Текст книги "На всю жизнь"

Автор книги: Вацлав Подзимек

Соавторы: Франтишек Мандат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Дети уже спали, и я решил почитать одну из популярных книг, за которой огромная очередь в библиотеке и которую я сумел довольно быстро получить только благодаря благосклонности нашей библиотекарши.

Зазвенел звонок. Я удивился, что Лида так быстро вернулась, и поспешил открыть дверь. Однако за дверью стояла женщина, годившаяся Лиде в матери. Жена подполковника Томашека. Разумеется, я очень удивился.

– Я не помешала? – спросила гостья, и было видно, что она с удовольствием повернулась бы и сбежала.

– Проходите, пожалуйста, – пригласил я ее.

Она сделала несколько неуверенных шагов.

– Наверное, я напрасно пришла. Если об этом узнает Карел, он рассердится.

– Если вы не хотите, то он не узнает, – сказал я и, предложив ей стул, открыл крышку бара. Достав бутылку вина, я хотел разлить его.

– Нет, благодарю вас! – Она сделала отрицательный жест.

Несмотря на это, я наполнил два фужера.

– Карел сейчас где-то празднует. Я отказалась пойти с ним и, видимо, сделала ошибку. Целый вечер сижу одна, слушаю, как веселятся люди, и мне стало грустно. Вместе с Карелом я уже отпраздновала много Дней армии. По-разному. Первые два или три года – в общежитии, где у нас не было даже теплой воды. Потом мы часто меняли гарнизоны. Карел чаще приезжал домой, чем жил с семьей. Как только я где-нибудь привыкну – а я свыкаюсь быстро, – его уже переводят на другое место. В конце концов мы остановились здесь. И я полюбила это место. Здесь у нас выросли дети и разлетелись по свету; мы с Карелом остались и уже никуда больше не поедем. Но я к вам пришла не затем, чтобы рассказывать все это. У меня к вам, товарищ поручик, большая просьба.

Я с удивлением посмотрел на нее. Мне было непонятно, чем я мог бы помочь Томашековой.

Она помолчала, видимо подыскивая подходящие слова, чтобы изложить свою просьбу.

– Товарищ поручик… – решилась она наконец. – Карел болен. Очень серьезно болен, но не хочет это признать и вовсю хорохорится. Когда год назад он помогал вам переносить мебель, то это был жест, которым он сам себе пытался доказать, что его дела не так уж плохи. И к таким жестам он прибегает довольно часто. А диспансеризации он боится как черт ладана. Знает, что за этим последует госпиталь. Но врач не отважится пожаловаться на него командиру.

Она говорила об этом с грустью, и я очень хорошо понимал ее.

– Я пришла к вам, потому что Карел очень хорошо о вас отзывается. Уважает вас. Говорит, что вы умеете находить общий язык с людьми. Мне пришло в голову, что если бы вы уговорили его полечиться, то он, наверное, послушался бы вас. Помогите мне, прошу вас.

Ее просьба удивила меня. Я ведь только еще учусь, как стать политработником, и должен уговаривать человека, который годится мне в отцы и с которого я беру пример. Но потом я пришел к заключению, что люди обязаны помогать друг другу. И даже тогда, когда другой, казалось бы, не нуждается в его помощи.

– Попытаюсь, – сказал я. – Поговорю с ним. Даже не надеясь, что он послушается меня.

– Спасибо, – с облегчением произнесла Томашекова, совершенно уверенная, что именно я и есть тот самый человек, который мог бы образумить ее мужа. Она собралась уходить. – Я хотела попросить вас об этом еще тогда, в лесу. Но побоялась.

– Давайте с вами выпьем, – предложил я и подал ей рюмку с вином.

И она взяла рюмку.

– За здоровье вашего мужа, он очень хороший человек, – искренне сказал я.

– Очень хороших людей не бывает, – заявила она, но было видно, что мои слова ей приятны.

Она выпила вино.

– Ну, мне пора идти. – Сказав это, она на мгновение заколебалась.

– Можете быть спокойны, ваш муж не узнает об этом разговоре, – сказал я, провожая ее к двери.

После ее ухода я принялся за книгу, но не надолго. Вернулась Лида, и я не выдержал и рассказал ей о только что состоявшемся визите. Мое решение поговорить с подполковником Томашеком Лида одобрила.

Через несколько дней такая возможность мне представилась. Мы шли в гарнизон. Томашек шел в нескольких шагах впереди меня, занятый своими мыслями. «Сейчас или никогда!» – сказал я себе, догоняя его. Я уже составил план, как это сделать. Вроде невзначай замечу, что он выглядит усталым, а потом заговорю о том, что в его возрасте необходимо больше заботиться о здоровье, не избегать врачей, беречь себя и так далее.

Я догнал его, поздоровался и внимательно посмотрел ему в лицо, надеясь найти на нем следы усталости. Однако Томашек совсем не выглядел усталым. Скорее можно было бы сказать, что он сияет. И он сразу же мне сообщил почему.

– Представляешь, мы наконец-то выбили детские ясли! Национальный комитет объединит финансы с фабрикой, мы включим их стройку в акцию «Зет» и, если погода еще некоторое время не испортится, начнем уже в этом году. Эта задача передо мной стояла непреодолимой стеной. Теперь-то наконец удалось! Не дождусь, когда все это начнется. Видимо, придется и тебя привлечь.

Я не раздумывая согласился.

Затем Томашек подробно познакомил меня со своим планом организации бригад и привлечения специалистов с фабрики. Если говорить о нем, то строительство яслей можно было бы начать уже сегодня.

Я с интересом слушал его, и получилось так, что о своем решении поговорить с ним по душам я вспомнил только тогда, когда мы расстались. С этим разговором будут сложности, рассудил я и не ошибся.

Возможность убедиться в этом представилась мне через неделю. Закончилось заседание комитета, все разошлись, и я остался с подполковником Томашеком один. У каждого из нас был напряженный день, проблемы, обсуждавшиеся на заседании комитета, тоже были непростыми, поэтому я совсем не преувеличивал, когда заметил, что он выглядит очень усталым.

– Да, не так, как раньше, – Томашек не пытался возражать. – Все-таки я уже не мальчик.

– Вам следовало бы беречь себя, – решил я ковать железо, пока горячо.

– Что значит беречь себя? – поинтересовался он. – Сходить домой после обеда вздремнуть или, может быть, приходить в часть только во второй половине дня?

– Могу поспорить на что угодно, что вы уже и не вспомните, когда последний раз были у врача, – сделал я попытку приблизиться к сути дела.

Выражение лица Томашека сразу же изменилось. Он изучающе посмотрел на меня и проговорил:

– Как это мне сразу в голову не пришло?! Жена попросила тебя поговорить со мной по душам. Она каждый день надоедает мне с этим врачом. А теперь нашла союзника. Но ты не вмешивайся в это. Я лучше знаю, что мне нужно.

– Человек не имеет права пренебрегать своим здоровьем, – заметил я. – А может быть, и своей жизнью.

– Именно об этом и идет речь. Я тот человек, для которого минута, когда он начнет ходить по госпиталям и соблюдать всякие диеты, будет означать конец. Ведь я, Петр, был у врача всего лишь один раз – когда мне в детстве во время футбольного матча сломали руку. Лечение гриппа я всегда оставлял на воскресенье. Пропотею как следует, и в понедельник я уже на работе.

– Так бывало. Но сейчас-то ваш возраст… – попытался я возразить.

– Именно из-за своего возраста, я радуюсь каждый день, что могу быть чем-то полезен. К старости начинаешь это особенно ценить. Так что брось это, Петр. Конечно, у тебя есть и другой путь. Можешь доложить командиру полка, что, будучи больным, я отрицаю это и прикидываюсь здоровым. Покажешь себя принципиальным человеком, только это ни к чему не приведет. Мне ты этим не поможешь, а наоборот. Ну, так как ты поступишь?

– Никак, товарищ подполковник. Вы не маленький мальчик, чтобы не знать, что нужно делать.

– Мудрые слова, – ответил он. – Значит, теперь мы можем идти домой, не так ли?

– Да, пойдемте домой, – согласился я, и мне стало грустно. Ему, кажется, тоже. По пути в городок мы молчали, и я не знал, правильно ли я поступил или нет. Но что-то мне подсказывало, что скорее неправильно.

* * *

Завершился призыв, и к нам пришли молодые солдаты. Парни, способные горы своротить, и слабачки, сгибавшиеся под тяжестью автомата. Индра с энтузиазмом выяснял, кто из них играет в футбол, но, очевидно, был разочарован.

– Слабачки, – констатировал он. – Одни маменькины сынки. Без Гоштялека мы вряд ли удержимся в областной лиге.

При этих словах он укоризненно взглянул на меня. Это означало, что Индра до сих пор не может простить мне срыв Гоштялека.

Через два дня в рамках батальона проходило собрание молодых солдат – членов Союза молодежи. Комната политпросветработы была переполнена. Это означало, что среди молодых воинов довольно много членов Союза молодежи. Нас, представителей командования, тоже было немало. Три председателя ротных молодежных организаций, Индра и ваш покорный слуга. То есть и неискушенный математик легко бы подсчитал: всего пять человек.

Сначала я рассказал об основах работы молодежной организации в армии. Мне было ясно, что об этом им уже говорили во время призыва, но я все же счел необходимым повторить еще раз.

Потом я сказал, что служить в нашем батальоне для них почетно, потому что он хороший, а с их помощью станет еще лучше. Довольно долго я говорил о вопросах примерности членов Союза молодежи в боевой и политической подготовке.

После меня выступил Индра. Он говорил о требовательности воинской службы, о том, что он не допустит, чтобы кто-либо увиливал от выполнения своих обязанностей.

Поставив задачи по боевой и политической подготовке на ближайший период, он завершил свое выступление призывом, чтобы члены Союза молодежи поддерживали своего командира.

У меня сложилось ощущение, что мы ничего не забыли, что все необходимое было сказано и можно ожидать, когда начнется оживленная дискуссия.

Из этого ощущения меня не смогло вывести даже то, что после перехода к дискуссии не поднялась ни одна рука. По своему опыту я знаю, что такое длится довольно долго, пока не осмелится кто-либо первый. На этот случай в свой репертуар я включил шутку, что если никто не хочет быть первым, то может начать вторым, чтобы мы зря не тратили время. Я знал, что не так уж это остроумно, но иногда помогает.

Так вышло и на этот раз. Полный молодой солдат поинтересовался, как будет с выходными и увольнениями. После его вопроса все присутствующие заерзали на местах, а их уши превратились в локаторы. По крайней мере, мне так показалось. Я очень подробно процитировал абзацы соответствующих уставов и наставлений и не забыл добавить, что увольнение заработать не так-то просто, его надо еще заслужить.

Другой из новобранцев попросил объяснить понятие «внеочередное увольнение» и поинтересовался, имеют ли в этом преимущество женатые перед холостыми. При этих словах он демонстративно поднял левую руку, на которой блеснуло обручальное кольцо. Этот вопрос я тоже разъяснил довольно подробно, но от меня не скрылось, что по комнате прошла волна разочарования.

Потом было задано еще несколько вопросов, касавшихся увольнений. У меня сложилось впечатление, что все новобранцы с удовольствием прямо завтра пошли бы в увольнение.

Кто-то также поинтересовался, имеется ли в подразделении усилительная аппаратура для вокально-инструментальной группы. Я заверил, что мы с радостью поддержали бы такую группу и создали бы благоприятные условия для ее работы. Но солдат настаивал, чтобы ему ответили, какая именно имеется аппаратура. Мне со стыдом пришлось признать, что в этом отношении подразделение не может оказать помощь, и я высказал скромную надежду, что играть и петь можно и без децибелов. По выражению лица солдата, задававшего вопрос, можно было понять, что все сказанное мною – несусветная глупость.

Затем выступали секретари ротных молодежных организаций. Они говорили о возможностях проведения культурно-массовых мероприятий в роте, о хорошей работе технических кружков, о помощи членов Союза молодежи в политической подготовке, в проведении стрельб. И хотя они говорили конкретно и с воодушевлением, их выступления не встретили отклика у новобранцев.

Я закрыл собрание с чувством огорчения.

В жилом городке я встретил подполковника Томашека.

– Иду на собрание городского комитета, – сообщил он и, посмотрев мне в глаза, понял, что меня что-то беспокоит. – Ну, рассказывай, – предложил он мне.

Я довольно подробно рассказал ему о ходе собрания.

– А чего же ты ожидал? – спросил он, когда я закончил свой рассказ.

– Они не проявили никакого интереса к воинской службе, – сказал я разочарованно.

– Им хотелось услышать ответы на те вопросы, которые их сейчас больше всего волнуют. Должен признаться, что меня больше бы удивило, если бы они выступали с обязательствами стать отличниками боевой и политической подготовки или пообещали бы в период службы не иметь дисциплинарных проступков. Это не было бы нормальным. – О службе в армии они пока еще знают очень мало. Остальное тоже придет. И тем быстрее, чем лучше вы будете с ними работать.

Боясь опоздать на собрание, Томашек заспешил, и я остался наедине с нахлынувшими на меня мыслями. «Он во всем прежде всего ищет положительное», – подумал я, когда мы расстались. А спросить его, был ли он у врача, я не отважился.

В армию были призваны и выпускники высших учебных заведений, из которых следовало подобрать политический аппарат батальона.

Не теряя времени, я, едва старшины рот решили все свои вопросы, сразу же собрал выпускников. Будучи в свое время секретарем полкового комитета ССМ, я на собственном опыте убедился, как много зависит от бывших студентов и какую важную роль они могут сыграть в политической работе. Представление о библиофилах в очках создавали только двое из них, то есть половина – свободник Пражак и свободник Беран. Десатник Микеш, которого предполагалось рекомендовать секретарем батальонного комитета ССМ, и десатник Стропек были поменьше ростом, но выглядели крепышами.

Я предложил им высказаться первыми. Об их профессии и о том, как они представляют свою работу в армии. И узнал много интересного. Они обучались на военной кафедре не зря. Им было ясно, чего от них ожидают, и они хорошо понимали, какие задачи стоят перед армией. Однако во мнениях о методах работы они значительно расходились. Десатник Микеш – экономист, опытный студенческий вожак – представлял воинскую службу отчасти как постоянное собрание Союза молодежи.

Прошло немало времени, прежде чем мне удалось убедить его, что союзной работой необходимо заниматься в свободное время и что молодежные организации должны прежде всего воспитывать членов своей организации. У него также было несколько искаженное представление об армии – он считал, что это нечто вроде общегодовой культурной программы «Пражская весна», и был искренне огорчен, что в подразделении нет симфонического оркестра. Я заверил Микеша, что мы ни в коем случае не будем чинить каких-либо препятствий, если у молодежи появится интерес к серьезной музыке.

Десатник Стропек, новоиспеченный горный инженер, регбист, к моему величайшему удовлетворению заявил, что солдат должен быть физически сильным, потому что современная война потребует крайнего напряжения всех сил. Но мое удовлетворение сразу же прошло, когда я понял, что он представляет себе армию как Олимпийские игры, только с более низкой, чем на европейском уровне, результативностью. Стропек поинтересовался, есть ли в подразделении поле для игры в регби. Я заверил его, что игровое поле, правда не очень большое, у нас есть и солдаты играют там в футбол. Он признался мне, что футбола не любит.

Свободник Пражак удивил меня своими представлениями. Этот новоиспеченный юрист рассматривал армию как юридическую консультацию, где командиры и солдаты – ее клиенты. Объясняя свою идею, он, несколько раз сослался на конституцию, сборник законов по труду и военный закон.

Свободник Беран сообщил, что он инженер-машиностроитель и его очень интересуют автомашины любых типов. Я заверил его, что он вполне сможет удовлетворить свой интерес, но было бы очень хорошо, если бы его интересовали и солдаты роты.

Затем я рассказал об ответственности и обязанностях политработника роты, о его участии в партийной работе, о проблемах воспитания людей, об отношении замполита роты и молодежной организации, о его роли в укреплении воинской дисциплины, о политических занятиях, работе с агитаторами и о других вопросах. И их ознакомил также с тем, что оставили после себя в подразделении их предшественники.

Заметив, что мои помощники несколько перепуганы от обилия проблем, я решил закончить свое выступление тем, что об остальном мы поговорим индивидуально непосредственно в подразделениях. У меня создалось впечатление, что это их как-то успокоило.

Еще будучи секретарем полкового комитета ССМ, я пришел к выводу, что, как только приходят газеты, политработник должен хотя бы заглянуть в них. И этого правила я неуклонно придерживаюсь.

Так было и в то утро в конце октября, когда мне в глаза бросилось выделенное в газете «Обрана лиду» красным шрифтом слово «Инициатива». «Ну вот, наконец-то дождались!» – сказал я про себя. Я быстро пробежал обычное начало и стал искать конкретные данные. Долго искать мне не пришлось. «Добьемся отличных оценок по политической подготовке» – говорилось в статье. Я подумал, что и мы могли бы добиться этого. Но, ознакомившись с количественными показателями, я потерял уверенность. Процент воинов, поразивших цель с первого выстрела, был высоким, высокими были также и другие показатели.

Я зашел к Индре и увидел, что и он скрупулезно изучает эту страницу.

– Что скажешь об этом? – поинтересовался я.

– Они или фантазеры, или находятся в более благоприятных условиях, – ответил он.

– Меня интересует, что будем делать мы.

– А что нам делать? На подобные обязательства нас не хватит, – ответил он. – Достаточно того, что мы один раз провалились.

– Но, может быть, во второй раз…

– Во второй раз также провалимся, – перебил он меня.

– Значит, ты в этом участвовать не будешь… – полувопросительно констатировал я.

– Не буду. Тем более что сейчас для этого нет причин.

– Принуждать тебя я не могу, но в комитете мы подробно обсудим эту инициативу, – сказал я, хотя серьезно сомневался в том, что мы сумеем выполнить такие обязательства.

Мне было необходимо срочно уйти, чтобы вовремя попасть на вышку стрельбища, где меня ожидало специальное задание. Я прибыл без опоздания и представился командиру полка.

Крупные капли дождя отчаянно стучали по оконным стеклам. Но стучали они напрасно, потому что сегодняшние стрельбы все равно будут проведены, даже если вместо дождя с неба начнут падать камни. Каждую минуту могли приехать журналисты из Праги, чтобы посмотреть, как служат солдаты нашей части, и собрать материал для своих статей.

Наконец послышался шум мотора, совершенно не похожий на шум танков или боевых машин пехоты. Из автобуса высыпало около трех десятков людей, среди которых были и опытнейшие журналисты и несколько девушек, очевидно, совсем недавно закончивших факультет журналистики.

Перед вышкой танковой директрисы рядом с танками и боевыми машинами пехоты построились солдаты и сержанты, готовые приступить к занятиям. Сильный дождь они переносили мужественно. Командир полка, выступавший сегодня в роли руководителя стрельб, кратко объяснил журналистам задачи, стоящие перед подразделениями, и приказал начать стрельбы.

– Передайте сигнал «Внимание»! – распорядился он.

Трубач протрубил что-то абстрактное. Затем последовали другие распоряжения руководителя стрельб и подчиненных командиров. Танки и боевые машины пехоты начали выдвижение. В густой завесе дождя стали появляться подвижные цели, раздались звуки выстрелов. Сразу же начали поступать доклады о результатах стрельбы.

Все проходило как положено. Парни стреляли, стараясь показать этим «писакам», на что они способны. И надо сказать, это им удавалось.

Командир полка предложил журналистам задавать вопросы. Интерес журналистов был чрезвычайно велик. От вопросов профессионального и технического характера журналисты постепенно перешли к проблемам воспитания людей, деятельности партийных и молодежных организаций и развитию культурно-массовой работы в подразделениях. Был задан целый ряд вопросов по проблемам, возникавшим из неповторимых жизненных ситуаций, в которые молодой человек попадает, в сущности, один раз в жизни, и решить которые бывает не так-то просто, хотя именно решение этих проблем и свидетельствует, может ли тот или иной юноша называться мужчиной.

Я терпеливо следил за ходом дискуссии. На стрельбы уже никто не обращал внимания, потому что все равно ничего не было видно. Я сожалел, что командир полка не предоставляет мне возможность проявить себя. Заместитель командира полка по политчасти, не имея возможности присутствовать на стрельбах из-за совещания в политотделе, приказал мне замещать его и в случае необходимости помочь командиру полка ответить на все вопросы.

Я глубокомысленно покашлял, чтобы обратить на себя внимание, но мне пришлось трижды повторить этот прием, чтобы добиться результата. Командир полка сказал «извини», представил меня журналистам, не забыв отметить, что я одновременно являюсь секретарем партийной организации. Вопросы журналистов посыпались на меня. Выяснилось, что журналистов больше всего интересует не профессиональная проблематика, а вопросы воспитания людей, деятельности партийной и молодежной организаций, работы с солдатами, на которых жизнь уже наложила негативный отпечаток.

В тот момент когда был самый большой наплыв вопросов, к нам подошел подполковник Томашек. Его попытку представиться командир полка остановил энергичным движением руки. Мне было ясно, что подполковник Томашек пришел выяснить, не нужна ли его помощь в каком-нибудь особо сложном вопросе.

Но, очевидно решив, что я сам смогу ответить на все вопросы, он с удовлетворением на лице отошел в сторону. Рог изобилия вопросов постепенно опустошался, и командиру полка представилась возможность показать журналистам тренажеры, которыми он очень гордился. Мы с Томашеком остались одни.

Мне сразу же стало ясно, что он хочет сказать что-то очень важное, но не знает, как это сделать. Я почувствовал необходимость каким-либо образом помочь ему начать этот разговор, но потом отказался от этой мысли. «Ведь ты старый опытный волк в политической работе, тогда почему я должен помогать тебе?» – подумал я и стал ждать, как он поступит.

– Знаешь что, Петр? – начал он в конце концов. – Хотя это еще и преждевременно, но мне кажется, что, чем быстрее ты узнаешь это, тем лучше. Чтобы ты смог все как следует продумать. А если ты решишь так, как все мы надеемся, то чтобы мог подготовить и свою жену.

– Вы меня заинтриговали, – сказал я несколько лицемерно, потому что догадывался, о чем пойдет речь.

– На будущий год предполагается направить тебя на учебу. В партийном комитете полка пришли к выводу, что из тебя получится хороший политработник. Но для этого тебе необходимо учиться.

Довольный тем, что его миссия выполнена, Томашек вопросительно посмотрел на меня, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова.

Я воспринял это известие со смешанным чувством удовлетворения по поводу того, что меня не считают вольноопределяющимся, и опасения, что скажет на этот счет Лида. Нет, она не настолько наивна, чтобы не сознавать, что когда-нибудь это может произойти. Но откровенно мы пока об этом не говорили. Для чего создавать проблемы раньше, чем они могут возникнуть? Сегодня настало время, проблемы стали вырисовываться.

Лично я никогда не думал, что если когда-нибудь передо мной будет поставлен этот вопрос, то я отвечу утвердительно. У меня есть знакомые политработники, кстати, в большинстве своем опытные, отказавшиеся идти на учебу. И как правило, по семейным обстоятельствам. У них оставались две возможности – или до конца службы занимать должности, на которых можно сидеть да похрапывать, ссылаясь на то, что нет высшего образования, или ждать до определенного возраста, а дождавшись, начинать все сначала где-нибудь на гражданке.

Я уже хотел высказать подполковнику Томашеку свое мнение, но он остановил меня:

– Ничего не говори, еще есть время. Я согласился, что время еще есть.

– Ты уже читал об инициативе? – вдруг спросил Томашек.

Я утвердительно кивнул.

– Ну и как?.. – попытался он что-нибудь выведать.

– Это не для нас. Мы бы не смогли.

– Это твое мнение или Индры?

– Нас обоих, – ответил я.

Подполковник Томашек укоризненно посмотрел на меня, и я понял, что должен уточнить свое заявление, а потому добавил:

– Больше его, чем мое.

– Значит, именно этим вы будете заниматься со всей ответственностью, – облегченно произнес он.

– Будем, – ответил я.

– А то, что через год ты поедешь на учебу, не должно быть для тебя препятствием, – заметил он.

Я немного обиделся, что он напоминает мне об этом, и, может быть, поэтому спросил его:

– У врача вы все-таки еще не были?

Грустно взглянув на меня, он ответил:

– На это будет свое время, дружище. И довольно скоро.

* * *

Дома Лида встретила меня вопросом, не чувствую ли я какого-либо постороннего запаха.

Я не понял, что должен был чувствовать.

– Как будто что-то гниет, – уточнила Лида, заметив мой вопросительный взгляд.

Я никогда не считал, что обладаю каким-то сверхъестественным обонянием, поэтому меня совсем не обеспокоило, что я ничего не чувствовал.

Между тем Лида внимательно осмотрела всю квартиру, проверила шкафы, заглянула под диван. Источник неприятного запаха ей обнаружить не удалось, и это привело ее в нервозное состояние.

– Где-то здесь должно быть что-то такое, что распространяет этот запах! – Она не хотела так просто сдаваться. – Дети, наверное, притащили дохлую мышь и спрятали ее где-нибудь.

Казалось, Лида с радостью вытащила бы детей из кроватей и подвергла перекрестному допросу, но, к счастью, она не сделала этого.

В конце концов она оставила поиски и, видимо, пришла к заключению, что я вообще-то заслужил ужин. Едва я вошел в кухню, у меня возникло такое же чувство. Я уловил любимый запах, распространяющийся с кухни. Постепенно я догадался, что на ужин у меня будут галушки.

Когда Лида поставила передо мной тарелку, я обрадовался, что не ошибся в своих предположениях. Но она понюхала, поморщилась и заявила:

– Что-то не нравится мне это мясо. Кажется, тебе не стоит его есть. Лучше я сделаю яичницу.

Я тоже понюхал, решив, что, если будет хоть малейшая возможность, не откажусь от своего любимого блюда. И, снова ничего не почувствовав, с аппетитом, слегка ослабленным Лидиными подозрениями, принялся за еду.

– И все-таки мне кажется, что тебе не следовало бы это есть, – повторила она, когда я ринулся на кухню за следующей порцией.

Я привык поворачиваться к проблемам лицом и не люблю откладывать их решение на потом, поэтому еще во время ужина я сказал Лиде:

– Сегодня я узнал от подполковника Томашека интересную новость, – и многозначительно помолчал в ожидании, что Лиду заинтересуют подробности.

Однако мое ожидание не оправдалось. На это сообщение она вообще не обратила внимания, потому что именно в этот момент занялась холодильником. Причем на лице ее сохранялось кислое выражение.

– Что ты делаешь?

– Нужно его как следует вымыть. Что-то испортилось, и появился нехороший запах.

Я наклонился к холодильнику, но и на этот раз ничего не почувствовал.

– У меня пропало обоняние, – заявил я, хотя нисколько не пожалел о пропаже. В определенных условиях без обоняния можно жить лучше, чем с обонянием.

В то время как Лида чистила холодильник, меня осенила мысль, которая, особенно с учетом сообщения Томашека, испугала меня.

Прошло несколько минут, прежде чем я задал довольно обычный на первый взгляд вопрос:

– А соленого огурчика тебе не хочется?

– С того года, когда был очень хороший урожай на огурцы, я их видеть не могу, – ответила Лида, не уловив намека в моем вопросе.

Я почувствовал значительное облегчение. И так как это было в моей привычке, я решил взять быка за рога и сказать Лиде все.

– Подполковник Томашек сообщил мне сегодня, что меня предполагают послать на учебу.

– Но ты же совсем недавно окончил училище, – наивно заметила Лида.

– Три года назад, – уточнил я.

– От тебя и теперь мало помощи. А как будет потом, я и представить не могу. Если вечером не задержишься в части, то просидишь над книжками и в субботу и воскресенье как пить дать.

– Речь не идет о заочном обучении, – заметил я.

– Какая разница – заочное или экстерном?! От того что ты будешь каждую минуту сидеть над книгами, ничего не изменится.

Открыв клетку, я решил все же выпустить птенца:

– На учебу – это означает на три года поехать в Братиславу.

Только теперь Лида полностью осознала смысл моих слов.

– Ты это говоришь серьезно?

Меня немного раздражал какой-то глухой тон ее голоса.

– Им придется отказаться от этого. – Тон ее стал жестким и холодным. – И тебе тоже, если ты на это рассчитываешь.

– Рассчитываю, Лида, и довольно серьезно, – сказал я, удивленный ее словами и непримиримостью, которой совсем не ожидал и не мог объяснить. Я пришел к выводу, что мне необходимо проявить себя в качестве агитатора. – Я знаю нескольких замполитов батальонов, которые занимают эту должность уже много лет и успешно справляются со своими обязанностями. И несмотря на это, они недовольны. Они отказались идти в академию по семейным обстоятельствам или из-за того, что им не хотелось учиться, а теперь никто не знает, что с ними делать дальше. Повысить в должности их не могут, для этого необходимо высшее образование, поэтому они так и сидят на батальоне. Пережили уже нескольких командиров. И не знают, что делать дальше. Мне нравится служба в армии, нравится политработа, но оказаться в их положении я бы не хотел…

– Значит, ты готов исчезнуть на три года, а мать четверых детей оставить здесь одну?! – сказала Лида.

– У тебя с головой все в порядке? – заботливо спросил я ее. Бывают случаи, когда человек может что-либо перепутать или забыть, но чтобы мать забыла, сколько у нее детей?! Такое бывает в самых крайних случаях.

– Болит, – подтвердила она, – и не только голова.

– Сходи к врачу, – посоветовал я.

– Еще успею, – ответила она.

Я хотел ей объяснить, что, если человек плохо себя чувствует, он не должен откладывать посещение врача, но потом до меня дошло.

– Это же прекрасно!.. – восторженно воскликнул я, однако Лида моего восторга не разделила.

– Но если я не ошибаюсь, то после двух идет три, – попытался я говорить радостным тоном. – Или сейчас в школе учат по-другому?

Лида не дала мне напрасно напрягать мои мозговые извилины.

– Моя мать – из двойняшек, я – из двойняшек, у нас – двойняшки. Два плюс два будет четыре, с этим ты не можешь не согласиться.

Я встал из-за стола, подошел к Лиде и нежно обнял ее.

– Разумеется, на учебу я не поеду. Отложу до будущего года, – заявил я, ожидая благодарности.