – Полагаю, что непосредственное влияние на эффективность нашей работы имеет и продвижение по службе отдельных офицеров.

Он снова замолчал, однако на этот раз присутствующие расценили паузу как сделанную специально для привлечения внимания.

– Я уверен в том, – заговорил он уже быстро, – что не всегда мы умеем вовремя и точно определить, какие возможности скрываются в человеке и есть ли у них предел.

Теперь он уже говорил спокойно, выделяя только важные места. Даже уставившиеся на него темные кругляшки глаз Менгарта не смущали Главку. Он называл фамилии офицеров дивизиона, которые, по его мнению, заслуживали большего, нежели их официальное положение в дивизионе, не стеснялся он и упоминать тех, кто недостаточно работал над собой.

– Надо, чтобы перед каждым стояла ясная перспектива, цель, которой он может достичь, если будет стремиться к этому и сделает все, на что способен. Это было бы тоже в интересах повышения эффективности нашей работы, – закончил Душан свое выступление.

Коммунисты отнеслись к его выступлению по-разному. Одни согласно кивали, лица других не выказывали ни одобрения, ни возражения, третьи открыто протестовали. Однако одно было ясно – выступление начальника группы по эксплуатации открыло путь для откровенных высказываний и по другим проблемам. От внимания Душана не ушло, что Сойка доволен ходом собрания. Менгарт продолжал хмуриться. Он попросил слова, и выступление его было лаконичным. Командир с холодной иронией заявил, что будет учитывать только конкретные предложения по повышению эффективности работы дивизиона, а не общие рассуждения, и, не удержавшись, бросил:

– Впрочем, я не исследовал все так подробно, как товарищ Главка.

Несмотря на реплику командира, Душан уходил с собрания довольный. Ему показалось, что он оставил в зале камень, который до сих пор носил в себе, что избавился от большой тяжести. Идя к выходу, он вдруг осознал, что улыбается. Когда за ним раздались быстрые шаги, он удивленно обернулся.

– Я понял тебя, ух как я хорошо тебя понял… Можешь передать Марике, что письмо я получил и что всех вас благодарю, – прошипел ему в лицо Гинек Ридл.

17

Пронзительный неожиданный звук сирены разорвал тишину. У Гинека учащенно забилось сердце. Он мгновенно очутился в кабинете офицера наведения, и командный пункт тут же превратился в раскаленный ад.

Кто-то по непонятным причинам все время кричит на него: «Приготовиться к бою!.. Цель уничтожить!.. Вести поиск… Азимут, дальность, высота…» Он автоматически склоняется над зеленым экраном. Где-то над головой шумят вентиляторы. Но пользы от них нет. У него уже давно мокрая рубашка.

Решают секунды, они означают – быть или не быть. Гинек знает об этом. Проклятая жара!

Жара, холод, день или ночь – противник не выбирает. Либо ты готов его встретить, либо тебя нет в живых. Сейчас, в этот момент. А через несколько секунд будет уже поздно. Тут разыгрываются людские драмы, исчисляемые в секундах, здесь действует железная логика войны против всяких войн. В людских драмах на карту поставлены счастье и горе, мечты и разочарование, любовь и расставание, жизнь и смерть.

Определить цель, распознать ее, несмотря на активные и пассивные помехи, уточнить, отдать приказ операторам.

Стрелки часов бегут, их тиканье молотком бьет в висках.

Не потерять цель, ракеты наводить как можно точнее, поразить цель, прежде чем противник осуществит свое намерение!

На экране сближаются две отметки.

Откуда-то из темного угла Гинеку ухмыляется лицо Душана. Там же и Менгарт: губы плотно сжаты, ледяные глаза выражают упрек.

Гинек рывком приподнялся. С минуту он удивленно озирался по сторонам, соображая, где находится, почему на нем мокрая от пота пижама. Темнота, никакого экрана, ни Главки, ни Менгарта. Он не руководит наведением ракеты на командном пункте, а сидит в постели, и рядом спокойно дышит Шарка.

Гинек снова устало опустился на подушку. Сон исчез. Да он и не жаждал увидеть продолжение терзающих душу видений. Не хватало, чтобы к дневной нервотрепке прибавились еще ночные кошмары.

Ужаснее всего изматывало молчание. Командир молчал, майор Сойка молчал, товарищи по службе тоже молчали, хотя известие о каком-то проколе инженера дивизиона разлетелось со скоростью ракеты и о нем наверняка судачили по углам. Время, заполненное повседневными заботами, бежало быстро, а в Гинеке все кипело. Он догадывался, что за стеной молчания разыгрывается тихая битва. Только слепой мог не заметить, что Менгарт и Сойка несколько раз ездили в штаб дивизии. Его они не приглашали. Нет ничего горше, чем не иметь возможности защищаться.

Он потянулся за будильником. Вставать еще рано. Но Гинек все равно осторожно отодвинул Шаркину руку и вылез из-под одеяла. Нащупывая босыми ступнями тапочки, он посмотрел на Шаркино лицо. Оно напоминало лицо матери, готовой проснуться при первом крике ребенка и поспешить ему на помощь.

Гинек пошлепал на кухню.

– Который час? – раздалось ему вслед.

Он удивленно оглянулся:

– Полшестого.

– Ты сегодня раньше идешь на работу? – спросила Шарка, не открывая глаз.

– Что-то не спится.

– Тогда иди ко мне, – предложила она. – Я тоже всю ночь ворочаюсь.

Гинек выпил воды из чайника и вернулся в комнату.

– Какие-нибудь неприятности? – Она положила голову ему на плечо.

– Не знаю, как тебе сказать… – Он прижал ее к себе. – Может так случиться, что я ни на какие курсы не поеду, – сказал он расстроенно. – Главка позаботился о том, чтобы теща раззвонила по всему министерству, что я негодяй.

Он стал рассказывать ей, что произошло за последнее время, упомянул о выступлении Душана на собрании и с напускным равнодушием добавил:

– Ну и пропади оно все пропадом! Две недели назад я и понятия не имел об этой возможности, но жизнь вовсе не казалась мне неинтересной. Особенно с тобой! – Он поцеловал ее.

Шарка почувствовала, что он разочарован.

– Ты думаешь, пошлют Душана?

– Скорее всего, – ответил он и усмехнулся. – Он ведь это заслужил.

Комната постепенно наполнялась серым светом, утро было хмурым. Отчетливо слышалось тиканье будильника. Это был единственный звук, который они слышали. Гинек заглушил его:

– Больше всего меня злит, что мне не дали слова. Но я возьму его сам… Должен взять, нет, не из-за Душана, а ради самого себя. Пусть мне скажут, почему я потерял доверие! – возмущался он.

Она нежно его обняла, засыпала поцелуями. Но сделала это так, чтобы он не почувствовал, что она радуется. Ее хорошее настроение он расценил как попытку развеять его мрачные мысли.

На улице начался противный осенний дождь. Тучи почти касались вершин холмов, и если бы они не избавлялись от многих тонн воды, то, наверное, опустились бы на землю.

– Спрячься под моим зонтом, – предложила Гинеку Шарка и внимательно на него посмотрела. Она ожидала, что Гинек, как всегда, откажется, но он продолжал идти молча и безучастно, никак не реагируя на ее слова.

Гинек не любил ходить под зонтом. У него был свой, складной, полученный по какому-то случаю от Марики. Его Гинек никогда не использовал, и сейчас, подумав о нем, он вспомнил о Марике. Это принесло беспокойство: как далеко продвинулось дело о разводе? Ярда Фрич призывал его к терпению. «Разводов тьма. Мы у нас пропускаем до пяти пар ежедневно и все равно не успеваем», – сказал он.

На прощание Шарка горячо поцеловала его, и ему показалось, что даже в такую мерзкую погоду она выглядит радостной и веселой. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом. Может быть, будет лучше, если он никуда не поедет. Его ожидало так много приятного – свадьба, новая квартира… неожиданно очень захотелось ребенка. В тридцать лет об этом уже пора подумать всерьез…

Природа, казалось, решила проверить людей. За Бореком, на лугах, она показала Гинеку, на что способна. Ветер и дождь усилились. Гинек затянул под подбородком ремешок фуражки, чтобы ее не унесло.

Звук мотора автомобиля он услышал в последнюю минуту. Военнослужащие в Бореке чтили неписаный закон – подбирать по дороге сослуживцев, идущих пешком. Не остановиться в такое ненастье было бы просто преступно. Светло-зеленая «шкода» обогнала его и затормозила. Гинек не мог вспомнить, чья же это машина.

Обрадованный, он подбежал к ней, открыл дверцу и заглянул внутрь. За рулем сидел Душан Главка.

Гинек заколебался.

– Полезай, не укушу. Все равно я с тобой хочу поговорить, – проговорил Душан и осторожно тронул с места. – Сейчас надо не спеша, новый мотор требует деликатного отношения, – будто извиняясь, сказал он. В его словах скользнула гордость собственника. – Сначала полегоньку, а вот когда наезжу тысячи две, я с него все возьму.

– Работать полегоньку, чтобы потом все взять, в этом ты мастер, – не удержался Гинек.

– Ты думаешь? – спокойно проронил Душан.

Гинек следил за «дворниками», они казались ему отвратительными щупальцами. Душан продолжал:

– Если в будущем тебе захочется сорвать на ком-то злость, то не обижай невиновных. Если то, о чем сейчас говорят, правда и твоя теща действительно написала в министерство, то я прошу прощения. Не за себя, за свою жену.

Их взгляды встретились, Душан остановился у обочины. Сидя за рулем едущей машины, он не мог сказать то, что собирался выложить Гинеку. Он вдохнул побольше воздуха и подробно рассказал Гинеку обо всем, что произошло у Градских.

– Я совершенно непричастен к этому. Элишка получила свое, – закончил он.

Гинек глядел на потоки воды, стекавшие по лобовому стеклу машины, и смущенно молчал. И только когда они остановились на стоянке у главного входа, он поблагодарил за оказанную любезность. Пока Душан закрывал двери машины, он успел пройти несколько шагов. Он хорошо слышал за спиной твердую поступь друга, но не обернулся, не нашел в себе сил подождать его.

Коридор Гинек почти пробежал, только бы побыстрее добраться до своей комнаты. Наконец он оказался за дверью, стряхнул воду с фуражки и плаща, повесил их на вешалку. Ощущение того, что в спину ему глядят колючие глаза Душана, не проходило. Он передернул плечами от холода.

Гинек сварил кофе. Приятный горячий напиток немного согрел его. Полистав газету «Обрана лиду», Гинек не смог сосредоточиться на содержании. Отложил газету, несколько минут смотрел невидящими глазами в окно, потом потянулся за прищепкой с надписью: «Не забудь!» и просмотрел находящиеся там бумаги. Ему предстояло позвонить в инженерный отдел, подготовить сообщение для секретаря парторганизации о ходе сезонных работ, проверить, отремонтировали ли техники неисправный тягач… и купить в гарнизонном магазине буханку хлеба, потому что к вечеру в продуктовой лавке его уже, как правило, не бывает.

Гинек стал думать, за что взяться в первую очередь, какая из предстоящих задач самая важная, и вдруг все они показались ему ничтожными. У него не было настроения ни идти в мастерские, ни допечатывать на машинке сообщение, ни звонить начальству.

И все же привычным движением он пододвинул к себе аппарат, снял трубку. С минуту еще раздумывал, потом решительно набрал номер.

– Главка, – послышался в трубке четкий голос.

У Гинека словно перехватило горло. Он несколько раз откашлялся.

– Я хочу… Я хотел спросить, – неуверенно проговорил он, – на обед пойдем как обычно?

В трубке лишь тихо потрескивало. Бесконечно долго, как показалось Гинеку. В действительности же Душан ответил почти сразу.

– Как обычно, – сказал он.