Текст книги "Герцогиня (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

   Замечу, дело не в штанах: женщины у степняков, у арабов, китаянки – штаны носят, но верхом массово не ездят.

   В России отношение к явлению «баба на коне» – очень отрицательное. Столетиями. Уже и в 19 веке воспринимается как крайняя форма разврата:

   "Музыку ездят слушать, верхом на лошадях катаются.

   – Как же это верхом, Михайло Данилыч? – спросила Аксинья Захаровна.– Это мне, старухе, что-то уж и не понять! Неужели и девицы и молодицы на конях верхом?

   – Верхом, Аксинья Захаровна,– отвечал Снежков.

   – Ай, срам какой! – вскрикнула Аксинья Захаровна, всплеснув руками.– В штанах?

   – Зачем в штанах, Аксинья Захаровна? – отвечал Михайло Данилыч, удивленный словами будущей тещи.

   – Платье для того особое шьют, длинное, с хвостом аршина на два. А на коней боком садятся.

   Девушки зарделись. Аграфена Петровна строгим взглядом окинула рассказчика".

   Оценки староверов 19 века, помимо чисто традиционных стереотипов, имеют медицинскую составляющую. Верховая езда приводит к ритмичному приливу крови в область малого таза. Что вызывает возбуждение тамошних нервных окончаний. В 21 веке выездка используется для лечения фригидности, в «средневековых» романах аристократки, практикующие верховые прогулки, частенько вступают в любовную связь с сопровождающими их кавалерами. Или – слугами. Размявшись и разогревшись, высокородные дамы, не всегда, но достаточно часто, принимали «на десерт» конюха или грума. Для комплектности мероприятия. Эти категории слуг («около-конские») упоминаются в любовных романах наряду с «около-постельными» пажами, лакеями и менестрелями. А не, например, сторожа, дворники или плотники.

   Конечно, эффект наблюдается после лёгкой прогулки уже освоившей седло пациентки. После 12-часовой непрерывной скачки отвращение вызывает сама мысль о... Нет, не только о том, о чём вы подумали. Сползая с седла просто думать о необходимости стоять, сидеть, лежать, ходить, говорить, существовать... вызывает ненависть.

   Коллеги! Если вам хочется «быстрой и частой любви» – осваивайте конкур. Хотя, конечно, прежде чем вам дадут доступ к телу лошади госпожи, столько навоза перетаскать придётся!

   У меня тут «особого платья с хвостом» не предвидится. Облегчённый вариант «костюма степняка»: кафтан с разрезом сзади, довольно короткая рубашка с косым воротом, шаровары, сапожки, шапка. Ростишка с любопытством рассматривает комплект одежды, облачается. Переход на мужской костюм для неё прошёл незаметно – слишком много в тот момент было других потрясений. В нормальных условиях... срам и позор. Ни одна нормальная русская женщина мужскую одежду не оденет – сгорит со стыда.

   Напомню: одно из обоснований сатанизма Жанны Дарк – ношение ею мужской одежды. Это же – средство психологического давления. Ей то выдавали женскую одежду, то отбирали, оставляя только мужскую. Отчего главная героиня Франции плакала.

   Коллегши! Если вы принародно «вскочили и поскакали», то клеймо «б...дь» появляется, по общему мнению, на вашем лбу незамедлительно. Вне зависимость от ваших добрых или недобрых дел. Дальше придётся долго и нудно доказывать, что «я не такая, я жду трамвая». Если оппоненты сильны, изобретательны и многочисленны, то... они смогут отстоять свою правоту.

   ***

  – Вот тебе, Росток, лошадка. Игрушечная. Деревянная. Седло высокое немецкое. Десять раз влезть-слезть. А вот тебе конюх. Салманом звать.

   Поворачиваюсь и ухожу. Но – недалеко. Я её – вижу, она меня – нет. Внешность Салмана... головка домиком, зубки заборчиком... видно, что девушка боится его страшно. Не удивительно: от его оскала матёрые мужики разбегаются. Он неотрывно смотрит на неё и начинает гадко улыбаться. Вчера пол-вечера тренировал, по моему приказу, мерзко-похотливую ухмылку перед зеркалом. Результат я принял только с третьей попытки. Дэв. Пылающий сладострастием... Б-р-р... В кошмаре приснится – уписыешься.

   Юная княгиня решительно подходит к деревянному конику. И в недоумении замирает: это не пони, не тарпан, это скорее, аналог чего-то типа шайра или ардена. Першеронов ещё в природе нет. Но и эти – метр шестьдесят в холке. А у неё – «полтора метра с кепкой». Стремена подвязаны высоко: по её росту, когда она будет сидеть в седле. Есть способы влезть. Надо знать «как». Но она просто пытается задрать повыше ногу, вставить в стремя, уцепиться, не видя, за высокие луки седла.

  – Э... Позволит ли юная госпожа помочь?

   Салман уже стоит рядом, вполне сдержано предлагает помощь. А иначе – никак! Не влезть. Она скупо кивает, снова поворачивает лицо к седлу.

   Сзади, сквозь щель в двери, через которую я подсматриваю, хорошо видно движение Салмана: его левая ложиться на плечо наездницы, а правая... проскакивает под ягодицу задранной, вставленной в стремя ноги. Промежность «юной госпожи» оказывается в ладони здоровенного «конюха-урода». Который начинает размеренно сжимать руку. Инстинктивный девушки рывок вверх, блокируется. Чуть сместившись, он прижимает её всем телом к боку «лошадиного тренажёра».

   "Слуга стал шарить попадью

– Ах, что ты делаешь?

– Да я клопа давлю".

   Здесь – не попадью, не клопа. Но давит хорошо. Ладонь большая, массирует у юной госпожи всё, от лобка до копчика.

   Маленький дворик, где происходит занятие, залит солнцем, слышны голоса людей из-за забора, где-то гремит телега, птички щебечут, собаки загавкали, женщины смеются... А здесь солнце, тишина, две неподвижные молчаливые, как эта деревянная лошадь, человеческих фигуры. Чуть заметное ритмичное движение рукава чекменя Салмана: бицепс напрягся, бицепс расслабился. Намертво вцепившиеся в луки седла, поднятые на коня её кисти. И – тишина.

   Всё, факеншит уелбантуренный! Больше я этого видеть не могу!

   Подхожу к скульптурной фигуре. Салман, с остановившимся взглядом, устремлённым на крашеную вороную гриву деревянного коника, медитирует. А Ростислава... Прижатая щекой к попоне, она плачет с закрытыми глазами.

  – Великолепно. Каждый конюх волен запустить свои лапы тебе между ляжек. Ты всем собираешься дать пощупать? Балдеешь и наслаждаешься? Курвина дочь – курва? Отпусти её. (Последнее – Салману)

   Салман отпустил, отодвинулся. А она как стояла, так и стоит. С задранной и подвёрнутой в стремени ногой. И плачет. В эту дурацкую попону.

  – Джигитка сопливая. Смотри в чём ты ошиблась.

   И подробненько. Как надо подходить к коню, как надо становиться, что говорить слуге, как это по-немецки. Что должен делать «правильный» конюх и как поправить «неправильного».

  – Ладно. Представь, что ты всё-таки попала. Вот в такую ситуацию. Что ты можешь сделать?

   И пошли основы. От самого элементарного – пяткой по стопе топнуть..

  – Ещё вопрос: почему ты молчишь? Сопишь, плачешь, не кричишь.

  – Сты-ы-ыдно-о-о...

  – Твою ж едрить-кудрявить...! Дальше что?! Лучше будет?! Ты – госпожа. Он – холоп! Раб, скотинка двуногая, быдло! Ты кошки или собаки – стыдишься?! Рявкни на него!

  – К-как... Ч-чего... сказать?

  – Не сказать! Рявкнуть! Что хочешь. Пшёл вон. Пасть порву, моргалы выколю! Тазиком накрою! Доннер веттер, гинг хинаус... О чём вы с Фрицем разговариваете, если до сих пор не знаешь десятка немецких ругательств?!

  – Я... я спрошу.

  – Хорошо. И ещё. Это – первичная отрицательная реакция. Но возможно продолжение. Вытащила ножик и вогнала хаму в глазик. В бок, в руку, в ногу. Потом обернулась к зрителям и вежливо улыбнулась.

  – К-к каким з-зрителям?!

  – А ты уверена, что хозяин двора, где ты будешь садиться на коня, не будет с интересом наблюдать, с толпой прихлебателей, за этой сценкой? Исполняемой по его приказу? Вспомни, как император проверял Евпраксию.

   Отрабатываем. Недопущение ситуации. Контроль конюха, контроль других возможных персонажей. Три реакции с членовредительством. Использование лошади как оружия. Четыре варианта при наличии «зрителей». Контр-игра с «положительной» реакцией. Вариации последействий...

   Такое ощущение, что я готовлю девочку не к счастливому супружеству, а к работе в тылу врага.

   Ну, типа, да. Мне нужно, чтобы эти две женщины уцелели и были счастливы. А для этого – изменились и изменили. Изменились сами, изменили мир. Историю, Германию, Саксонию... Они столкнуться с огромным количеством людей, которые будут против. Против них, против изменений. Именно верхушка, в среде которой княгини и будут существовать, более всего и будет против. Им и так хорошо. Каждый католик, каждый аристократ, каждый тамошний немец, итальянец или славянин – потенциальный враг. И может стать врагом «кинетическим» в любой момент.

   Бедный Салман уже хромает: удар пяткой по лодыжке оказался эффективным. А Ростишка раскраснелась, чуть запыхалась и уже сама командует:

  – Подойди... помоги... а теперь я его – пальцем в глаз! И сказать, так это брезгливо... как же это по-немецки...

   На другой день я увидел её на спокойной кобылке, которая спокойно трусила по кругу на корде. Джигитовка с вольтижировкой ей не нужны, но в седле – удержится.

   Несколько тренировок и я, с небольшой свитой, включая вестового Ростю, отправляюсь вниз по Волге на сотню вёрст с инспекцией. Туда же пригоняют коней. В табуне и мой новый конь Сивка.

"Сивка-бурка, вещая каурка,

Встань передо мной,

Как лист перед травой...".

   Конь – реально сивый. Серебристо-сизоватый. Редкая у нас масть. Но главное не экстерьер, а характер. Очень сдержанный, спокойный. Бьёт без истерик – сразу наповал. Еле увернулся. Ничего не боится и ни во что не ввязывается. Первый раз вывез меня за ворота и лёг. Посреди улицы. Не по злобе, а лень ему. Причём бить его нельзя – злопамятен. Пострадавший объездчик, после того, как ему рёбра собрали, матерясь и чертыхаясь уехал из города крестьянствовать.

   Со своими зверями, от которых зависит моя жизнь, как и с таковыми же людями, я предпочитаю договариваться лично. Вот пойду я, к примеру, в бой. На коне. А он передумает. И меня из-за него заколют. Зарубят, зарежут, затопчут. Оно мне надо? Так что, сам. Всё сам: кормить, поить, чистить. Коня и денник.

   А время? У меня там металлургия... Саксония... Народ русский! Прогресс! – Нафиг. Конь – важнее. Мёртвому наезднику – прогресс не интересен.

   Признал он меня не сразу. Хотя, конечно, поменьше времени на него потратил, чем на Ростиславу.

   Кроме масти и характера, у Сивки есть стати. Довольно невысокий, он имеет длинное мощное тело, широкую грудь, большие копыта и толстые бабки. Не прыгун, не скакун – бегун. Шаг-другой-третий и он уже на рыси. Достаточно резвой и, при том, удивительно мягкой. Будто стелется над дорогой.

   «Выездная сессия». Напряжённый трудовой день, наполненный разговорами, советами, спорами и осмотрами, закончен, солнце село, жара постепенно спадает.

  – На сегодня всё. Всем отдыхать. Посты – как обычно. Вестовой Ростя – на проездку.

   Свита расползается на ночёвку, Курт, целый день пролежавший в теньке с высунутым языком, выбирается из-под куста, фыркает в жаркую ещё степь, Сухан выводит засёдланных лошадей: своего каурого, моего Сивку и белую кобылку княгини-вестового.

  – На конь. Марш-марш.

   Рысью. Быстрее. В галоп. Вязкая томная духота долгого жаркого дня сменяется «горячей жарой» – быстрым ритмическим напряжением мышц, толчками степного воздуха в лицо. В полчаса «умылись потом». И люди, и кони, и князь-волк. Курт первым добегает до цели: скрытой в лощине рощи, в центре которой проточное озерцо. Раздеваемся, рассёдлываем лошадей, все толпой лезем мыться и мыть.

   Курт, оживший в воде, всё пытается поиграть, но я выгоняю его сторожить окрестности. Выводим коней, вытираем, снова седлаем. А княгиня, оказывается, и этому выучилась. Не столь уж велика мудрость, но есть тонкости. Нужен мышечный навык – как сильно тянуть, где затягивать не следует.

   Ростислава собирается взять одежду, но я останавливаю:

  – Только сапоги. Луна взошла. Покатаемся.

   Два соболиных манто ложатся на сёдла, её и моё. Затягиваются ремнями, расправляются. После Самборины мне понравилось... на соболях. Куда лучше, чем голой кожей тела по голой коже седла... Потёртостей мне не надо. Ни у меня, ни у неё. А ещё этот удивительный мех волшебно щекочет. Просто принуждая... к получению удовольствия.

   Залитая лунным светом степь. Качающиеся под ночным тёплым ветром травы. Огромное, чистое, пустое пространство под бескрайним звёздным куполом. Пьянящий воздух с ароматами разнотравья, толчками накатывающий, впитываемый, выпиваемый всеми клеточками обнажённой кожи. Рядом нагая белая женщина на белой лошадке. Совсем не потупившаяся всем телом леди Годива с картины Джона Кольера. Другое седло, стремена, узда, попона. Главное – прямая спина, поднятая голова, уверенная посадка. Не отстаёт. Не боится. «Ничего-ничего».

   Придерживаю коня.

  – Перелезь. Ко мне.

   Перебраться с одной лошади на другую, без спуска на землю, без полной остановки, даже если тебя ловят знакомые крепкие руки... Надо быть уверенной. В конях, в руках, в себе. Сажаю верхом на седло перед собой.

   Когда-то давно, на смотре, будучи в «смоленских прыщах», я, утомлённый нытьём проверяльщика, воображал себе крепкую попочку виртуальной девицы передо мной в седле. Как я её придерживаю за бёдрышки и...

   Признаю: был глуп и неопытен. Реальность значительно богаче. А уж в сочетании с мягким скоком Сивки, который задаёт лейтмотив, со сказочным лунным светом, заливающим бескрайнюю, от веку непаханную степь, с уходящим ароматом дневных трав и наступающим ночных, с ноткой речной свежести от Волги, вдруг прорывающейся между холмами лёгким ветерком...

   «Секс вчетвером»: жеребец под седлом чуть взлетает на каждом скоке, «жеребун» в седле напрягается, «держится задницей», влипает в седло. А дама «вспархивает». На долю секунды зависая в верхней точке конячей траектории. Затем конь возвращается. На землю. А дама – куда ей и положено. По геометрии. А Исаак – работает. Тот самый. Своими законами.

   Эффективные у меня нынче подсоблятники, результативные: два женских аха на каждом конском шаге.

   Я чуть прижимаю каблуками конские бока и умный Сивка, прибрав на время свою лень, разгоняется. Всё длиннее шаг, выше подскок, резче толчок. Женщина уже бьётся в моих руках. Уже, поймав темп начавшегося галопа, движется навстречу, усиливая ощущения контакта, ритмично, в темпе скока, кричит. Всё громче, всё чувственнее. От восторга. От степи, коня, меня. От себя. От чувств. В себе – о себе, в себе – о мире вокруг.

   Круто. «И пропотел». А ветер сразу высушил.

   Она снова плачет.

  – Я сделал тебе больно?

  – Нет... просто... я же могла всю жизнь прожить и никогда такого... Не увидеть, не узнать... тебя... Теперь... можно умереть. Лучше уже не будет...

   Явная склонность к суициду. Довольно типичный результат средневековья вообще и женской святорусской жизни, в частности. И как бы это... придавить?

  – Ты по небу летала?

   Полное изумление. Слёзки высохли, глазки выпучились.

  – А... но... по небу только птицы и ангелы. А мы же...

  – Чем мы хуже? Не торопись умирать. Ты ещё многого не попробовала.

   Снова город. Покос. Что княгиня не умеет литовкой работать – нормально. На «Святой Руси» никто не умеет. Но она и граблями не может. «Страшно далеки они от народа» – про аристократов, хоть и не здешних.

   Здесь она девушкой. Рубашонка, передничек, платочек. Очередная новенькая служаночка при дворе Воеводы. Полевой стан, тяжёлый труд на жаре. Напрягайся. Весь день, тысячи раз. Поворачиваясь или подтягивая к себе – граблями, втыкая или «беря на пупок» – вилами.

   Одновременно с физкультурой – психология. Разные люди с разными манерами. На покос я вывожу под сотню душ. Четверть – женщины. Мужские и женские компании инстинктивно разделяются. По технологии, по интересам, по проблемам. В каждой идёт общение. Неформализованное. Никто не знает, что она княгиня. А уж тем более – грядущая «Герцогиня Саксонская». Все равны. Неравенство «голое», чисто психофизическое, не замутнённое социальными статусами. Что ты есть? Эз из? Бабы болтают о себе, о детях, о болячках, о мужиках. Выстраивается иерархия: кого – слушают, кого – гнобят. Вспыхивает ссоры, формируются коалиции, раскручиваются интриги. В отличие от аристократов, простолюдины, при реализации своих интриг, не часто убивают друг друга, не отнимают владения, не посылают людей толпами в бой на смерть. Такая... «песочница»: типажи – есть, проявления – есть. Но не смертельно.

   Смотри, примечай, думай. Ты увидишь сходных. В другой одежде, с другим языком, границами допустимого, с иными декларируемыми целями. Но глубоко внутри у каждого – такое же, как отсюда, с покоса.

   Взгляд со стороны народной. Откуда она никогда не только не смотрела, даже и не задумывалась. О том, например, что обязательная для аристократки раздача милостыни, сопровождаемая благодарением, умилением, припаданиями и восхвалениями перед лицом дающей, часто сменяется злобным шипением в спину, завистью, тихой ненавистью.

  – Одна там... сказывала, что поп ей каравай подал, а она у него курицу утащила. И в колодец нагадила! Господине, это ж грех!

  – Да. Люди не ценят полученное даром. Презирают, насмехаются над подающим. У меня бесплатно только могилы.

   Надо ей столько рассказать! Показать, научить.

   «Научить человека нельзя. Он всегда учится сам. Но ему можно помочь».

   Время. Времени нет.

   Покос для меня и отдых, и работа. Элемент формирования «кадрового резерва». Две трети людей попадают сюда в первый раз. Я смотрю на них, они смотрят на меня. Все делают выводы. Ростислава – свои. Обо мне, о людях, о себе.

  – Ты чего такая довольная?

  – А ко мне сегодня парень приставал! Вот! Ты тут с мужиками всё разговоры разговариваешь, на меня не глядишь. Смотри, Воевода, уведут.

   Шутит. Но радует: приступы паники при общении с мужским полом, прошли. После опыта замужества, после стриптиза перед «павианами» в моих подземельях, после молчаливых слёз в ладони Салмана. Она снова способна принимать «знаки внимания». Без ужаса и рвоты. Пытается кокетничать. Уже не только со мной. Уроки Цыбы дали некоторую технологическую основу, общение с товарками – оттенки эмоций.

   Хорошее дело, хорошее время. Но – мало. Пора в город.

   В городе Софочка. В который раз я пожалел о том, что она не сгорела в Москве.

"О том, что раз вас пожалел я,

я пожалел уж много раз".

   Возвращённая во дворец в качестве прислужницы при своей дочке, она начала «выходить из тени». Сперва услужливостью, после советами, вновь «всплывает» в обществе. И, элегантно стравив Цыбу и Гапу, принимается обеим «душевно сочувствовать».

   «Повязать косами» – русское народное выражение.

   «Обезьяна сидит на пальме и смотрит как внизу дерутся тигры» – выражение китайское.

   Мирить повздоривших дам – занятие противное и бесполезное. На всунувшуюся «с добрыми пожеланиями, исключительно от чистого сердца» Софью рявкнул в раздражении. И получил неожиданный наезд в ответ. По теме: как я бессердечно мучаю ребёнка. Особенное возмущение вызвал покос.

  – Ты её как смердячку какую! В чёрном теле держишь! Она ж, бедненькая, аж загорела! Будто чернавка какая безродная!

   З-змеюка! Уловила мою привязанность к её дочке и принялась дёргать за эту ниточку. Исключительно из благих побуждений, от материнской заботы о бедной девочке.

   Я психанул. Остыл. И понял: пора объяснять дамам мой план. Добиться их полного, искреннего, душевного согласия. Форсировать подготовку каравана: как бы не была приятна для меня Ростислава, но дальше тянуть времени нет.

   Э-х... А как хорошо было....

   Говорить нужно одновременно с обеими. «Очная ставка». Велел позвать дочь с матерью к себе. В баню. Для катарсиса. Заодно и помоемся.

   ...

   Наконец, вернулись из парилки, чему-то хихикая, мои дамы. Чистенькие, намытые, завёрнутые в большие белые мягкие халаты, в тюрбанах из полотенец на едва начавших отрастать волосах, они выглядели помолодевшими, довольными, утомлёнными и очень домашними.

   Ростишка искоса на меня поглядывала, пытаясь, видимо, уточнить мои намерения, а Софья томно потянулась, зевнула и вежливо поинтересовалась:

  – Хорошо погрелись. Дальше-то чего? Мы пойдём теперь?

  – Нет. Садитесь.

   Мой напряжённый тон, едва прикрытый привычной вежливостью, встревожил сразу. Ростислава непонимающе перевела глаза с матери на меня и обратно. Потом уселась рядом с матушкой. Как примерная девочка выпрямила спинку, сдвинула коленки и запахнула отвороты халата.

   Э-эх... Как вспомню... Всем телом, всей кожей... как она... на галопе... на вышке... на покосе... Скромница. Только реснички подрагивают.

   Софья уверенно налила из стоящего на столике кувшина кружку травяного отвара, оценила взглядом открывшийся, при её наклоне над столом, вид собственного бюста в распахнувшемся вороте халата, проверила наличие моего взгляда на всё это... богачество. Всё на месте. Показано и оценено. Довольная уселась на лавку возле дочери и, отхлебнув чаёк, даже не пытаясь прикрыться, одарила меня подчёркнуто недоумевающим взглядом. Типа:

  – Ну и...?

   «Сказать чего хотел или попросить об чём?».

  – Софья, ты правильно спросила: «что дальше?». У тебя есть предложения?

   Чистопородный наезд: задать даме вопрос с требованием конкретизации. Она об этом, наверняка, много думала. Но высказать прямо... А тут может и сорваться с языка.

   Физиогномические игрища прекратились. Она перестала изображать передо мною особо опытную женщину, которую ничем нельзя удивить, которая во всяком проявлении собственной женской сущности далеко превосходит бесстыдством любые помыслы юнца в моём лице.

   «Выпороть ты меня можешь. Но пристыдить... Не напрягайся. Мальчишечка».

   Она начала думать. Ещё, по инерции, пытаясь изображать превосходство, держала двусмысленную улыбку на лице, но уже чисто автоматически запахнула халат, отдала кружку дочке и, сцепив руки, но – контролируя голос, пытаясь удержать в нём бархатистость, спросила:

  – А ты потянешь? А то... упс... знаешь ли, бывает. У мужичков-то... п-ш-ш-ш... И – никак. Глядь, а кудрявенький и вовсе нос повесил...

   Попыталась изобразить непристойность, намёк, потянулась ко мне через столик. Я ухватил её за руку.

  – Софья, не играй – думай.

   Без раздражения, без подтекста, без оттенков и эмоций... Просто доброжелательный совет, просто просьба.

   Диссонанс? Контраст? Неожиданность? Она бы с удовольствием пошла спать. Думать...? Собраться с силами, с мыслями...

  – И об чём же мне думать велено? Господин мой Ванечка.

   Тон ещё фривольный. Но взгляд, разворот плеч... она готова к схватке. Словесной, смысловой, думательной.

  – Ты привезла Ростиславу во Всеволжск. И тем открылась. В том, что ты жива, в том что ты здесь. Об этом знает Андрей.

   А вот это уже ужас.

  – От... откуда?!

  – Я сказал.

   Она схватилась за голову, сжала виски.

  – Зачем?!

  – Ты думаешь здесь нет его соглядатаев? Лучше уж от меня.

   Такой оборот совершенно выбил её из колеи. Давние расчёты и планы рухнули. Она же была уверена! А тут два страшных тигра сговорились. Против бедной обезьянки на пальме.

  – Он... он потребовал выдачи?

  – Да.

  – Р-р-р...

   У Андрея этот звук чётче. Нет нотки безысходной паники. Но созвучность очевидна.

   «Муж да жена – одна сатана» – русское народное. И рычат сходно.

  – Я тяну время. Есть... способ. Но... «Заспать» заботу... даже если бы он и хотел – не дадут.

   Добавляю оттенков и подробностей, напоминаю о главном: Андрея она, может, и уболтает. А вот «народ святорусский» – нет.

  – Узнают и другие. Твои... недоброжелатели будут каждый день рассказывать ему, как... как мы тут развратничаем. Мы – трое.

  – Вот как? А что ж ты тех доносчиков не изловишь да не утопишь? А, воевода?

   «Доносчиков» мы выявили. «Прошлись частым гребнем». Но ей это знать не нужно – пусть боится.

   Испугалась. Заистерила. Обиделась. За то, что я понял смысл её провокации, стремление столкнуть нас с Андреем. Разрушил её планы. Обломал.

   Осознать последствия нужно время. Сейчас обида по инерции, стандарт.

   ***

   Столкнувшись с проблемой, женщина первым делом обвиняет своего мужчину. Некоторые хомнутые сапиенсом самцы в ответ пытаются думать. Оправдываться, доказывать, «я – не верблюд»... Бессмысленно. У женщин это базовая реакция. Ещё с до-обезьяньих времён. Самец должен быть защитником. Суешь? – Защищай. Общее правило, к конкретной ситуации – отношения не имеет.

   ***

  – Дело – не в послухах. Князю так и так будут говорить про тебя гадости. Нет настоящих – придумают. В меру своего воображения. К примеру: ты сношаешься с моими жеребцами на конюшне. А дочь свою заставляешь их сперва ласкать... непотребно. А после – держать под уздцы. Пока ты под конём подмахиваешь.

   Ничего нового. Случка человеческих женщин с разными копытными лежит в основе мифа о Минотавре, «Золотого осла» и других. Широко известна аналогичная сплетня, пущенная обиженными поляками о Екатерине Второй. Человеческая фантазия ограничена, вариантов сказать о женщине гадость – не так много.

   Софью такие выдумки... просто поморщилась. А вот Ростислава... Представила картинку, ахнула, вспыхнула. Прижала ладони к мгновенно покрасневшим щекам.

  – Как... Как они могут?! Это же... Ложь же! За это же на том свете гореть!

   О санкта симплицитас! В смысле: святая простота! Чистый, наивный Росток. Не смотря на все наши... экзерцисы. Наверное, дело не в том, что ты делаешь, а для чего. Сколько мы с ней не кувыркались, а веру в людей она сохранила. Тяжело ей будет.

   Софья несколько пренебрежительно взглянула на дочь. Что, ещё не поняла, что ложь, клевета, сплетня для придворных, холопов, слуг, бояр – среда обитания? Воздух, которым они дышат. Восемь лет просидела княгиней, а простых вещей не знает!

  – Но мы же... Мы же можем батюшке написать! Чтобы он всех этих клеветников прогнал! Что это всё неправда!

   «Батюшке»... Она упорно не хочет отказываться от этой иллюзии. От детского символа высшей силы, справедливости, могучего защитника.

   ***

   В моё время достаточно чётко различают понятия «биологический отец» и «отец по закону». Здесь это различие ещё более распространено и чётче выражено. Даже на уровне терминов: отец и отчим.

   В средневековье вплоть до 18 века средняя продолжительность жизни супругов в браке – семь лет. Дело не в «эпидемии разводов», а в обычных эпидемиях, в смертности. Церковные клятвы супругов «в верности до гробовой доски» имеют хоть и неопределённый, но довольно короткий срок действия. Следствие: большинство подростков воспитываются мачехами и отчимами. Часто сравнимыми по возрасту со своими воспитанниками. Отсюда масса имущественных и сексуальных коллизий. Например, статья в «Уставе церковном»:

   «Аще и с мачехою кто съблудит, митрополиту 40 гривень».

   ***

   Глава 516

   Для Андрея Ростишка – воплощение его стыда, позора. Свидетельство ущербности и обманутости. Надо избавлять девчушку от пустых надежд. Как бы это... помягче.

  – Можем. Но не будем. Искоренение клеветы возможно только путём уничтожения всех клеветников. Как тех, кто сказывал, так и тех, кто выслушивал. К числу последних следует отнести и князя Андрея. Поэтому на казни клеветников... он не пойдёт.

  – И что теперь делать?! Они там так и будут... мерзости про нас с матушкой сказывать?! Надо ехать к отцу, кинуться в ноги и молить...! Чтобы он всяким таким... головы по-отрубал!

   «Ехать к отцу» означает ехать в могилу. Она ещё этого не понимает. Плохо.

   Софья внимательно разглядывала дочь, а я Софью. Она почувствовала мой взгляд, повернулась вопросительно ко мне. Я вернул ей вопрос:

  – Ты хорошо спросила: «что дальше?». Думай. Рассказывай.

   Она открыла, было, рот. Но... игры кончились, сработал навык осторожности:

  – Давай лучше ты.

  – Изволь. Каждый день в Боголюбово князю Андрею будут вливать в уши яд: рассказывают новости о твоём поведении здесь. К этим... известиям о тебе присоединят сходные о Ростиславе. Ты её совращаешь, мучаешь, заставляешь отречься от отца. С тем, чтобы вдвоём заниматься мерзостями и пакостями, которые только в твою, диаволом обуянную душу, придти могут. Помимо твоих прежних... дел.

   Ростишка испуганно, как-то по детски, переводила глаза с меня на Софью. Не понимает, не верит.

  – Софочка, ты знаешь княжеских ближников лучше меня. Что они будут говорить? – Что старая курва молоденькую курвёночку натаскивает? На всякую прохожую-проезжую елду насаживает? Учит свою мокрощёлку приблудную разврату, похоть разжигает, да непотребству научает...

  – Что?! Нет! Мама! Скажи ему...!

   Софья морщиться. От крика дочки, от используемых мною эпитетов. Но как заставить её думать серьёзно? Пощёчин надавать? Дело-то... без голов – на раз. Если они откажутся от «Саксонского проекта».

  – Андрею каждый день будут капать на мозги. Сливать гадости о вас в его душу. Рано или поздно он сломается. Поверит. Призовёт вас в Боголюбово. Для спроса, сыска и... и казни.

  – Нет!

  – Софья, я просил тебя думать, а не кричать. В Боголюбове вас обеих ждёт смерть. Ростислава, не тряси головой. Моя оценка: Софья... от трёх дней до месяца. Возможно, смерть под плетью на дыбе или удавка в порубе. Ростислава... от месяца до года. Поруб или монастырская келья. Смерть долгая и мучительная. Не под топором чик-чирик. Кашель, мокроты, холод, голод, сырость, боль...

   Девочка не понимает, не хочет понять. После нашего столь яркого, столь приятного времяпрепровождения, после любви, тепла, удовольствия, ласки представить, что тебя ждёт мрачное сырое склизкое подземелье...

  – Но ведь ты же нас не выдашь? Таких... хороших.

   Софья снова пытается сыграть «женскую карту». Самец, хозяин, владетель... должен защищать своих самок. Своё имущество, своих овечек, беленьких, ласковых. Мягеньких, податливых... подстилок с личиками. Ты ещё губки «уточкой» сделай и глазками похлопай.

   Сделала. Вот стерва!

   Пикантно улыбаясь, не отрывая от меня взгляда, она обняла дочь за плечи, чуть повернула её голову в сторону и спустила с ребёнка халат. Ростишка нервно сглотнула, но не дёрнулась, продолжая смотреть в стену. А Софья погладила дочку по плечику, по груди, чуть прижала в пальцах сосок, опустила руку дальше по животу девушки, отводя в стороны полы халата, показывая мне плотно сдвинутые бёдра юной княгини. Медленно провела пальцем от сжатых коленей вверх, погладила голый, начисто выщипанный, «приведённый к товарному виду» лобок княгини-вдовицы, продолжая многообещающе улыбаться мне в лицо, чуть нажала...

  – А-ах!

   Ростишка дёрнулась. Помедлила, пытаясь сопротивляться усилию руки родительницы. Не смогла. Не отрывая взгляда от точки на стене, резко развела бёдра. Между которыми немедленно нырнули пальчики её матушки.