Текст книги "На всю жизнь"

Автор книги: Вацлав Подзимек

Соавторы: Франтишек Мандат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Взгляд, которым встретил меня Индра, не предвещал ничего хорошего. Индра быстро ходил по кабинету и нервно курил.

– Я этого Моутелика разорву на части, – бросил он на ходу.

Я спросил, что случилось.

– Вчера вечером работники милиции задержали рядового Потучека в Шпиндлеровом Млине. Он подрался на танцах из-за того, что кто-то заглянул его даме в декольте. Когда стали выяснять, кто он таков, то узнали, что этот здоровенный юноша, собственно, должен быть одет в военную форму, а не в джинсы и короткую кожаную куртку.

– Как же он попал в Шпиндлер? – поинтересовался я.

– У родителей его девушки там дача. Девушка проводила вместе с ним на даче последнюю неделю своего отпуска. Как говорится, была не была, а такую возможность он упустить не мог. Через несколько минут поеду забирать его. Да здравствуют горы Крконоше! А мне это сейчас очень некстати. Сегодня мы как раз условились встретиться вечером с Иреной.

– Так я поеду вместо тебя.

– Почему ты?

– За недостатки в воспитательной работе, кстати, отвечаю прежде всего я.

– За это очень тебе благодарен, – растроганно произнес Индра, – но это нереально. Командир полка приказал ехать лично мне, чтобы я понял, что мои недостатки в работе с командирами рот всегда обернутся против меня.

– Индра, – решился я попросить, – у Моутелика и так уже голова кругом идет. Не ругай его особенно сильно.

– Потучек уже шестой день в самовольной отлучке, а я должен его командиру роты ставить бутылку?

– Не ругать особенно сильно, Индра, – вот о чем я прошу.

Моим предложением, нереальным, но высказанным от чистого сердца, поехать за Потучеком вместо него Индра был настолько растроган, что уже не смог сделать какое-либо еще замечание.

* * *

Прошло несколько дней. Я сидел на совещании у подполковника Томашека, разбиравшего с секретарями партийных организаций некоторые организационные вопросы, когда в комнату заседаний ворвался запыхавшийся Индра и попросил разрешения освободить меня.

– Мы заканчиваем через полчаса, нельзя ли подождать? – осведомился Томашек.

– Это очень важное и срочное дело! – ответил Индра.

Томашек не стал ничего выяснять и повернулся ко мне:

– Ну что ты сидишь? Не слышал, что ли, командира? Срочное дело. То, что пропустишь, мы с тобой разберем отдельно.

– Опять ЧП, да? – спросил я Индру по пути к расположению батальона.

– Если бы я не убежал, то было бы ЧП, – ответил Индра. – Ну, Петр, такого кадра я в жизни не видел.

– Какого кадра? – наивно переспросил я.

Он посмотрел на меня так, словно я с луны свалился.

– Сразу же накинулась на меня. Напориста, надо тебе сказать. С ней нельзя говорить без свидетелей.

На мой вопрос, почему она выбрала именно наш батальон, он ответил, что речь идет о девушке, из-за которой Потучек уехал в самовольную отлучку в Крконоше.

На дальнейшую информацию у Индры не хватило времени, потому что мы уже подошли к кабинету Индры. И тут я столкнулся носом к носу с этим «кадром». Мне пришлось сознаться, что Индра ничуть не преувеличивал.

– Кодейшова, – представилась девушка и с грациозностью подняла руку до уровня моего подбородка. Наверное, для поцелуя, но это дошло до меня, когда я уже пару раз потряс эту руку и отпустил.

– Я вижу, что вы пригласили товарища, и довольно симпатичного. Ничего против не имею. Втроем тоже бывает неплохо, – добавила она, взглянув как бы случайно на меня. – Простите, я не расслышала ваше имя.

Я назвал свое имя, и на ее лице появилось выражение, какое, вероятно, бывает у девушек с «автостопом», которые останавливают на дорогах автомашины. Я повернулся к Индре и заметил, что его взгляд устремлен вниз.

Я взглянул туда же, и то, что я там увидел, заставило меня перевести дыхание. У нее одна нога была переброшена через другую так откровенно, что это не могло не вывести из себя даже подполковника Томашека, человека, обладающего самыми высокими моральными качествами и уже приближающегося к пенсионному возрасту.

Я оторвал взгляд от этого зрелища одновременно с Индрой, почувствовав себя как нашкодивший малый ребенок.

– Панове, я бы чего-нибудь выпила! – воскликнула она, не скрывая удовлетворения от своего успеха.

– Видите ли, девушка, – заикаясь проговорил Индра, все еще находясь под впечатлением, – у нас, в общем… для подобных случаев мы… не располагаем.

– Пани, – поправила его Кодейшова. – Я разведена. Уже полгода.

– … не располагаем. – Индра все еще никак не мог прийти в себя.

– Ну, хотя бы кофе, – произнесла пани пренебрежительно.

Признаться, что мы не располагаем и кофе, Индра не нашел сил.

– Разумеется, – ответил он, и мне стало весьма любопытно, как он решит этот вопрос. Я испугался, что он может решить это так – пойдет искать кофе, потом будет его варить, а меня оставит с пани Кодейшовой одного. Но нет, так далеко зайти событиям Индра не позволил. Подойдя к телефону, он набрал номер и сказал:

– Прошу вас, не могли бы вы зайти ко мне на минутку?

По тому, что он обращался к абоненту на «вы», я понял, что комбат говорил с надпоручиком Ванечеком.

Тут же раздался стук в дверь. Индра не пустил Ванечека в кабинет, но, что я также высоко оценил, не оставил меня и одного с пани Кодейшовой. С Ванечеком Индра говорил шепотом в дверях. Я услышал, что он извиняется перед ним за такую просьбу, но это очень важно и он позднее все ему объяснит.

Не прошло и нескольких минут, как Ванечек поставил перед нами чашечки с кофе, поклонился даме и с достоинством вышел. Его улыбка выдавала, что наше положение его чрезвычайно забавляет.

– Интересный мужчина, – заметила Кодейшова. – Правда, не мой тип, но привлекательный. Это ваш секретарь?

– Да, секретарь, – ответил Индра в интересах сокращения времени беседы.

Перед тем как прикоснуться к кофе, Кодейшова что-то поискала в сумке необычайных размеров, сделанной из кожи высшего качества, вытащила пачку сигарет «Кент» и предложила нам. Индре потребовалось довольно много усилий, чтобы отказаться; мне, как некурящему, значительно меньше. Тогда она сама закурила, проглотила кофе и проговорила:

– Ну а теперь мы могли бы перейти к делу, панове. Я, рада, что имею дело с молодыми людьми, и не сомневаюсь, что вы сможете понять меня. Я знаю, в армии на эти вещи смотрят жестче. У одного моего старого знакомого были неприятности даже из-за опоздания на один час. Но его начальники были уже в летах. Только взгляните, ребята, и вы, конечно, поймете, что провести такую солнечную неделю в горах – это же нектар для здоровья и вообще… И он все-таки не мог оставить меня одну. Позволить, чтобы мне было грустно, или оставить меня на растерзание неизвестно кому. Он вам за все отплатит. Сейчас он отдохнул, находится в хорошем настроении, будет вам полезен. Вы же не хотите ему навредить? – При этих словах Кодейшова взяла Индру за руку.

Индра не знал, что делать. Отдернуть руку он не спешил, чтобы не показаться трусом, да и, видимо, все же ему было приятно.

– Отвечать ему все равно придется, – произнес я решительным тоном. Меня Кодейшова пока за руку не держала.

Она поняла, что и меня следует расположить к себе.

– А как ваше имя? – спросила она меня и посвободнее уселась на стуле, тем самым увеличив обзор своих прекрасных ножек.

Я назвал свое имя, а она в ответ сообщила нам, что ее зовут Ивета. Индра, находясь еще в трансе из-за ее руки, тоже назвал свое имя.

Она снова что-то поискала в своей сумке необычайных размеров, сделанной из кожи высшего качества, и положила на стол двести крон.

– Мальчики, пошлите кого-нибудь за вином.

– Употреблять спиртные напитки в воинской части запрещено, – сообщил я, когда мне наконец удалось оторвать взгляд от ее ног.

– Тогда почему мы здесь сидим? По дороге я видела уютное кафе. Не перебраться ли нам туда?

– Отвечать ему все же придется, – повторил я, стараясь, чтобы хоть кто-то в этой комнате не потерял здравый смысл. Сам себе я казался смешным.

– Мне это ясно, Петр, – ответила она. – Вопрос только – как? Мой друг, известный пражский адвокат, доктор Печенка, предложил сопровождать меня. Но я отказалась. Мое мнение – лучше исходить из взаимопонимания, чем из параграфов. Вы же не отдадите его под суд. Говорят, что в этих случаях командиры наделены большими правами.

Индре в конце концов удалось высвободить свою руку, и только после этого он снова обрел способность трезво рассуждать. Он понял, что немного спасовал. Пытаясь исправить положение, он напустил на себя грозный вид.

– Рядовой Потучек сядет, вот увидите. И если вы приведете даже десять адвокатов, это ничего не изменит. Эти две сотни вы уберите и зарубите себе на носу – время нам дорого, да оно уже и закончилось.

Взаимопонимание сразу же было нарушено. Кодейшова аккуратно села, жестом пуританки поправила юбку – этим она владела в совершенстве – и стала сетовать, как тяжело живется одинокой женщине.

От сетований она перешла в наступление:

– Я думала, что разговариваю с джентльменами, но вижу, что ошиблась. Вы канцелярские сухари без капельки эмоций. Я хотела пригласить вас к нам на предприятие, чтобы вы увидели, как живут культурные люди.

– Как пить дать, – поспешил я на помощь Индре. – Будет сидеть по вашей вине. По-вашему, мы недостаточно культурные. Может быть, вы и правы. Но мы совсем не дурачки, которые поддадутся на ваши оголенные коленки, пани Кодейшова.

– Ты, чучело огородное, заслуживаешь пару пощечин, чтобы знать, как издеваться над молодежью! – С Кодейшовой сразу же спала вся ее светскость.

Между тем Индра позвонил по телефону и попросил помощника дежурного зайти к нему.

– Эту гражданку проводите к проходной и не более чем через пять минут доложите о выполнении, – приказал Индра таким строгим тоном, что десатник испугался.

Уход пани Кодейшовой не обошелся без проклятий в наш адрес, что нисколько не помешало помощнику дежурного вовремя доложить о выполнении указаний командира.

– Она нам тут устроила! – воскликнул Индра.

– Да, устроила, – согласился я. – Так нам и надо.

Естественно, что подполковник Томашек при первом удобном случае попытался узнать, что такое важное заставило Индру вызвать меня с совещания.

Я подробно рассказал ему все, не забыв и обнаженные колени.

Рассмеявшись, Томашек сказал:

– Значит, все это время она насмехалась над вами, а вы попались ей на удочку. Вы сами влипли, а отвечать Потучеку. Вот увидите. Об этом уж вы позаботитесь.

– Сажать его мы не можем, – заметил я. – Не помню, чтобы об этом говорилось в уставах.

– А если ему растолковать, что она за тварь? – заметил Томашек.

Я сообразил, что это прекрасная идея.

– Вызову его и скажу, что он дурак, – решительно заявил я.

– Ничего против этого не имею, но не забудь, что Потучек сверхтяжеловес.

– Разумеется, я скажу ему об этом намного спокойнее и в более культурной форме, – заверил я Томашека. – Хотя Кодейшова за нашу культурность не дала бы и гроша.

– Тогда ни пуха ни пера, – пожелал мне Томашек.

– Главное, чтобы мне не оказаться в пуху и в перьях, – добавил я.

– Вот именно, – подтвердил Томашек. – А героизм надо проявлять на войне.

Уверенный в том, что подвиги нельзя откладывать надолго, я сразу же после встречи с подполковником Томашеком распорядился прислать ко мне рядового Потучека.

– Ну и балда же ты, Потучек, – произнес я, как только мы остались одни.

– Вы не намного старше меня, товарищ поручик, и вы ее видели, поэтому мне вам не нужно ничего объяснять. Мужчина – это хрупкое создание, и чем больше он весит, тем более хрупким становится, – начал философствовать Потучек, чего я от него никак не ожидал.

– Из-за нескольких минут удовольствия будешь отбывать наказание. Стоит ли того?

– Стоит, товарищ поручик.

– Она же подстилка для каждого, Потучек, – сказал я ему и незаметно отодвинул стул на котором сидел, подальше от его правой руки.

– Я знаю, товарищ поручик. – Он не проявил ни малейшей агрессивности.

– Найди себе порядочную девушку.

– У меня есть – гимнастка.

– Но ты ей уже давно не писал, не так ли?

– Не писал, – признался он.

– Так напиши. И сегодня же, а мы попробуем как-нибудь договориться с прокурором. Точнее, попросим командира полка, чтобы ты отбыл наказание на нашей гауптвахте. Там и уютнее, и готовят лучше.

– Это серьезно, товарищ поручик? – засомневался Потучек в моих чистых побуждениях. – Или вы просто так говорите?

Я заверил его, что обо всем этом думаю совершенно серьезно.

– Разрешите выйти? Иду писать письмо гимнастке.

– И не забудь написать, что я передаю ей привет, – попросил я его.

– Не забуду, – заверил меня Потучек. – Но вы тоже не забудьте. Без прокурора и на гауптвахте.

– На гауптвахте, – согласился я и протянул ему руку. Но этого делать не следовало, потому что у меня сразу же появилось ощущение, что четыре моих пальца сломаны. Кроме пальца, который был сверху. Сверхтяжелый вес – это сверхтяжелый вес, тут ничего не поделаешь.

Когда я выступил со своим предложением, Индра заерзал на месте, командир полка тоже, а прокурор только пожал плечами. Несмотря на это, Потучек отбыл наказание на гауптвахте.

Подполковник Томашек высказал мнение, что из меня все же получится хороший политработник. Но, принимая во внимание его тенденцию видеть в людях прежде всего хорошее, я не очень-то ему поверил.

* * *

Уже не раз мы обсуждали в комитете результаты отчетно-выборного собрания, высказанные на нем критические замечания и думали, что же надо сделать, чтобы выполнить одно из главных решений собрания – в конце учебного года стать отличным батальоном.

Может быть, из-за того, что члены парткома серьезно отнеслись к критике работы прежнего комитета, все были хорошо подготовлены к сегодняшнему заседанию: Индра высказал предложения по улучшению качества стрелковой подготовки; Ванечек продумал, как лучше подключить командиров рот к разработке плана боевой подготовки; Логницкий предложил меры по совершенствованию контроля за выполнением партийных поручений; десатник Кованда выдвинул ряд неплохих идей о том, как повысить примерность союзной молодежи на занятиях по боевой подготовке, а новый член комитета, отличный солдат, механик-водитель десатник Петртил выступил с ценными предложениями об улучшении работы механиков-водителей.

Однако подполковник Томашек, помогавший мне готовить заседание партийного комитета, пока не выступал. Только иногда, когда мы, переполненные идеями, начинали спорить, он с пониманием кивал.

Когда мне показалось, что сказано уже достаточно много, а также следуя правилу, что никогда не следует решать все сразу, я предложил завершить обсуждение этого вопроса. На всякий случай я все же спросил Томашека, не хочет ли он выступить.

– Хочу, – ответил он, как обычно, спокойным, не очень громким голосом. Он не был хорошим оратором. На заседаниях и собраниях говорил медленно, проглатывая окончания, и очень часто останавливался, чтобы получше собраться с мыслями. Несмотря на это, всегда, когда он брал слово, внимание слушателей возрастало. Он привлекал к себе тем, что говорил, а не тем, как говорил.

– Разумеется, хочу, – повторил он после небольшой паузы. – Очень похвально, что вы все, кто здесь сидит, с ответственностью подходите к вашим обязательствам. Но это только половина успеха. Другая половина зависит от того, насколько вы сумеете заинтересовать своими планами всех солдат. Каждого из них, без исключения. В этом направлении вами сделано очень мало. Вы должны были с ними поговорить, когда только еще думали об обязательствах. А вы поставили их перед фактом. Я предлагаю, чтобы каждый член комитета задумался над этим вопросом, чтобы на следующем заседании можно было снова к нему вернуться.

Следующим на повестке дня стоял вопрос о приеме надпоручика Красы кандидатом в члены партии. Мы подробно обсудили, о чем будем с ним говорить. Для большей уверенности мы снова объясним ему, какой вред наносят его посещения кафе вместе с солдатами, укажем ему на его своеобразную манеру работы с ними, обратим его внимание на то, что ему не следовало бы защищать лентяев, а также отметим другие упущения, в том числе и его договоренность с солдатами поднимать при ответе на вопрос на политических занятиях правую или левую руку.

– Здесь есть одно «но», – произнес подполковник Томашек, пытаясь осторожно согнуть вытянутую ногу.

Должен сознаться, что в начале моего секретарства такое положение его ноги мне мешало. Потом я сообразил, что решающим является не то, как человек сидит, а то, что говорит и как выступает, а он и говорил и выступал почти всегда мудро. Почти – означает, что не всегда, но и в тех случаях, когда он ошибался и его переубеждали, он никогда не обижался. Так его вытянутая нога постепенно перестала мне мешать.

Мы вопросительно посмотрели на Томашека, не догадываясь, что скрывается под этим «но».

– Вы хотите указать ему на проступки, относящиеся к прошлому. Например, посещение кафе с солдатами. Насколько я знаю, он от этого уже отказался. Не знаю, как вы, а я по своему опыту знаю, что ничто так не обижает человека, как бесконечная ссылка на его недостатки, от которых он уже избавился.

Мы согласились с подполковником Томашеком и критически взглянули на «грехи» Красы. Их количество значительно уменьшилось. Немного раздосадованные этим, мы пригласили Красу войти.

Не знаю, заметили ли это и остальные присутствующие, но у меня сложилось впечатление, что надпоручик, вошедший в комнату заседаний и попытавшийся изобразить что-то вроде уставного доклада, был вовсе не Краса. Куда подевались его самоуверенность, гордая посадка головы и выражение лица, на котором можно прочесть, что ему до окружающих нет никакого дела?

После предложения сесть он устроился на самом краешке стула в позе обвиняемого, готового выслушать приговор.

К моим словам о том, что мы рады видеть его на заседании партийного комитета, он отнесся с некоторым недоверием, ожидая; что это только сладкие слова для начала.

– Мы пригласили тебя, товарищ Краса… – начал я, как обычно, и вдруг понял, что не знаю, о чем говорить дальше.

– Я знаю, у меня столько недостатков, сколько грибов в лесу, – заявил он, как только я замолчал.

– Нельзя сказать, как грибов в лесу, но, чтобы ты стал настоящим кандидатом в члены партии, тебе надо будет кое-что улучшить, – выдавил я из себя и просительно посмотрел на Индру – теперь была его очередь говорить.

Индра, казалось, не заметил моего взгляда, чем страшно меня подвел. Я попробовал найти поддержку у остальных членов комитета, но напрасно. Все уставились в пол.

– Однажды я тебе сказал, что вам надо бы постараться сделать свою роту отличной, а ты мне ответил, что твоя рота уже давно отличная, только никто не хочет это признавать, – схватился я за первую пришедшую мне в голову мысль, как утопающий хватается за соломинку. А про себя подумал, что это именно то, что нужно. Краса сейчас согласится, и мы сможем его покритиковать за манию величия, просмотр недостатков и многое другое. Но он не согласился.

– Бывает, что я переусердствую и преувеличиваю, – сказал он. – Я знаю, что моя рота – не подарок, но меня очень обижает, что за это меня никто не ругает. Как я завидую Моутелику, когда ему достается от командира батальона за недостатки, когда товарищ секретарь помогает ему решить семейные проблемы, когда Логницкого хвалят и ставят в пример за то, что в моей роте уже давно сделано, или когда Броусил получает выговор за неисправность машины…

Вокруг меня ходят на цыпочках. Если я сделаю что-либо хорошее – как будто это так и должно быть… Если что-либо провалю – этого никто не замечает. Поверьте мне, товарищи, нет ничего хуже, чем когда вокруг тебя ходят на цыпочках… Я сказал себе, что так этого не оставлю, я должен обратить на себя внимание. В хорошем или в плохом, но должен. И заработать или благодарность, или выговор. Или и то и другое сразу, что было бы лучшим вариантом. В противном случае у человека создается впечатление, что он никого не интересует, даже если встает на голову во время торжественного построения полка. Поэтому я иногда совершал такие поступки, которых в нормальных условиях никогда бы себе не позволил…

Выступление надпоручика Красы меня разочаровало. Тем более теперь необходимо побеседовать с ним по душам, рассудил я.

Я снова взглядом попросил членов комитета о помощи. Но никто даже не подал виду, что хотел бы поговорить с Красой по душам. Только сейчас я осознал, что рассчитывать на это мне не приходится, потому что все сидящие здесь, включая Индру, восхищаются Красой за то, что он свой парень, а если и зазнается, то в большинстве случаев бывает из-за чего; потому что подчиненные уважают его за то, что если он возьмет автомат или начнет стрелять из пулемета, то отстреляется ничуть не хуже командира батальона, а это кое-что значит. И что те солдаты, которые на проверке политических занятий поднимают левую руку, знают не меньше тех, которые в других ротах считаются отличниками.

Руку поднял подполковник Томашек. Он стал говорить об ответственности человека, стоящего во главе коллектива. Любого коллектива. И о двойной ответственности тех, кто пользуется любовью коллектива. Потому что если молодому человеку кто-то понравился, то он берет с него пример. Во всем. И даже в том, в чем этот человек примером не служит. Именно над этим товарищу Красе нужно было бы задуматься.

Затем он перечислил, в чем Краса не служит примером для своих подчиненных. Тут мы удивились, как хорошо подполковник знает Красу. Разумеется, он не забыл также подробно остановиться и на положительных качествах Красы. Закончил он тем, что его радует ход обсуждения приема Красы кандидатом в члены партии. Такие люди, как Краса, должны быть в партии. Даже со всеми своими недостатками, которые товарищи помогут устранить.

Краса слушал так, словно боялся пропустить хотя бы одно слово из того, что говорил Томашек.

Только теперь дискуссия развернулась по-настоящему. Говорили о положительных качествах и недостатках Красы, причем положительные оценки преобладали.

– Тебе слово, – сказал я, когда все уже выступили.

Краса посмотрел на меня, не понимая, зачем ему дают слово.

– Спасибо, большое спасибо, – единственное, что он мог сказать.

Предложение партийному собранию принять надпоручика Красу кандидатом в члены партии было принято единогласно.

Подполковник Томашек еще раз поднял руку:

– Если у тебя когда-нибудь возникнет вопрос, как тебе следует поступить как коммунисту, то представь себе, что бы в этом случае сделал твой отец.

– Вы знали моего отца? – с удивлением спросил Краса.

– Мы много с ним и вместе с партией пережили. И хорошего, и плохого. Твой отец всегда был на своем месте. Будь достоин его.

Краса немного расчувствовался. Таким его ни раньше, ни потом я никогда не видел.

* * *

Проведение полковых тактических учений планируется задолго до начала, о чем, к счастью, солдатам хорошо известно. Если я говорю «к счастью», то имею для этого причину. В период проведения нынешних учений ртутный столбик термометра упал настолько низко, как это бывает, может быть, один раз в десять лет. Такого, конечно, никто не ожидал.

В нашей жизни бывают такие дни, когда, за что бы ты ни взялся, все получается. Но бывают и такие, когда ничего не выходит. За время своей не очень продолжительной службы я уже успел убедиться в том, что все свойственное отдельному человеку распространяется и на подразделение. Именно во время полкового учения для нас наступили медовые дни.

Если бы солдаты не хотели и не умели работать, то даже наилучшее расположение звезд на небе им не помогло бы. Но они хотели и умели работать, да и расположение звезд благоприятствовало, поэтому на самом деле получилось так, что, за что бы мы ни брались, все у нас выходило отлично и во время атаки, и потом, когда батальон сумел оборудовать район обороны на достигнутом рубеже. А оборудовать район обороны означает прежде всего вырыть окопы для людей и техники. И видимо, не имеет смысла скрывать, что именно эта работа у солдат не пользуется особой популярностью даже в нормальных человеческих условиях. А уж в это время условия были поистине нечеловеческими: утром – минус двадцать, в полдень – минус десять, к вечеру – минус пятнадцать. Поэтому я не особенно удивился, когда после распоряжения Индры среди солдат раздались возгласы, что его, видимо, нельзя воспринимать всерьез. Земля твердая как камень, и вряд ли найдется такой мастер, который в этих условиях сумеет что-либо вырыть.

Я решил показать им пример. Приказав принести шанцевый инструмент, предназначенный для этих целей, я начал вгрызаться в окаменевшее чудовище.

Но вгрызться не удалось. Я вхолостую тюкал по замерзшей земле.

Взглянув на солдат, следивших за моими потугами, я заметил, что они с трудом скрывают усмешки, глядя на это забавное представление.

Я снова и снова пытался пробить мерзлый грунт, но бесполезно. Однако я продолжал долбить, и чем дальше, тем отчаяннее, заметив с чувством облегчения, что у меня кое-что получается. Понемногу, но получается. В это время вокруг меня собралась уже добрая половина батальона. Я продолжал работать и порой как бы невзначай бросал взгляд на, лица солдат, стараясь угадать, что они думают о моем начинании. На всех лицах можно было прочитать одно и то же: «Да, дружище, это вам не с докладом выступать». И еще одно можно было заметить. В самом начале рассказа я признался, что не отличался особой силой, но тогда я не сказал правду до конца. Я не то чтобы не отличался особой силой, но и вообще относился к хилому десятку. Так что те солдаты, которые сейчас наблюдали за мной, наверное, думали про себя: «А если мы, силачи, возьмемся за это дело, то все пойдет как по маслу».

Индра появился как раз вовремя, и именно тогда, когда я почувствовал, что через несколько секунд последние силы покинут меня. Он не позволил событиям зайти так далеко. Властным голосом спросив, что за цирк здесь происходит, он, не дожидаясь ответа, навел надлежащий порядок.

Мои симпатии к нему значительно возросли, но лишь до того момента, когда, отозвав меня в сторонку, он сказал:

– Ну и комично же ты выглядел!

Я попытался оправдаться, но он не дал сказать ни слова:

– Понимаю – личный пример. Ты только посмотри, как они дружно взялись! В этом вся загвоздка была. Поэтому одобряю твои действия.

На этом случае я сумел убедиться в том, что сила личного примера действительно велика, а люди в состоянии разобраться, когда этот пример наигранный. Главное, чтобы они почувствовали искреннее стремление.

Индра сразу же исчез, как будто за ним охотились. Спустя немного времени я услышал его громкий голос. Он отчитывал механиков-водителей за заведенные двигатели, с помощью которых солдаты пытались хотя бы чуть-чуть согреть свои промерзшие кости.

– Вы что, не знаете, что нельзя разбазаривать топливо? – кипятился он. – Мы же не в Кувейте!

В это время я подошел к нему. Индру, видимо, обеспокоило, что его могли неправильно понять.

– Вы хоть знаете что-нибудь о Кувейте? – спросил он одного из механиков-водителей.

– На чемпионате мира в Испании мы с ними сыграли вничью. Было очень обидно, – ответил механик-водитель.

– Политработник вам все объяснит, – заявил Индра и отправился дальше, чтобы отдать распоряжение командирам рот немедленно развернуть палатки для обогрева.

– В Кувейте стоит засунуть палец в землю, как оттуда вырвется фонтан нефти. – Учитывая суровые климатические условия, я решил сократить политинформацию до минимума. К тому же я был уверен, что механиков-водителей в данный момент беспокоят совсем иные проблемы, чем эта богатая экзотическая страна.

Мы оборудовали район обороны чуть ли не в рекордные сроки. Становилось ясно, что учения мы завершим с честью. Даже офицеры из штаба полка и дивизии не делали из этого тайны.

Индра ходил и сиял, стараясь показать, что оставшиеся задачи для его батальона – сущая безделица. Для меня же было ясно, что похвалы в его душе связаны с ожидаемым переводом в штаб дивизии с квартирой поближе к областному театру.

– Что-то сразу очень много восхвалений, – сказал Ванечек, когда мы остались с ним один на один. – Я бы еще пару часов подождал, пока мы не вернемся домой и не поставим технику. При такой погоде марш будет нешуточным делом.

Как бы в подтверждение его слов повалил густой снег.

– Как следует проинструктируем командиров отделений и механиков-водителей, и три тысячи чертей на наши головы, если не сумеем провести марш без происшествий, – заявил я, находясь под влиянием отличного настроения Индры.

Вскоре был объявлен конец учений. Командир полка поздравил нас, не забыв, однако, заметить, что у нас отмечались и недостатки, с которыми мы разберемся дома.

Новость, что мы передовики, молнией разнеслась по батальону. Когда командиры отделений и механики-водители собрались на инструктаж, то и без особой проницательности в их глазах можно было прочесть желание, чтобы их долго не задерживали, потому что кому охота напрасно мерзнуть. И так все абсолютно ясно. Индра, наверное, также из-за того, что все было ясно, поручил провести инструктаж мне и Ванечеку.

Я заявил, что для нас учения еще не закончились, потому что, учитывая погодные условия, возвращение в гарнизон будет сложным. Понятно, что механики-водители устали, но тем больше внимания они должны уделять маршу. Я потребовал от командиров отделений, чтобы они строго соблюдали меры безопасности при движении.

Затем Ванечек отдал распоряжения о порядке движения, сказал несколько слов о соблюдении мер предосторожности. Во время его инструктажа я заметил, что один из механиков-водителей опоздал и попытался незаметно встать в строй. Я подождал, пока Ванечек закончит, и, распустив людей, отвел в сторону опоздавшего.

– Где вы были? – попытался я заглянуть ему в глаза.

– В лесу, товарищ поручик, – ответил он без малейшего чувства вины.

Я вопросительно посмотрел на него, и ему ничего не оставалось, как выложить мне подробности.

– Не мог больше терпеть, – откровенно признался он.

Я рассудил, что такое может случиться с каждым, и коротко повторил механику-водителю, что учения для нас еще не закончились, марш будет нелегким.

Он ответил, что ему все ясно.

– Но постарайтесь, чтобы все прошло как следует, – закончил я с тревогой, потому что падающий снег почти полностью скрыл от меня лицо водителя.

Снегопад не прекращался и когда мы начали марш. В это время я еще не знал, что очень скоро наши счастливые дни закончатся. Через полчаса движения колонна внезапно остановилась. Я подумал, что мы остановились из-за опущенного шлагбаума, и некоторое время оставался на месте. Но долго усидеть я не мог и вышел из машины.

На левой половине дороги я увидел грузовой автомобиль, прицеп которого торчал на правой стороне, внутри нашей колонны. Одна из наших машин валялась в кювете, упершись в дерево, которое от удара сломалось пополам.