Текст книги "Герцогиня (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

   Как про Огненного Змея: «...не свой брат, у него нет пощады: верная смерть от одного удара. Да и чего ждать от нечистой силы!...».

   Не думаю, что этим мужикам их бабушки каждый вечер перед сном страшные сказки про меня рассказывают. Но что-то такое они слышали. Оттого и мнутся.

   Сейчас опрокину на них столик, вон тому правому складнем писарским запулю в глаз, броском вдоль стены, захват заложника: Боголюбскому «огрызок» к горлу... Как бы не нарваться – у него где-то рядом должна быть его любимая железяка. Куда он «меч Святого Бориса» сунул? А, вижу – он на нём сидит.

   И уже тянет. Всё? Бой?

   Лучше сперва поговорить:

  – Княже, стражи твои – люди живые, а не игрушки для забав детских. Если я тут их поуроняю, что тебе Богородица скажет?

   Андрей чуть скинул гнев, с интересом рассматривает своих гридней. Это не его обычная охрана – кипчаки хана Асадука, эти – русаки, Владимирские или Суздальские. Похоже – новички. Приближает к себе, присматривается, проверяет перед накатывающей войной.

   Ещё: мною интересуется. Он не видел меня в бою. Ни в Бряхимове, ни в Янине. Только удивительные рассказы слышал. Теперь ему любопытно посмотреть.

   Князь-кавалерист. Большой знаток всякого человеко-зарубания, зарезания и протыкания. Эксперт. По расчленёнке. Интересуется новым опытом.

   Напоминание о Богородице и моя подчёркиваемая неподвижность несколько меняют его настроение.

  – Ладно, идите. Вой-яки.

   Гридни уходят, а вот меч – у него на коленях. И рука на рукояти. Он спокоен и уверен. В своём мече, в своей руке. При всех его возрасте, болезнях, ранениях, сидячем положении, отсутствии доспехов... если он махнёт и попадёт... кранты без вариантов. А он попадёт. В РИ его рискнули пойти убивать только после того, как меч утащили.

   Едва дверь за стражниками закрывается, как я начинаю проповедовать. Чтобы не дать ему снова поставить ненужные вопросы. Ответы на которые вредны. Для нас обоих.

  – Извини брат, но дела ныне такие, что их обеих надо с Руси убирать. Держать здесь опасно. Разболтать могут. Убивать... Ты готов их убить?

  – Зачем? В монастырь. Обеих. И года не протянут. По божьей воле.

  – В каменном мешке ледяном зубами сутки напролёт стучать? Милосерднее утопить.

   Мы оба знаем: постриг, суровый устав – обычная судьба многих аристократок, чем-либо мешающим свои мужьям или родственникам. В нашем климате, при обилии примеров святых подвигов в житиях... Закопают по плечи в землю, в промораживаемой до инея келье, дней на сорок – беса изгонять... Успех в отношении беса гарантирован: «прими, Господи, душу грешную».

  – Как к тебе уходил – разговаривал. Дочь твоя прощения у тебя, у отца своего, просила. Сказала: за всё.

   Андрей дёрнулся, скривился, слез с кресла, не выпуская меча из рук, прометнулся туда-сюда по зале, подошёл к окну, уставился в заоконный сумрак.

   Изяслава, первенца своего вспоминает? Тот, вскрыв себе вены после беседы со мною, тоже в предсмертной записке просил «простить за всё».

   Нет. Дети... конечно. Но отношение к ним на «Святой Руси» – «доброжелательное равнодушие». А уж тем более дочь. Ставшая, после смерти Магога, и вовсе бесполезной.

  – А она? Она не просила? Гордыня её...

  – Ты её лучше знаешь. Ей гордость потерять – не она будет.

   «Гордость» у Софочки – понятие специфическое. Её гордость – оседлать да взнуздать. Из какого-нибудь вятшего ишака сделать. Чем вятшее и ишастее – тем горделивее. Но я Андрею такое говорить не буду. Не оценит-с.

   Хуже нет «открывать глаза» одному супругу на другого. Вий с поднятыми веками, против супругов с «открытыми глазами» – просто шаловливый мальчик.

   Я не видел его лица. Он просто стоял и смотрел в темноту. Плечи почти святого и благоверного русского князя не тряслись от сдерживаемых рыданий, не раздавались редкие хриплые всхлипывания, не катилась на подол дорогого халата скупая мужская слеза. Крестных знамений – не клал, псалмов – не читал, господу богу – не молился. Только отвёл руки с мечом за спину, сцепил пальцы на рукояти и попытался свести локти. При его позвонках... это должна быть острая, пронзающая от затылка до копчика, даже до коленей, боль. Желаемая, создаваемая, управляемая. До... до предела возможности выносить.

   Наконец он выдохнул, пошатнулся. Смерил меня презрительным взглядом, когда я шагнул к нему поддержать, отвёл рукой.

  – Сказывай. Чего удумал.

   Ну, Ванюша, давай. Златоусти златоуст. Хорошо бы ещё и «златомысл».

  – Ничего нового. Как ты меня в Янине. Высылка со ссылкой.

   «Прецедент» – великая сила. Человеческая мысль подобно крокодилу, возвращающемуся к реке по собственному следу, стремится бежать протоптанной прежде тропинкой. Полагая, что на пройденной тропе опасностей нет. На обратном пути крокодила встречают лезвия вбитых охотниками в тропу обломков клинков. Об которые глупая рептилия распарывает своё брюхо.

   Был бы Боголюбский нормальным святорусским князем... – и разговора не было бы. «По обычаю», «как с дедов-прадедов бысть есть». В смысле: в заруб-поруб. И отпеть в скором времени. У Андрея несколько другой, его личный, опыт восприятия новизней. Можно «прожектировать». Но прецеденты, «реперные» точки – необходимы.

   «Трансцендентная трансформация эманации виртуального сферического коня в вакууме» не прокатит: одного знакомого понятия «конь» – недостаточно.

   Я повторил вслух цепочку своих рассуждений. О необходимости «морковки». Далёкой: чтобы отзвука сюда не долетело. Увлекательной: чтобы руки и душа заняты были. О дуэте: дочь и мать. Об энергичной, инициативной, искушённой ведущей, и прочной, не яркой, но крепкой, удерживающей от глупостей, ведомой.

   О Ростиславе Андрей слушал с интересом: он её совсем не знает. Помнит девчушку-первоклашку во взрослом платье, которую замуж отправлял. Какая она теперь – представляет смутно. Пришлось привести некоторые подробности. Немецкий язык, каменное строительство, спокойный разумный взгляд... Тщательно фильтруя.

  – Мда... ЧуднО. Говорят, чужие дети быстро растут. А тут своё незаметно выросло. Какие-то ты сказки сказываешь. Будто не про девку мою. Индо ладно. Так что за «морковку отдалённую» ты для Улиты придумал?

  – Ты про неё слыхал. Называется – Саксония.

  – ???!!!

   Во! Опять завёлся. Меч свой потянул. Убьёт? Коль меч не остановить – надо мысли заплести. Не спи, Ванюша, выноси братцу Адрюшеньке мОзги.

  – Ты тамошними делами давно интересовался?

  – Ты...! Меня других забот нет?! Что ты мне зубы заговариваешь?!

  – Андрейша! Перестань орать! Будто порося на торгу. Послушай.

   И я начал излагать свои резоны и домыслы. Про свою странную идею: выдать Ростиславу Андреевну, вдову князя Вщижского, прозываемого Магогом, за герцога Саксонского Генриха, прозываемого Львом. В комплекте с её матушкой Софьей (Улитой) Степановной Кучковной, бывшей княгиней, бывшей женой князя Суздальского Андрея Юрьевича, прозываемого Боголюбским.

   Бред? – А куда деваться? Убить обеих?

   Если бы дело было только в Софье, то я бы... перетерпел. Она, знаете ли, мне немало крови попортила. Ежели за её «художества» в «Святой Руси» полагается смерть, то...

   Я ж не империалист! Пусть он сам, туземный, почти суверенный... в рамках сиюместного и сиювременного понимания «правды»... согласно исконно-посконному делопроизводству, судоговорению и исполнению наказаний... Заслужила? – Пусть рубят. Или, там, морозят до смерти.

   За Ростиславой вин нет. Её-то за что? Узнала лишнее? – Согласен, достаточное основание для скоропостижной. Если нет другого выхода.

   «Остановись! Подумай! Всё ли ты сделал для появления миллионного жителя города?». Или, хотя бы, для сохранения. Жизни невиновной женщины.

   Вот, остановился, подумал. Насчёт «доски с глазами». У которой «душа обрела плоть». Придумал «бред».

   И чо? Осталось мелочь – сделать.

   У меня есть слово «невозможно». Когда действие впрямую противоречит «законам Ньютона». Да и то... Железяки же плавают. И не только из села Кукуева. Остальное – вопрос цены. Времени, труда, денег, мозгов...

   Делаем. При полном непротивлении сторон.

   Глава 506

   ***

   Большинство моих современников из 21 века завопят тоже самое, что и князь Андрей. Но по чуть другой причине. В общепринятом представлении о Домонгольской Руси нет понимания интенсивности и многообразия связей «Святой Руси» с Западной Европой. Века изоляции и самоизоляции Московской Руси опрокидываются в предшествующую эпоху.

   «Мы – Третий Рим. А Четвёртому – не бывать». Искать снаружи что-то интересное, полезное – глупость. Там – ошмётки. Руины великого, но давно прошедшего прошлого. Мусорка. Покрытая бурно размножающейся очередной ядовитой плесенью. Всё ценное, лучшее – здесь. Под задницей московского владыки.

   В домонгольскую эпоху картинка другая. Я уже упоминал о трети русских княжон в браках Пястов, множестве рюриковин в у мадьяр Арпадов, о датских, норвежских, греческих принцессах на Руси. О дочери императора Священной Римской империи, Великой Княгине Киевской, на двор которой притащили и бросили обнажённое тело забитого толпой монаха и князя Игоря. О весьма сердечной, хотя и «чисто почтовой», дружбе Боголюбского и Барбароссы...

   Дважды за эти два века на Руси правили князья, называемые историками «тесть/свёкр всей Европы»: Ярослав Мудрый и его правнук Мстислав Великий. Совокупность брачных сделок охватывала почти весь христианский мир. Кроме Гренландии, Эфиопья и Царства пресвитора Иоанна.

   Харальд Хардрада из Норвегии и Эдуард Изгнанник из Англии отсиживались на Руси. Масса разноплемённого народа приходила служить русским князьям. Приносила свои знания, опыт, деньги. Стоило англо-саксам при Альфреде Великом отпечатать свою монету, как через пять лет она появилась в Новгородских землях. Старофранцузские баллады восхищаются русскими конями, императоры Оттоны указывают немецким городам как именно торговать с русскими купцами...

   «Курица – не птица, Европа – не заграница».

   Конечно, кое-какие границы есть. Но их там столько... считать умучаешься. Народишко тамошний... попорчен католицизмом. Недо-христиане. С одной миски с такими есть нельзя, посуду после них обязательно мыть. Но на двор этих недоумков немых можно пускать. Само собой, опоганят, изгадят. Но, всё ж, божья тварь, человеки. И в Смоленске ставят церковь «Немецкая божница». Значит, десятки-сотни «немецких людей» там постоянно жили и молились.

   Нормативы русского «Устава церковного» и ответы Нифонта Новгородского по части отношения к католикам куда мягче, чем, например, проповеди современного Нифонту Неистового Бернара в отношении православных.

   На мысль о Саксонии меня навела история дочери другого русского князя, Всеволода Ярославича.

   Евпраксия Всеволодна, внучка Ярослава Мудрого, сестра Мономаха, попала в Германию около 1083 г. невестой Генриха Штадена. Не его полного тёзки, опричника Ивана Грозного, известного своими записками об «этих страшных русских», а маркграфа Саксонской Северной марки.

   Уточню: речь идёт не о герцоге Саксонии, а о правителе Северной марки, одной из трёх марок, созданных герцогами на пограничных землях, Генрихе I Длинном.

   Странный мезальянс.

   Утверждают, что «русские князья имели традиционный союз с тамошней династией Удоненов». Утверждение не подтверждается ни документами, ни здравым смыслом. Хотя некоторые родственные связи, через Оду Штаденскую, имелись.

   Почему Всеволод, Великий Князь Киевский, отправил дочь за тридевять земель в какое-то пограничное германское захолустье? Ода оказалась столь хороша, что надо было заплатить пасынку её матери, убившего перед этим её сына, прощённого и усыновлённого безутешной матушкой после настоятельного внушения Папы Римского? А богатое приданное – удобная форма? – Как-то очень... вычурно.

   Ода была, похоже, «финансовым гением» – это не единственная «операция с ценностями в особо крупных» с её участием. Сперва её мать отдала Оду в монастырь. Это-то – нормально. Но потом выкупила. За немалое земельное владение. Торговля монахинями...? Выкупить у монахов дочь как у каких-то сарацинов? – Странная сделка. Позже, убегая с Руси с малолетним сыном, Ода сумела закопать такой клад, что вернувшемуся через десятилетие сыночку хватило стать князем Рязанским и Муромским.

   Евпраксию выдали замуж в 12-летнем возрасте. В Германию она прибыла с многочисленной свитой и караваном верблюдов, нагруженных богатыми одеждами, драгоценными камнями и большим количеством сокровищ.

   Верблюды только-только появились на Руси – торки с собой притащили. Киевлян эти животные очень развлекали. Видом, криком и плевками. Вот и отправили на гастроли «бродячий зверинец». «Шапкозакидательства» ещё не придумали, но «обплевать Германию» – уже смешно.

   В июне 1087 года муж Евпраксии умер, детей у них не было. В Киев она не поехала, год провела в монастыре. Под присмотром аббатиссы – сестры императора.

   Там в неё влюбился император Священной Римской империи Генрих IV. Совершенно безумно. Юная вдова, семнадцатилетняя киевлянка была очень хороша собой.

   14 августа 1089 магдебургский архиепископ Гартвиг в Кёльнском соборе обвенчал 39-летнего Генриха IV и юную Евпраксию, после обращения в католичество принявшую имя Адельгейда (Аделаида, Агнеса). Коронация королевы Адельгейды произошла вскоре после Рождества 1089 г.

   Дальше... увы.

   По одной из версий: «брак Адельгейды и Генриха преследовал своей целью укрепить связи императора с саксонскими правителями. Новобрачной предназначалась роль заложницы. Что было широко распространённой практикой, позволявшей укрепить заключенный политический союз».

   Сомнительно: на роль заложников годятся близкие кровные родственники. Вдова, иностранка, без детей, провёдшая всего год в семье одного из трёх маркграфов...

   Иные усматривают хитрый внешнеполитический расчёт: император искал-де расположения отца Евпраксии Всеволода Ярославича, принявшего (впервые) титул «князь всея Руси». Однако своим обращением с женой Генрих добился противоположного результата: Всеволод встал на сторону римских пап – противников императора. Отчего в русском православии появился праздник «перенесения мощей святителя Николая Мирликийского в Бари», не празднуемый греческой церковью, всегда расценивавшей этот перенос как вооружённый грабёж, святотатство. Чем он и являлся.

   По другой версии – Генрих был просто сволочью.

   Повторю: попытки найти в отношениях этой пары рациональность, историческую логику – этой же логикой и опровергаются. А вот выделение серотонина клетками императорского желудочно-кишечного... всё объясняет. Но – не подтверждается. И – не опровергается.

   Генрих очень ревновал свою жену. Карамзин:

   «Желая испытать целомудрие Агнесы, Генрих велел одному барону искать её любви. Она не хотела слушать прелестника; наконец докуками его выведенная из терпения, назначила ему время и место для тайного свидания. Вместо барона явился сам император, ночью, в потемках, и вместо любовницы встретил дюжину слуг, одетых в женское платье, которые, исполняя приказ императрицы, высекли его без милосердия, как оскорбителя её чести. В мнимом бароне узнав своего мужа, Агнесса сказала: „Для чего шел ты к законной супруге в виде прелюбодея?“ Раздраженный Генрих, считая себя обманутым, казнил барона, а целомудренную Агнессу обругал с гнусной жестокостью: нагую показал молодым людям, велев им также раздеться».

   В Штаденских аналах:

   «Конрад, сын Генриха от первого брака, восстал против своего отца по следующей причине. Король Генрих возненавидел королеву Адельхайду, свою жену, да так, что ненависть была еще сильнее, чем страсть, с которой он её прежде любил. Он подверг её заключению, и с его позволения многие совершали над ней насилие. Как говорят, он впал в такое безумие, что даже упомянутого сына убеждал войти к ней. Так как тот отказывался осквернить ложе отца, король, уговаривая его, принялся утверждать, будто он не его сын, а одного герцога, на которого названный Конрад был чрезвычайно похож лицом».

   То, что Генрих приказывал насиловать жену, по первой версии, было наказанием заложницы, представлявшей Саксонскую династию, не выполнившую своих обязательств.

   Что странно. Ибо правителями Саксонии были Билунги, а Удонены – правители Северной марки.

   По второй... просто сволочь.

   Евпраксия пыталась бежать, её ловили. Генрих воевал в Италии и таскал за собой жену. Будучи фактически узницей в Вероне, Евпраксия бежит оттуда (в конце 1093 года) под покровительство Папы Римского. Беглянку уже ждут: у стен Вероны её встретил отряд во главе с Вельфом IV и доставил в Каноссу к Матильде Тосканской.

   Ещё один «тот ещё» персонаж. «Безобразная герцогиня».

   Судя по портрету – и правда. «Столько водки не бывает».

   На войне с пятнадцати лет. Одна из немногих средневековых женщин, лично проводивших боевые действия. Страстно враждуя с Генрихом IV, именно она организовала его унижение в форме «хождения в Каноссу». Каносса – её город. Там, в 1077 году, Папа Григорий VII и Матильда три дня смотрели со стен на стоявшего перед крепостными воротами на коленях императора. А потом, в знак примирения, разделили «на троих» святое причастие.

   Вражда продолжилась и после примирения папы и императора, и после смерти Григория VII. Её владения были очень важны для Святого Престола, и очередной папа – Урбан II – настоял на браке, который Матильда заключила с Вельфом V Толстым, герцогом Баварии, старшим сыном освободителя Евпраксии в Вероне. Невесте было 43, жениху 18.

   Из её письма:

   «...прими меня и все Лангобардское королевство. Я дам тебе много городов, много крепостей, много славных дворцов и множество золота и серебра... Безразлично, кто из двух сделает первый шаг в любви, мужчина или женщина, лишь бы был прочен их брак...».

Свадьба по свой роскоши затмила все, что только мог представить себе тогдашний человек.

   Увы. Кроме крепостей и серебра, безусловно привлекательных для юноши, в комплекте предлагались лицо и тело.

   Наступила брачная ночь. Супруги возлегли на ложе и... ничего. Вельф уснул. Матильда была возмущена, но решила, что муж перепил на свадьбе – такое случается.

   На следующую ночь опять ничего. На возмущение Матильды последовало обвинение, что служанки спрятали в ночной одежде герцогини какое-то колдовство.

   На третью ночь Матильда сама привела мужа в спальню. Поставила посреди комнаты скамью, поверх положила доску от стола. Разделась догола. И уселась на доску со словами:

  – Для тебя все открыто и нет такого места, где могло бы быть спрятано какое-нибудь колдовство!

   Однако муж не сделал к ней и шага. У герцогини лопнуло терпение, она залепила пощёчину юноше и велела убираться вон, пообещав умертвить, если утром застанет его в своём дворце.

   «Тридцать лет в строю». Такая – может.

   В ту же ночь Вельф бежал из Италии.

   Общество считало, что Вельф опозорил не только себя, но и всех мужчин Германии. Однако не все согласились: с другими дамами все было в порядке.

   Просто «безобразная герцогиня» была настолько... а уж на столешнице... не смог.

   Матильда в конце жизни ушла монастырь. Где и завещала свои владения Римскому престолу. Завещание было оспорено Вельфами.

  – Мы ж женились? – Отдай.

   Судебные споры продолжались не одно десятилетие.

   Тоскана, «Матильдино наследство» нынче принадлежит Вельфам. Дядя герцога Саксонского Генриха Льва продаст его (в РИ) Барбароссе через несколько лет.

   На церковном соборе в Констанце (апрель 1094) и на синоде в Пьяченце (март 1095) Евпраксия свидетельствовала против мужа, обвинив его в принуждении к супружеским изменам, к сожительству с сыном Конрадом, обвинила императора в оргиях и сатанизме. Исследование всех обстоятельств дела производилось с особой тщательностью. В частности, Евпраксия предъявила судьям «дьявольские отметины», которые появились на её теле в ходе навязанного мужем общения с «Князем Тьмы». Папа вновь предал Генриха анафеме. Жалоба Евпраксии была признана справедливой, она получила отпущение грехов.

   Евпраксия жила в Италии при дворе сына Генриха Конрада. Около 1099 года вернулась в Киев. После смерти Генриха приняла постриг (6 декабря 1106 г) и умерла в 1109. Похоронена в Печерском монастыре.

   След этой женщины, её сложных отношений с мужчинами, проявился и во времена пребывания на «Святой Руси».

   Былина «Алёша Попович и Тугарин Змей».

   Хан Тугарин – свойственник киевским князьям, тесть стрыя (брата отца) Мономаха, бывал у рюриковичей в гостях, на их пирах:

"...в те поры повары были догадливы -

Носят яства сахарные и принесли лебедушку белую,

И ту рушала княгиня лебедь белую,

Обрезала рученьку левую,

Завернула рукавцем, под стол опустила,

Говорила таковы слова:

– Гой еси вы, княгини-боярыни!

Либо мне резать лебедь белую,

Либо смотреть на мил живот,

На молода Тугарина Змеевича!".

   На пиру присутствует Алёша Попович. Который нагло сравнивает Тугарина и отцовскую свинью.

   Только что приехавшего, не имеющего ещё статуса, «славы» паренька из провинции пустили посидеть у дверей. Алёше надо обратить на себя внимание, пробиться наверх в иерархии группы. Вот он и выпендрился, повспоминал про подохшую от обжорства живность на дворе своего батюшки. Папашка евоный был попом, и, по совместительству, свиноводом.

   Сам пущенный за княжеский стол из вежливости, нахамил уважаемому гостю, старшему родственнику хозяев. Тугарин обиделся, но не стал связываться с «приблудной шелупонью» в лице Алёши и ушёл:

"Скочила княгиня Апраксеевна на резвы ноги,

Стала пенять Алеше Поповичу:

– Деревенщина ты, засельщина!

Не дал посидеть другу милому!".

   Алёша – русский богатырь. Ни за словом, ни за саблей в карман не лазит. Вскочил на ножки резвые, побежал решать вопросы важные. Насчёт излишнего внимания, уделяемого хозяйкой не ему, красивому, а всякой «наброди-погани» – герою многих кровавых битв и дальних походов, правителю одного из самых мощных соседей Киева.

"В те поры Алеша подскочил, ему голову срубил.

И пала голова на сыру землю, как пивной котел.

Алеша скочил со добра коня,

Отвязал чембур от добра коня,

И проколол уши у головы Тугарина Змеевича,

И привязал к добру коню,

И привез в Киев-град на княженецкий двор,

Бросил середи двора княженецкого".

   Народ Киевский, понятное дело, катающимся по дворцовому двору мёртвым головам половецких ханов очень радый:

  – Ну теперь поганые мстить придут. Всю страну выжгут-вытопчут. Счастье!

   Князь Киевский... тоже любитель футбола. А жо поделаешь? – Назад тот «пивной котёл» не приставить. Остаётся «повышать обороноспособность»: звать удальца к себе в службу. «Тестовый заезд» засчитан: берём в дружину.

"В те поры Алеша Попович млад

Князя не ослушался,

Стал служить верой и правдою.

А княгиня говорила Алеше Поповичу:

– Деревенщина ты, засельщина!

Разлучил меня с другом милыим,

С молодым Змеем Тугарином!".

   Считают, что князь – Владимир Мономах, княгиня – его сестра, императрица германская Евпраския.

   В части былин Алёша Попович является «милым другом» Евпраксии (Апраксии). Его называют «бабьим пересмешником». В смысле: «дамский угодник».

   Свойства персонажей – «сластолюбие», «нечестие» Евпраксии и хитрость, «нечестность» Алёши Поповича, связываемых народным мнением «особыми отношениями», звучат и в 19 в.

   «Сорок калик со каликою»:

"А из пустыни было Ефимьевы,

Из монастыря из Боголюбова,

Начинали калики нарежатися

Ко святому граду Иерусалиму,

Сорок калик их со каликою".

   Вообще-то, мужской Спасо-Евфимиев монастырь уже Суздаль, а не Боголюбово. Но по сравнению с дорогой до Иерусалима... экие мелочи.

   Из русских монастырей выходят весьма нехилые калики:

"Скричат калики зычным голосом, -

Дрогнет матушка сыра земля,

С дерев вершины попадали,

Под князем конь окарачелся,

А богатыри с коней попадали".

   Смиренные за грехи молельшики. Хуже Соловья-разбойника: с его крика тоже кони на колени падали да хоть богатыри с сёдел не валились. Таких в лесу на дороге встретишь – последние штаны отдашь. Во славу Иисуса, конечно. Что князь, типа, и сделал. Хоть с ним и княжья охота, и богатыри, а против бедных богомольцев...

"Гой вы еси, калики перехожия!

Хлебы с нами завозныя,

А и денег со мною не годилося,

А и езжу я, князь, за охотою,

Изволите вы идти во Киев-град

Ко душе княгине Апраксевне;

Честна роду дочь королевична

Напоит-накормит вас, добрых молодцов,

Наделит вам в дорогу злата-серебра".

   Перепугался Мономах, «перевёл стрелки» на сестрицу.

   Пришли бедняжки-паломники на княжий двор. Начали норов выказывать:

"Скричат калики зычным голосом, -

С теремов верхи поволялися,

А с горниц охлупья попадали,

В погребах питья сколыбалися..."

   Шиши лесные. С шумовыми гранатами непрерывного действия.

"Прошают святую милостыню

У молоды княгини Апраксевны.

Молода княгина испужалася,

А и больно она передрогнула".

   Мда... Получить «святую милостыню», не испугав «милостника», на «Святой Руси»... вряд ли. Хорошо понимаю девушку. Аж затрясло бедную, «передрогнула».

   Немцы, конечно, сволочи. Но так громко даже итальянцы на церковном соборе не орут. А Мономах-то хорош. У меня-де ни серебра, не хлеба – сухарики одни. С богатырями в лесу спрятался, бедную сестрёнку подставил.

"А и те калики перехожия

Сидят за столами убраными,

Убирают ества сахарныя,

А и те видь пьют питья медяныя,

И сидят оне время час-другой,

Во третьем часу подымалися,

Подымавши, оне богу молятся,

За хлеб за соль бьют челом

Молодой княгине Апраксевне

И всем стольникам и чашникам.

И тово оне еще ожидаючи

У молодой княгини Апраксевны, -

Наделила б на дорогу златом-серебром".

   Наглое вымогательство. Наелись-напились да ещё и денег давай. А жо поделаешь? Святые отцы – они такие. Ежели что не по ндраву – рявкнут матерно. Враз «с горниц охлупья» попадают.

   Не зря Нифонт Новгородский отвечает Кирику:

   «Приходили давшие обет пойти в Иерусалим – повели мне, какую епитимью дать? Этот обет – сказал он – губит землю сию!».

   Только «калики перехожия» не на нашу, робкую, теремную, мира не видавшую, княгиню нарвались. Евпраксия по жизни уже нахлебалась всякого, разные виды видывала, от императора бегала, у «безобразной герцогини» в приживалках жила, с Папой Римским договаривалась.

   Считают, что её показания в суде против императора были вынужденными, продиктованными Папой, стремящимся дискредитировать своего противника. Уж больно свидетельства откровенны, порочат и её саму. Она находилась в тот момент во власти сторонников Папы. Под возможной угрозой заточения, а то и казни.

   Напомню: одно из обвинений против императора – сатанизм. За это убивают. Вот почему «соучастница безбожных бесчинств и оргий» была объявлена «невольной» и получила в папском суде ещё и отпущение грехов.

   Евпраксия не испугалась, не «сомлела со страху», а надумала поиметь с этого «наезда» хоть какой профит, с богомольцев, как с паршивой овцы – хоть шерсти клок.

"А у молодой княгини Апраксевны

Не то в уме, не то в разуме:

Пошлет Алешуньку Поповича

Атамана их уговаривати

И всех калик перехожиех,

Чтоб не идти бы им сево дня и сего числа.

И стал Алеша уговаривати

Молода Касьяна Михайловича,

Зовет к княгине Апраксевне

На долгия вечеры посидети,

Забавныя речи побаити,

А сидеть бы наедине во спальне с ней".

   Здесь Алёша уже в службе княжеской. Кличут ласково – «Алёшунька». И он, по велению сердца и согласно присяги, подрабатывает посыльным-сводником.

   Евпраксия, после приобретённого в Европах опыта, явно привыкла раздвигать... м-м-м... нет, не то, о чём вы подумали, а – «личные границы допустимого».

   Лучше самой выбрать. Пригожего «атамана калик перехожиех». Самой зазвать красавца «сидеть наедине во спальне», чем – «многие совершали над ней насилие», или мужа в форме барона пороть. Пока из Вероны не сбежала – приходилось терпеть. И находить «положительные стороны».

"Привычка свыше нам дана.

Замена счастию она".

   Но бывают и непривычные обломы.

"Молоды Касьян сын Михайлович,

Замутилось ево серце молодецкое,

Отказал он Алеши Поповичу,

Не идет на долгия вечеры

К молодой княгине Апраксевне

Забавныя речи баити.

На то княгиня осердилася,

Посылает Алешуньку Поповича

Прорезать бы ево суму рыта бархата,

Запехать бы чарочку серебрену,

Которой чарочкой князь на приезде пьет".

   Изобретательность Евпраксии, переодевшей слуг в женское платье и, таким образом, заманившей и законно выпоровшей законного мужа, описана Карамзиным. Следует отметить, что провокация: «запехать бы чарочку серебрену», современный аналог – подкинуть пакетик с наркотиками, в фольке вполне ожидаемое, хотя, конечно, нехорошее действие представительницы правящей династии. Как и соучастие в таком бесчестном деле святорусского богатыря.

   В состряпанное Евпраксией и Алёшой дело втягивают Добрыню. Он лицо авторитетное, честное, не аффилированное.

   Чарочку – нашли. Касьяна – закопали.

   Живьём.

"Закопали атамана по плеча,

Закопали во сыру землю,

Едина оставили во чистом поле

Молода Касьяна Михайловича".

   А калики в Иерусалим пошагали. Молиться.

   Дальше пошли чудеса. Косяком. В смысле: милостью небесной. Ибо на земле нашей грешной без чудес – правды не сыскать.

   Возвратились паломники на прежнее место:

"Молоды Касьян сын Михайлович

Выскакивал из сырой земли,

Как ясен сокол из тепла гнезда;

...

А и кудри на нем молодецкие

До самого пояса.

И стоял Касьян немало число,

Стоял в земле шесть месяцев,

А шесть месяцев будет полгода".

   А чё нам? «Полгода – в любую погоду». Надолб изображать да прохожих пугать – милое дело. Только вот шерсть отросла.

   Чудеса крепчают: уж и слуги княжеские к вымогателям переменились. Мечта попрошайки:

"И тут клюшники, ларешники

Пришли они к каликам, поклонилися,

Бьют челом к князю пообедати".

   Евпраксии, само собой, божья кара. Как Касьяна закопали, так она и заболела:

"А с того время-часу захворала она,

Захворала скорбью недоброю,

Слегла княгиня в великое во огноище".

   Фольк традиционно насылает на «плохих» женщин различные кож.вен. заболевания. Конечно, праведник Касьян гноищем не брезгует, и коль княгиня в своём прегрешении раскаивается, являет очередное чудо:

"Молоды Касьян сын Михайлович

А и дунул духом святым своим

На младу княгиню Апраксевну;

Не стало у ней того духу пропасти,

Оградил ее святой рукой,

Прощает ее плоть женскую:

Захотелось ей – и пострадала она,

Лежала в сраму полгода".

   На Руси «святой дух» лучше любого антибиотика. Всякую инфекцию убивает одном дуновением. Как вылечить, к примеру, сифилис? – Да это ж все знают! Приложить святую икону к больному месту.