Текст книги "На всю жизнь"

Автор книги: Вацлав Подзимек

Соавторы: Франтишек Мандат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

В. Подзимек, Ф. Мандат
На всю жизнь
ПОВЕСТИ

Вацлав Подзимек
На всю жизнь
Повесть

Мне казалось, что все это происходит не наяву. Просто не верилось ушам и глазам. Когда я был назначен заместителем командира мотострелкового батальона по политической части, я с любопытством подумал, кто же будет моим первым командиром – канцелярский сухарь или человек, с которым можно найти общий язык? И как он примет меня, новичка?

И вот теперь я стоял рядом со своим новым командиром и ощущал себя главным участником церемонии официального представления. Я – это поручик Петр Шебек, выпускник заочного офицерского военного училища, после завершения учебы в течение года командовавший мотострелковым взводом, а затем два года бывший секретарем полкового комитета Социалистического союза молодежи.

Порой я как бы невзначай поглядывал на своего командира, но он держался так, словно видел меня впервые. Это усиливало мою нервозность. «Индра, – хотелось мне крикнуть, – это ведь я, Петр!»

Официальное представление закончилось. Командир полка предложил нам, сесть и разрешил курить. Я некурящий, чем не хвастаюсь, но и не жалуюсь. Просто не научился курить. Командир батальона предложил мне сигарету, и я решил выкурить ее, если даже мой желудок вывернется наизнанку. Давая мне прикурить, он заговорщицки подмигнул. Только после этого я успокоился. Да, это был Индра Буреш, мой друг детства, с которым я жил на одной улице и несколько раз ссорился из-за Власты Похиловой, самой красивой девчонки нашего района, решившей, не знаю почему, один месяц отдавать предпочтение ему, другой – мне. Это бы еще можно было как-то перенести. Тяжелее бывало, когда она выражала свою симпатию сразу обоим. В этом случае я не знал, на кого больше злиться, – то ли на Власту, то ли на своего соперника. Позже мы с Индрой встречались редко. То, что моим командиром станет не совсем незнакомый мне человек, меня очень обрадовало.

От воспоминаний детства меня оторвал заместитель командира полка по политической части майор Чернох. И не столько голосом, сколько внимательным взглядом. Он заверил меня, что я могу в любое время обращаться к нему, он всегда готов помочь мне и надеется, что наша совместная работа будет успешной.

Я ответил, что тоже уверен в этом, и пристально посмотрел на Индру. Мне хотелось, чтобы и Индра сказал что-нибудь подобное. Но он промолчал и, таким образом, не оправдал моих ожиданий.

Командир полка перечислил проблемы, на которые в настоящее время следовало обратить внимание в первую очередь, упомянул также некоторые недостатки в партполитработе в батальоне. При этом он так пристально смотрел на меня, что мне показалось, будто я лично виноват в этих недостатках.

– Индра, ты не представляешь, как я рад, – сказал я своему командиру, как только мы остались одни.

– Я тоже, – едва выдавил он из себя и прибавил шагу. Сердечности в его словах не чувствовалось. – Я боялся, как бы ты не ляпнул что-нибудь, – повернулся он ко мне, когда за нами закрылась дверь его не очень респектабельного кабинета. – Если бы они узнали, что мы знакомы с пеленок, то могли бы нас разлучить. А мне этого не хочется.

Последние его слова были для меня целебным бальзамом. Но истинное джентльменство Индры проявилось в том, что он не выплеснул на меня сразу все проблемы батальона, а сначала поинтересовался, как дела у моей жены Лиды, хотелось ли ей ехать сюда, как чувствуют себя мои дети, потому что, когда он виделся с Лидой в последний раз, она готовилась стать матерью.

Я ответил, что видел он ее очень давно, – нашим двойняшкам Пете и Павлику уже исполнилось по четыре года. Здесь Лида будет учительницей, места в детском саду для мальчиков обещаны.

Я поинтересовался, женился ли Индра или все еще изучает этот вопрос. Но узнать об этом я не успел, потому что в кабинет вошел офицер лет тридцати, которого Индра представил как надпоручика Ванечека, начальника штаба батальона.

Мы обменялись рукопожатием, причем Ванечек сказал, что в последнее время он исполнял обязанности замполита батальона, а потому, когда позволит время, нам надо будет встретиться, чтобы он ввел меня в курс дела.

Затем Индра выразил мнение, что в первую очередь мне следует посмотреть свою квартиру. Надо проверить, хорошо ли закрываются окна, на месте ли дверные ручки, не текут ли краны.

– Вам следовало бы зайти в школу и узнать, все ли в порядке с работой для жены, надо заглянуть и в детский сад, – добавил начальник штаба.

Индра посчитал, это разумным.

Через два часа я мог с удовольствием констатировать, что квартира напоминает клетку, вернее, клеть, потому что бывает и поменьше. С не меньшим удовлетворением я воспринял слова директора школы, что они с нетерпением ждут Лиду, и что если бы она вышла на работу завтра, то все равно было бы поздно. В детском саду после долгих поисков в списках все-таки нашли моих наследников. Теперь уже у моей семьи не было препятствий для переезда в Милетин.

* * *

Когда вечером я сообщил Индре это радостное известие, он с удовлетворением заявил, что такое событие надо бы как следует отметить. Он знает местечко, где неплохо готовят, да и находится оно не так уж далеко – двадцать минут быстрым шагом, и игра стоит свеч. Индра записал нас обоих в книгу выхода из гарнизона, потом объяснил, как найти мою временную комнату в общежитии, и сказал, что встречаемся через полчаса. Я скромно спросил, не стоит ли пригласить и начальника штаба.

– Все равно он не смог бы, – заметил Индра.

Я поинтересовался причинами, но у Индры не было ни малейшего желания объяснять.

– Это длинная история и довольно неприятная. Если он сочтет необходимым, то расскажет сам. Так будет лучше, – закончил Индра, и мне ничего не оставалось, как только принять это к сведению.

В кабинете Индру задержали неотложные дела завтрашнего дня, поэтому мы вышли значительно позже, чем намечалось. Через пятнадцать минут быстрой ходьбы мы действительно остановились под светящимися неоновыми буквами, которые сообщали, что перед нами кафе, точнее – афе, потому что буква К не горела.

Войдя, мы попытались всучить пожилой гардеробщице свои фуражки. Она сделала отрицательный жест, а когда увидела, что мы на него не реагируем, повернулась к нам спиной. Это меня возмутило. Меня, но ни в коей мере не Индру. Он подошел к дверям зала и остановился. Я неуверенно последовал за ним. В полутьме зала раздавалось постукивание приборов о тарелки, звон фужеров, глухие удары пивных кружек. Я почувствовал не только голод, но и желание чего-нибудь выпить. Одновременно возникло опасение, что не удастся сделать ни того ни другого. Почти за десятком столов, установленных в этом зале, не было ни единого свободного места.

– Черт побери, не повезло, – произнес Индра. – А ведь здесь никогда не подводили.

– Граждане, вы же сами видите, что все занято, – неприветливо произнес официант и протиснулся между нами.

– Да нет же, – ответил Индра, и лицо его прояснилось.

Официант бросил на него взгляд, по которому можно было заключить, что он знает, о чем говорит.

– Через минуту у нас будет свободный столик, – добил официанта Индра. – Можете убедиться.

Официант и я посмотрели в направлении, куда показывал Индра, и увидели, как из-за одного столика встали два солдата, торопливо допили пиво и не менее торопливо расплатились. Старший официант отсчитал им сдачу и, как только солдаты исчезли, направился к нам.

– Прошу вас, граждане, – пригласил он нас.

Дождавшись, когда старший официант очистит пепельницу, положит перед каждым из нас меню и удалится, я спросил Индру:

– Эти солдаты заняли для нас место?

– Можно и так сказать, – ответил Индра.

– Так заняли или нет? – проявил я нетерпение.

Индра решил удовлетворить мое любопытство:

– Кафе находится за пределами гарнизона. У этих солдат не было увольнительных, поэтому, увидев нас, они сразу же удрали.

– А ты знаешь их? – поинтересовался я.

– Они не из нашего батальона, – ответил командир.

– Но все равно ты должен был… – попытался я намекнуть.

– Пожалуй, я закажу вот это дьявольское блюдо… – Индра решил сменить тему разговора.

За столом, где сидели мужчины в модных костюмах, послышались взрывы смеха.

Я заметил, что среди них тоже сидит солдат. Но и он нас уже заметил. Он, поднял руку, и мне сразу же все стало ясно: он зовет старшего официанта, чтобы незаметно исчезнуть. Но вскоре мне пришлось убедиться в своей ошибке. Эта рука благосклонно помахала нам. Индра так же благосклонно ответил на приветствие.

– Гоштялек, – произнес он с гордостью.

Следуя его примеру, я невольно помахал солдату.

Гоштялек, Гоштялек… Я напряг свою память, опасаясь показать свое невежество и не узнать выдающегося человека. Я перебрал в памяти имена нескольких молодых художников, актеров, музыкантов, которых знал, но ни один из них не был Гоштялеком.

Внезапно меня осенило.

– Футболист! – сказал я уверенно.

– И какой, дружище! – воскликнул Индра. – Из пражской «Дуклы» его попросили за нарушение спортивного режима, то же самое произошло и в других военных клубах. Таким образом он попал к нам. За год, что он у нас, мы с его помощью выиграли областное первенство.

– А как ведет себя здесь? – спросил я.

– Замечательно. Каждое воскресенье, как минимум, два гола.

– Я хотел спросить, что он собой представляет как солдат? – уточнил я.

– Послушай, Петр… – Индра приготовился дать ему характеристику. – Хороших солдат полно, а Гоштялек во всем батальоне, да что в батальоне – в полку и, наверное, во всей дивизии только один! С тех пор как он стал у нас играть, на матчи собирается около тысячи зрителей. И это только ради него.

– Значит, он имеет преимущества за счет других солдат, – сказал я.

– Ребята его поддерживают всегда, когда надо.

– Но не все, – не хотелось мне сдаваться.

– Не все, – допустил Индра. – Но для всех хорошим не будешь. Конечно, иногда с ним возникают проблемы. Но посмотри только, как эти стариканы угощают его. Перед спортивными менеджерами у нас закрываются двери, потому что Гоштялек здесь как сыр в масле катается.

– Но ты же все-таки не спортивный менеджер, а командир Гоштялека, – заметил я.

– Знаю, что ты хочешь сказать… По-твоему, я должен встать, проверить у Гоштялека увольнительную, которой у него наверняка нет, и отправить его в казарму. А тех стариканов отчитать, чтобы не приучали молодежь к алкоголю. Но этого ты от меня не дождешься, – с вызовом ответил Индра.

– Тогда я сам пойду проверю увольнительную у этого футболиста, – решил я и встал.

– Жаль, а я как раз хотел выпить с тобой за нашу совместную работу, – сказал Индра и поднял рюмку.

Я немного заколебался, потом сел. Поднял рюмку, и мы выпили.

«Дьявольское блюдо» было удивительно вкусным, руландское вино – хорошо охлаждено. Но что-то мешало мне распробовать их как следует.

Мы все съели и выпили, а потом долго спорили, потому что я не хотел, чтобы Индра платил за меня. В этот вечер в отношении меня он вторично использовал свое право единоначалия. Или впервые? Так или иначе, но, конечно, не в последний раз.

Сразу же на следующий день он предоставил мне возможность убедиться в том, что с ним не будет просто. Мы пришли на стрельбище, где одна из наших рот в это время готовилась к стрельбам из автомата. Индра стал тщательно проверять подготовку. Если ему что-либо не нравилось, он энергично требовал переделать.

Я стоял рядом с ним, и мне было приятно сознавать, что я буду работать с таким требовательным командиром. Следует заметить, что своим внешним видом Индра мог украсить любой телевизионный сериал о молодом командире. Высокий, черноволосый, с локонами волос на лбу, делающими его еще более привлекательным. Одним словом, молодец.

Я тоже молодец, но порядком ниже. Точнее, на четверть головы. И локонов у меня нет. Волосы на затылке начинают редеть. Но, кроме Лиды, этого пока еще никто не знает.

В конце концов Индра решил, что все в порядке, и отдал приказ начать стрельбы.

– Порядок, как обычно, – добавил он.

Я не знал, что означает «порядок, как обычно». Он это понял и поэтому сказал:

– Начинаю я, за мной заместитель командира батальона по политической части, затем командиры и политработники рот, за ними командиры взводов и так далее.

* * *

Нет, я не отношусь к таким офицерам, которые отлично выполняют свои функциональные обязанности, а отстреляться на «удовлетворительно» считают поводом для торжества. Стрельба всегда относилась к одной из сильных сторон моей военной подготовки, но мне долгое время не приходилось стрелять, а черт, как известно, не дремлет…

Индра уверенно отстрелялся на «отлично», подошла моя очередь. Я чувствовал, как все присутствующие сосредоточили свое внимание на мне, что, разумеется, спокойствия мне не придавало.

Мои результаты были только хорошими. Присутствующие покивали, давая понять, что от меня едва ли можно было ожидать большего, но для политработника это совсем неплохо. Просто нормально. Я был сердит на себя и на них. Свои результаты я не считал нормальными; Индра, кажется, тоже. Но видом он этого не показал.

Теперь я мог убедиться, что стрельбище для Индры – это место, где он больше всего чувствует себя в своей стихии. Он обходил позиции и все время подзывал к себе командиров, чтобы обратить их внимание на неправильное положение тела солдат при стрельбе, а если в процессе стрельб образовывалась заминка и приходилось ждать, он был способен даже разозлиться. Особенно он не переносил, когда попусту тратилось учебное время.

Рота отстрелялась только на «хорошо», и Индра был не в духе.

Уходя со стрельбища, я спросил его:

– Для чего ты заставил меня стрелять?

Он вопросительно посмотрел в мою сторону.

– Вариант был не из лучших, – сказал я. – Ты же не знал, как я стреляю. Такие ловушки нам не стоило бы делать друг другу. Перед всеми я мог здорово провалиться.

– Передо мной ты и так провалился. Запомни, командир и политработник, которые не могут отстреляться на «отлично», даже если их разбудят среди ночи, в моих глазах не стоят и понюшки табаку. Но ты сможешь. Следующий раз. Это сразу видно. Особенно, если пару раз зайдешь в стрелковый кружок. И следующий раз покажешь мне план партийно-политического обеспечения стрельб, составленный политработником роты. С твоей помощью, конечно.

– Есть, – ответил я, потому что мне было ясно, что он говорит это без иронии. А про себя я отметил, что все то, о чем он говорил, было правильным.

* * *

Где-то я слышал, что лучше два раза пережить пожар, чем один раз переезд. Но к нам это не относилось, потому что у нас было не так уж много вещей. Должен признаться, что мы с радостью уходили из-под крылышка Лидиных родителей. Но вовсе не потому, что во взаимоотношениях наших семей доходило до неприятных сцен или на Лидину мать действовали нелепые анекдоты о тещах. Мы жили в согласии и взаимном уважении. Этому также способствовало и то, что весь период нашей супружеской жизни мне приходилось ездить домой издалека, да и не очень часто. То, что теперь мы станем настоящей семьей и будем видеться каждый день, а забота о настоящем и будущем будет только в наших руках, согревало наши души. При этом во внимание не принималось, что дом Лидиных родителей вовсе не был сказочным замком, что мы часто спотыкались не только об игрушки, разбросанные детьми по всем углам, но и друг о друга.

Вопреки всем расчетам грузчики приехали только после обеда, и у меня возникли сомнения, успеем ли мы все перевезти до наступления темноты. Вполне вероятно, что мы и в самом деле не успели бы, если бы не появился незнакомый, по виду лет за пятьдесят подполковник. Он подошел сразу после приезда грузчиков и сказал, что его зовут дедушка Томашек, что, если мы не возражаем, он может нам помочь. Ему доставит удовольствие немного размять косточки.

«Томашек, Томашек…» – начал я рыться в памяти… За последнее время мне пришлось услышать довольно много новых имен и должностей. Когда же мне удалось вспомнить его должность, я решительно заявил, что не могу допустить, чтобы председатель партийного комитета части занимался перетаскиванием мебели, которая вот-вот развалится.

Однако подполковник не придал моим словам никакого значения. Сняв гимнастерку, он начал переносить вещи. Благодаря его инициативе наш переезд проходил в быстром темпе.

Разумеется, не обошлось без материальных потерь. Петя ухитрился разбить круглое зеркало, составлявшее гордость нашей спальни, приобретенной на ссуду молодоженов, а Павлик, оставшись без присмотра, сел на шестирожковую люстру – подарок Лидиных родителей, которому надлежало стать главным украшением гостиной. Что касается зеркала, то сохранялась надежда, что оно еще сможет соответствовать своему предназначению. В случае с люстрой такой надежды не было.

Когда все вещи оказались на своих местах, а я не успел еще даже подумать, что худшее уже позади, подполковник Томашек пожелал нам как следует устроиться и ушел. Мне пришлось его догонять на лестнице, чтобы поблагодарить за помощь.

Я подписал грузчикам квитанции, сделав вид, что не замечаю их довольных мин за полученные от меня две сотни крон сверх установленной оплаты. Потом вместе с Лидой мы с трудом попытались угомонить своих ребят, чувствовавших себя в этом бедламе как рыбы в воде.

* * *

С тех пор как я попросил Лидиной руки, утекло почти пять лет. Тогда я всего лишь год проучился в офицерском училище. Когда я объяснил причину своего визита, Лидиным родителям пришлось проявить большую выдержку, чтобы не показать, что они относят мою просьбу к категории не совсем удачных анекдотов. В связи с тем, что выражение моего лица было непередаваемо серьезным, Лидиному отцу не оставалось ничего иного, как предложить вернуться к этому разговору через год. Это, естественно, не означало, что родители были настроены против меня. Просто после окончания военного училища об этом все-таки было бы легче говорить.

– Год или два пробегут, как вода в реке, – сказал Лидии отец.

Я скромно пролепетал, что речь идет не об одном или двух годах, а самое большее о двух или трех месяцах. Пока не будут заметны внешние изменения.

До мужчин такое доходит не сразу, и мой будущий тесть не оказался исключением. Женщины, наоборот, в этом отношении чересчур внимательны. Лидина мать, услышав мои слова, повернувшись к дочери, сердито произнесла:

– Вот к чему привели наши беседы! Я специально купила книгу о воспитании чувств. А результат? Дочка уже беременна!

Только тогда до моего будущего тестя дошло, что же произошло. Однако он заявил, что никакой трагедии не случилось. Мы могли бы, по его мнению, и сейчас пожениться, а пока я буду учиться, они сами как-нибудь справятся. Лида возьмет академический отпуск, а он подберет для меня место на фабрике.

– Мне нужно вам сообщить еще одну вещь, – попытался я взять разговор в свои руки.

– Ну, говори, – благосклонно разрешил мой будущий тесть. – Пусть между нами не будет тайн.

– То, что я учусь в офицерском училище, означает, что я буду военнослужащим, – заявил я.

Лидина мать заплакала.

– Вы будете жить далеко от нас, уедете в какую-нибудь Тмутаракань, а я и вас, и внука буду видеть только раз в году.

Я объяснил ей, что так скоро мы переехать не сможем, потому что, даже окончив училище, я сразу не смогу получить квартиру, а следовательно, у них будет возможность позаниматься с внуком…

Я признался Лидиным родителям, что хотел бы стать политработником. На эту мысль меня натолкнул еще на первом году службы в армии политработник нашей роты, по образованию инженер-экономист. Такой незаметный парень в очках, ничем не выделявшийся. На полосе препятствий из него душа вон выходила, с техникой у него тоже были проблемы, а когда он вел собрание союза молодежи, то не мог добиться, чтобы его не перебивали и выступали по существу вопроса. Но самым интересным во всем этом было то, что мы всегда приходили к разумному решению и у нас никогда не создавалось впечатления, что кто-то нас в чем-то поучает или насильно заставляет что-либо сделать.

Мы организовали ротные соревнования по настольному теннису и по мини-футболу, буквально на пустом месте в роте возник музыкальный кружок. Политработнику пришлось здорово потрудиться, прежде чем он сумел найти музыкальные инструменты. Ребята так увлеклись музыкой, что готовы были каждый вечер ублажать нас концертами, чего, разумеется, мы им не разрешили. Одного раза в неделю было вполне достаточно.

Но не это было главным. К незаметному вчерашнему студенту в очках ребята стали обращаться за советами по самым сокровенным вопросам – когда парня бросала девушка, когда отец уходил от матери к девушке на двадцать лет моложе его или к разведенной женщине, когда кто-то не мог решить, чем ему заняться после армии. Откровенно говоря, я очень сомневался, что он знал, какой дать совет, не говоря уже о том, чтобы помочь. Однако он всегда умел терпеливо выслушать человека, посочувствовать ему. И люди были ему за это очень благодарны.

Политзанятия с ним проходили в форме дружеской беседы. Говорили о том, что происходило в мире и на родине, и какое это имеет значение для нас, военнослужащих, и о тех, кто плохо выполняет свои обязанности, хотя не должен так поступать. Однажды представители вышестоящего политоргана провели в роте контрольную проверку по пройденной тематике. Они были удивлены тем, как много мы знаем, а мы, в свою очередь, тем, что столько знаем.

Через несколько месяцев рота как-то незаметно превратилась в прочный коллектив. Трудно было объяснить, как могло случиться, что в ротных соревнованиях по настольному теннису сражались и даже не были в числе отстающих и те, кто в жизни никогда не держал в руках ракетку. Непонятно было и то, как наша музыкальная группа, которую совсем недавно невозможно было слушать, на окружном смотре заняла второе место. Утверждать, что все это явилось заслугой этого политработника – его звали Ржегорж, – было бы преувеличением и, конечно, несправедливо по отношению к командиру роты. Но то, что в этом была его немалая заслуга, признавал каждый.

Когда подпоручик Ржегорж увольнялся в запас, чтобы занять место заместителя директора коммунального хозяйства в одном из городков, ребята купили ему в подарок курительную трубку. Она не представляла собой ничего особенного, я у него видел значительно лучше, но этот подарок доставил ему большую радость…

– На своем месте я хотел бы стать хорошим политработником, – завершил я свою мысль. – Таким, который не бросает слов на ветер, которого уважают люди, работа которого видна.

– Ну скажите, родители, – произнесла Лида, когда я кончил излагать свое кредо, – разве Петр не прелесть? Почти так же думала и я, когда решила стать учительницей. – При этих словах ее глаза засияли.

У меня еще не было возможности сообщить уважаемому читателю, что у Лиды прекрасные глаза. И не только глаза. Она вообще красивая девушка. Стройная, со светлыми волосами. И очки ей к лицу.

Остается еще добавить, что, когда у нас вместо одного наследника появились сразу двое, у Лиды и ее матери возникло столько забот, что моя жена была вынуждена приостановить учебу не на год, а на период в два раза больший, так что только после моего прихода в батальон и переезда на новую квартиру она получила возможность учиться дальше. С необычайной решительностью и самоотдачей, о чем далее еще пойдет речь.

* * *

Рано утром, направляясь в свой кабинет, я задумался и чуть было не столкнулся с поручиком Логницким, командиром первой роты, и его заместителем по политической части, выпускником института четаржем Петрачеком. Всегда, когда мне приходилось видеть их вместе, я с трудом сдерживал улыбку. Логницкий со своими ста семьюдесятью пятью сантиметрами вовсе не выглядел карликом, но рядом с двухметровым Петрачеком, новоиспеченным горным инженером и приличным баскетболистом, почти совсем терялся.

– Товарищ поручик, разрешите обратиться! – выпалил Логницкий.

Открыв кабинет, я предложил им сесть.

– Наверное, мне придется подать рапорт о переводе в другую часть, – сообщил мне Логницкий, едва коснувшись стула.

– Снова? – спросил я. От Индры мне было известно, что Логницкий, когда ему начинает казаться, что кто-то мешает в развитии его способностей, всегда прибегает к такому приему.

– Или Гоштялек, или я! – решительно заявил поручик.

Я заметил, что Петрачек согласно кивает, и у меня появилось предчувствие, что с этой парой наверняка будут проблемы. Я попросил Логиицкого рассказать, в чем дело.

– Ведет себя дерзко, делает, что хочет, и больше времени проводит в санчасти, чем на занятиях, – объяснил он.

– И ты не можешь найти выход? – умышленно изобразил я удивление.

– А что я могу сделать? – ответил Логницкий.

– Нажми на него чуть-чуть с занятиями, чтобы он почувствовал, как другим приходится, – посоветовал я ему. – А я как-нибудь приду посмотрю, как он ведет себя на политзанятиях, – добавил я, взглянув на Петрачека, и с удовлетворением заметил, что они растерялись. Оба сразу.

– И вы говорите это… – попытался задать вопрос Логницкий.

– … совершенно серьезно, – не дал я ему закончить.

– А если… – Они еще не успели избавиться от растерянности.

– Скажешь, что так посоветовал я. Не бойся, я от своих слов не откажусь.

Когда они собирались уже выйти, чтобы незамедлительно реализовать мои советы, я спросил Логницкого:

– А что говорит устав о прическе? – Конечно, это он знал точно.

– Вы думаете, что я смогу? – неуверенно спросил он.

– Да уж постарайся, – ответил я спокойно, сознавая, что мне предстоит плыть против течения. – А ты особенно в это дело не лезь. Товарищ поручик сам разберется, – добавил я, повернувшись к Петрачеку.

Подождав несколько минут после их ухода, я набрал номер телефона поручика Логницкого.

– Я не хочу больше видеть твоего замполита в той форме, в которой он был сегодня у меня. На это вам даю сорок восемь часов. Говорю «вам», но это не значит, что я с тобой перешел на «вы». Я имею в виду тебя и старшину. Как можно человека с высшим образованием, к тому же интеллигента, одеть в такую форму? Он же выглядит как нищий на паперти.

– Я вчера весь день занимался этим, и безрезультатно, – с обидой ответил Логницкий.

– Не хочешь же ты сказать, что в наших вооруженных силах не предусмотрено, что некоторые военнослужащие могут вырасти до двух метров?! – начал я сердиться.

– Предусмотрено, я в этом не сомневаюсь. Но никому и в голову не пришло, что такой длинный военнослужащий будет проходить службу именно в нашем гарнизоне. Поэтому форма сверхбольших размеров, выписанная по моему запросу, пока еще где-то путешествует.

– Если я не ошибаюсь, парни с высшим образованием служат только один год. Было бы желательно получить форму до истечения этого срока.

– Значит, нужно будет поднять шум, – сказал Логницкий.

– Хорошо, подними шум, но только соблюдая правила воинской вежливости, – добавил я на всякий случай.

Затем меня захватил круговорот обычного дня политработника мотострелкового батальона.

День выдался напряженный, и домой я вернулся позднее, чем обычно. Петя и Павлик уже спали. Ребята стали хорошими крепышами, так что детские кроватки им были уже тесны. Они спали с выражением детской невинности на лицах, и я с обидой и жалостью осознал, что лучше всего знаю, какие они во сне.

Лида что-то исправляла в тетрадях и казалась неприступной. Через минуту она негромко вздохнула и красной ручкой стала делать исправления в тексте. И чем больше становилось красных пометок, тем яснее на ее лице можно было увидеть выражение упорства.

Я знал, что во время этого занятия Лиду не стоит беспокоить, а потому лишь слегка поцеловал ее в волосы. На мгновение суровое выражение исчезло с ее лица, но только на мгновение. Я направился на кухню и стал исследовать холодильник. Там я нашел сосиски.

– Выражаются, как писатели, ошибок, что грибов в лесу! – внезапно нарушила тишину Лида. Это означало, что на сегодня она свою работу закончила. – Свари на мою долю сосиску, с обеда у меня во рту ни крошки не было. – Внезапно она оказалась около меня. – Ну-ка дай я сама разогрею! – Этим она выразила недоверие к моим кулинарным способностям.

Мы принялись за поздний ужин, и я уже собирался изложить сегодняшнее происшествие, касающееся футболиста Гоштялека. Но Лида не дала мне этой возможности.

– Я сегодня пригласила в школу родителей Моники Урбанковой, – сообщила она без всякого вступления. – Это был фокус!

– Моника Урбанкова… – попытался я вспомнить. – Самая умная девочка в твоем классе, да? – Я постарался показать, что меня действительно заинтересовал рассказ жены.

– Да, она. Я заметила, что у нее нет дневника. Причем в нем были одни благодарности. Когда я каждое утро спрашивала ее, принесла ли она дневник, она отвечала, что забыла. Я вызвала ее родителей. Пришла мать. Отец, как директор ресторана второго разряда, разумеется, стоит выше таких мелочей… И знаешь, что они сделали с этим дневником? Дома во время одного из празднеств они облили его красным вином, а Моника отказалась в таком виде нести дневник в школу. Родители несколько дней искали химика, чтобы привести дневник в первоначальный вид. Химик заявил, что они могут не волноваться – дневник будет как новый. В качестве залога он сразу взял бутылку коньяка. Но то ли день был невезучий, то ли химик на самом деле не был специалистом… Во всяком случае, в результате его вмешательства от дневника осталась только одна половина, и то чрезвычайно неразборчивая.

– И что же ты сделала? – поинтересовался я.

– Немного поговорила с матерью по душам.

– Некоторые родители не заботятся о своих детях, а нам приходится это исправлять. Тебе – в школе, а мне – в армии, – заявил я.

– Заведующая детским садом сегодня мне тоже сказала, что некоторые родители не заботятся о своих детях… Говорит, что наши дети в садике дерутся, употребляют нехорошие слова, и она подозревает, что это они разбили окно. И еще она спросила, почему их из садика всегда забираю я. Она была бы рада познакомиться и с папой. Наверное, она сомневается, есть ли вообще у меня муж.

– В субботу я поговорю с детьми по душам, а на следующей неделе сам заберу их из садика, – решительно заявил я в ответ.

– Да тебе все равно что-нибудь помешает, – вздохнула Лида и слегка прижалась ко мне. Действительно слегка, чтобы я не истолковал это как-нибудь по-другому. Было уже поздно, а утром нам обоим предстояло рано вставать.

* * *

Надпоручик Ванечек пришел ко мне с делами замполита, как только определил, что я уже чуть-чуть осмотрелся. Главным вопросом было состояние политзанятий личного состава и прапорщиков. Надпоручик рассказал мне об организации групп политзанятий, охарактеризовал некоторых руководителей, остановился на отдельных темах, изучение которых представляло для воинов наибольшие трудности, а также дал мне ряд полезных советов.