Текст книги "Герцогиня (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

  – Ишь ты... ещё годен.

   Софья удовлетворенно осмотрела открывшееся её взору пейзаж. С рельефом. По-хозяйски чуть откатила дочку дальше, села на меня верхом, опустилась на моего многострадального за сегодня «приятеля», скомандовала:

  – Ну, давай, рассказывай. Как там мир спасать.

   И – поскакала.

   Она наклонилась, я поймал её за руки. Она немедленно прижала мои ладони к своим грудям. Так, поддерживая её, потихоньку тягая вверх и вниз, я принялся проповедовать по обсуждаемой гео-историко-политической теме.

   «Не Россия войны начинает, но она их всегда заканчивает».

   С войнами понятно: тут как в любви – не надо кончать преждевременно. А вот можно ли сделать так, чтобы и другим начинать негде было?

   Я же – миролюб! И... это... благорастворитель.

  – Народ, Софа, похож на воду. Государство – на лужу с этой водой. Вода прибывает – лужа разливается. В какую сторону? В ту, где берега ниже. Последние столетия низкий берег у германской лужи на востоке и на севере. Вот они туда и идут. Тамошние славяне между собой живут не дружно. Каждый на соседа ножи точит. Их съедят. Через полтора года датчане заявятся на Руян, отомстят за разорение Ютланда, уничтожат последнее славянское знаменитое языческое святилище – Святовита в Арконе. А князья лягут под датского короля. Собственно, три тамошних брата-князя его и призвали. Удержаться без веры Христовой они не могут. А идти под саксонцев... нагляделись на соседей.

   Другие тамошние племена подомнут под себя поляки, саксонцы, бранденбуржцы. Славянские князья будут грызться между собой и служить новым господам. Которые будут сводить новых холопов в своих битвах. Датчанин, сокрушитель Асконы Абессалом, епископ Лундский, будет защищать Руян от вторжения польских поморских князей во главе с младшим из трёх руянских «братьев-призывников». Германцы победят. В Поморье – до вмешательства СССР и разгрома Третьего Рейха. Западнее Одера – навсегда. Аристократические роды, наследники гордых славянских князей, станут частью германской аристократии и закончатся в 1918 году вместе с Вторым Рейхом.

  – Германцы «съедят» местных. Заставят подати платить, землю пахать, детей рожать, на своём языке говорить, своему богу молиться, по своим законам жить. Что дальше? Вода-то в «луже» прибывает. Поставят на новых землях города, построят корабли, наберут войско. Из своих ублюдков, тамошними бабами выроженных. И поплывут по морю Варяжскому. Во все стороны. На север. Долго-долго будут воевать с датчанами, свеями, готами, норвегами. Те будут собираться раз разом под одну шапку чтобы отбиться. Это – на века.

   Концовкой анти-германских попыток скандинавов объединиться можно считать норвежский референдум от 13 августа 1905 года – о прекращении унии со Швецией. Перед этим была, например, Кальмарская датско-шведская уния и предшествующая ей датско-норвежская, направленные против германской экспансии на Балтике.

   А Софочке нравится – во как груди согрелись и потяжелели. Продолжим:

  – А ещё поплывут их корабли на восток. В Поморье, к Пруссам, к литвинам, к чуди белоглазой. Всех подомнут. Закон свой дадут, веру, язык. Усилятся и умножатся. И к нам приплывут. К Пскову, Новгороду. Будут у нас с ними войны и великие разорения. Многие лета. Лет восемьсот. А то и более.

  – А они плохие? Эти германцы?

   О, и девочка ожила! И сразу в учёбу. Наглядный урок работы бёдрами – от матушки, историко-политический – от меня.

  – Нет, Ростишка. Они нормальные. Хотят, как и все, отобрать у соседа то, что им самим нужно. Вещи, скот, людей, землю. А нас, поскольку мы не такие – истребить. Или переделать, «съесть».

   ***

   Потом это назовут «жизненным пространством германской нации». Которое надо расширять. Очень исконно-посконное германское стремление. Истинно народное. Альтернатива – интенсивное развитие, взамен экстенсивного. Но это же так тяжело!

   Между 1100 и 1700 годами население Западной Европы увеличилось втрое. А урожайность почти не изменилась. Количество германских городов с полусотни в нынешнем столетии, достигнет полутысячи в следующем. Откуда хлебушек?

   ***

  – Ага. А ты решил... их не пустить. Мы там... тому Генриху... мозги вправим... И грудями встанем... Не подходи – зашибу. Все ихние витязи.. как увидят такую крепость... испугаются и разбегутся.

   Софочка вполне согрелась. Дышит тяжело, говорит коротко. И насаживается... О-ох... мощно.

  – Ваши груди, княгиня, куда эффективнее любой крепости. И – эффектнее. Это я тебе как человек, крепости штурмовавший, честно скажу. Когда крепость берёшь... такого удовольствия... не сравнить.

  – Льстец. А по делу?

  – По делу... Представь себе... тазик с водой. Вот мы его берём...

  – Не лапай.

  – И приподнимаем. Вот так. И наклоняем.

  – Отпусти! Синяки будут!

  – И опускаем.

  – О-ох! Ты, хрен собачий...!

  – Не собачий. Не так резко. Я имею в виду Германию. Она несколько больше. Один край поднима-а-аем, другой опуска-а-аем. Водичка туда и побежала.

  – Ты хочешь, чтобы я «съела» этих... бодричей как немцы?! Навязала нашу веру, наш язык, насадила там наши законы...

  – Ну, насадить... поглубже... там умельцы найдутся. А остальное – да. Какое-нибудь королевство ободритов. Или – ободритов и лютичей. Титулы королей для этих народов в империи уже бывали. Сделать там... что-то не немецкое. Оторвать от империи. «Приподнять северный край тазика». Из бодричей, лютичей, сорбов... саксонцев, голштинцев, голландцев... Всех, кого ты сможешь... И всем сделается... хорошо.

  – Так не бывает. Чтобы всем. Господин.

   Девочка заскучала. И вздумала учить меня, профессионального оптимизатора и эксперта по сложным системам! Да она даже слова такого – «оптимум» – не знает! В многофакторной модели, при многокритериальной трансформации... Конечно, всем сразу, одновременно, в постели, я сделать «хорошо» не могу. По анатомии. А вот в политике... Объясняю:

  – Местным не придётся сильно язык ломать – у нас говоры схожие, законы – похожи. Бодричам уже хорошо. Язычникам или христианам тамошним... сама понимаешь: наша вера – самая правильная. Немцам... Каждый император Германии вынужден ходить с войском в Италию. Они рвутся между «дранг нах остен» и «дранг нах суден». Барбаросса там уже воевал и ещё будет. Дай ему прочный тыл. Закрой ему спину. Помоги в его устремлениях. Вычисти Саксонию от благородных – пусть воюют за императора. Они ему послужат – он их там землями наградит. И хай они там... Простолюдинам-переселенцам – просто счастье сделается. Вместо того, чтобы в сырости и холоде на тощих почвах колоски считать – тепло, солнечно, всё растёт и плодоносит. И наступит на Германию – благорастворение...

  – А во Вщиже масоны говорили, что Италия маленькая и там свободных земель нет.

  – Умница. Но ведь император может итальянцев и подвинуть. А ещё помириться с сицилийцами и вернуть Тунис. Они бездарно потеряли там свои владения. Всего лет семь назад. Или помочь королям Иберии в изгнании мавров. Или освободить Эдессу. То, что ему не удалось сделать во Втором крестовом походе.

   Кроме северо-восточного направления, «дранг нах остен» имеет и юго-восточное: Штирия, Крайна (без "у"), «Королевство мадьяр и хорватов»...

   Не, блин, дольше я не потяну! Пора кончать. Во всех смыслах.

  – Софья! Освободи Барбароссу! От камня на шее! От бессмысленной и вредной обузы на севере! Дай ему свободу! Дай императору! Давай! Давай!

   И мы дали. Друг другу. Массу чувств. Приятных. Весьма.

   Она упала мне на грудь. Полежала, восстанавливая дыхание, прислушиваясь к звенящей, после её заключительных воплей, тишине. Осторожно перевалилась в бок. Пошевелив рукой, не открывая глаз, нащупала покрывало:

  – Накрой.

   Полежала на моей руке, прислушиваясь как с другой стороны ко мне под бок пристраивается Ростислава.

  – Бред. Император, герцог... дай... хм... «и тому дала, и тому дала»... А папа? Папе тоже давать?

  – Не заморачивайся. С папой будет враждовать Фриц. Через пару месяцев Барбаросса посадит в Риме своего ставленника, потом чума, восстание, Ломбардская лига, императору придётся бежать в чужом платье... Между Папой Александром и Императором Барбароссой вражда ещё и личная. А православные на севере – папистами быть не могут. Ещё есть ткачи, катары... Я тебе потом расскажу. Ох. Девоньки... вы это... осторожнее.

   Воспользовавшись моей беспомощностью – обе руки заняты, на них их головы лежат, мои дамы запустили свои шаловливые ручонки под покрывало. Где и встретились. Где-где... По счастью, они не стали вырывать друг у друга находку. Их пальчики довольно осторожно и приятно сплетались и прикасались. Ко мне и друг к другу.

   Софья, ещё несколько хрипловато, сообщила:

  – Эх, Ванька. Змей ты искуситель. Вот кабы не твои нынешние... кабы не эта штука... не в жисть твоей выдумке не поверила. А так... здоров ты, однако... И – не дурень... может чего и...

   И она засопела. Ростислава посмотрела через меня на заснувшую матушку, улыбнулась, вдруг зевнула и уютно устроилась поудобнее. Через полминуты спала и эта. Но первая же попытка выбраться из семейного «бутерброда» вызвала инстинктивную хватательную реакцию. Ручки у них... цепкие. Бдительность не утратили. Даже во сне. «Сидеть! Стоять!». В смысле: «Лежать!». Пришлось ждать с четверть часа.

   Вот прознают ныне про эту историю, распишут красиво. Вроде: «судьба империи похабным удом решена бысть». Или из Писания чего вспомнят: «от клятвы на том стогне воссиял свет православия на землях диких». Картинка красивая, яркая, запоминающаяся. Символ. Болтать об таком удобно, легко. А вот дело делать...

   По сути: я лишь добился их согласия, которое они в любой день и переменить могли, на вывод их из «Святой Руси». Где их пребывание было опасно. Опасно для них, для меня, для Боголюбского. Сформулировал Софье её собственную мечту. Просто сказал словами то, что она сам чувствовала. И дал надежду, весьма шаткую, на исполнение её желаний. Игрушка «для помечтать». Напомнив о императрице Германии Евпраксии, дал намёк, почву для сомнений в абсолютной невозможности. И раскрасил оттенками «спасения мира», «богоугодного дела».

   Глава 517

   На другой день к вечеру снова позвал моих княгинь. И получил сразу в лоб с порога:

  – Ну чего, стыдно в глаза смотреть? Вчера-то наобещал, расхвастался...

  – Софья, уймись. Чего ты злобствуешь? Тебе вчерашнего уже мало?

  – Брюхо вчерашнего добра не помнит. И не только брюхо. А ты что, ещё сможешь?

  – Я... Я нет. Но Салмана с Суханом позвать могу.

  – Я тебе кто?! Подстилка дворовая?! Ладно. Не получится ничего. С этой твоей... Саксонией. Она (Софья кивнула на дочку) бесплодна.

  – Мама!

  – Что мама? Пусть знает. Детей у неё не будет. Так что замуж твой Генрих, может и возьмёт. А после выгонит. Ему наследник нужен. Чтобы баба мальцов рожала. И все твои свадебные подарки и диковинки – пропадут.

  – Твоя мать, Росток, права: чем лучше я знаю ваши заботы и беды, тем лучше смогу помочь.

  – Ты... ты поможешь?!

  – Э-эх, девочка... Это – не в моей власти. Софья, меня радует твоя честность. Было бы куда хуже, если бы ты промолчала. Я об этом знал. План не меняется. Подберёшь в караван подходящих служанок. В достаточном количестве. Если ты не сможешь сыграть своевременное рождение мальчика у дочки... Извини, я тебя уважать перестану. Кстати, не исключаю, что и ты сама... чем-нибудь порадуешь. Зятя.

  – Что?! Да я старуха уже...!

  – Сходи к Маре. Она тебе скажет – что принять, как встать... и чего съесть. Теперь... Формирование списка багажа, списка слуг, подарки и диковинки. Ты должна, как дочка нынче, выучить языки, этикет, обряды католические, законы, обычаи. Миннезингеры всякие, Вальтер Фон дер Фогельвейде... хотя этот ещё без штанов бегает, а вот Дитмар фон Айст – вполне может попасться. Кто такая Мария Французская и почему:

"...Королева и Тристан

Страдали от любовных ран.

И смертная спустилась тень

На них в один и тот же день".

  – Что?! Зачем?!

  – Чтобы не верить этой брехне, Не самой истории, а исполнителям. Мозги вам там будут пудрить... Хуже зимней пурги. Ещё: занятия танцами, музыкой, плаваньем, верховой ездой, рукопашным боем...

  – Что?! Там бабы верхом ездят, на мечах рубятся?!

  – Софья. Вы мне дороги. Я хочу чтобы вы выжили в чужом, враждебном мире. Не мышками за печкой, а повелительницами. А для этого надо иметь здоровье и уметь постоять за себя. Росточек, ты как?

  – Я... я учусь. Постоять за себя. Если ты прикажешь.

   Не сработало. Софья не хотела и не умела учится по-академически. Догонять дочь в науках она посчитала унизительным. Ей были нужны практические примеры, опыт. «Мудрый учится на чужих ошибках, умный – на своих». Она была умна. Но не мудра. Её проколы несколько раз, особенно в первый год, подвергали опасности жизни людей и весь «Саксонский проект». А Ростислава нормально воспринимала премудрости. Но не имела опыта, не могла мгновенно, интуитивно развернуть «максиму» в ряд мышечных действий. «Опыт – дело наживное». Если жив.

   Для Софьи куда интереснее оказался другой вопрос, барахольный: что туда везти.

   Николай... ему бы только торг вести! Не без этого, конечно, но ведь основное – просто инвестиции. В обеспечение возможностей. Не продать, но подарить. Предполагая отдаривание... в уместной для тамошних обычаев форме. Так, например, в багаже появилась коллекция стеклянных статуэток животных, керамические «этнографические» фигурки, «деревянное» и «крепкое» золото. И, впервые, мой фирменный знак: фарфоровый сервиз.

   Шесть чашек с блюдцами и блюдо. Все – с росписью. Изображение шести русских церквей. Трёх «Софий» – Киевской, Новгородской, Полоцкой. Мономахов собор Успения Богородицы в Смоленске, черниговский Спасо-Преображенский, ещё без боковых башен – их позже пристроят. Пятикупольный Михайловский собор Ефрема Переяславского.

   И, конечно, Владимирский Успенский собор Андрея. Шестистолпный, трёхаспидный, тонкого белого камня, с аркатурно-колончатым поясом, со скульптурным декором зооантропоморфного типа... Прелесть!

   Выполненный на большом блюде рисунок Владимирского собора притягивал взгляд, казался объёмным, хотелось без конца рассматривать, трогать, заглянуть за угол...

   А вот по поводу традиционных экспортных товаров мне пришлось выдержать с Николаем настоящую битву. Ни мехов вязанками, ни рыбий зуб пачками, ни, уж тем более, мёд и воск бочками, в спецификацию товаров каравана княгинь не попали. Понятно, что собольи шубки обеим мы обеспечили. Но только в объёмах «личные вещи». Николай раз пять подкатывал:

  – А вот давай мы туда продадим...

  – Нет. Это – не торговый караван, а паломнический.

  – И что? А мы заодно...

   Замечу, что я оказался прав: новогородцы, взбешённые в это лето действиями ими же сами изгнанного Ропака и поддержавшего его Андрея, хоть и понимали, что мы не суздальские, но были готовы прицепиться к чему угодно. Увидели бы конкуренцию с нашей стороны – не пустили бы, всё разграбили, княгинь в темницы монастырские покидали. Но Софья с Андреем... Невинная жертва его неуёмной похотливости. Ростислава вообще – вдовица сирая. Да и не конкуренты мы. Пропустили.

   Временами было очень тяжело. С Софьей. Она мгновенно ощутила себя хозяйкой. И стала требовать... всё что может пригодиться.

  – Софья, зачем тебе платье с тремя тысячами жемчужин?!

  – Как зачем? Ты же сам сказал: я должна поразить этого... герцога. Своей красотой, умом, богатством.

  – Своей! А не жемчужин! Какой, факеншит уелбантуренный, ум, если скромная инокиня на себя вот такой... бронежилет из жемчуга напялит?!

  – Э... Ну я же не всегда монахиней буду. А при случае очень даже красиво надеть.

  – А сорок перстеней с диамантами?! У тебя же даже пальцы на ногах считая, столько нет!

  – Глупый ты, Ваня. Перстни можно и по два надевать. И менять их. Хоть по три раза на день.

   Гапа криком кричала от Софьиных заморочек. Постепенно мне удалось вбить в эту, самую умную женскую голову «Святой Руси», моё представление. О внешней скромности, богатстве в форме изысканности, редкости, а не множественности. О главном её оружии: сдерживаемой таинственности, экзотичности. Не вызывающей отторжение или примитивную зависть, но жгучее любопытство и стремление уподобиться.

   Я уже говорил, что у мужчин зрение туннельное, а у женщин панорамное? – Это не только про глаза, но и про мозги. С одной стороны, она согласилась с «Саксонским проектом», с другой... А почему бы, всё-таки, не «оседлать» Ваньку? Выгорит – выгода будет, нет – опыт тёщи наработаю. Инструмент для оседлывания – дочь. Увы, я старался не сводить их вместе. Невозможность повлиять на дочь, а через неё на меня, её бесила.

   Как-то вечером врывается она ко мне в кабинет. Где я, как раз, задрав форменный кафтан на голову вестового, разложенного на столу, с удовольствием обнаружил под кафтаном аналог европейских шоссов на подвязках, в виде штанин от форменных портков, и собрался употребить доступное – для «разгрузки чресел молодеческих». Вестового зовут Ростя, и она аж дрожит от нетерпения.

   «Тёща» была раздражена изначально и сразу принялась «наезжать не по делу»:

  – Ты развращаешь её! Заставляешь одевать мужскую одежду. Это – грех!

  – Ты не заметила чем мы тут занимаемся? – грешим мы. А теперь вопрос: что есть грех? И для кого?

  – Не играй словами! Есть Десять Заповедей. Их нарушение – грех! Есть Семь Смертных Грехов. Их сотворение – грех неотмолимый! Предсмертным покаянием, исповедованием – не снимаемый!

   Я поглаживаю Ростиславу по попке, вспоминаю свои киевские чулочки с пояском и «красноармейскими» пуговицами, наслаждаюсь. И дискутирую по поводу теологии. Находя в этом... некоторую экстравагантность. Софочка это видит и звереет. Добавляя в экстравагантность – пикантности.

  – Давай с начала. Что есть благо для господа?

  – Го-с-споди! Это же все знают! Люди, ведущие жизнь праведну. Чистые души.

  – Временами не вредно вернуться к началу и проверить. То, что «все знают». Итак, Господь более всего любит души праведные. Что он ценит более этого?

  – Как это? Более... Да нет ничего!

  – Софа, ну что ж ты думать не хочешь? Более душ праведных приятны Господу души грешные, но раскаявшиеся. Вдесятеро приятнее. Так? Теперь посмотри на человека верующего. Его цель сохранить душу в чистоте, в праведности. Свою собственную. Это – эгоизм, Софочка, это пренебрежение господом, это умаление блага божьего.

  – То есть для господа нужно, чтобы человек согрешил и покаялся? Тогда Ему... приятнее?

  – Умница, Росточек! Греши и кайся – вот то, что наиболее приятно богу. Человечек как-нибудь особенно взпзд... мда... круто согрешил, и тут же, не менее круто, покаялся. ГБ – балдеет. Софья, ты уже сегодня согрешила? Тогда снимай платье и иди к нам.

   Я же говорю – умная женщина. Вместо того чтобы глупо фыркать, раздражённо язвить, озлоблено ругаться, то есть попытаться принести вред нам – сделала то, что могло принести пользу ей. Заперла дверь и скинула платье. Когда она вот так, недоверчиво-ожидающе, смотрит исподлобья, прикрывая горстями соски своих чуть отвисших тяжёлых грудей...

   Лёгкое похлопывание по обнажённой попочке намекает Ростишке на необходимость освободить рабочую площадку, быстрый шёпот на ушко – на необходимость кое-какого инвентаря. Неплохо знакомого по урокам Цыбы.

  – Подойди.

   Софья подходит к столу, с сомнением протягивает мне через стол руку, в ответ на протянутую мою. И вскрикивает, когда я дёргаю и прижимаю за холку к столешнице. Кажется, она собралась выразить своё возмущение. Зря – теология это так увлекательно!

  – Сделаем следующий шаг. Если верующий человек – эгоист, жадина и сволочь, то он думает о своей душе. Если он истинно любит господа – он думает о божьем благе, о том, как сильнее порадовать Всевышнего. Больше праведников – хорошо, больше раскаявшихся – ещё лучше. Курс – 1:10. Теперь прикинь: некий человек согрешил, но привёл к покаянию двух других грешников. Баланс для Него – положительный. Вместо двух душ, отправляющихся в пекло и одной посетительницы рая, соотношение обратное.

  – О-ой! Дочка! Ты что делаешь?!

  – Софочка, будешь дёргаться – одену наручники с ошейником. Скажи девочке спасибо. За то, что она, по доброте душевной, заботится о твоём самочувствии. О необделённости, приобщённости и, где-то даже, соборности. Конечно, душа у человека одна. И гореть вечность в аду – страшно. Но чего только не сделаешь для радости господней! И в надежде на его безграничную милость.

  – Ты... о-ох... ты хочешь сказать... ой, что это за чёрная штука... нет-нет!... о-ой... Ты говоришь, что можно грешить... а-ах... ради благой... а-а-ах... цели... а-а-а!

  – Если это твой вопрос, то я утверждаю чуть более детальное. Человек, способный сделать других праведниками или грешниками, но раскаявшимися, если он истинно верующий, если он думает о боге, больше, чем о самом себе, если его цель – радость господа, такой человек для достижения такой цели может и должен использовать любые доступные средства. В том числе, и попадающие даже в перечень смертных неискупимых грехов.

  – Ва... Ваня... иди сюда... я хочу тебя... почувствовать... внутри... в себе...

  – Перевернись... Ага. А я продолжу. Вы отправитесь в дикие земли, населённые дикими племенами...

  – О-о...

  – Где тысячи языческих душ блуждают в темноте и стенают в предвкушении...

  – Ох... у-у-у...

  – Их великое множество. И любые ваши прегрешения будут искуплены их количеством. Не важно: праведниками ли они станут или раскаявшимися грешниками. Число их душ вызовет у Господа столь сильную радость, что он просто не сможет обречь вас в лапы Сатаны.

  – О. О! Ещё. Ещё! Быстрее...

  – Другая часть тамошних жителей есть христиане лишь по названию. Но в душах своих они остались прежними дикими язычниками. Это – грешники. Неспособные, не умеющие, не знающие об истинном, искреннем покаянии. Направить их – есть дело безусловно благое. Спасающее десятки тысяч душ. Третья часть – католики. Ненависть, с которой их иерархи говорят о нас, об истинно, правильно верующих, правильно славящих Христа, о православных, сама по себе есть свидетельство их еретичности, ложности их учения. Хотя бы в той части, которая особенно отличается от нашей, которую проповедует тамошняя церковь для сокрушения нашей. Ты как там? Живая?

  – Д-да. О, о. Ещё. Сильнее. Сильнее!

  – У-ух... ух... хорошо, однако. Так ты поняла?

  – Что ради благого дела можно согрешить? Не новость.

  – Нет, мама. Ваня... Господин говорит о том, что князь земной в ответе за подданных своих. И направление их на путь истинный, в силу их многочисленности, искупает любые обычные грехи человеческие, совершаемые правителем.

  – Умница! Ибо сказал Соломон: «В многолюдстве народа – честь государя». Будь хоть каким праведником, если твой народ уменьшился, впал в нищету и мерзость – ты государь бесчестный. Наоборот: соверши хоть все грехи, но умножь, улучши, просвети и очисти свой народ – ты в чести перед Господом. Ну что, Софья, дочка твоя оказалась сообразительнее. Теперь, по справедливости, тебе её ласкать. Давай, тётушка.

   ***

   Распространённое русское ругательство насчёт «твою мать...», реализованное в реале, произвело тройное действие. В очередной раз сотрясение основ Священного Писания: «не обнажай наготы матери своей...». Десакрализация родительницы конкретизацией процесса: вот так она пыхтит, потеет, охает и ахает... И вытеснение образа отца.

   Изначально языческая, родовая формула признания своего отцовства, того, что так потрясло Илью Муромца в конце боя с Подсокольником, что звучит в обычаях и нормах древних римлян и греков, где глава дома берёт новорождённого на руки, признавая его своим ребёнком, не произнесённая, но наглядно исполненная здесь, переводила меня в пустеющее место в душе Ростиславы.

   Андрей, как оказалось, ей не отец. Анонимный певчий, названный Софьей – белое пятно. Так кто же?! Защитник, учитель, хранитель? – Ванька-плешивый. Хозяин. Господин. Отец. «Отче наш, иже еси...».

   ***

   Наши с Ростиславой межличностные отношения продолжали наполняться смыслами. Включая столь важные «здесь и сейчас» родственные связи.

   Среди ночи в постели вдруг услышал, как Ростишка плачет.

  – Что случилось?

  – Мама... она сказала... что ты мне... братан. Двоюродный брат. Сын её сестры. Которая умерла давно. Это... грех. Кровосмешение.

   Давно ждал.

  – «Устав Церковный» Ярослава гласит: «Аще ближний род поимется, митрополиту 8 гривень, а их разлучити, а опитемью да приимуть». Митрополита надо мною нет, нам с тобой и так скоро разлучаться, епитимья у меня – уже, на осьмнадцать лет, а тебе там придётся в католичество креститься – считай епитимьёй, недопущением к истинной благодати. Подвигом, искушением во имя праведности.

   Отторжение католических священников, внутреннее, скрытое и тотальное – обязательно. Там такие мастера есть душу наизнанку вывернуть...

  – А кровосмешение... Ты рожать собралась? Ты ни с кем кровь свою смешать не можешь. Ни с кем. Господь не дал. Но у нас с тобой – она уже общая.

   Я даже знаю от кого общая – от Адама с Евой.

   Она затихла, обдумывая новость. Потом снова прижалась ко мне:

  – Я тебя так ещё больше люблю. Братик.

   Но что-то ещё её тревожило.

  – Вот когда сегодня... я, вместе с тобой... матушку... а потом она меня... это же... ну...

  – Тебе понравилось? Лучше, чем с Цыбой?

  – Ну... Но это же нехорошо!

  – Софья – умная, яркая, энергичная. Страстная. И в любви, и по жизни. Женщина. Как и ты. Разные, но равные. Каждая может заставить другую трепетать. От удовольствия. Или плакать. От счастья или от боли. Вы не одинаковы. Но она – такая же. Не надо иллюзий, не надо обожествлять. Даже родительницу. Она – как ты. Человек, женщина.

  – А... а ты?

   Не понял. Я – женщина? А, дошло.

  – Меня обожествлять?! – Тем более. Я – человек. С кучей проблем, ошибок и недостатков. Просто чуть необычный.

   Точно, попандопуло попандопнутое.

  – Ага. Чуть. Единственный. Мой.

   И засопела.

   Вот и хорошо. Объяснять, что их игры с Софочкой вообще не подпадают под запреты «Святой Руси», не пришлось.

   Коллекция выбиваемых табу, «стыдов», «страхов», «о чём и подумать не можно» росла. Сокращая множество потенциальных источников эмоций, блокирующих разум, трезвое прагматическое мышление.

   Разумность надо воспитывать, не позволяя замазывать её душевностью. И я начал рассказывать ей истории. Из худ.литры. Что вспомнилось близко к теме. Неопределённо-средневековой. Кусочки из «Тысяча и одной ночи», «Золотой осёл», ненаписанные здесь ещё «Декамерон» и «Гептамерон», любовные и плутовские романы аж по 18 век. Где этика, ценности, стереотипы поведения героев похожи на здешние.

   Она сидела на постели, завернувшись в одеяло, блестя восторженно глазами. С ней так никто никогда не разговаривал. Только няня когда-то сказки рассказывала. А потом получала домашнее задание:

  – Вышелуши суть. Сюжет, повороты, условия. Где события могли пойти иначе? Какой персонаж мог предать или сболтнуть? Если бы три итальянских корабля с текстилем не пришли в Александрию одновременно, что стало бы с героем?

  – З-зачем?

  – Чтобы видеть возможное развитие ситуаций. Или создавать их.

  – Создавать? К-как?

   Пересказываю «Укрощение строптивой». Довольно распространённое поведение женщины:

"Рвалась и плакала сначала,

С супругом чуть не развелась;

Потом хозяйством занялась,

Привыкла и довольна стала".

   С другой стороны – из удачных вариантов мужской стратегии. Все счастливы. Но возможны варианты

  – Что было бы если бы героиня, на начальном этапе, в озлоблении на мужа, завела себе любовника? Которого подговорила бы в финале заключить пари с её мужем на её покорность? Она могла бы разорить супруга и сбежать с любовником.

  – Но... ведь это нечестно! Это же сговор!

  – Любовная связь тебя не волнует? Изменять мужу – честно, а забрать своё приданое – нет? Думаю, ты столкнёшься с разными понятиями о чести.

   Среди прочего я рассказал ей о Фоме Бекете и его предстоящей смерти. Подозреваю, что, если мой «Саксонский проект» выгорит, то разрыв помолвки с Матильдой Генриховной из Анжу, вызовет вражду Плантагенетов. Если сохранить Бекета живым, то у Генриха Короткий Плащ добавится забот, гадить моим женщинам в Саксонии он не сможет.

   Набор сюжетов из худ.литры превратился в коллекцию шаблонов для спец.операций в феодальной среде. Можно вспомнить историю Квентина д`Орварда, скотто-франка, обеспечившего Саксонии, в результате сексуально-брачно-политической интриги, стратегический коридор через «Угольный лес» и падение Утрехта. Или похождения немого садовника, оказавшегося весьма говорливым и плодовитым, в монастыре бенедиктинок, взорвавших конгрегацию в Северной Германии.

   Множество людей реализуют подобные сюжеты. Обычно – один-два за жизнь. Ростислава была оснащена комплектом из нескольких десятков заготовок. Поддержанные финансовыми, техническими, юридическими, силовыми, человеческими ресурсами, они обеспечивали непривычно высокую, для этого места-времени, эффективность. В достижении их целей.

   Время поджимало чрезвычайно. От Волги до Рейна путь не близкий. Ещё будут обязательные задержки. И политические – вон какая хрень в Новгороде заваривается, и физические – уровень воды в реке низкий. Как они будут волоки проходить? Как там пресловутые Переборы?

   Но, помимо всякого чего, что можно было всунуть в лодки, меня «глодал» вопрос: а всё ли я всунул в женщин?

   Да я не про то, о чём вы подумали! Я – о душах. О словах, умениях, ценностях, установках, привязанностях, приоритетах...

   Вот они уйдут. И, бог даст, дойдут до места. Что, по нынешним временам, при здешних путях сообщения и транспортных средствах... Ладно. Дошли, нашли, сыграли, «оседлали»... Что дальше? Почему они должны делать то, что кажется нужным мне, а не то, что соответствует их тамошним интересам?

   Вот они устроились там. «Обсаксонились». Стали «жить-поживать, добра наживать». К примеру: строить Великую Саксонию. Так, как им там покажется наиболее правильно. Например: форсируя распространение католицизма, онемечивание славян, германскую экспансию... С моими знаниями, советами, людьми, вещами, деньгами...

   Да я просто «пускаю щуку в реку»! Получаю то же самое, но наоборот. То, что важно и вредно для «Святой Руси», может оказаться важно и полезно для Священной Римской Империи Германской Нации. Как сделать так, чтобы они не стали «перескоками»?

   Причём на таком расстоянии я не смогу эффективно их контролировать.