Текст книги "На всю жизнь"

Автор книги: Вацлав Подзимек

Соавторы: Франтишек Мандат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

26

Полковник Булгаков читал лекции интересно и с подъемом, но Гинек слушал его вполуха. Взволнованный и рассеянный, он думал о заказанном им телефонном разговоре с Бореком. Время шло медленно, будто издеваясь над ним.

– Этот материал вы найдете в инструкции, – раздалось за спиной Гинека, и Василий Алексеевич глазами и жестом спросил, может ли он взять у Гинека эту инструкцию. Он назвал страницы, потом положил книжку в сером переплете по ошибке перед майором Дианом, сидевшим в другом ряду, и продолжил лекцию. Командир группы отдал инструкцию с грифом «Совершенно секретно» назад, Гинеку. Однако через секунду полковник о чем-то вспомнил, снова взял пособие и опять оставил его на столе Диана. Майор дал Гинеку понять, что вернет книгу во время перерыва, и сунул ее в стол.

Гинек кивнул и продолжал делать записи. В голове его все еще вертелись мысли о том, что он должен вечером успеть сказать Шарике за две-три минуты. Ее состояние беспокоило его. Напрасно Шарка убеждала его, что находится под постоянным присмотром врачей, что нет такого дня, когда бы к ней не зашла заботливая Элишка Главкова. «Не думай об этом», – просила она его, но даже тысячи километров не могли скрыть наигранной беззаботности. Гинек не собирался отягощать жизнь ни себе, ни Шарке. Тем не менее он утвердился в мысли, что Шарка переживает очень трудное время, что ей не хватает его. Как ни пыталась она держаться мужественно, а все же сама себя выдала. «Парень, знаешь, что мне пришло в голову? – с восторгом сказала она по телефону. – У нас разница во времени два часа. Поэтому ты поедешь домой на целых два часа раньше! Пусть во время полета все опять сравняется, но поедешь ты раньше, чем говорил». Он улыбнулся, услышав ее рассуждения. Ведь до возвращения оставалось еще целых девять недель.

Полковник Булгаков положил на кафедру листы с конспектом лекции и вытер носовым платком испачканные мелом руки.

– Цель занятия мы достигли, – проговорил он, завершая лекцию, и повернулся к майору Диану. – Вы просили меня провести одно практическое занятие сверх программы. Сегодня в пять часов я бы мог это сделать.

Слушатели восприняли предложение Булгакова с облегчением. Ведь основная трудность заключалась не в том, чтобы познать техническую сущность «Барьера», а в том, чтобы практически овладеть навыками использования комплекса. Не случайно специальная часть заключительного экзамена состояла в проверке не только знания материальной части, но и навыков боевого применения «Барьера». А день, когда всем надо было предстать перед комиссией, неумолимо приближался. Знал об этом и Гинек, однако сообщение полковника не обрадовало его. Едва Василий Алексеевич вышел, как он бросился к Диану:

– Янка, у меня на восемь телефонный разговор. Что, если занятие затянется? Или же, наоборот, соединят раньше?..

Начальник группы беспомощно пожал плечами:

– Слышал, в другое время он не может.

– Найбрт за небольшую мзду тебя заменит. Ты начнешь нормально, будешь играть свою роль, а там поглядим, – вмешался в разговор Плашан.

– И в каком виде должна быть эта мзда? – спросил Гинек по дороге из аудитории.

– В виде информации. – Плашан поймал непонимающий взгляд друга. – Доверительной, – добавил он таинственно. – С какой это ты, дружок, девицей рассиживаешь в кафе, называя это телефонными переговорами, в то время как твоих сотоварищей буквально громят на волейбольной площадке вьетнамские парни?

Гинек захохотал.

– Каюсь и признаюсь, – сказал он с чрезвычайно серьезным видом. – Меня пригласила на кофе Наталия Николаевна Гончарова. Она передает тебе привет.

– Слушай, жена Пушкина действительно была красавицей, но она жила сто пятьдесят лет назад, к тому же еще в Москве, а главное – она не работала в секретной библиотеке. Что скажешь на это?

У Гинека возникло неприятное чувство, будто он застигнут на месте преступления.

– Уж не думаешь ли ты…

Плашан победно улыбался.

Заботливость друга застала Гинека врасплох. Кто еще считал его дружбу с Верой Булгаковой чем-то большим, чем дружба? Гинек охотно разговаривал с девушкой о музыке. Оказалось, что она прекрасно разбирается в классике, любит ее. Таким образом, Гинеку хоть на несколько минут удавалось вырваться из стереотипа будничных дней, наполненных учебой и мыслями о том, что делается в Бореке. Кто же может его в этом упрекнуть? Даже Шарка не найдет здесь ничего плохого!

Перед самоподготовкой Гинек и сегодня, как обычно, направился в секретную библиотеку. Веру он застал сосредоточенной над учебником. Стоило ему войти, как озабоченность тут же исчезла с лица девушки.

– Вот и гости к нам пожаловали. Ты не был здесь целую вечность, – сказала она с упреком.

– Прошлую неделю ты ведь работала в утреннюю смену. А убегать с лекций, особенно некоего полковника Булгакова, дело чрезвычайно трудное.

Она улыбнулась и исчезла за занавесом, отделявшим небольшую нишу, служившую работникам библиотеки раздевалкой. Вскоре она вынырнула оттуда и положила перед ним два билета.

– На Шопена, в субботу вечером… Если ты, конечно, хочешь, – добавила она непринужденно.

Колебания Гинека девушка объяснила по-своему.

– Если у тебя нет времени, я их продам. Люди буквально штурмовали кассу, ведь его произведения исполняет Сегуэйра Коста.

Ее прямолинейность обезоруживала Гинека. На миг ему почудилось, что перед ним стоит Шарка. У обеих девушек некоторые черты характера были схожими. На лице Веры было написано одновременно и притворное равнодушие, и напряженное ожидание. Глаза же спрашивали: «Ты не хочешь послушать, как Коста исполняет прекрасные вещи Шопена?»

– Конечно… Разумеется, я с удовольствием пойду, – пролепетал он неуверенно. – Знаешь, мне даже во сне не могло прийти в голову, что именно здесь я увижу известного португальского пианиста. Дело в том…

– Я знаю, что ты больше любишь орган. – Она беспомощно развела руками. – Я спрашивала, но ничего из твоего любимого репертуара в ближайшее время не предвидится… А я предпочитаю фортепиано.

– Ты пошла бы одна, если бы я не смог? – спросил он на всякий случай.

– На романтика?! – спросила Вера удивленно.

Это прозвучало так однозначно, что у Гинека как-то странно сжалось в груди. Откуда-то издали до него словно донесся голос Шарки, жалобный и предупреждающий: «Парень!»

Гинек сел на свое место у окна и приступил к занятиям. Учебная программа теперь все более ориентировалась на изучение специальных предметов. Вот когда офицеры поняли, зачем им потребовалось повторять теоретический материал высших учебных заведений. Слушатели все глубже вникали в технические премудрости, и без солидной предварительной подготовки им было тяжело усвоить новый материал. Позже, при отработке планов боевой деятельности, им стало ясно и другое – почему они занимались всеми предметами боевой подготовки. Курс обучения имел ясно обозначенные цели, ничего в нем, как они постепенно убеждались, не было лишним. Преподаватели строго придерживались программы, ценя каждую минуту учебного времени. Не было никакой задержки с подбором и обслуживанием учебных наглядных пособий и средств. Технические сотрудники факультетов вовремя доставляли в аудитории все необходимое и следили за их эффективным использованием. Чертежи, диапозитивы и схемы предоставлялись в распоряжение слушателей и во время самоподготовки. Такой системы обучения у себя на родине Гинек не знал. Командование учебного центра требовало от слушателей только одного – результатов. Члены чехословацкой группы пришли к выводу, что, хотя объем учебного материала увеличивается, занятия уже не доставляют им таких трудностей, как в первые недели. Они привыкли к регулярной интенсивной работе, приобрели практику в русском языке, память их стала более гибкой. Все верили, что выдержат итоговый экзамен, ожидавший их перед уходом на практическую стажировку в частях Советской Армии.

Но сегодня учеба у Гинека не шла, он мучился над тактикой, часто терял мысль, по нескольку раз перечитывал прочитанное. Правилами стрельбы надо было овладеть в совершенстве. Причину своей рассеянности Гинек знал хорошо: его ждал вечерний разговор с Шаркой. Сколько раз сегодня он уже о нем вспоминал?

Он решил собрать в кулак всю свою волю и больше не отвлекаться ни на что до конца самостоятельной подготовки, но вскоре это решение оказалось нарушенным. Причиной тому был майор Диан.

– Знает кто-нибудь, где у нас Славек Шульц?

От столов донесся недовольный ропот; у каждого были свои проблемы в постижении тактики, зачем добавлять к ним другие?

– Ребята, речь идет о серьезном деле. Булгаков приготовил занятие для определенного количества людей, – присоединился к Диану Мила Соучек. – Это будет по отношению к Василию Алексеевичу нетактично.

И Гинека взяло за живое – почему они должны вечно разыскивать надпоручика? Несмотря на то что личное отношение Славека к учебе всех возмущало, они относились к нему терпимо. В учебном классе он появлялся только тогда, когда ему нужно было заглянуть в секретную документацию. «Может, я каким-либо образом позорю группу?» – защищался Славен от сыпавшихся на него упреков. Коллеги признавали, что он никого не позорит, но соглашались с Дианом, который, как и Соучек, без конца повторял: «Все мы должны соблюдать установленные правила обучения». Славек против этого не возражал, и дискуссии, таким образом, заканчивались безрезультатно.

Гинек понимал, что Диану придется кому-то передать функции Славека Шульца, если тот не придет на занятие. Кого он выберет для такого трудного задания, угадать было не трудно: самым толковым специалистом считался Плашан. Но кто же тогда заменит Гинека? Ридл сам отправился на поиски безответственного надпоручика. Славек будто сквозь землю провалился: в общежитии его не было, в кафе тоже. Гинек напрасно обошел весь учебный центр и в кабинет практической подготовки вошел в последнюю минуту.

Полковник Булгаков появился точно в назначенное время.

– Товарищ полковник, прошу извинения за надпоручика Шульца. Ему стало плохо, и он не смог явиться на занятие, – солгал майор Диан.

Задумчиво кивнув, полковник Булгаков сказал, что заменит отсутствующего сам.

Занятие началось. В помещении чувствовалось напряжение, как на командном пункте во время боевой работы. Гинек решил, что это результат неприятного начала занятий. Работа всех захватила, люди сосредоточились на выполнении своих функций. Гинек любил такие моменты, когда его мозг работал с полной нагрузкой. Тогда Гинек показывал, на что способен, быстро оценивал варианты, комбинировал и находил единственно правильное решение. Глухое гудение аппаратуры повышало психологический настрой слушателей.

– Хорошо, обратите внимание на коррекцию параметров, – сказал, подойдя к Гинеку, полковник, и для Гинека эта похвала прозвучала как гром фанфар. Непосредственная связь теории с практикой была еще одним восхищающим Гинека принципом обучения. Опытные преподаватели в своих лекциях приводили конкретные примеры из жизни боевых частей, объясняли, какие ошибки и в каких ситуациях были допущены персоналом, в чем люди переоценивают технику и в чем, наоборот, недооценивают. После изучения технической документации прибора или агрегата слушатели тут же знакомились с образцами.

Рабочая атмосфера настолько захватила Гинека, что он ни разу за все время не посмотрел на часы. И только когда ЭВМ высветила на дисплее конечные результаты, он облегченно вздохнул и вспомнил о телефонном разговоре.

– Давайте снова проиграем некоторые варианты, – с неожиданной для него категоричностью проговорил Булгаков.

Он дал каждому задание, и Гинек не отважился отпроситься с занятий. Свою задачу по контролю Гинек постарался выполнить как можно скорее и поторапливал других. Когда работа была закончена, полковник обнаружил в их расчетах ошибку. Пришлось снова углубиться в расчеты. Наконец Ткач обнаружил ошибку в своих вычислениях. Они облегченно вздохнули.

– Незаметно исчезай! – бросил подошедший к Гинеку Плашан. – Через несколько минут занятие все равно закончится, а ты можешь опоздать на свой разговор.

– Иди работай и не мешай, – прошипел Гинек, а его красноречивый взгляд говорил: «Разве я могу уйти? Посмотри, как ребята пашут! Сбежать отсюда сейчас – такое не прощается».

Других ошибок они не обнаружили. Булгаков еще раз все проверил, одобрительно кивая, что-то невнятно пробурчал себе под нос и потом громко сказал:

– Если вы вот так побываете на всех ролях с целью всестороннего изучения комплекса, то уровень вашей подготовки будет неплохим. – Эта фраза напомнила Гинеку излюбленное выражение Менгарта: «Ну что ж, не так уж плохо, товарищи».

Напряжение сразу спало, Гинек снова начал воспринимать время. Без двадцати восемь, дошло до его сознания. Он повернулся к Плашану:

– Возьми мои вещи. Мне придется бить рекорд в беге на один километр. Встретимся на ужине.

Он ворвался в дверь общежития как ураган и, едва переводя дыхание, спросил:

– Прага… уже звонила?

– Минуту назад. Я везде вас искала, – оправдывалась женщина-вахтер. – А перенести разговор я не могла. Если бы вы мне сказали, где вас искать… – Женщина выглядела удрученной, будто разговор не состоялся из-за нее.

– Ничего, я закажу на другое время, – сказал Гинек, чтобы как-то успокоить ее.

Уже на лестнице его охватило разочарование. Гинек представил грустную Шарку над телефонным аппаратом, и опять – уже в который раз с минуты их разлуки – в душе его возникло ощущение вины.

Он переоделся в домашнюю одежду и спустился в буфет. Группа венгерских офицеров заканчивала ужин. В углу перед цветным телевизором теснились зрители разных национальностей. Транслировали хоккейный матч чемпионата СССР. Наблюдая за ходом поединка на льду, острее всех переживали вьетнамцы. Они восхищенно и одобрительно вскрикивали после успешной атаки, они радовались и хлопали в ладоши как дети. Игра захватила их своей остротой и динамизмом. Вьетнамские офицеры рассказывали, что у них на родине тоже строятся зимние стадионы и наверняка там начнут играть в хоккей.

– В Чехословакии тоже умеют хорошо играть в хоккей! – стукнул по плечу Гннека Смишек, как будто капитан Ридл был одновременно капитаном хоккейной сборной.

Первым из их группы сюда, в кафе, прибежал Плашан, следом за ним появились остальные. Они сели за стол, кое-кто заказал мясные пирожки, большинство же предпочло пельмени. Тетя Василиса, повар и буфетчица в одном лице, умела их делать мастерски.

– Успел? – спросил Плашан.

Гинек отрицательно покачал головой.

– Ай-ай-ай! – Найбрт закатил глаза к потолку. – Пожалуй, пора заказывать тебе сто граммов водки, иначе ты до утра теперь не уснешь.

Кто-то заговорил о занятиях, о Шульце, который не явился в аудиторию. Все согласились с тем, что это надпоручику даром не пройдет.

– Он должен был сообщить мне, почему не может прийти. Я выглядел идиотом перед Булгаковым! – сокрушался Диан.

– Ну что, дадим ему коллективный выговор? – предложил Мила Соучек.

На том и порешили. Славок Шульц даже не предполагал, как будет встречено его появление в буфете по возвращении из города.

– Что вы на меня уставились? Я не просил дополнительного занятия, – сказал он, поняв, что произошло.

– А ты сообщил кому-нибудь, что не придешь на занятия? – возмутился Диан. – Ведь ты хорошо знал, что полковник подготовил это занятие специально для нас!

– Тебе просто наплевать на всех! – Мила Соучек воинственно выдвинул вперед подбородок. – Хочешь сказать: «Я это умею, и пошли вы все к черту». Ошибаешься, парень, здесь у нас не голубятня какая-нибудь.

– Ага, выходит, меня уже прорабатывает партийная группа. Простите, товарищи, сразу как-то не понял. – Шульц обвел всех взглядом и поднялся. – Но такие разговоры не ведутся за кружкой пива.

Плашан вскочил так резко, что едва не опрокинул со стола пустую тарелку.

– Послушай, – зло прошептал он ему в лицо, – я не люблю выступать в роли воспитателя, но и не терплю фрайеров. Таким, как ты, мы у нас в Тршебоне даем по две оплеухи, по одной с каждой стороны. Может, после этого им становится понятно, что мы разговариваем с ними за пивом только потому, чтобы не делать это в другом месте! – Сказав это, Плашан уже спокойно сел за стол.

Славек медленно дотащился до свободного стула. Слова Плашана явно подействовали на него. После Найбрта высказались и остальные. Славек получил сполна. На этот раз он даже не пикнул в свое оправдание.

Гинек вышел из буфета одним из первых. Он раздумывал на ходу, успеет ли завтра еще до занятий послать Шарке телеграмму и назначить время следующего телефонного разговора. В коридоре его догнал Славек Шульц.

– Что они могут знать о том, как славно можно проводить свободное время, правда? – многозначительно сказал он.

– Слушай, иди ты к черту! – отрубил Гинек, входя в свою комнату.

На другой день он поднялся рано, но телеграмму послать не удалось. Когда он находился в умывальной комнате, туда вошел майор Диан.

– Мы с тобой должны сейчас прибыть к начальнику, – известил он товарища и пожатием плеч дал понять, что подробностей не знает.

У Гинека заныло внутри. Первая мысль была о Шарке – что-нибудь случилось! Он быстро побрился, оделся и с недобрым предчувствием последовал за майором к зданию, где размещалось командование учебного центра.

Они доложили о прибытии полковнику Яшкину. Тот строго посмотрел на них. Начальник чехословацкой группы в форме подполковника чехословацкой Народной армии выглядел солидным и серьезным.

– Вам знакомо это пособие? – Яшкин прочитал название, напечатанное на обложке, и протянул инструкцию Гинеку.

Они сразу все поняли. Гинек держал в руке совершенно секретную инструкцию, забытую вчера в столе Диана. У Гинека зарябило в глазах, когда он представил, что произошло бы, если бы пособие попало в посторонние руки. Спина его сразу покрылась холодным потом. Яшкин пока что зловеще молчал.

Гинек хорошо знал, как в Советской Армии строго наказывают за все проступки, допущенные при работе с секретными документами. Эту прописную истину знал каждый солдат. Здесь же, в центре, слушатели курсов соприкасались с самой совершенной, а потому самой засекреченной техникой. Рассчитывать на поблажку они не имели права.

Полковник Яшкин встал, подошел к окну и, стоя к ним спиной, спросил:

– Вы осознаете, что натворили?

– Да, – сдавленным голосом прохрипел Гинек.

Полковник повернулся, пристально посмотрел на офицеров:

– Тогда скажите мне, как бы вы поступили на моем месте?

Что мог сказать Гинек? Всякое оправдание было неуместным. В голове его мелькнула мысль, что это будет концом, бесславным концом многодневной тяжкой работы, грязной кляксой вместо эффектно поставленной точки. Хорошо хоть, что пособие попало именно к Яткину, неважно каким путем. Существуют ошибки, урон от которых нельзя вычислить или определить наказанием. Преждевременно возвращаться домой с таким багажом, перенести такое нелегко.

Яшкин не стал пока делать никаких выводов, заявив, что сам разберется вместе с начальником чехословацкой группы, и отпустил слушателей. Вконец расстроенные, они возвращались в общежитие. Янка Диан не произнес ни одного слова, но по его плотно сжатым губам можно было понять, что он и себя считает виноватым в этом инциденте.

– А-а, черт! – вырвалось у Плашана, когда они сказали ему о причине неожиданного вызова к командованию центра. – Это оттого, что ты все время нервничаешь. Как будто рожать должен ты, а не твоя благоверная. Кому ты этим поможешь? – упрекнул он Гинека.

Ридл не злился на друга, тот был прав. Он только подумал, почему человек начинает браться за ум только тогда, когда уже поздно. Гинек снова вспомнил Менгарта. Сколько раз подполковник вдалбливал им, что нельзя недооценивать мелочи! «В нашем деле можно ошибиться только один раз. Если вы промахнетесь, то будете уничтожены сами». Командир дивизиона преувеличивал, но сколько мудрости было в его словах! И вот, пожалуйста, стоило, один раз ошибиться, как все оказалось под угрозой срыва.

– Наверное, мне действительно надо было остаться дома… – вздохнул он горестно, когда они с Плашаном, закончив ужин, молча сидели в буфете.

– Опять начинаешь! – повысил голос Плашан. – Не лучше ли подумать о том, как исправить положение?

– Ничего тут уже не исправишь, – ответил Гинек. Рука его, сжатая в кулак, тяжело опустилась на стол.

Остаток недели прошел в неопределенности. Вместе с остальными Гинек ходил на лекции, штудировал материалы на самоподготовке, хотя на следующий день мог быть уже отчислен и отправлен домой. По ночам его преследовали тяжелые сны о бесславном возвращении в Борек.

После субботних занятий, к которым они долго не могли привыкнуть, его никто не вызвал, чтобы огласить, наконец, роковой приговор. Неисправимый оптимист Плашан посчитал это обнадеживающим признаком, для Гинека же продление состояния неопределенности становилось прямо-таки непереносимым. В то время как Плашан пытался развеселить его разными историями, случившимися в период их совместного обучения в училище, Гинек, засунув руки в карманы, бесцельно мерил комнату шагами.

– Давай сходим в кино или на танцы. Тебе надо развеяться. Грустить не имеет смысла, – сказал как-то Платан, поняв, что на друга ничто не действует.

Только сейчас Гинек вспомнил о Верином приглашении на концерт. Но готов ли он слушать Шопена, особенно его Баркаролу, в которой так сильно отразилось предчувствие автором своей смерти? В конце концов он попросил Плашана заменить его.

Найбрт с минуту смотрел на него умными глазами, потом осторожно произнес:

– Честно говоря, я мало разбираюсь в музыке, но, судя по тому, что ты мне здесь рассказываешь, тебе самому следовало бы послушать этот концерт. Представь, каково было этому Шопену, но, несмотря ни на что, он продолжал писать музыку…

Гинек дал себя уговорить. Побрился, надел парадную форму.

Вера Булгакова, элегантно одетая, уже ждала его. Ее праздничное настроение передалось и Гинеку.

Концерт оказался великолепным. Артист, прекрасно уловивший своеобразие произведений Шопена, виртуозно импровизировал, не давая публике в переполненном зале опомниться. Гинек слушал как завороженный. Вера тоже, казалось, растворилась в музыке.

– Вот это я и называю романтикой, – восторженно произнесла она, когда они, все еще находясь под впечатлением музыки, шли по зимнему городу. Глаза ее сверкали. Она взяла Гинека под руку и говорила, говорила. – Только что мы прослушали прекрасные романтические вещи, а теперь вокруг нас романтическая тишина, в воздухе крутятся и падают снежинки, чтобы придать романтический вид крышам, домам, тротуарам… Как ты думаешь, Гинек, что лучше – быть неисправимым, сумасшедшим романтиком или серьезной букой?

– Наверное, романтиком, – ответил он и впервые за весь вечер улыбнулся.

– Тогда перестань хмуриться, а в понедельник заходи на чашку чая. Я работаю во вторую смену, – сказала она ему просто, по-дружески.

Он вдыхал морозный воздух, ежился от холода, слушая девушку, и вдруг уверовал в то, что у него будет возможность исправить ошибку и он сумеет сделать это.

Гинек был в этом убежден и когда в понедельник шел к начальнику чехословацкой группы. Взыскание, вынесенное ему, было строгим, но главное – его не лишили возможности исправить допущенную ошибку.