Текст книги "Герцогиня (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

   Ну, Софью, хоть бы она и рядом, уконтролировать... Вон, Андрей столько лет думал, что он её...

   Да, я кое-что рассказывал о будущем разделе Саксонии, о предстоящем обострении конфликта Гогенштауфенов с Вельфами... Теперь они, зная это, могут избежать проблем. Станут немками, и будут молиться за императора. Это-то не плохо. Путь Германия процветает. Лишь бы не лезла на Балтику. Как вбить в их головы, что любые действия, направленные против интересов «Святой Руси» в моём понимании – табу? Даже если они выглядят позитивными для Германской Империи.

   Вот эта девочка станет герцогиней. Принесёт в церкви брачные клятвы. Будет доброй супругой и верной помощницей. Как и положено жене венчанной. Интересы мужа, дома, домена станут её интересами, целями... Как быстро они войдут в конфликт с интересами моими?

   Конечно, есть некоторые средства... предохранения. Разница в возрасте с будущим мужем воспрепятствует душевной близости. Хотя с Матильдой Генриховной при ещё большей разнице – не помешало...

   Разница в культурах. Она всю жизнь будет считать на пальцах, загибая и начиная с мизинца. А не отгибая и начиная с большого пальца, как тамошние аборигены. Эдакое напоминание о своей особенности от местных.

   Невозможность родить. Не будет законного наследника, будет... подмёныш. Родительских чувств к «кукушонку», вроде бы, быть не должно.

   Но время, расстояние, новая обстановка... Присутствие Софьи с её феерической адаптивностью, коммуникативностью и изобретательностью... Свойства – прекрасны. Если цели мои. А вот если цели её... А у Софьи других не бывает. Сможет Ростислава «правильно направить» матушку? Захочет ли?

   Сеансы внушения – да. Осторожно. Успешный частый разнообразный секс – да. Не перекормить. Удивительные вещи, знания – да. Ограничено, чтобы не пресытилась. Самоутверждение, преодоление страхов – уже. Внимание, ласка – да. Образ отца, родственная связь – сформированы.

   Ваня, всё ли ты сделал для процветания Священной Римской Империи Германской Нации? В форме Средиземноморского гос.образования, а не Балтийского.

   Что бы ещё такое с Ростишкой уелбантурить, чтобы она далеко, на чужбине, даже под страхом смерти, боли, унижений... за тысячи вёрст, через годы оставалась «в моей воле»?

   Что-то такое... чего никто другой ей не даст. Что-то настолько яркое, запоминающееся, с чем ничто другое не сравнится... Что?!

   Есть идейка... Рискованно. Можно свернуть шею. В прямом смысле.

   Делаем.

   Обычный рефрен:

  – Росточек, ты мне нужна. Раздевайся.

  – Прямо сейчас...?

  – Да. И одень вот это.

  – Уже поздно...

  – Для нас с тобой – не поздно никогда.

   ***

   Помогаю затянуть и застегнуть ножные охваты, пояс и грудную перемычку. Сильно упрощённый и облегчённый вариант подвесной системы парашютиста. У самого – более мощная и комплектная. Сверху плащами прикрыть, тихонько к заднему крыльцу, закрытая повозка.

   Через полчаса мы на вышке. Позднее, в веке двадцатом, рядом с этим местом построят комплекс лыжных трамплинов для прыжков. Мне такое не надо: для желающих сломать себе шею именно таким образом у нас достаточно природных складок местности. А вышку построили для телеграфа. Потом провели кое-какую реконструкцию, и эта вышка из сети выпала. Приспособили для разнообразных учебных целей. С этой весны пошли тренировки парашютистов.

   Зачем мне парашютисты, если нет самолётов? – Кроме спасательной функции у парашюта есть и летательные. У параплана. Самый простой летательный аппарат. Все элементы работают на растяжение – можно избежать жёстких.

   Крыло – из двух полотен ткани, верхняя и нижняя поверхности. Сшиваем по задней кромке и по бокам, спереди оставляем зазор – воздухозаборники, через который набегающий поток воздуха надувает крыло изнутри. Внутри параллельно направлению полёта располагаем вертикальные тканевые перегородки, задающие профиль крыла – нервюры. В полёте воздух, попадая через воздухозаборники в крыло, создаёт повышенное давление – крыло становится жёстким и имеет соответствующий профиль.

   Нервюры – силовые и промежуточные. К силовым снизу крепим стропы, промежуточные – только для профиля. В нервюрах перепускные отверстия, через которые воздух перетекает из одной секции крыла в другую.

   Крыло – из воздухонепроницаемых тканей. У меня шёлк. Цена...! Пришлось разориться.

   Силовые нервюры усиливаем каркасными лентами для лучшего распределения нагрузки со строп. Очень не хватает синтетики: нейлона, дакрона. Ну, что-то типа «рипстоп» мы и из шёлка сделали. Тут особенности самого шёлка: нитка шелкопряда, которую сматывают с кокона, очень тонкая – легко рвётся между пальцами. В ткани идёт скрученная из 2-4-8-12 исходных нитей. Если знаешь, что искать... У нас: 4-8. Кое-где полотно с пропиткой. Типа полужёстких передних частей воздухозаборников – облегчает наполнение параплана при старте. Стропы – пенька обработанная.

   Средневековье, блин! Вместо нормальных 5-7 кг весом получилось 12. Правда, минус шлем, запасной парашют... Класс аппарата невысок: 1:5. С километра высоты можно улететь на пять вёрст в планировании. Тут бы мне одну версту осилить, через реку перелететь.

   Сейчас из-за Волги дует ветер. Набегает на обрыв и поднимается вверх. Восходящий динамический поток, «динамик». Бывает ещё «термик» – восходящие потоки воздуха от сильно прогретых участков поверхности. Так работают песчаные пляжи в солнечный полдень.

   Кажется, Беляев предлагал строить песчаные круги. Для создания восходящих потоков, в которых планеры смогут набирать высоту по трассе своего полёта. А края кругов насыпать из песка разных оттенков, чтобы, за счёт разной степени прогрева, устранить «жёсткую границу» между «столбом» и окружающим воздухом.

   У меня такого нет. Да и вообще – ночь, придётся обойтись без «термика».

   Факеншит! Ни один нормальный чел не будет прыгать ночью! Не из-за прыжка – из-за приземления.

   Я нормальный? – Где вы видели нормального в попандопулах? Даже если и был нормальный при «вляпе», то потом... Как на войне: год за три. А как война меняет людей...

   «Я-вчерашний отличаюсь от я-сегодняшнего, больше чем один человек от другого». Остальные не выжили.

   Ночь лунная, светло. А в остальном... на всё воля божья.

   Нормально параплан стартует с разбега. С земли, со склона. У меня... вышка есть – что ж не приспособить? Основное применение – просто съехать по канату на подцепленном карабине. Через этот аттракцион, в разных модификациях, вся молодёжь проходит.

   Я уже говорил: у жителей равнин к высоте отношение... тревожное. Надо отфильтровывать совсем негодных к высотным работам и тренировать остальных.

   А вот с парапланом... Пришлось городить консоль и систему подвески аппарата – не дай бог крыло сложится при отрыве. Сколько не прыгаю, а... а страшно.

   ***

  – Росточек, иди сюда.

  – Что?! Опять?!

  – Да. Но не так, как всегда. Пояса пристёгиваем, руками хватай за лямки. Гульфики... нам ни к чему. Теперь запомни: не визжать, не дёргаться. Начнёшь на мне подпрыгивать – убьёмся. У меня руки заняты вот этими... петлями. Клеванты называются. Держишься за меня сама. Двигаешься осторожно, медленно. И ничего не боишься. Ничего-ничего.

   Дай-то бог. Если мы с ней вдвоём нае... мда. Интересно: кто тут кому яркие впечатления всовывает? Останусь живой – всю жизнь этот... прикол вспоминать буду.

   Отрабатываю модификацию простого «прямого старта». Проверяю передний ряд строп, воздухозаборники отзываются, укладываю на предплечья с внутренней стороны, отцепляю петли заднего ряда строп.

   Выпускающий мастер хромает: этой весной у меня перебились почти все, кого я уговорил попробовать. Сам я... три прыжка было. Задачу «парение в динамических потоках» – отработал. Это такой кайф! Это... круче секса! Пока не начинается посадка. Или, господи пронеси, «заднее заваливание». Сегодня – мой четвёртый прыжок. С грузом – разок прыгал. Но вот с таким...

   «Всё когда-то случается первый раз» – международная мудрость. Важно, чтобы не «два в одном». «Запишите мне два прыжка...» – опять бородатые анекдоты лезут.

   Ростислава сидит у меня на животе. Хорошо вцепилась – и руками, и ногами. Но... высоковато. Как бы она в панике по мне вверх не полезла. Как кошки иногда пытаются взобраться хозяину на голову. Застёжка наших поясов не пустит. Ни сильно вверх, ни сильно вниз.

  – Ну, Росток. Поехали-и-и-и...!

   Она ещё пытается сообразить: о чём это, а я уже шагаю с доски. Х-ха...! Мгновения падения и «матрас», он же крыло, он же купол – принимает наш вес.

   С другой не рискнул бы. В Ростиславе нет и двух с половиной пудов веса. Лишь бы... не визжала.

   Первые мгновения всё внимание на полёт. Осторожно разворачиваюсь вдоль берега. Ветер потихоньку поднимает крыло. Мировых рекордов выше трёх километров не надо. Сотню метров над склоном – и хватит. Впрочем, каждый наш полёт «здесь и сейчас» – мировой рекорд. Этого мира. И скоростей сильных нам не надо. Потихоньку, полегоньку. 20-30 км/час. У нас прогулка, а не высший пилотаж...

  – Живая? Открой глаза. Посмотри вокруг. Мы летим. Ты летаешь. Впервые в жизни. Вровень с птицами, рядом с ангелами.

   Глаз не открывает. Только головой трясёт.

  – Ты же хотела. Чтобы тебя Огненный Змей покатал по поднебесью. Как «верну любу за Дунаем». Вот тебе поднебесье. А вместо Дуная – Волга. Или ты Огненному Волку не веришь?

   Не помогает. Тогда... что-то простенькое, привычное посреди чуждого.

   После взлёта я рефлекторно согнул ноги, обычная сидячая посадка пилота на таких аппаратах.

  – Сунь руку. Мне между ног. Ну!

   Она намертво вцепилась в лямки. А я, честно говоря, не рискую отпустить стропы. Всё также, не открывая глаз, чуть скуля, просовывает руку.

  – Чувствуешь? Приласкай. Сильнее. Ты же делала, ты же умеешь. Ну! Приказ! Господина.

   Ледяная, мокрая от пота, от страха ладошка. Да ещё и снизу поддувает. Но... дело не в твоём искусстве, девочка, дело во мне, в адреналине, который кипит в моей крови.

  – Вставь. Наденься. Глубже. Ну!

   Она чуть съезжает мне на бёдра. Вскрикивает. Распахивает глаза. Примитивная механическая связка: здесь вдвинулось – там открылось.

  – Больно? Будто заново невинности лишаешься? Это правда. Тебя никогда не... не любили в небесах. Первый раз. В жизни. Твоей и всего рода человеческого. Ты – первая. В мире! Которую любят в царствии небесном. В царстве божьем, в царстве всеобщей любви, ты – единственная. Полюбленная не только душой, но и телом. Глубже. На пороге чертогов ангельских я хочу чувствовать твою матку. Глубже.

   Она морщится, кривится, но съезжает. Да уж. Точно: будто девочка.

  – Оглянись, Росток. Мы в царствие небесном. Звёзды рядом. Ещё чуток – и престол господен быть должен. И мы с тобой. Как всегда. Ты в воле моей, я в теле твоём. И сердце твоё бьётся у груди моей, и дыхание твоё у уст моих. И ангелы божьи дивуются на смелость нашу. И радуются. Оглянись, может и архангела какого увидишь. Подглядывают, бесстыдники.

   Она неуверенно отрывает от меня взгляд, начинает поворачивать голову, замечать окрестности.

"Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух. Чуть трепещут

Сребристых тополей листы.

Луна спокойно с высоты

Над городом моим сияет...".

   Я-таки скажу: волжская ночь – очень даже не хуже украинской! Тополей пирамидальных нет. Но есть ивы и осины с серебром листьев, есть берёзы с призрачной белизной стволов, есть игольчатые силуэты елей с их тёмной, даже в ночи, зеленью. Такой... неги – нет. Духоты, от которой даже шевелиться не хочется... Тем более – шевелиться хочется. Очень. В такой гамме... разнородных локальных ощущений. Но – нельзя. Раскачаю конструкцию – будем как взбесившийся маятник. Ох, с такой девушкой... Хоть тихие полтавские ночи, хоть ямало-ненецкие белые...

   Она не смотрит на меня – вывернула голову в сторону, любуется пейзажем. И потихоньку, медленно, вцепившись в лямки у меня на груди, начинает подниматься. Прохладный воздух Заволжья, напоенный ароматом лугов, лесов, запахом реки, обдувает и холодит снизу. Особенно – уже влажное. В самой верхней точке, держась за самый краешек, где я уже не могу, не рискую следовать за ней, оборачивается ко мне, и, глядя чуть сверху, расширенными зрачками, шепчет мне в лицо:

  – Ангелы и архангелы... серафимы и херувимы, все силы небесные... радуются и ликуют... на нас глядючи...

   И медленно, с тем же остановившимся взором продолжающих расширяться зрачков, опускается. На меня, ко мне, принимая в себя... Чуть морщится в конце, закрывает глаза, чуть слышно констатирует:

  – Весь. Во мне.

   И распахивает глаза, шепча в волнении:

  – Они все... они видят... они...

  – Они все видят и слышат. Как мы с тобой здесь, в царстве небесном... перед престолом его... смогли вознестись... вдвоём, вместе. И мир дольний и мир горний знает: мы вместе. Что было – прошло, что будет – незнаемо. Но нынче, здесь и сейчас... Ты – вся в воле моей, я – весь в лоне твоём. Мы – единое. Звери и рыбы смотрят вверх – видят нас. Птицы удивляются и тревожатся – люди летают среди небес их. И с улыбкой глядит Богородица. На двух смелых. Сумевших приблизиться к трону царя небесного. Сумевших живыми войти в небеса. Ради любви. С любовью. Бог есть любовь. Бог здесь. С нами.

   Она улыбается мне. Отворачивает лицо, разглядывая проплывающие внизу, в призрачном лунном свете, холмы и перелески, реку и лодки на берегу. И снова начинает своё неторопливое восхождение. Уже чуть осмелев, отпустив одной рукой лямку и поглаживая пальчиками постепенно освобождающуюся часть моего тела.

   Вроде бы и не так уж... у меня много. Но её тягучая замедленность и моя... привязанность. К этим чёртовым клевантам. И этот чёртов «маятник»! Купол отстаёт от управления, пилот отстаёт от купола. Если дёрнусь – раскачаемся и навернёмся.

   Она снова поворачивает ко мне лицо. Вздёргивает, так похоже на матушку, недоуменно левую бровь.

  – Ты чем-то озабочен? Это же так... забавно. Перед самим престолом Всевышнего... на весь мир... во всех дальних странах...

   Во как! Тут можно и князя Игоря Полковника вспомнить:

"Див кличет наверху древа:

Велит прислушать земле незнаемой,

Волге, Поморию, и Посулию,

И Сурожу, и Корсуню,

И тебе, истукан тьмутараканский!".

   Никаких вопящих с деревьев чудовищ. Только юная девушка, оглядывающая с высоты «мир подлунный». Не кличащая наружу, но впитывающая в себя. Картинки реки в лунном свете, запахи ветра, ощущение неба вокруг и под собой. И – меня. Чувство своего мужчины. Могучего, умелого, надёжного. Вокруг себя, в себе. Повсеместно, везде охватывающего, берегущего... Более со-всех-стороннего, чем даже вселенная.

   Она снова отворачивается, рассматривает большую, кажется, особенно близкую, Луну, крупные летние звёзды и шепчет:

  – Царица Небесная! Дай мне! Дай понести нынче! Дай мне сына! От него! Дай мне зачать! Сына в небеси! От него...

  – Росточек...

  – Помолчи.

   Расстёгивает, рвёт на мне рубашку. И начинает целовать мне соски. Девочка, меня это не заводит, я и так же уже... Факеншит! Кусать-то зачем! О-ох... Так сильно биться... так размашисто... медленнееее...!

   Оргазм в такой ситуации... Я аж... растерялся. И потерял контроль. Нас понесло вниз и вбок. Чудом выровнял «матрас» уже над водой. «Вспух» и ляпнулся. В воду. На мелководье у одного из речных островов. Нас сразу потащило. Ростислава вцепилась в меня намертво. Уже не только руками и ногами... Вот мне сейчас только склещивания... Хорошо, что КЗУ меня сделаны нормально – чеки выскочили, три кольца разложились и этот... супер-пододеяльник отвалился.

   Потом складывали параплан, сушили у костерка одежду, искупались в тёплой ночной Волге. Она была то удивительно нежной, то резкой и страстной...

   Совершенна замученная, свернулась клубочком у меня на животе, я перебирал прядки её отрастающих волос, чуть закудрявившиеся от воды. И вдруг спросила:

  – Ты меня любишь?

   И замерла. Не дыша, не шевелясь, не открывая глаз. Ох, девочка... Я ведь знаю, что будет потом, после любого моего ответа. А я тоже устал. И, боюсь, не смогу дать тебе «правильное понимание». У нас сегодня было... очень сильное впечатление. У меня, кстати, тоже. Как бы его не испортить. Напоследок. Грубым, неуместным, неверно понятым словом.

  – Люди говорят одно и тоже слово – «люблю». А смыслы – разные. Для большинства «люблю» означает «имею».

"Если хочешь полнеба, я отдам чтобы вновь,

Разгадать, что же люди называют любовь,

Если хочешь пол солнца, для тебя для одной,

Лишь бы ты была со мной, ты была со мной..."

   Будь со мной, будь моей, обладать, владеть, спрятать в кулаке... Любовь к себе. И к тебе, как части себя, части удобного, приятного для себя окружения.

   Она осторожно выдохнула, кажется, хотела что-то сказать, но передумала. Я продолжил:

  – Иногда, не часто, бывает любовь... именно к тебе. Когда цель – счастье любимого. Без важности: со мной или без меня. Так гибнут воины. Защищая свою любимую родину. Которая будет дальше без них. Так погибают за любимую женщину. Зная, что она найдёт себе другого. Но это неважно. Лишь бы была. Была счастлива. Вспомнит – хорошо, нет – значит ей это не надо. Не себе – ей. Чтоб ей было хорошо. А я сделал всё что мог. Сделал. Сам. Для неё. Всё, что мог. Да не оскудеет рука дающего. Правильнее: душа дарящего.

   Ростишка чуть всхлипнула, завозилась.

  – У тебя впереди долгая и счастливая жизнь. У тебя будут новые города, места, люди. Вокруг будет много интересных мужчин. Красивых, славных, могучих. Среди них будут и лучше меня. Не тряси головой – люди разные. Бывают очень... выдающиеся. Какие-нибудь... красавцы. Которые заворожат, очаруют тебя. Но никто никогда не сможет повторить вот это. То, что у нас с тобой было. Никто никогда не будет любить тебя в царстве небесном, посреди сонмов ангелов и архангелов. Как бы хорош не был твой избранник, но проснувшись утром, разглядывая столь понравившееся тебе вчера лицо или тело, ты скажешь себе: хорош, но в небеса...

   Она пыталась возражать, я чуть прижал её. К чему мне её клятвы?! И закончил тихонько в поднятое мне навстречу лицо:

  – Здесь тебе смерть. Я хочу, чтобы ты жила. Поэтому отправляю. Далеко. Мы можем более не увидеться. Никогда. Но что было – уже никто отнять не сможет. Никто и никогда. Наше – всегда с нами.

   И мы снова целовались. Осторожно, ласково. С привкусом горечи. С неизбежным прощаньем впереди.

   Потом пришла лодка, мы вернулись в город. Утром в городе распространилась очередная волна слухов о летающих во тьме ночной... ангелах, бесах, чудовищах... Великом страшном и ужасном Гудвине, которого Ванькой звать...

   Глава 518

   Вечером меня поймала Софья, ухватила за грудки и принялась рычать в лицо:

  – Ты...! Бесово отродье! Ты что сделал! Вы ж убиться могли! Она ж разума лишиться могла! Руки-ноги переломать! Хромой, косой, горбатой стать...!

   Странно: она же знает, что я приучал Ростишку к высоте, к воде, к темноте и скорости. Хотя, конечно, убиться... могли.

  – Софья, уймись. Да, был риск. Я рискнул и победил. И дальше тако же будет.

   Она молчала, трясла меня за отвороты кафтана. Глаза вдруг наполнились слезами. Тут уж я заволновался.

  – Софья, тётушка... ты чего? Ты перепугалась? Извини Ваньку-дурня. Но это было нужно.

  – Испугалась... Да, испугалась... Почему?! Почему ты не пришёл?! Почему тебя не было, когда я была такой же?! Почему?! Тогда, двадцать лет назад... Почему был Андрей, Долгорукий, братья... эти все... Тебя... почему?! Ведь я была молодая, сильная, смелая... Я была лучше её! А досталось всё – ей! Мне! Мне это было бы... пришлось бы впору, сделало бы жизнь... А не... обман, неволя...

   Она рыдала и трясла меня за одежду. На шум всунулась охрана – я отмахнулся. Осторожно отвёл её к лавке, усадил, принёс воды. У неё стучали зубы по краю кружки, тряслись руки.

  – Я... я – дура. Да?

  – Немножко. Вспомни себя тогда, в Кучково. Ты была молода, весела, уверенна в себе. Мир был твоим. Любимая дочка, старшая наследница... Потом вдруг казнь отца. Свадьба «на плахе», старый некрасивый суровый муж, законное изнасилование в брачную ночь, в последующие, тайное, «стыдное» изнасилование братьями, новый дом, новое положение, первые роды, враждебность двора... Вспомни себя «до». Ту счастливую девочку-гордячку на отцовом дворе. Если бы я тогда появился – ты бы не поняла. Ты бы не оценила. Для оценок нужно сравнивать. А тебе тогда в Кучково сравнить можно было только... С опытом провинциальной благополучной боярышни. Ни с чем.

  – А она? А ей почему?!

  – Вы выдали её в семь лет замуж. За урода, за тридевять земель. На муку. Ей есть с чем сравнить. Отличить горькое от сладкого. Она может понять и оценить. Как и ты. Но ты на 20 лет старше. А у неё ещё всё впереди. Помоги ей. Поддержи. Ей ещё придётся нахлебаться. «Горяченького до слёз». Ты нужна ей. Твой опыт, ум, знание жизни. Попробуй быть... для неё. И она отблагодарит стократно. Она такая. Но прежде всего – для неё. Не для себя.

   Я утирал её слёзы, поглаживал по спине. Уговаривал и заговаривал. На любовь к собственной дочери. Не к части самой себя, своему продолжению, а к отдельной личности, к самостоятельному человеку. Маленькому кусочку красного мяса, когда-то вывалившегося из себя самой, и вдруг, незаметно, за эти годы выросшей в отдельную, юную, но вполне самостоятельно думающую, чувствующую, действующую женщину. По сути, по большому счёту – равную.

  – Не гневи бога, Софья. Что было – не исправить, что будет – не предвидеть. Но сегодняшнему... Ты не рада мне? Вот тому, что мы с тобой прошли вместе? Чему ты научилась, что ты сделала, что ты пережила и ощутила? С кое-какой, скромненькой, конечно, моей помощью. Ведь этого могла бы и не быть. Ведь сидела бы там, в келье, молилась бы. Изо дня в день, из года в год. До самой своей скорой смерти. Разве так было бы лучше?

   Она уже не рвалась, не кричала, просто всхлипывала, просто заливалась слезами. У меня на груди.

  – Да-а-а... А теперь...

  – А теперь – приключение продолжается. Только теперь ты не одна. Нас трое. Прикинь: у тебя – лучший женский ум «Святой Руси». У тебя – огромный опыт придворной жизни, сложнейших и рискованных интриг. Ты видишь людей и понимаешь их. У Ростиславы – юность. И готовность следовать за тобой хоть в пекло. Я же вижу! У обеих – красота. Ну-ну, скромность хороша, пока жить не мешает. У обеих интересность. Ты – изгнанная жена, за которую просит её бывший муж в рекомендательных письмах, бывшая монахиня «по обету», расстриженная и возвращённая в лоно церкви. Да за удовольствие просто поговорить с тобой – люди денег заплатят! Она – очень юная вдова. Причём её «бывший» – гигант. Магог, умерший в порыве страсти. Невинное дитя с опытом супружеской жизни с великаном.

  – А ты? Ты сказал: «нас – трое».

  – А я... Я даю. Людей, вещи, караван. И буду помогать вам, чем смогу. Не так часто, как мне хотелось бы... Я найду способ общаться с вами «день в день». Напишешь мне письмо – назавтра получишь ответ. Не через год – сразу. Утро-вечер.

  – Эх, Ваня, хвастун ты. Так не бывает. Невозможно это. Далеко-то как. Конём не доскочешь. Корабли... пол-года в одну сторону...

  – Софья, кабы тебе третьего дня кто сказал, что Ванька-лысый балуется с дочкой твоей у престола Господня, на воздусях, в царстве небесном... – чтобы ты сказала? Во-от. Ты верь мне. Просто я... «Зверь Лютый». Чуток не такой, не из тех людей, как ты привыкла. Не нынче – через год-два, но будет у нас такая переписка. И буду я в тот же день знать о всех ваших делах, обо всех твоих... приключениях. Так что смотри у меня.

   Моя шутливая угроза вызвала у неё, наконец-то, улыбку. Она махнула на меня рукавом и отправилась в свои покои.

   Странно ли, что после таких обещаний, после осознания необходимости актуальной связи, далеко превосходящей по дальности мою телеграфную систему, я занялся экспериментами в части искрового телеграфа.

   Особенность данного и аналогичных случаев состояла в невозможности организации прямого, линейного доступа.

   То, что в оптическом телеграфе казалось мне достоинством – его непрерывность, географическая связность – здесь становилось препятствием. Линии телеграфа оплетали страну, каждая вышка была не только ретранслятором, но и, сама по себе, источником сообщений, пунктом наблюдения. Эта паутина обеспечивала целостность, контроль за состоянием самых разных дел на огромной территории. Пропадание сигнала вызывало тревогу, реакцию не собственно связную, но военно-административную: мятеж, война, пожар...

   Для Софьи и Ростиславы мне потребовались принципиально иные средства. Действующие не только через огромные, но и враждебные, постоянно или часто непроходимые территории. Ситуация, когда обычные пути перекрываются по метеоусловиям или из-за политических конфликтов – постоянны. Нужно было выйти в другую плоскость, в другое пространство. В эфир.

   Через два года, реализуя свой следующий проект на этом направлении, я смог отправить туда уже четыре радиопередатчика. И получить послание от абонента с позывным «Ростя».

   Определились, наконец, с формальной целью поездки. Они же паломницы. А куда? Чьим мощам кланяться?

   Юная вдовица, по наущению матушки-инокини, имевшей видение, отправляется в Сельц в Эльзасе. Для припадания к могиле святой Адельгейды Бургундской. Которая, как всем известно, многие беды претерпела в жизни своей, была женой королей Италии и Германии, императрицей, влияла на трёх Оттонов – мужа, сына и внука. После же удалилась в монастырь, где и умерла. А главное – является покровительницей женщин, ищущих второго брака.

   Отправится же на поклонение аналогичной православной покровительнице Афанасии Эгинской было неуместно, ибо повторения судьбы своему будущему мужу вдовица не желала: тот, как известно, под влиянием Афанасии ушёл в монастырь.

   Где Эльзас, а где Брауншвейг... На месте разберутся. Никому неизвестно, где этот Генрих Саксонский будет находиться в момент прибытия экспедиции в регион.

   Карл Великий «правил с коня». Эта манера полностью воспроизводится германскими императорами: получив корону короля Германии, они непрерывно двигаются. Пфальцы – следы их постоев. Сначала объезжают империю, принимая вассальные клятвы местных владетелей. Потом, по тому же маршруту, наказывая вассалов за нарушение данной ими присяги. «Разъездной» характер правления реализуют и многие герцоги.

   Предполагается чисто случайная встреча. Чисто: шла мимо, вдруг ножка ах... Или там – лодка протекать начала...

   Последние дни перед выходом каравана более всего напоминают посещение дурдом борделя на Первомай. Наконец, восемь тяжёлых ушкуев, более двух сотен человек, двинулись вверх по Волге. В сопровождении десятка лодочек и вспомогательного отряда.

   Пришлось отрывать от сердца: начальником каравана поставил Ивашку. Авторитет у моего сотника... Он может кучи вещей не знать. Но когда он смотрит в глаза и теребит гурду на поясе – даже бывалые корабельщики быстро-быстро рассказывают о всех проблемах и возможных путях их решений.

   А молодёжь... не то, чтобы в струнку..., но – подтягиваются. Все. За шутку у него за спиной можно умереть. Со страху. Был инцидент: у шутника оказалось слабое сердце.

   Ещё три дня я получал телеграммы о том, что забыли, что надо довезти... Вышки стоят – Софья пытается настоять на своём дистанционно. Потом и мне пришлось лезть в лодку. Моя «Белая Ласточка» подогнана под перевозку меня, любимого, в нужную точку за минимальное время. Нужная точка – Переборы.

   Как и толковали мне в крик кормщики, тяжёлые ушкуи в середине лета через этот Волжский перекат не пройдут.

   Ух, как они надо мною поиздевались! Каких они мне слов наговорили! Каких звуков... нафыркали, нахмыкали.

   Начали разгружать кораблики, свите шатры развернули.

   Я был даже рад. Побыть снова с моими... княгинями. А вечером...

  – Чего ругаешься, дед Кузьма? Не тебе тюки таскать.

  – Дык куды таскать?! Тут самого себя с места не стащить! Шагу ступить не могу. Хоть криком кричи – так крутит. Да мне-то ладно – вон, Сёмка с княгининского, до ветру пошёл да и завалился. Сесть-то сел, а встать-то... ха-ха-ха... Ой, бл..., о-хо-хо...

  – Вон чего... И ласточки над водой стригут. А что говорят нам меньшие братья-муравьи?

  – Каки таки муравьи?! Нет мурашей никаких. Попрятались. Мать их...

  – Ага. И утром росы не было?

  – Ну. Итить...

  – Вот и я об этом. Барахло прикрыть. Дождь будет.

   Знаменитые июльские грозы. Ласкать женщин под раскаты грома, при вспышках молний, освещающих внутренности незакрытого шатра... Потом лежать, засыпая под шум дождя...

   За три дня дождей вода поднялась достаточно, чтобы мы смогли перетянуть ушкуи выше.

   Ещё день и Шексна.

   В Усть-Шексне нас встретили посланцы Суздальского князя. Было там и неплохое приданое для дочки, и пара монахов в свиту, и икона из родительского дома. И немногочисленные, но очень для неё важные, подарки Софье. Разбирая их она не сдержалась: прижала шёлковый подрясник к лицу и зарыдала:

  – Простил! Он меня простил! Он... он... а я...

   И убежала от всех. Утирая даренной одеждой слёзы.

   Появились и двое незаметных мужичков от Андрея. Мнутся, хмыкают, говорить не хотят. Ну и фиг с вами. Нет сотрудничества и не надо. Парочка моих ребят на вас уже посмотрела. А вы их не видели, высадим мы их подальше. Но со сходной задачей: мне тоже нужна инфа по делам Новгородским.

   Всё. Дальше тянуть... непристойно. Люди смотрят недоумённо, лоцманы с Белозерска домой рвутся.

   Обнялся-расцеловался с княгинями своими. Ивашке напоследок плешь проел: береги, помоги... Они туда, а я назад. Как-то они там... Столько всяких... нежданностей может быть.

   Вот ныне придумывают иные: Воевода Всеволжский хотел, де, восстановить древнее славянское братство и удручённый мыслью о грядущей гибели племён, по крови близких, встал на защиту сродственников ослабевших. Иные же и вовсе толкуют о моём желании неизбывном привести Гренаду по сень креста христианского.

   Не надо про желания мои придумывать – спросите уж прямо.

   Прежде всего скажу: следовал я не хотелкам да желалкам своим, а необходимкам и неизбежкам. Ибо вляпнувшись сюда, в Русь Святую, влип в паутину мира сего, оплетён стал долженстваниями перед людьми своими, перед народом сим. Ему и служу. А что от этой службы над той же Гренадой вера Христова воссияла... и бог им в помощь.

   Причина сей истории? Да как всегда – в мозгу человеческом. Есть у нас в голове, девочка, штучка такая – гипофиз называется. Ма-а-аленькая. Весу в том кусочке – десятая доля золотника. «Мал золотник да дорог». А тут вдесятеро меньше. А уж дороже! Особенно, коли не в простой голове, а в Боголюбского. От того кусочка много в человеке зависит. И в теле его, и в душе.