Текст книги "Герцогиня (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

  – Неужто ты такую... красоту, такую сладость... боголюбовским катам на забаву кинешь? Чтобы вот это всё...

  – О-о-ох... ма-а-ма...

  – В клочья порвали? Железом калёным выжгли?

   Софья чуть смещает оттенки: калёное железо, вернее всего, её собственный удел. Девочка знает мало. Её просто постригут в монастырь. Где она и помрёт быстренько. От тоски и условий содержания.

   Другой её прокол: всё демонстрируемое мне знакомо. Хорошо. Неоднократно. Снаружи и изнутри. Софочка об этом знает, но «играет теми картами, которые на руках».

   Вру: это не соблазнение невидалью, это совращение собственным. Близким, знакомым, радостным. Угроза утраты. Разновидность шантажа.

   ***

   Но какова Кучковна! То, что здесь множество народу предлагает своих дочерей – норма. Общее правило: дети – собственность родителей. Форма предложения, цели могут быть разными. Но смысл один – выгодно продать. «Выгодная партия», «удачный брак», «пристроить», «сдыхаться»...

   Для очередного Романова лучшие русские дворяне привезли полсотни дочерей, положили их по комнаткам царского дворца спать. Царь, обходя этот «цветник», разглядывал их в постелях. И выбрал ту, которая не изображала сон – какой может быть сон у девушки на таком мероприятии! – а нагло открыла глаза и сама разглядывала царя, пока тот любовался её телом.

   Понятно, что родители конкурсанток были в курсе... деталей процедуры. И мечтали: а вдруг нашу дуру-то выберет?

   Свахи, родители, родственники, работорговцы, сводни и сводники... пытаются показать «товар лицом». В том понимании «лица», которое кажется им уместным. Разница с московскими царями, пожалуй, в том, что Софья не только показывает свою дочку внешне, «в статике», обнажая её передо мной, но и... ласкает её. Весьма... интимно. Переводя девушку «в динамику». И не только её. Похоже, что стаканчик «оленьего хвоста», который я пропустил, пока они намывались, окажется мне весьма полезным.

   ***

   «Выученная беспомощность», условный рефлекс: Софья довольно резко, непристойно «подставляет», «разворачивает» для меня дочку. А та покорно, по-детски, терпит. «Родительница всегда права, маменька лучше знает». Максимум свободы – отсылка к другому родителю:

  – О-ой... матушка... что же ты делаешь... если батюшка про такое узнает...

   Жаль, но «батюшку» придётся искоренять. Жестоко. Отец для неё – символ. Но другого такого символа, кроме меня, у неё быть не должно. Даже в нечаянных мыслях.

  – «Батюшка узнает»? Который? Отчиму твоему, князю Андрею Юрьвичу, ты как пятно сальное на дорогом кафтане. Всё б отдал, чтобы тебя и вовсе не было! Ты – дитя разврата и обмана! Порождение бесовское! Его стыд и срам говорящий! И всякой гадости, о тебе сказанной, он рад будет поверить! Дочь блудницы – и сама блудодейка. «Яблоко от яблони...».

   Я ткнул в неё пальцем.

  – Пойми, наконец. Ты в этом мире не нужна никому. Всякий человек, узнавший твою историю – тебе враг. Желающих унизить, оскорбить, просто – ударить, тебя, выросшую в богатстве, в княжеском тереме, восемь лет пребывавшей во княгинях... Да любой-каждый в тебя плюнет! Да ещё и похвастает: вот, де, я смелый да христолюбивый какой! Сучке беспородной, к Рюриковичам примазавшейся, юшку кровавую пустил! Чтоб место своё знала! Отродье игрищ бесовских! Вспомни, что говорят отцы церкви о детях разврата: «хотя бы они и воспитали детей своих, отниму их, ибо горе им...». Всяк верующий захочет принять участие в этом божеском деле – в отнятии таких, как ты, детей, в причинении им горя. Подойди.

   Она оглянулась на мать, но встала и, обнажённая, приблизилась ко мне. Я погладил её по лицу, по шее, по плечам. Потрогал и чуть прижал грудку. Растёт, девушка, растёт. Она, неуверенно улыбаясь, смотрела на меня, пока я наглаживал её тело. Здорово вытянулась за последние месяцы, окрепла, подтянулась. Нет висящей кожицы на слабой жировой подкладке, мышцы появились, осанка, загар ей идёт. Но главное – изменилась моторика движения. Стала более чёткой, уверенной.

   Я гладил её бёдра, животик, попочку, поворачивал перед собой.

  – Всяк, Росточек. Но не я. Потому что я вижу в тебе – тебя. А не историю твоего зачатия. Тебя саму, а не последствие действий других людей. Я – единственная в мире твоя защита и оборона. Для всех остальных ты – нечто нечистое, грязное, мерзкое. Отброс смердящий. А я вижу юную, красивую, умную, добрую женщину. И я постараюсь защитить тебя. Нужно только одно: твоя преданность, твоя верность, твоё служение мне. Только мне. Потому что все остальные – против тебя.

   Она закинула руки за голову, отдавая своё тело в моё распоряжения, отметая всякие общественные, религиозные, народные оценки и эпитеты. Отдаваясь душой, для которой только моё – не мирское, не человечье – мнение имеет значение. Дыхание стало глубже, глаза закрылись.

  – Д-да. Господин. Да. Всегда. Всё, что ты прикажешь. Я служу тебе. Вся. И душой и телом. Возьми меня, господин. Возьми во власть твою, в волю твою. В душу и в заботу твою. Ибо нет мне ничего дороже тебя. Нет мне и жизни без тебя. Владетель мой, хозяин меня.

   Не знаю, как кого, а меня... такие слова... такие ощущения... такая женщина... Я развернул её к себе спиной, распахнул свой халат и посадил верхом к себе на колени. Чуть прижал, чтобы полнее ощущать её. От откинувшегося на моё плечо затылка, от кожи её спины на моей груди, до её коленей, которые гладил ладонями. Взял её левую руку, завёл себе за голову. Она развернулась ко мне лицом. Нос к носу.

   Как там у Жванецкого:

   «Пусть датчане прыгают, а мы спокойно, почти на месте, неподвижно, струя кровь мою от вашей в трех сантиметрах и вашу влагу от моей – в пяти».

   Датчан – нет. И сантиметров... вроде бы, меньше.

   Правой взял её правую, накрыл сверху ладонью и «сплёл пальцы».

  – Помнишь, однажды мы с тобой похоже пороли твою матушку. Плеточкой. В подземелье. Тебе понравилось. Повторим?

   Пакет смыслов. Ростиславе – об испытанном удовольствии, о её радости, чтобы я с ней не делал. Софочке – о порке. О боли, унижении. О собственной трусости, предательстве своих «людишек», о провале «хитрых» планов. Наглядный пример собственной дочери: откажись от хитростей, от выдумок, от забот. Отдайся. Вся. Душой, телом, разумом. В волю господина своего. И всё будет хорошо.

   Повёл ладошкой прижимающейся ко мне девушки по её животику. Смешивая ощущения её собственной нежной, чуть окрепшей на покосе, кожи ладони с жёсткостью моих пальцев. Потихоньку потянул вниз. К её «пещерке». К моему «приятелю».

   Прикоснуться, обхватить... И, осторожно, погладив напоследок её кисть, убрав свою руку, чуть слышно выдохнуть ей в затылок:

  – Послужи. Мне.

   Она поняла сразу. Но не сразу поняла – как именно. Потом, не отрывая взгляда, медленно приподнялась и заправила... что надо куда надо. Осторожно опустилась. Чуть морщась, закатывая глаза, втягивая воздух... Почувствовала. Ощутила свою... наполненность. И несмело улыбнулась через плечо мне.

  – Так? Господин, ты этого... хотел?

  – Ну и? Вы тут, как я вижу баловством занялись. Тогда я пойду.

   Тяжёлый, долго задерживаемый выдох и раздражённая реплика Софьи, разорвали томную тишину.

   Вот же язва! Подождать не могла.

   Завидно? Нервишки шалят? Слишком много «пинков»?

   «Андрей знает» – первый удар. Второй – «я сказал». Пощёчина «твоя мать – старая б...дь». Пощёчина – твою собственность, «плоть от плоти» «насаживают» прямо перед тобой, даже не спросясь.

   Ты – сапог старый стоптанный. Поваляйся в углу, пока хозяин новую туфлю примеряет. «Ты – никто. И звать – никак».

   Ещё: зависть, раздражение. Последние месяца три у неё были только порка, голодовка и суета по дому. Никакого секса.

   Терпи, тётушка. «Ты этого достойна». По делам твоим.

  – Нет, Софочка. Куда же ты пойдёшь? Мы ж не договорили. Продолжай, Росточек. Потихоньку. Вверх-вниз... Молодец, девочка. Итак, Боголюбскому клевещут про наш разврат. Он требует выдачи. Для сохранения своей чести. Вам это смерть. Но выдавать вас не хочу.

  – Ну так не выдавай!

   Софья взвинчена. Наблюдаемым зрелищем, надвигающейся опасностью... «Этим всем вообще». А Ростислава, кажется, отключилась от нашего разговора. Она слушает себя. Экспериментирует. С собой, со своими ощущениями в новой для неё позе. Чуть приподнимается, чуть прогибается. Напрягает и отпускает мышцы... в разных интересных местах, ухватив меня одной рукой за шею, пальцами другой ласкает то себя, то меня, трётся затылком о мою грудь. И постанывает, когда я сжимаю её.

   Она делом занимается. Чувствует. А мы тут какие-то интриги интригуем. Чтобы вот это тело... ещё несколько лет, а лучше – десятилетий, имело возможность продолжать чувствовать.

  – Софочка, ты ведёшь себя как капризная маленькая девочка. Представь: Боголюбский присылает гонца – выдай мне бывшую жену и дочь. Что мне делать?

  – Ха. Известно что. Послать дурня старого. Пусть лесом валит.

   Всё-таки Ростишка нас слышит. Как она дёрнулась на «дурня старого». Сразу зачастила. Спокойнее, девочка. Пока ты со мной – ничто в мире не должно тебя волновать. Даже вздорный язык твоей матушки.

  – Что будет дальше?

  – Что дальше, что дальше... Да какая разница! Утрётся...

  – Софа, не будь дурой. Андрей – не утрётся. Будет война.

  – И что? Ты ж его побьёшь.

   Брошено в сердцах. Но обе замерли. Ждут ответа. Хватит ли у меня сил и наглости противостоять Боголюбскому? Или я спрячусь, испугаюсь?

  – Побью. Только не его, а войско. Тогда он соберёт новое. Которое я тоже побью. Он приведёт сюда всех мужиков Залесья. От Клязьмы до Волги Ока будет завалена трупами. Вой вдовий стоять будет по всей земле. Дальше – голод и мор. Лишённая защитников земля станет охотничьими угодьями соседей. Те же кипчаки из Степи придут. Что бегает – поймают. Что стоит – спалят. В церквах каменных – конюшни будут. На крестах – вороньё стаями. Это – цена твоя? Это – победа моя? Ты этого хочешь? А ты?

   Замершая во время моего монолога Ростишка, развернувшаяся ко мне и внимательно слушавшая, отрицательно замотала головой. Потом попыталась слезть с меня. Перебили девушке настрой. Какие уж дела любовные, когда рисуют картинки похоронные.

   Пришлось осадить её. И, поглаживая большим пальцем сосок юной княгини, колебля дыханием своим отросший завиточек на тонкой девичьей шее продолжить:

  – Софья, ты хочешь обречь на смерть тысячу тысяч душ православных. Что тебе Господь скажет?

  – Они – смерды! Умирать за князей – их доля! Они радоваться должны!

  – Радоваться?! Тому, что у неверной жены, у кровосмесительницы, изменщицы, обманщицы, беглой инокини оказался достаточно сильный любовник? Не только уд твёрдый, но и войско бронное? Что князь-рогоносец погнал их на смерть за-ради твоих постельных заморочек?

   Ростислава всхлипнула в моих объятьях. У неё хорошее воображение: картинки «любви, надежды, тихой славы» накладываются на разные «апофеоз войны», «после чумы», «огненный дождь Содома и Гоморры»... Этак мы девушку и до фригидности доведём. А что поделаешь? Какие только гос.проблемы не обсуждают аристократы «во время того». А уж вопросы «войны и мира»...

  – Что ты предлагаешь?! Уговорить его, чтобы он отстал от нас?! Не надейся! Я Андрея знаю: уж если ему чего в голову, в казан этот степной...! А... А может ты его просто убьёшь? А, Ванечка? Без войны? Тайно. Ты же можешь! А?

   У Ростишки и глаза открылись. В прямом и переносном смысле. В понимании Софочки. Предложить убить мужа и отца... Князя! Государя! Это... это... целый букет «расстрельных статей»!

   Это твоя матушка, девочка. Просто ты её мало знаешь. Маленькая ты была, несмышлёная, когда замуж из родительского дома отдали.

   Ростислава снова закрыла глаза. Чтобы не видеть свою родительницу. Хорошо бы – и не слышать. Потом по чуть-чуть начала двигаться. Закинула мне за голову руки. Вцепилась. Прижалась. Спиной, затылком, бёдрами... Всем телом. Это не секс, это страстное желание найти что-то устойчивое, прочное в рушащемся вокруг мире.

   Ну-ну, спокойнее. Есть в твоём мире... одна твёрдая прочная штука... у тебя внутри. За неё и держись.

  – Смерть Андрея приведёт к войне. Сначала наследников. Потом соседей. Потом – всех против всех. Пепелище. Отсюда и до Зубца. От Ресы до Казанки.

   ***

   Типа «да». Братья и племянники Боголюбского вернутся на Русь в этом году. Младшего, последнего сына Юрия Залесье не признает. Сейчас есть ещё Мстислав и Глеб. Они молоды, славы не имеют.

   Уже нет в моей АИ Глеба Рязанского (Калауза). После смерти Боголюбского в РИ он захватит и разграбит Владимир, сожжёт Москву. Но есть другие разные княжата. У Живчика, например, сыновья растут. Города призовут Юрьевичей (братьев Боголюбского), Ростиславичей (племянников, Торцеватых). Могут и Ростиславичей смоленских.

   В РИ они несколько лет воевали между собой. Кто помер, кого уморили, кого ослепили...

   Ох, и нахлебаются здешние жители. Собственной кровушки в княжью усобицу...

   ***

   Софья сосредоточилась. Думает. Придумала:

  – Тогда, коли защитить нас ты не хочешь, коли тебе смерды сиволапые милее нас с дочкой, княгинь русских, то остаётся нам, бедным и бездольным, только одно. Бежать нам надо, девочка. Слазь с этого... козла плешивого. Пусть он себе другую дуру ищет.

   Наглядное выражение утраты матерью власти на дочкой: Ростишка только чуть дёрнулась. И продолжила своё колебательное движение. Будто ничего серьёзного не прозвучало, будто комар пролетел, а не матушка родненькая велела. И это правильно: Ростя делом занимается. А мы просто воздух толчём.

"У Софье каменное сердце,

Здесь лучше в голову стрелять".

   Отрабатываем «выстрел в голову».

  – Софья, ты становишься утомительной. К чему ты играешь словами неразумными? Обидеть меня пытаешься? Куда вам бежать? Твоя родня – в сырой земле... Вниз по Волге с ветерком? – До первого владетеля. Заполучить в наложницы жену и дочь Боголюбского – желающих полно. Тот же эмир Булгарский. А то поиграется да назад и выдаст. С заверениями и извинениями. За кое-какие изменения в налогообложении межгосударственной торговли. Дальше? – Саксин, Дербент, Рей... Что там тебя ждёт? В лучшем случае через пару лет будешь чьих-то наложниц подмывать. После их трудовых подвигов. Сама-то ты... уже не молодушка.

   Возраст для Софьи – болевая точка. Это для меня женщина в 33 – смак и цимус. Ещё может и хочет, уже умеет и понимает. А здесь... Её приводит в бешенство противоречие между внутренним огнём, темпераментом и общим мнением – старуха. Как у Бальзака: «женщина начинает стареть в 23 года».

   Продолжим разбор вариантов. У неё не должно оставаться иллюзии, что есть другие, неизвестные мне, выходы.

  – Вверх по Волге? Там города Суздальского князя, сразу повяжут и к государю. С ожиданием награды за проявленное служебное рвение. Вверх по Оке? Живчик тебя Андрею вернёт. Проскочишь? К Жиздору в Киев? К Гамзиле в Чернигов? К Благочестнику в Смоленск? Там тебя... да и её тоже... поруб похуже Боголюбовского. Пытать-выпытывать станут во всех подробностях. Потом выдадут Андрею. Чтобы он вас казнил, и тем подтвердил ваши гадости.

   Что губами дёргаешь? «Велика Россия, а отступать некуда»? И бежать-то – тоже некуда!

  – В Степь? Ты судьбу Башкордовой Ольги знаешь. Хочешь всю жизнь в юрте провести и помереть в глупой стычке тамошних племён? Та хоть по любви пошла. От неё вся родня отвернулась, знаться не хотела, но хоть мужик был добрый. А тебя... Да и выдадут половцы тебя Андрею. По-родственному. Сама ж говорила: морда поганская.

   Ростишка вдруг повернулась ко мне, подняла лицо и, чуть туманным, чуть задыхающимся голосом тихо спросила:

  – Но ведь ты нас спасёшь? Ведь ты знаешь как?

   Я осторожно провёл пальцем по её губам.

  – Да, Росточек. Я знаю.

   Она умиротворённо вздохнула, потёрлась спинкой. «Всё будет хорошо. У нас всё получится». Думать – дело господина. «И она продолжила дозволенные»... движения. С глубокой уверенностью в завтрашнем дне. И прочими... глубокими ощущениями.

   Софья, наблюдавшая эти ласки с нескрываемым раздражением, взорвалась:

  – Дура! «Знает – как». Ничего он не знает! Все мужики такие – им только одного и надо! Тут они такие турусы разведут! А получил своё и в кусты. Не было, не видал, не знаю...

  – Если тебе не повезло с мужчинами, то это твоё несчастье. Люди – они того... разные. Правда, Росточек?

   Юная княгиня неопределённо улыбнулась, поелозила по мне попкой, выбирая более удобное положение, и возобновила свои, столь приятные, восхитительно тягучие движения.

  – Софья, соберись. Остаться – нельзя, убежать – нельзя. Что льзя?

  – Что?! Сдохнуть?! Утопиться?! В лес к медведям в берлогу жить?! Что?!

  – Не кричи. Думай. Думай о себе, об Улите Степановне Кучковне. Единственной и ненаглядной. Ну! Чего ты хочешь? Кем ты хочешь быть? Какой? Где? Для чего?

  – Кем я хочу быть... Я уже никем не хочу быть! Я уже никем не буду! Кроме старой дуры!

  – Я в восторге от твоей скромности. Насчёт «дуры». Но причём здесь твой возраст? Посмотри в себя – чего ты хочешь. Себе. Для себя.

  – Гос-споди! Отстань ты, ради бога! Ведь Андрей сыщет и взыщет! Только смерти лёгкой желать останется. И тебе достанется! Вот за это!

   Наше поведение раздражало Софью неимоверно. Она злилась всё сильнее. А Ростишка не обращала на матушку никакого внимания. Она нашла удобное положение, и с закрытыми глазами просто медитировала, ритмически покачиваясь.

   Что-то у Софочки мозги заклинило. Наблюдение за чужим сексом привело к депопуляции нейронов. Придётся подсказать:

  – Софья, не знаю как с рождения, но в замужестве ты хотела жизни, свободы, власти.

  – Гос-споди! Ты же знаешь, как Долгорукий нас женил! На плахе, где отцу моему голову отрубили. Мне в те поры 13 было. Меньше, чем ей. А Андрею – 36. Да я его по-первости видеть не могла! Сразу трясти начинало. Уйти хотела. Хоть в омут головой! Только чтобы эту морду поганскую не видеть, чтобы рук его, бородёнки этой... Потом свыклася. А тут братья. Ты что, думаешь я с ними по своей воле?! Как они меня... пока Андрей в походы ходил... И куда мне?! Ладно, хоть сыновей родила.

   Софья погрузилась в воспоминания. Судя по гримасам – не очень приятные.

   Она... несколько привирает. Могу поверить, что Андрей, особенно вначале, вызывал у неё страх, отвращение. Потом... Софья – оптимистка. Существовать в ненависти, в отвращении долго не может.

   «Стерпится – слюбится» – русская народная мудрость. «Возлюби ближнего своего» – мудрость христианская. А кто ближе, нежели чем муж венчанный? Тем более, что у Боголюбского есть немало положительных черт.

"Люблю Андрея я...

Но странную любовью..."

   А что по этому поводу говаривал г. Татищев? Тут наши мнения совпадают:

  – Софья, ты одна из самых красивых и умных женщин Святой Руси. У тебя огромный опыт. Жизненный, государственный, придворный. Ты достойна стать правительницей. Какого-нибудь княжества или королевства. Не формальной, не одной из тех дур, которые стоят в первом ряду в церкви, сидят рядом с супругом на приёмах и тупо хлопают глазками. Ты настолько умна и опытна, что внешние... блестяшки – уже не интересны. Тебе важна реальная власть. Это восхитительное чувство, когда всё делается по твоему замыслу. Когда люди говорят те слова, которые ты им дала, идут туда, куда ты захотела. Когда они, важные, самодовольные, расфуфыренные куклы – дёргаются от твоих верёвочек. Когда ты ведёшь целый край, страну к твоей собственной, никому не видимой цели. А окружающие исполняют твой замысел, воображая, что это они всё сами придумали.

   Власть – пьянит. Властолюбие – страсть не меньшая, чем сластолюбие или лудомания (игровая зависимость). Если я не ошибся, то азартность, рискованность, свойственные Софье с молодости, за последние годы развились чрезвычайно. Судя по её несколько кривой, циничной усмешке – нарисованная картинка её привлекает.

  – Ну и какое же княжество я должна для тебя... подмять?

   Формулировочки у неё... как у киллера: кого завалить-то надо?

  – Не для меня – для себя. Для веры православной, Закона Русского, для Святой Руси. Для себя. Ведь меньшее тебе не интересно? Ты любишь власть. Но – для высокой цели. А не просто поиграться. И не княжество. Герцогство. Саксонское.

   «...назови мне высокую цель, научи меня жить...» – хорошая песня. Для слушающей нас Ростиславы.

   Для Софьи насчёт «высокой цели»"... наглая лесть. Она недостаточно эгоистична, чтобы осознавать эгоизм «высоких помыслов». Утверждение вообще не имело бы смысла, если бы не тень Боголюбского. А так есть намёк на возможность возвысится. В глазах экс. «Уесть». В его поле деятельности, в его шкале ценностей.

   Несуразность предложения, полное несоответствия с сущностями её поля внимания – её потрясло.

   ***

  – Дяденька, вы откуда?

  – Я с Питера. А ты откуда, мальчик?

  – С Альдебарана. И я – не мальчик.

   ***

  – Ты... это... Да ну! Бред! Ерунда!

   Как вы с Андреем мне надоели. Я уже два десятка синонимов набрал, а вы отвечаете всё теми же словами.

  – Про Евпраксию, императрицу Германии, ты знаешь. Теперь прикинь ту историю на себя. На вас двоих.

   Восхитительно! Я веду её душу, как кобылку на корде, заставляя прыгать через препятствия интеллектуальных и эмоциональных потрясений. И она не сваливается в визг, истерику, плач, дрожание конечностей, рвоту, расслабление кишечника, тахикардию, инсульт... Она – соображает и воспринимает. Да у неё мощИ как у десятка «хиросим»! Пол-Германии накроет точно. И вы хотите, чтобы я такую женщину бездарно утопил?!

   Софья прокрутила все вышесказанное, слухи и сплетни по теме, и, следуя «коридору» привычных понятий, нагло ухмыльнулась мне в лицо:

  – Думаешь, Барбаросса на мои телеса накинется? Или она своими костями сладострастно погремит? (Софья кивнула на дочь) Ну и дурак.

  – Прежде чем стать императрицей Германской, Евпраксия стала маркграфиней в Саксонии.

  – Ага. За что её потом и е..ли. В хвост и в гриву. Кто не попадя. В тюрьме, под мужниным присмотром. Ты мне такое спасение предлагаешь?

  – Я про Саксонию. А не про Империю. Генрих Лев Саксонский в разводе уже лет десять.

  – Причина? Разврат? Бесплодие?

   Прелесть! Прямо видно как интерес прорезался, шарики с роликами закрутились. Развод в эту эпоху – дело нечастое, скандальное. Софья... вроде бы и чёрте где та Саксония, но прежняя хватка срабатывает автоматом.

  – Обменял приданое жены, какой-то... Баденвайлер на кое-какие земли вблизи своих владений. Округлил. И развёлся.

  – Это всё?

   Я же говорю: умница. Нормальный человек понимает сообщаемую ему информацию. Умный – информацию не сообщаемую.

  – Э... Брат жены держал руку Папы Римского – врага императора. Сестрица с братова голоса пела. Кукушка куковала, император прознал. Обмен землями... Барбаросса отдал вчетверо. Теперь смотри: в феврале будущего года герцог женится на Матильде Плантагенет, дочери короля Англии Генриха Второго и самой богатой владетельницы Европы Алиеоноры Аквитанской. Помолвка заключена года два назад. Предлагаю этот брак поломать. Съездить в этот... Брауншвейг, где Лев обретается. И – захомутать.

  – Охренеть! Ты вообще...

  – Спокойно! Софья, ты самая красивая и умная женщина на всю Святую Русь! Да тебе любой саксонский герцог... на одну ладонь положить – другой хлопнуть! В овсяный кисель!

   «Тётушка» раздражённо шагнула к нам, я, уклоняясь от её взмаха, отвалился на подушки, инстинктивно прижимая к себе Ростишку. Софья недоумевающе остановилась, рассматривая получившуюся фигуру. У девочки попка ещё маленькая, контакт... – вполне. Мне осталось только чуть прижать поперёк её груди, слегка приподнять свой тазобедренный, произведя лёгкий толчок, от чего юная вдовица издала стон, соответствующий её новым ощущениям от изменённого «угла атаки», и успокаивающе улыбнуться её матушке.

  – Софочка, пойми, у этого герцогишки было тяжелое детство. Его папа, тоже Генрих, но – Гордый, рано дуба дал. В 10 лет мальчик стал сиротинкой. Попал под опеку бабушки. Рихенза такая была. Вдова императора Лотаря. Решительная баба, с опытом гос.деятельности. Лотаря избрали королём Германии, Рихенза ему сильно помогала. Сопровождала в Италию. Была посредником в конфликте с Гогенштауфенами.

   Я вспоминал эпизоды из истории средневековой Германии, расцвечивал события обрывками гипотетических психологических портретов персонажей. Одновременно двигая тазобедренным. Каждое моё движение исторгало у девушки очередной стон. Она мотала головой, закрыв глаза, сжав кулачки и полностью отдаваясь... Себе, своим чувствам.

  – Мальчик привык слушаться бабушку. Только её энергия и железная воля и сохранили герцогство и владения дома. Ты тоже сильная женщина. И сможешь, напомнив детство, взять его под контроль.

  – Не выйдет. Для бабушки я молода, для любовницы – старовата. А без этого... (она кивнула на нашу двигающуюся и все более звучащую фигуру) не получится. Возьмёт герцогёнок за себя эту... Анжуйнутую.

  – А ты? В замуж? Герцогиня Софья... звучит.

  – В жёны инокиню... не возьмёт. Уж не знаю как там Евпраксия выкрутилась, но у неё пострига не была. И по смыслу: молоденькая, богатенькая, королевишна, деньги, земли, папашка... Не, не перешибить. Да и хаживала я под венец, хватит.

  – А в тёщи?

  – Что?!

   Ростишка издала особенно страстный стон и задёргала ручками. Я погладил девочку по дрожащему животику и предложил потрясённой Софочке рассмотреть эту, столь не оригинальную, перспективу подробнее:

  – А что? Выдашь её замуж, в герцогини. Будет своя «ночная кукушка». Да ты и сама... по-куковать сможешь. Между прочим – твоя идея. Именно так ты меня оседлать собиралась. Поработать вдвоём, матушка с доченькой. Захочет молоденькую – вот. Захочет умную – имеется. И обе – красавицы. Вынесешь мужику мозги, замылишь глаза, покрутишь яйца... он только из твоих рук на мир смотреть будет. Этот Генрих – натура впечатлительная, тонко чувствующая. Хочет паломником по святым местам пройтись, в Иерусалим на минуточку сбегать, всякие редкие вещи у себя собирает, льва каменного построил. За что и прозван – Генрих Лев. Не за храбрость, а за любовь к прекрасному. А я тебе кучу диковинок дам, он от тебя и отойти пописать не сможет. Ой!

   Софья сосредоточенно рассматривала нас. Тут она шагнула вперёд, растолкала мои колени и «возложила руки». Типа: благословляю и чудесно исцеляю. Шуйцу-то на живот дочке. А вот десницей... ухватила за мои... мой «дар божий».

  – Так говоришь, завести себе зятя, ублажать его с дочкой в очередь и крутить ему яйца?

  – Софочка! Осторожно! Я ж не герцог! Мне-то зачем?! С оттудова ничего ж не выкрутиться!!!

  – А если попробовать? Вот так.

   Ощущения... хотя, в основном, собственная паника от непредсказуемости продолжения. Тут Ростишка тоненько вскрикнула, распахнула на меня глазищи и прошептала:

  – Она там... меня... О-о-о!

   И глаза у неё закатились.

   А я почувствовал, что меня тянут. Вве-е-ерх. Вни-и-з. Факеншит! И – снова... Чёт подташнивает... Укачивает, знаете ли... И ещё раз. Уелбантуриться! Ё! Она задаёт нам темп и амплитуду! У Сивки с Исааком лучше получалось... Такое выражение властолюбия... у-у-й!... никогда не встречал.

  – Ну и как тебе, зятёк, такие игры?

  – Софа! Я тебе не зять! Я...

  – А кто? Дочку мою поял. Аж до потери разума. Она вон, уже и себя не чувствуют...

  – А тебе завидно? Кончай! Давай о деле.

  – Давай. Только ты сам смотри, раньше времени не кончи. Расскажи мне, бабе старой, скудоумной, какого беса ты хочешь от нас избавится, за тридевять земель загнать? В подробностях.

   М-мать! Вот же угораздило нарваться на умную женщину! Одна тема – выдать/не выдать Боголюбскому. Другая – выдать Ростиславу за Саксонца. Нормальная бы радовалась, что голову сохранить можно. Да ещё такое весьма не худое место предлагают. Герцогские тёщи коровам хвосты не крутят. А эта... змеища... ищет тайный смысл.

   Она замедлено, многозначительно улыбаясь, опустилась на пол между моих коленей, показала мне язык – совсем не обидно или дурашливо, а многообещающе, и поглядывая поверх периодически изгибающегося, трепещущего, страстно стонущего тела девушки, принялась управлять нами. Нашими движениями, нашими ощущениями. Внося в процесс... некоторые новые оттенки. Ну просто – море оттенков! В отдельных особо чувствительных точках. Точки – маленькие, а море... о-о-ох... такое большое... как бы не захлебнуться... когда волной накрывает...

   Вести умную аргументированную геополитическую беседу в таком положении... У-у-ох... Поэтому конспективно.

  – Софа, ты идёшь с дочкой в Саксонию. Ап-о-ох... Подгребаешь под себя герцога-визажиста-пейзажиста-гламурника... Да ой-ёй же...! Женишь его на своей дочке. У-у-й... Берёшь бразды правления. Й-ё-ё...! Не надо так!

  – Не надо врать. Зачем это тебе?

  – Го-с-споди! Если вы попадётесь Андрею, если он узнает...

  – Как я тебе яйца открутила?

  – О-ой... Не надо! Короче: мне надо чтобы вы к нему не попали.

  – Проще и дешевле нас убить. А ты толкуешь о дальнем походе, свадьбе, диковинок всяких обещаешь...

   Факеншит! Я знаю что дешевле! Андрей будет мне благодарен. И озлобится за то, что я помог ему исполнить его долг – убить тебя. Но объяснять это – вызвать иллюзии возможности возвращения.

  – А-ай! О-ой... Я хочу... Чтобы ты спасла мир! О-ух...! Не допустила «дранг нах остен»! Да уймись ты! Я правду говорю!

   Блин! Как с малым ребёнком! Только переключением внимания. На новую «погремушку» из слов и идей.

   ***

   В эти десятилетия немцы выходят на берега Балтики. Второй Крестовый поход, христианская проповедь, походы датчан и поляков... После смерти князя бодричей Никлоты Великого его потомки «лягут» под саксонцев. Земли лужичан, мильчан, сорбов, вагров, ободритов, палабов, глинян, варабов, хижан, черезпенян, доленчан, ратарей, вильцов, лютичей... станут Германией, их население перестанет различать себя по племенам, станет называться немцами.

   Чуть поздно исправлять: надо бы с Карла Великого или даже раньше. Но «поезд ещё не ушёл», можно попробовать «впрыгнуть в последний вагон».

  – Софья! У тебя есть возможность избежать гнева Боголюбского! Получить власть! Подмять под себя самые большие владения в Германии! Спасти мир! Ё...!

   Тут Ростислава снова распахнула глаза. И, наплевав на все произносимые умности (или глупости? Короче – наплевав) негромко, но задушевно завизжала:

  – И-и-и...!

   Встала на мостик и резко опустилась. Выбив из меня дух.

   Эта – вроде всё. Огребла и радуется. Пока.

   Она тяжело дышала, мгновенно покрываясь потом, тихонько мурчала под руками довольной матушки, поглаживающей ей бёдра. Потом недовольно ахнула, когда Софья подцепила её за коленку и откинула с меня вбок.