Текст книги "На всю жизнь"

Автор книги: Вацлав Подзимек

Соавторы: Франтишек Мандат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

8

К Астроному Гинек повел Шарку через Смотровую площадку. Они могли пойти по асфальтированной дороге и за Бореком свернуть на лесную тропинку, так было короче, но к Смотровой площадке их тянули воспоминания. Прошлой осенью они впервые там поцеловались.

Они забрались на холм и остановились у скамеек. Он положил на одну из них сумку, сел сам. Шарка глядела на долину.

Борек как будто чем-то подкупил лето, чтобы оно не уходило. И оно щедро раздавало ему разноцветные ковры цветников в садах; дома широко открытыми окнами вдыхали его пьянящие запахи, под дамбой пруда блестели на солнце бронзовые тела мальчишек, которых мало волновали крики родителей, зовущих домой.

И Шарка была тоже частью этой прекрасной летней картины. Ее легкое светло-голубое платье сливалось с цветом полуденного неба, а коса напоминала сноп зрелой пшеницы.

Гинек украдкой следил за ней. Шарка выглядела спокойной и уравновешенной. Заметив на ее лице во время встречи перед школой признаки обеспокоенности, он испугался. Гинек не верил в предрассудки, но говорят же, что неприятности ходят всегда по три. Две он уже получил.

В Словакию Гинек съездил напрасно, ничего не решил, только потратил два дня. Теперь он понимал, что допустил ошибку, не потребовав развода еще в то время, когда переселился к Шарке. Ведь он должен был тогда предположить, что Марика не будет торопиться с разводом. В здание юридической консультации при районном суде Липтовски-Микулаша он вошел весьма решительно. В коридоре с множеством дверей постучал в ту, которая была к нему ближе всех… Стол почти закрывал сидевшего за ним маленького человечка.

– Юридический консультант Маркович, – представился человечек, и его ладошка утонула в руке Гинека. – Чем могу служить?

– Я хочу подать заявление с просьбой о разводе. – Гинек нервно откашлялся. Неожиданно ему показалось неудобным рассказывать совершенно постороннему человеку о своих личных делах. Маркович это заметил.

– Для того чтобы суд развел вас, вы должны доказать, что ваш брак не оправдал надежд, которые возлагало на него наше общество. Понимаете? – подбодрил он Гинека.

Гинек вспомнил, как об этих самых надеждах общества говорил им работник Национального комитета на свадебном обряде. Тихим, глухим голосом, так, что собравшиеся едва его слышали, он говорил о взаимной вежливости, о назначении семьи и воспитании детей. Что же из всего этого было свойственно им? Наверное, только вежливость. Создавать по-настоящему семью Марика не желала до полного выяснения, где они будут жить. Надежды их развеялись так же, как растворилась в приглушенной мелодии органной музыки невыразительная речь работника Национального комитета.

– Я познакомился со своей женой пять лет назад, – заговорил Гинек. – В то время я учился в высшем военном училище в Липтовски-Микулаше.

– Понимаю. – Адвокат жестом показал, что извиняется за то, что перебил его. – Она отказывается ехать к месту вашей службы, – добавил он уверенным голосом.

– Все, конечно, сложнее, но в принципе так, – согласился Гинек и удивленно взглянул на адвоката. – Откуда вам об этом известно?

Маркович положил на стол блокнот и задумчиво закивал.

– Во-первых, вы не первый, кто обращается ко мне с подобным делом. А во-вторых, я уже имел честь разговаривать здесь с вашей женой.

– Вот как? – с нескрываемым удивлением воскликнул Гинек.

– Не сердитесь, пан инженер. Вы ведь инженер, не так ли? – уточнил он. – Извините за то, что фамилия вашей жены не запечатлелась в моей памяти. Разводов, знаете ли, все больше и больше… Пани Ридлова обращалась ко мне с такой же просьбой примерно полгода назад.

– Но в таком случае я бы получил повестку… – растерянно возразил Гинек.

– Нет, пан инженер. До этого дело не дошло… Хорошо помню, что мы тогда подготовили все документы… однако на следующий день ваша жена раздумала подавать на развод.

«Что означала эта комедия, Марина? Ведь наш брак распался, мы строили его на песке, и наша ошибка в том, что мы не поняли этого раньше. Собственно, и времени не было понять это. Виделись мы, если это удавалось, по субботам и воскресеньям у твоих родителей, где ты принадлежала не только мне, но и им. Окруженные заботой твоей матери и отца, ослепленные любовью, мы многое просмотрели. А потом мне зачитали приказ о направлении на службу в Борек. Ты заканчивала учебу, виделись мы все реже и реже. С нами остались только мечты, как мы заживем, когда ты закончить институт и мы наконец будем вместе. Говорили-то мы одно и то же, а вот думали о разном. Первыми это поняли твои родители. Они почувствовали себя в опасности – дочь, с которой они связывали свою будущую жизнь, отдалялась от них. Когда вам вручали дипломы, я узнал, что ты приняла предложение остаться там же, в местном детском оздоровительном центре. Брак, построенный на песке, постепенно разваливался. А у нас с тобой не нашлось достаточно сил, чтобы воспротивиться этому…»

Доктор Маркович встал и подошел к своему рабочему столу.

– Разумеется, это ваше дело, пан инженер, – продолжал он. – Думайте что хотите, но, насколько мне стало известно из вашего дела, ваша жена, по всей видимости, вас очень любит.

Гинек не нашел в себе силы просить адвоката представлять его на бракоразводном процессе и вышел из комнаты, даже не оглянувшись. Он сел на первый же скорый, хотя знал, что возвращения в Липтовски-Микулаш ему не избежать.

Сначала он думал пересесть в Пршерове на поезд, идущий в Брно, и заехать к отцу, но потом изменил план. Он отыскал в бумажнике пражский адрес юриста Ярослава Фрича. Друг детства, он каждый раз при встрече у них в Йемнице сердечно приглашал его в гости в Прагу вместе с женой. Какой парадокс: Гинек приедет к нему без жены, но едет к нему именно из-за нее.

Проблуждав длительное время по Южному городу [1]1
  Район Праги. – Прим. пер.


[Закрыть], Гинек все-таки нашел огромный блочной дом. На дверной табличке значилось: «Юрист Ярослав Фрич и инженер Дана Фричова». Он нажал на кнопку звонка. Дверь не открылась. Тогда он позвонил соседям. Те беспомощно пожали плечами: «Да, конечно, они живут здесь. Она блондинка спортивного типа, он высокий, кудрявый. Мы встречаемся иногда, но…» Короче, о Фричах он ничего не узнал.

Всю вторую половину дня Гинек бродил по Праге, надеясь встретить Ярослава после работы. Открыть душу другу – это не то, что исповедоваться какому-то незнакомому адвокату. Он прождал до ночи. Последний скорый на Пльзень он не мог пропустить. По пути из Пльзеня в Борек его сморила усталость, и только на конечной станции его разбудил проводник. Назад Гинек вынужден был добираться пешком. Шарка была уже в школе. Страшно уставший за эти дни, Гинек проспал до обеда.

– Ты был у отца? – спросила его Шарка.

Он отрицательно покачал головой и встал со скамейки.

– Мы навестим его вместе. Очень скоро, – заверил он ее.

Они пошли вдоль леса.

– Шарка, ты уже, надеюсь, поняла, что я всего лишь обычный брачный аферист? – неожиданно спросил Гинек.

Она звонко рассмеялась:

– Давным-давно!

Гинек, к ее удивлению, остался серьезным.

– Обещаю тебе, что мы вот-вот поженимся, а сам не развожусь с первой женой, полгода живу у тебя и в то же время не отказываюсь от кровати в общежитии. Не кажется ли это тебе по меньшей мере странным?

Шарка сложила губы бантиком и нахмурилась – как всегда, когда на серьезный вопрос собиралась ответить иронически.

– Я не шучу. На этот раз действительно не шучу, – настойчиво повторил он.

– А что же ты хочешь от меня услышать? – спросила она с ехидцей. – Может быть, такое: «Ах, какой ты молодец, пан Мошенник, что признался, а теперь собирай свои манатки и проваливай»? Парень, что с тобой происходит? Откуда такие мысли, сумасшедший? – Шарка чмокнула его в щеку и обогнала на несколько шагов.

– Знаешь, у меня как-то все вдруг посыпалось из рук, – признался он.

– Не изменяй себе, братец! – предупреждающе подняла она палец вверх. – Ты ведь сам всегда меня учил, если даже весь мир делает тебе гадости, то все равно надо отвечать ему смехом. Судорожно, через силу, но все равно смеяться.

Она прижалась к нему.

– Знаешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы по-настоящему осознать этот твой девиз?! А ты вдруг собираешься менять свои принципы. Опомнись, братец!

Она была права, Гинек слишком драматизировал неудавшуюся поездку. Он напишет Фричу, и они встретятся в Йемнице, куда он с Шаркой поедет к отцу. Однако тягостное состояние не проходило. Он собирался поговорить с Шаркой о предложении Менгарта, но не знал, что завтра скажет командиру. Встреча с Марикой не прибавила ему решительности. Ему предлагали интересную работу и блестящие перспективы. Какой молодой мужчина не мечтает о подобном?! Но у каждой монеты есть две стороны: правильно ли будет начинать с Шаркой так, как он кончил с Марикой?

Им оставалось пройти всего несколько шагов до загородного ресторана под названием «Фазаний заповедник». Его здание неожиданно вынырнуло перед ними из сумрака вместе с просекой, на которой стояло. У Гинека мелькнула мысль, не сделал ли он ошибку, пригласив Шарку именно сюда. «Фазаний заповедник» был идеальным местом для влюбленных, а не для людей, стремящихся принять серьезное решение. Они с Шаркой праздновали здесь дни рождения (с Шаркиного его отозвали по тревоге), вместе радовались здесь успешному завершению первой в ее учительской жизни инспекции, здесь же обмывали капитанские звездочки Гинека. За что им пить теперь?

Они прошли террасой. В углу группа туристов пела под гитару.

В зале, где находился бар, за столиком сидели несколько человек, видимо рабочих, и какая-то семья, очевидно туристы, случайно оказавшиеся здесь. Все они искали взглядом старшего официанта Калита. Тот выскочил с подносом, уставленным тарелками. Заметив Гинека с Шаркой, он по-чаплиновски затормозил между столами, забалансировал с подносом и весело бросил:

– А я уж думал, что вы на своем корабле уплыли куда-нибудь за тридевять земель! – Он утиным шагом доковылял до их стола. – Подождите минутку, только наполню им фужеры и сразу же провожу вас на веранду.

Гинек и Шарка наблюдали, как официант ловко лавировал среди столиков ресторана. Гинек улыбнулся. Кто из них знал, что за своеобразной мужиковатой внешностью Астронома скрывается чувствительная и даже нежная натура? С Калишем Гинек сблизился случайно. Как-то летом в воскресенье он зашел сюда пообедать. Народу было полным-полно, и старший официант буквально парился в собственном соку. Он был просто не в силах принять все заказы. Самых нетерпеливых крикунов Калиш просто игнорировал. Гинек понял это и потому избрал противоположную тактику. Он не кричал, не напоминал о себе, не злился. Прошло некоторое время, прежде чем Калиш его заметил и спросил, чего он желает. Однако Гинек заверил его с серьезным выражением лица, что не спешит: «Вас и так на части разрывают, все кричат. Ничего, я подожду». Калиш внимательно посмотрел на него и быстро пошел на кухню. Через секунду он вернулся с толстой книгой и положил ее на стол со словами: «Тогда почитайте пока». И снова заметался по ресторану, как птица в клетке. К удивлению Гинека, принесенная книга оказалась учебником астрономии. Позже он узнал, что звезды – страсть Калита. Он мог рассказывать о них с упоением по нескольку часов подряд и сразу выделил Гинека как очень внимательного, восприимчивого слушателя. «Ты не похож на других. Совершенно не похож», – разоткровенничался он, когда они впервые вместе смотрели с веранды на ночное небо.

– Идите наверх, – сказал Астроном, кладя в ладонь Гинека ключ от веранды. – Значит, питье как обычно… Есть будете?

– С добавкой, я зверски голодна, – ответила Шарка. – Как всегда, мы полностью полагаемся на твой вкус.

Калиш даже покраснел от гордости, будто ему вручили медаль.

– Из-за тебя, Шарка, я сейчас такие маневры на кухне устрою. Провалиться мне на этом месте, если я не выжму из повара что-нибудь необыкновенное!

Приятно было сидеть на веранде в плетеных креслах. Принесенные Калишем свечи и красное вино создавали атмосферу уюта. Снизу до них долетали туристские песни, громкий смех, а они молчали.

Первым заговорил Гинек:

– Когда я был маленьким, то вбил себе в голову, что буду летчиком. – Он отодвинул фужер. – Однажды я смастерил из трех дощечек самолет, прибил его к палке и представлял, будто я кружу над Йемнице, а ребята внизу кричат: «Гинек, ведь это Гинек Ридл!» – Он улыбнулся. – Я просто помешался тогда на авиации. Помню, в восьмом классе сбежал со школьного концерта и пошел в районный военный комиссариат с просьбой направить меня учиться на летчика. Мне сказали, чтобы я как следует учился в школе, что будущих нилотов выбирают из тех, у кого лучше оценки. Это была катастрофа, ведь я имел четверку по пению, да и ту мне ставили из милости, чтобы не портить ведомость. И хотя я не понимал, для чего пилоту нужно пение, я поставил себе цель получать по этому предмету одни пятерки. Я даже изучил нотную грамоту и напевал осточертевшие мне оперные арии.

– Так вот почему ты так силен в классической музыке! – воскликнула Шарка.

– Мне еще не было пятнадцати лет, – продолжал Гинек, – когда я написал заявление в военное училище. Отец надеялся, что из меня получится хороший инженер по сельхозтехнике, а может, и председатель их колхоза, как он называл местный сельскохозяйственный кооператив. А я ему – бух! «Хочу стать военным!»

Гинек смотрел прямо перед собой, погруженный в воспоминания.

– Он отказался подписать мое заявление. Я стоял на своем. А потом… убежал из дому. Вот так. Бродил по улочкам и размышлял, как лучше наказать отца – броситься под поезд или с моста в реку. Моя бродяжная жизнь продолжалась недолго. Дрожащего от холода, меня подняли со скамейки милиционеры неподалеку от военного комиссариата. О чем разговаривал с отцом подполковник, который пришел к нам на следующий день, я не знаю до сих пор. Сам я в это время в бешенстве колол во дворе дрова. Они были такие же неподатливые, как и отец. И тем более меня удивило, когда офицер вышел из дому и сказал мне: «Жди вызова на медкомиссию». Счастье мое было настолько велико, что я готов был расколоть на дрова все деревья в округе. Но отец продолжал хмуриться…

Двери распахнулись, и на веранде появился Калиш. Лицо его сияло. Он нес тарелки. Приблизившись, точно причаливающий к пристани парусник, он объявил:

– Антрекот из оптовой торговли, рис из Индокитая, грибочки из собственных запасов! Приятного аппетита! Через часок я вежливо выпровожу тех внизу и присяду к вам. Если, конечно, не помешаю.

– Конечно, не помешаешь, – заверил его Гинек. – Сегодня мы должны поговорить со звездами, – добавил он значительно.

Они занялись едой, и Гинек продолжил свой рассказ:

– В военном госпитале меня основательно обследовали – и снова ожидание. Трудно передать волнение, с каким я каждый день смотрел на приближавшегося к дому почтальона Барту. Строгое уведомление о явке в военный комиссариат было для меня самым прекрасным и ценным кусочком бумаги, который я когда-либо держал в руках.

Гинек отпил вина и грустно усмехнулся.

– Но этот вызов оказался не чем иным, как извещением о конце моей летной карьеры. Я узнал, что никогда не буду летать на военном самолете. И знаешь из-за чего? Врачам не понравились мои зубы. На том мои грезы и закончились… Когда острота разочарования немного прошла, – продолжал он, – я осознал, что совершенно не знаю, что буду делать дальше. Я просто никогда не допускал мысли о том, что не буду летать. В письме, присланном из военного комиссариата, указывалось, что я могу выбрать любое другое военное училище. Я мог стать связистом, специалистом по автоделу, мне предлагали учебу и в военной гимназии. Тысячи возможностей проявить себя открывала гражданская жизнь, но все это казалось мне таким незначительным, приземленным. В пятнадцать лет каждому из нас хотелось достичь чего-то особенного.

Гинеку казалось, что все это было вчера. Он замолчал на минуту, вспомнив, каким печальным было лицо отца, когда Гинек сообщил ему о своем новом – неожиданном и окончательном – решении: «Не удалось стать летчиком, так буду ракетчиком!» Теперь его воображение занимали пусковые установки, центры управления, он представлял, как дрожит земля под стартующей ракетой, как по его приказу высвобождается скрытая в ней сила, способная оторвать такую махину от земли и послать ее вверх. Он, инженер Гинек Ридл, разрешает старт и наводит ракету на курс. Детские мечты не знают границ… Но иногда они сбываются.

– И что тебе ответил отец? – спросила Шарка.

– В сущности, ничего и тем не менее очень много. Он посоветовал мне не летать в облаках, а оставаться на земле. Сильно он меня тогда обидел, явно давая понять, что через несколько месяцев я все равно вернусь домой и буду этому рад. Я тогда твердо ответил, что такого никогда не будет, и с фанатическим упорством стал готовиться к приемным экзаменам. Ну а позднее я нашел в почтовом ящике письмо с сообщением, что я зачислен в училище.

Гинек вспомнил, сколько раз с того времени ему приходилось, стиснув зубы, преодолевать различные препятствия, чтобы не осуществилось пророчество отца. Путь к получению квалификации электротехника по низкочастотному оборудованию и первые самостоятельные шаги в качестве техника кабины и офицера наведения были трудными и жесткими, как бетонный плац перед казармой. Пройдя курс обучения в среднетехническом училище и получив диплом, он через несколько лет снова принялся за учебу, теперь уже в высшем училище, хотя ему и казалось, что каждый новый шаг в образовании дается с огромным трудом.

С таким же, как острое слово или шутка, помогавшие ему в тяжелые минуты. Он добился своего. Превратил в явь свой сон. А что дальше? Гинек в задумчивости молчал.

– Стало быть, ты хочешь ехать в Советский Союз, – протянула к нему руку Шарка с обезоруживающей естественностью.

Удивленный ее осведомленностью, он вместо ответа поцеловал ее в ладонь.

Снизу до них долетел голос Калиша, выпроваживавшего гостей. Время было позднее. Гинек не сводил взгляда с Шарки.

– Не заказать ли нам еще бутылочку вина? – спросил он и, не ожидая согласия Шарки, поднялся и вышел с веранды. «Интересно, как Шарка узнала об этом?» – мелькнуло у него в голове, когда он спускался по крутой и слабо освещенной лестнице.

Пока Гинек отсутствовал, Шарка размышляла о его исповеди. Представила себе смышленого и упрямого парнишку с немыслимой – она знала это по фотографии – прической, которого отец застал ночью читающим при свете фонарика биографии известных летчиков, но не выбил из него ремнем ни единой слезы. Через несколько минут размышлений Шарка уже видела его мужчиной, но все таким же мечтателем. И хотя Шарка ничего не понимала в профессии Гинека, не знала даже существа его работы, она чувствовала, что сокровенные желания и мечты, обуревавшие его в детстве, остались в нем и по сей день. Очевидно, он и теперь добивался их осуществления с таким упорством, с каким в юношескую пору сделал свой первый жизненно важный шаг.

Лишить мужчину его мечты означает наверняка потерять его. Но Шарка не хотела терять Гинека…

Они стояли у перил веранды, куда не доходил свет, и целовались. Целовались долго и жадно, как будто уже сегодняшняя ночь должна их разлучить. Они даже не заметили Астронома – Калиша, который с треногой и небольшим телескопом в одной руке и окуляром в другой вышел на веранду. Увидев их, он в растерянности опустил руки, тренога царапнула пол. Он понял, что оказался здесь лишним, и быстро повернул к выходу.

– Не сердись на нас, Астроном! – крикнул Гинек.

– За что мне на вас сердиться? – ответил Калиш с обиженным видом.

– Я, собственно, пришел проститься с тобой, вот так… – стал объяснять Гинек. Он поднял руки вверх и нарисовал ими над головой большой воображаемый круг. Такой, что его трудно было охватить взглядом. – В моей работе, как со звездами, тоже всегда находишь что-то новое, всегда тебя ждет какой-нибудь сюрприз…

Калиш внимательно слушал, но, судя по выражению его лица, мало что понимал.

– Он уезжает от меня, Астроном, на полгода уезжает от меня в такую даль, – подошла к Калишу Шарка и положила голову ему на плечо. – А я так люблю этого изменника, что не могу запретить ему уехать…

Теперь в растерянности оказался Калиш. Он неловко погладил Шарку по плечу, окинул взглядом Гинека и пробормотал что-то невразумительное.

– Мы кое-что привезли тебе, – вспомнил вдруг Гинек. Он сунул руку в сумку и вытащил оттуда большую книгу и бутылку водки. – «Образования на Луне и Марсе», – перевел он русский заголовок на корешке книги. – Ну а это настоящая, сибирская; скоро зима, так вот это тебе, чтобы ты не простудился при наблюдении за звездами! – Он дружески хлопнул Астронома по спине.

– Зимой мы вместе разопьем ее, – пробормотал удивленный происходящим Калиш.

– Не раньше, чем в следующем году, если она у тебя, конечно, сохранится, – сказал Гинек.

– Мы ее сами выпьем, Астроном. Не оставим ему ни глотка! – Шарка строптиво выставила вперед подбородок. В ее словах прозвучала такая решимость, что мужчины рассмеялись. Затем все сели за стол, и Гинек с Шаркой наперебой стали выкладывать Калишу свои впечатления об отпуске.

Обитель романтиков встретила влюбленных поздно ночью. Воздух в ней был густо напоен летними запахами, проникавшими сюда через открытое окно. Они не стали закрывать его, хотя знали, что через час-другой утренняя прохлада проникнет в комнату.

Шарка прижалась к Гинеку. Он обнял ее, и губы их слились в поцелуе, как тогда, на теплоходе, когда разволновавшееся море раскачивало его. Они вот так же обнимались, а за круглым иллюминатором небо над горизонтом полыхало зарницами беззвучных молний.

Сейчас у нее захватывало дух от блаженства, и так же, как в тот раз, она желала, чтобы этой ночи не было конца. «У меня будет достаточно времени на сон в следующем месяце», – подумала она, и ей стало грустно от этой мысли, даже голова закружилась. Шарка вынуждена была встать и немного пройтись по комнате. Через минуту ей стало лучше, и она снова легла.