Текст книги "Герцогиня (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

   Несколько секунд в комнате стояла тишина.

   Потом под телом началась возня.

   Оттуда доносились ругательства, которые составили бы честь даже старой портовой гамбургской шлюхе.

   Продолжая пребывать в потрясённом состоянии, теперь уже и от своего выстрела, Ростислава, не выпуская из левой руки судорожно сжатую пустую рогатку, подошла ближе.

   На боку мужчины бросился в глаза кинжал с золочёной рукояткой. Инстинктивно, в поисках средства обезопасить себя, она выхватила клинок. В этот момент Клотильда, придавленная телом брата, смогла, наконец, стряхнуть с лица подол его котты. Они столкнулись нос к носу.

  – Идиот! И когда только успел нажраться?! А, русская шлюха. Ты ещё здесь?!

   Ростислава ударила. Прямо в это пышущее злобой и презрением лицо. Рука чуть дрогнула, и прекрасный толедский клинок вошёл чуть ниже – в шею графини. Затем, как учили забойщики, провела в сторону, расширяя рез.

   Графиня задёргалась, пытаясь освободить запутавшиеся в одежде брата руки, пытаясь зажать рану. Но кровь уже бурно лилась сквозь её пальцы, подталкиваемая последними толчками сердца.

   Несколько секунд Ростислава тупо смотрела на два лежащих тела. Растущая лужа крови, подбирающаяся к краю её праздничного платья, заставила отодвинуться. Она вспомнила – где она. Снова поднялась вдоль стенки. Убрав рогатку в потайной карман, охая при каждом шаге, двинулась из этого места. Уже за дверью вспомнила о шарике, оставшемся в голове мужчины.

   Вернуться назад, ковыряться в выпучивающейся, вытекающей из пробитой головы молодого графа массы мозгов с кровью... Тихонько подвывая, держась за стену одной рукой и за живот, где тянуло и горело, другой, она двинулась в темноту подземных переходов.

   Возвращаться в праздничную залу... в таком виде... Впрочем, она сразу сбилась с пути. С любого. Чернота подземелья, незнакомые повороты. Пару раз она взбиралась по каким-то лестницам. И снова, беззвучно рыдая, брела дальше. Вдруг по ногам потянуло холодком. Ещё два шага, поворот стены и её схватили сзади.

  – О! Мейн либе!

   Страстный юношеский голос над ухом. Жадные руки, мгновенно просочившиеся в боковые разрезы платья и сжавшие её грудь сквозь тонкую ткань камизы.

   Мгновенная волна паники: «Нет! Опять! Только не это!». Ощущение полного бессилия, полной разбитости во всём теле, дрожащие от слабости колени, заходящееся в беззвучном крике сердечко...

   Мужские ладони сильно сдавили и замерли. Лишь большие пальцы продолжали автоматически поглаживать её соски.

  – Упс...

   Кажется, неизвестный ожидал взять в руки нечто большее.

  – Убери.

   Её внезапно севший голос произносил немецкие слова, не скрывая экзотического для здешних мест акцента. Шаловливые ручонки неизвестного осторожно двинулись назад. Но княгиня сообразила быстрее. Прижала локтями его руки к бокам. Чтобы не мог сбежать.

  – Твоё имя?

   Мужчина, не дыша, пытался освободиться:

  – Э-э-э... извиняюсь, я просто обознался, простите, тут темно...

  – Имя!

   Парень за её спиной обречённо вздохнул.

  – Конрад. Фон Зейц.

   Ростислава пыталась вспомнить: слышала ли она раньше это имя. А юноша, приняв паузу за приглашение, снова чуть просунул ладони вперёд и осторожно, ожидая каждую минуту окрика, принялся сжимать и поглаживать попавшиеся ему в руки холмики.

  – Если благородная фрау желает...

   Многообещающая фраза была прервана коротким:

  – Фрау желает. Домой.

   Мужские пальчики никак не хотели расставаться с горошинками женских сосков. Пришлось конкретизировать:

  – Выведи. Отсюда. Быстро. Шнель.

   Юноша, наконец, собрался с мыслями и ручонками и повёл свою находку из подземелья на поверхность. Пройдя через какие-то коридоры и двери, они оказались во внешнем дворе замка, под тёмным, слегка моросящим холодным декабрьским дождём, небом.

   Здесь было светлее: у ворот в железных клетках горели брёвна. Женщина, давно уже пребывавшая в полуобморочном состоянии, вдруг пошатнулась, поехала по стенке, теряя сознание. Над собой она увидела испуганное лицо юноши со свисавшими длинными сосульками белыми волосами.

  – Вам плохо? Позвать помощь?

  – Нет! Домой. Нах хаус.

   Подхваченная подмышки, прошептала в мокрое уже от дождя лицо:

  – Тихо. Тайно. Чтобы никто...

   Она стояла у холодной сырой стены, пытаясь не позволить своим глазам закрыться. И вдруг поняла, что её спутник начал раздеваться.

  – Что...? Что ты...?

  – Тайно так тайно. Одевайте.

   Его пеллисон, крытый потёртым сукном и подбитый дешёвым кроликом, явно был старше своего владельца. Широкие длинные рукава с давно вышедшим из моды большим капюшоном скрыли руки и голову женщины.

  – А... а ты?

   Юноша хмыкнул:

  – Пылающий жаром страсти любовник ведёт свою возлюбленную к ложу любви. Поскольку дама – жена, но не его – она закутана с ног до головы. Стражники будут цыкать зубом и завистливо вздыхать. Пошли.

   Радостно улыбаясь страже, всё крепче обнимая свою спутницу и стуча зубами от холода, юноша вывел Ростиславу из ворот замка, перевёл через мост и только собрался извиниться за столь сильное прижимание, как княгиня вновь попыталась упасть, теряя сознание...

   Знакомый потолок, встревоженное лицо служанки, горячая вода ванны...

  – Этот парень... Конрад. Где он?

  – Но, госпожа...

  – Быстро.

   Через минуту в жаркую, наполненную паром и запахом трав комнату, ввалилось четверо мужчин. Беня, Конрад в ещё мокрой рубашке со странно блестящими глазами и двое воинов из свиты в доспехах. На залысинах Бени немедленно выступили капельки пота.

  – Все вон. Служанки – тоже. Беня и Конрад – туда.

   Она мотнула головой в сторону лавки.

  – Беня, что он сказал?

  – М-м-м... Ничего. Что вы нашли его и велели проводить.

  – Почему он в мокром? Где его пеллисон?

  – Я не понял. Что с ним сделать. Поэтому... просто дал горячего вина. Немного.

   Женщина, прикрытая по шею тёмной водой с травяным отваром, разглядывала своего спасителя. Тот, встревоженный обменом репликами на непонятном языке, старательно изображал беззаботную улыбку. Несколько нервную.

  – Как ты меня притащил? – Спросила княгиня, переходя на германское наречие.

  – На плече. Вскинул и понёс.

  – Тяжело?

  – Нет. Да и не каждый день удаётся подержаться за задницу герцогини. Извините, Ваше Высочество, но вы сваливались.

  – Светлость. – Уточнила княгиня. – Тебе заплатили?

  – Нет. Ваша Светлость.

  – Мне неизвестны обстоятельства. Сколько и в какой форме.

   Тон, которым Беня выразил своё недоумение, позволял предположить, что в качестве оплаты допускается удар кинжалом и тихий всплеск опускаемого в ночную реку бездыханного тела.

   Женщина села в корыте, собираясь взять полотенце. И замерла под внимательными взглядами двух мужчин. Попыталась закрыться. Потом опустила руки, вцепилась намертво в края ванны. Выпрямилась и вскинула голову. Демонстрируя зрителям «финальные аккорды» своего знакомства с любовницей герцога и её братом.

  – Конрад, вам вернут вашу одежду. Вы свободны.

  – Сколько? – Сразу же поинтересовался главный казначей княгини.

  – Наши дирхемы слишком видны. Но я дам тебе, Конрад, три совета.

   Она встряхнула головой. Стряхивая воду с ресниц и пытаясь правильно уложить мысли в мозгу.

  – Первый: забудь. Что встретился со мной, что дотащил сюда, что был здесь, что увидел... сейчас. Этого – не было. Второй: поспеши в замок. Слушай внимательно. Третий: завтра, к началу третьего часа, навести меня. Не сообщая об этом никому и не привлекая ничьего внимания.

   Она внимательно смотрела на юношу, который, кажется, и не слышал её, уставившись на синие окружности под её сосками. Наконец, он очнулся:

  – Три совета? Щедрая оплата. Щедрейшая.

   Он был испуган, смущён и раздражён. Кажется, с его уст готова была сорваться и следующая дерзость. Но женщина, чуть качнув покрытой синяками грудью, твёрдо произнесла:

  – Щедрая. Ценой в жизнь. Твою. Короткую. Или – богатую. Иди.

   Едва двери за мужчинами закрылись, как прибежали две служанки, княгиня перестала «держать лицо и фигуру», разрыдалась от боли, унижений, пережитого страха...

   Через час, когда согретая, намытая, намазанная бальзамами она лежала в постели, внизу захлопали двери, раздались голоса. В комнату ворвалась радостная, возбуждённая Софья.

  – Ростишка! Мне удалось! Такой успех! Генрих отдаст тебе Целлерфельд! Полностью! С округой! Со всеми правами и привилегиями! Там же серебра...

   От неё пахло дорогим вином, восточными благовониями, жареным мясом, соками бурной любви...

  – Мама. Меня изнасиловали.

   Софочка, желавшая поделиться радостью от успешной сделки, исполненной ею в постели герцога, ожидавшая восхищения и похвал, скривилась.

  – И что? Первый раз, что ли? Муженька покойного вспомни. Ты не девочка, пора привыкнуть.

   И томно улыбаясь, вспоминая нечто приятное из совсем недавнего, добавила:

  – И получать удовольствие.

  – Я убила человека. Двух.

  – Этих мерзавцев? Которые тебя...? И правильно сделала. Никто не видел?

  – Женщину я зарезала. Кинжалом.

  – Женщину?! Экая гадина. Молодец!

  – А мужчину застрелила. Из рогатки.

  – Из... чего?

   Только изумление, вызванное неизвестным средством убийства, смогло остановить самолюбование Софьи. Она присела на край постели, начала задавать вопросы, вспомнила о необходимости выказать дочери душевное участие, они обе поплакали и заснули.

   Около 9 утра (в третьем часу по церковному счёту) в комнату на втором этаже слуга ввёл гостя. Во главе стола сидела, выпрямившись, будто солдат на плацу, княгиня Ростислава Андреевна. Софья Степановна, её матушка, в скромном светло-сером одеянии послушницы-паломницы, искоса поглядывала на вошедшего. Бенджамин из Всеволжска, занявший в свите княгини место советника по финансам и особым вопросам, сосредоточенно рассматривал несколько поцарапанный стол. Ивашко, главный в свите, сурово осмотрел гостя. И утратил к нему интерес: не воин.

   Княгиня смотрела прямо. В глаза Конраду фон Зейцу. Как и положено смотреть прирождённой государыне.

  – Присядь. Расскажи. Что нового в замке и городе.

   Кажется, такое начало, без предисловий, приветствий и разговоров о погоде, смутило юношу. Он отвёл глаза и принялся несколько сбивчиво изображать из себя новостное агентство:

  – Я тогда... вернулся... промок сильно... грелся у камина... выпил там... дело к концу уже... тут крик: молодого Блискастеля убили. С сестрой. Ну, с Клотильдой... с любовницей, значит, нашего... пошёл глянуть... В подземелье... народу – не протолкнуться... говорят: он её заставлял сделать... «русский поцелуй». С тех пор как вы герцогу...

   Он кивнул в сторону Софьи. Та горделиво вскинула голову, начиная постепенно краснеть.

  – Герцог – в полном восторге. Естественно, похвастал. Так расписал, что... теперь все хотят... чтобы все. Но некоторые... Кло, конечно, со многими кувыркалась. И с братом своим. Но тут... она его чем-то тяжёлым в висок. Как говорят. А он её кинжалом по горлу. Кровищи там... Вот.

   Рассказчик искоса оглядел присутствующих и продолжил:

  – Герцог – в ярости. Содом! Вертеп! Канонники схватились... Чуть не до драки. Один орёт: страшный грех! Противоестественно! Другой наоборот: ничего страшного, это ж... ну... не по настоящему. Кричат да на Генриха поглядывают. Поскольку тот... Во-от. Да.

   Конрад вспомнил, вытащил из пустого кошелька и катнул по столу металлический шарик. Гремя и подскакивая на щербинах шарик докатился до княгини. Острый, цепкий взгляд юноши скользнул по недоумевающим лицам мужчин. Они, явно, видели такую штуку первый раз в жизни.

  – Не они, ошибся, – подумал юноша.

   И споткнулся о взгляд Ростиславы. Княгиня, не взглянув на шарик перед ней, продолжала смотреть ему прямо в глаза. Твёрдо, не отвлекаясь.

  – Что это?

  – Это... там... ну... когда тела убиенных выносили... стукнуло... я подобрал и... у графа в голове дырка... сходного размера... Штучка железная. Только... такого железа у нас не делают. Ни в Саксонии, ни везде.

   Чугун в эту эпоху выплавляют в Китае, в Средней Азии. Во Всеволжске. До европейского чугуна пара столетий.

  – Расскажи. О себе. Кто ты, откуда, чем занимаешься.

   Довольно обычная для этих времён и мест история. Давний славный род. Бесславно обедневший: двоюродный брат дедушки, глава рода, попал в плен. Для выкупа пришлось продать всё. Остальное заложить. Одни в роду умерли, другие разбежались. Конраду повезло – его взял себе в министериалы граф Рейнгенау. Слишком юный для серьёзной должности, довольно субтильный, хотя как показала прошедшая ночь – уносливый и грузоподъёмный, он не выглядел подходящим и для ратной рыцарской службы. Так, «по особым поручениям», куда пошлют.

  – И сколько за такую службу платят?

   Непристойный вопрос. Но юноша вздёрнул нос и храбро сообщил:

  – Четыре ливра в год!

  – Меньше трёх пфенингов в день? Простой сержант получает вдвое больше.

   Для женщин цифры в пфенингах были непонятны. Но Беня, по роду занятий, разбирается в здешних ценах.

  – У сержанта – конь. Это дорого. Да, ещё бывают подарки от графа! Четыре раза в год!

   Беня фыркнул. Знаем мы эти подарки. Обноски сюзерена. Софья окинула юношу презрительным взглядом. И почём нынче такие... за пучок? Ивашко кивнул своим мыслям: не боец, ничего существенного. И уставился в окно. Только Ростислава продолжала, не меняя выражения лица, смотреть прямо в глаза своему вчерашнему спасителю.

  – Восемь. Ливров. В год.

   Юноша дёрнулся.

  – В-ваше... светлость. Это очень лестное для меня предложение. Но... я присягал графу Рейнгенау. Я не могу покинуть его. До его смерти. Или с его согласия. А он... нет.

   Граф Рейнгенау, камерарий герцога, был одним из высших сановников и ярым противником брака Генриха Льва и Ростиславы Андреевны, как и большинство разумных, рациональных людей. Он никогда не называл эту идею иначе чем безумством. В приватных же беседах использовал и куда более сильные выражения. Благородство и положение сделало его главой анжуйской партии при дворе. Впрочем, выгоды укрепления союза с Плантагенетами через брак с дочерью Генриха Короткий Плащ, были очевидны всем.

  – И какую же мерзопакость задумал твой господин?

  – Мой господин – благородный человек! Все его деяния и помыслы направлены во благо! Веры христианской и герцогства саксонского! Ваши действия... м-м-м... вызывают подозрения. В еретичности, богохулении и сатанизме. Рейнгенау собрал множество свидетельств. Он собирается отправить через день-два эти документы епископу гальберштадтскому Ульриху, известному своей ревностью в делах веры и независимостью от Саксонского дома. Если епископ сочтёт основания достаточными... Но Рейнгенау не желает вам вреда! Он лишь хочет, чтобы вы покинули Саксонию, чтобы не мешали герцогству укрепляться и возвышаться. Если вы немедленно уедете – он не станет вас преследовать.

   Ростислава как-то странно скривилась и негромко произнесла:

  – Беги, детка, беги.

   Встряхнулась, выходя из задумчивости, и, впервые за всю беседу, улыбнулась Конраду:

  – Раз ты не хочешь поступить ко мне на службу, то прими деньги просто в знак благодарности. Без обязательств. А если надумаешь – приходи, поговорим.

   Беня пошёл с Конрадом отсчитать серебро, Ивашко отправился на конюшню проверить отремонтированную сбрую. А из комнаты вскоре раздался встревоженный голос Софьи:

  – Ты сошла с ума! Ты же больная! Прикажи слугам!

   И по-прежнему тихий, твёрдый голос Ростиславы:

  – Ждать – нельзя. Другой способ – рискованно. Никто, кроме меня, не умеет.

   На следующий день около полудня граф Рейнгенау прогуливался в одиночестве по одному из внутренних двориков замка. Зимнее солнышко решило порадовать жителей тёплым денёчком, в парадной одежде было жарко. Камерарий снял тёплую шапку с наушниками и обмахивался ею, изредка чуть наклоняя голову в ответ на низкие поклоны пробегавших мимо слуг. На несколько минут во дворике стало пусто. Рейнгенау как раз шёл мимо невысокого балкона второго этажа. Вдруг, вскрикнув, он рухнул ничком. Выскочившие слуги успели увидеть его предсмертные судороги. У него было пробито темечко. Из дырки текла тёплая ещё кровь с кусочками мозга. Никаких злоумышленников вокруг не было. Лишь за балюстрадой балкона над опущенными к умирающему головами сбежавшихся промелькнул кусок подола платья благородной дамы.

   Через три дня, после отпевания бедного графа, Конрад фон Зейц снова сидел за столом перед княгиней Ростиславой:

  – Если мне будет дозволено, то я осмелился бы напомнить о вашем недавнем предложении. Насчёт службы. Моя служба графу закончилась. С его смертью. Теперь я мог бы...

   Не получив немедленного ответа, смущаясь и краснея под пристальным взглядом, он запустил пальцы в кошелёк на поясе.

  – Я, знаете ли, как-то попал в ученики лекаря. Щипцы всякие, буравы, пилы... по кости. Когда покойного господина, прими душу его Господи, обмывали, то... я извлёк из его головы...

   Он положил на стол металлический шарик. И толкнул его к княгине. Та резко накрыла катящийся шарик ладонью.

  – Я, знаете ли, как-то путешествовал с кузнецом... мда... мальчиком-слугой... в молотобойцы меня... сами понимаете... а кушать было нечего... совсем...

  – Ты понимаешь в чёрном металле?

   Конрад кривовато вздохнул. И кинулся как в ледяную воду:

  – Да. Чуть-чуть. Но... это тот же самый шарик. Что был... прежде. Там царапины...

   Пауза затягивалась. Парень нервно сглотнул. Дурак. Разболтался. Похоже, что выйти живым от этих страшных схизматов...

  – Шестнадцать ливров в год. С сегодняшнего дня.

  – Я буду счастлив служить Вашему Высочеству.

   Подождал. Его не поправили. До свадьбы оставалось меньше сорока дней. И всё меньше препятствий. Живых.

   Мне известно о ещё двух применениях единственного экземпляра этого оружия. Пару лет спустя, когда Ростислава выросла и окрепла, когда её положение укрепилось, а возможности расширились, я послал ей коллекцию пневматов с вспомогательным оборудованием и инструктором. Девочке пришлось отказаться от котт с их плотно шнуруемым рукавом, а переход на свинцовые шарики обеспечил производство боеприпасов на месте.

   Фон Зейц оказался одним из первых и весьма успешных агентов Ростиславы среди туземцев. С удовольствием давил старую аристократию, проявляя недюжинный ум, изобретательность и хладнокровие. Сделал прекрасную карьеру. Я с ним никогда не встречался, но всегда испытывал уважение. Подобное тянется к подобному: весьма необычные, в тамошних местах, русские княгини привлекали к себе необычных, ярких, талантливых людей.

Часть 104. «Привяжи мне бумажные крылья – свободу и совесть...»

   Глава 515

   Ростислава училась. Разному. Латыни и убийству, математике и плаванью.

  – Ростя, ты умеешь плавать?

  – Плавать? Господин хотел сказать «купаться»?

  – Понятно.

   Утром, ещё до рассвета, «Ласточка» осторожно выплывает в Волгу. Ростислава в простой рубахе, босая, присутствует при постановке парусов. Дали и шкот потаскать, и штурвал потрогать. Полный восторг. Парни изображают из себя старых морских волков, а она смотрит на них совершенно влюбленно. Мда... Раздражает.

   Подзываю на корму, завязываю у неё на щиколотке пеньковую верёвку.

  – Знаешь как учат щенят плавать?

  – А? Ну... кидают в воду и, если выплывут...

   Толчок в грудь. Ростислава ахает и спиной падает за борт. Рулевой вскрикивает, открывает рот и... садится на место. Матрос от мачты кидается к корме:

  – Человек за бортом!

  – Стоять! Где ты видишь человека? Девка.

   Внимательно разглядываю взволнованного, мгновенно смутившегося парня:

  – Вот поэтому капитан – он (киваю на рулевого). А ты – матрос.

   В метрах пяти за кормой медленно идущей «бермудины» выныривает голова Ростиславы. Беспорядочно машет руками, выплёвывает заглоченную сдуру воду. Едва она начинает издавать звуки, тяну верёвку. Девчонка пытается инстинктивно держаться в воде вертикально – верёвка переворачивает её, утягивает под воду. Снова панически болтающиеся ручонки на поверхности и снова вытягивание каната. С третьего раза она догадалась ухватиться за верёвку. Задыхающаяся, захлёбывающаяся, подтянута к борту, ухвачена за одежду и вытащена на палубу. Где, встав на четвереньки, принялась блевать за борт, содрогаясь и выворачиваясь всем телом.

  – Ты испугалась.

  – Ы-ы-ы...

  – Хотя обещала «никогда-никогда».

  – Ы-ы-ы

   Раздеваю, вытираю, отношу в каюту, заворачиваю в свою старую рубаху. Она, прижавшись к моему боку, вволю наплакавшись, согревается, затихает. Отлежалась бы, отоспалась, собралась бы с силами... Время уходит.

  – Повторим?

  – Нет! Нет!

   И, вздохнув и всхлипнув:

  – Как будет угодно господину.

   Стащив с себя и с неё рубахи, вывожу на палубу. Солнышко взошло. Греет. День будет жаркий. Подвожу к борту, показываю, рассказываю, присев на корточки, о блоках. Она внимательно слушает, нагибается. И ойкает, сразу присев: таким вздохом нашей команды «мореплавателей» можно наполнять паруса фрегатов. А взглядами кипятить котлы пароходов.

   Сидит рядом, вся красная, слов не слышит.

  – Ты снова боишься?

  – Нет! Просто... ну... стыдно...

  – Тебе стыдно слуг? А собак, птичек, ангелов божьих...?

   Она вздыхает, багровеет. И снова встаёт «в наклонку».

  – Эй, на руле! Не спать! Дерева валять собрался?!

   Рулевой так увлёкся зрелищем, что чуть не загнал яхту в береговой мыс.

  – Вот видишь: тебе достаточно просто встать правильно, а я чуть не потерял целый корабль. По пристани прогуляешься – пол-флота на дно пойдёт.

   Ещё красная, но уже улыбается. Отвлекаю внимание деталями крепежа рангоута и, когда она уже успокоилась, негромко требую:

  – Не поворачивайся. Наш матрос. Сидит на борту. Подойди сзади. Улыбнись. Пни ногой в спину.

  – Но... он же свалится в реку!

  – Он умеет плавать. Тебе будет полезно посмотреть. В помощь кинешь конец.

  – «Конец»? Чего?

  – Вон там – бухта... э-э-э моток. Верёвки. Кидай изо всех сил.

  – А... а за что? Ну... пнуть?

  – За то. Что ты так решила. Княгиня выкинула в реку не понравившегося ей слугу.

  – Но... Он же... хороший.

  – Он смотрит на тебя. С вожделением. Мне не нравится. Достаточно?

   Не понимает. Поняла. Расцвела.

  – Тебя... тебе это... ты... заметил?

   Вот так, радостно подошла к парню на борту, встала рядом, спросила о причине всплеска посреди реки, и когда тот, совершенно одурев от вида, от близости нагих девичьих ляжек... и всего... ну... между, выше и рядом... перед носом... машинально отвёл глаза – пнула. Парень только булькнул. Без звука.

  – Человек за бортом!

  – Вот теперь правильно. Только не уточнил: глупый человек. Который вздумал пялиться на мою девку.

   Ростишка, чуть ли не с хохотом, кидает канат. Не долетает, но матрос уже «охолонул», глотнув волжской водицы. Вспомнил производственные навыки, догнал сажёнками конец. Вытаскиваю утопленника на борт. «Морские выражения», готовые сорваться с его языка, умирают, не покидая прямой кишки. Видимо, от предупреждающих гримас шкипера за моей спиной.

   Укладываемся на ряднине перед мачтой – загораем.

   Совершенно не людское занятие: никто в «Святой Руси» не загорает. А уж женщина из вятших... этого не может быть никогда. Загорелая княгиня – визуальное выражение тотальной военной катастрофы. Разгром, набег, полон... Бедствие.

   Она лежит рядом, закинув руки за голову, раздвинув коленки навстречу поднимающемуся солнцу, чему-то улыбается с закрытыми глазами.

  – Солнышку радуешься?

  – А? Да. Нет. Оказывается, я могу нравиться.

  – Что удивительного?

  – Раньше... такого не было. Все либо кланялись, либо в пол смотрели, либо... как на курёнка, когда ему голову скручивают.

  – Ты выросла.

  – А ещё... я для тебя... ну... значу. Ты замечаешь. Кто как на меня смотрит. Тебе это... ну... не всё равно.

   Повернувшись к ней, осторожно провожу ладонью по её телу. Горячая. Жаркая снаружи от солнца, жаркая от чувств изнутри.

  – Ты выросла. И становишься красавицей.

  – Становлюсь. В твоих руках. В «лапах Зверя Лютого».

   И не открывая глаз, чуть нервно:

  – Возьми меня. Здесь. Сейчас. Пожалуйста.

   Точно – выросла. И не только в мышечной массе.

  – А... парни увидят...

  – Мой господин боится? Слуг, птичек, ангелов?

   Насмешница. Вздумала меня передразнивать. Осторожно переваливаюсь на неё. И под гиком поставленного паруса вижу ошалевшие лица моим морячков. Ростя, закинув голову, тоже их видит, и начинает «звучать». Громко, страстно и разнообразно. Комментируя вслух наши движения и её ощущения. Парни, оба красные, старательно отворачиваются, разглядывают проходящие мимо берега. Один – левый, другой – правый.

   Факеншит! А вперёд никто не смотрит! Поймаем топляк или влетим на мель. Остаётся только надеяться на божью помощь.

   Бог – помог. В смысле: мы с Ростишкой кончили одновременно и выразительно. А морячки-речнички не утопили кораблик. Чисто случайно, по воле божьей.

   Потом пикник на лесном берегу тихого речного залива. Уроки плаванья. Захожу в воду, кладу её животом на мои вытянутые руки:

  – Давай. Лягушкой.

   Брасс. Самое простое и самое экономичное. На скорость ей не плавать. Но выплыть – обязана. Из любой ситуации. Я так хочу. Опять же: судьба Саксонии и прочей там... Германии.

   Захожу всё глубже. Она визжит. Не то от восторга, не то от страха. Лезет по мне вверх, уцепившись за шею. При нашей разницы в росте, не достаёт дна. И не надо. Плавать следует в приповерхностном слое. Там, часто, ещё и теплее.

  – Отпусти мою шею и плыви к берегу.

  – Н-н-н...

  – Буду кидать с борта на верёвке. Ты – можешь. Всё. По моей воле. Плыви.

   Плывёт. Безобразно, «грязно», не технично. На грани контролируемой паники. Измученный восторг, когда смогла встать ногами на дно.

   Повторяем. В разных вариантах. Навык с каждым разом лучше, но мышц – нет. Дыхалка устанавливается, а грести нечем.

  – На сегодня всё. Завтра повтор. У меня дела – возьмёшь Цыбу. Повторять будешь сама – так никто не умеет.

  – А можно... маму взять?

   Факеншит! Эта змеюка... Софочка нынче дерьмо за лежачими в больничке убирает. Уход за болящими и смердящими – исконно-посконное занятие дам из высшего общества. Они это подвигом называют. И балдеют. Как от сладкого. Типа: наливаются благочестием по самые ноздри. Глядишь, и Софочка на билет в «кущи небесные» заработает. Хотя вряд ли: по её грехам... у нас столько дерьма не сыщется.

  – Зачем?

  – Я хочу... ну... чтоб она увидела. Что я умею такое... Она же тоже никогда так...

  – Хорошо. Тогда ещё Трифу. Ей отдохнуть надо. Книжку почитаете. И Ивашку. Для безопасности.

   Парням, по прибытию, я выдал по жетону. Для посещения элитного «весёлого дома». Они так там «сбросили пар»... Был бы пароход – взорвался бы. Софья, донельзя обрадованная «милостью дочки», вела себя «тише травы, ниже воды» – не жаловалась, не командовала, даже пыталась услужить. Ивашко обойдя округу и убедившись в отсутствии опасностей, дремал на берегу в обнимку со своей гурдой, дамы плескались, а Ростислава показывала новое умение. Похвалы и восторги товарок возбуждали её честолюбие, она заплывала всё дальше и дальше. Дважды чуть не утонула. Я её обругал, но не сильно – иначе не выучится. Большую реку не переплывёт, но на воде продержится.

   Я ошибся. Тот побег по карнизу башни из заточения, о котором я вспоминал, привёл её к Лабе. Ростислава сумела осилить эту, весьма не маленькую, реку. Не такую, как у Гамбурга, конечно, но тоже вполне. Когда по берегу рыщет смерть, сил у пловца прибавляется. Для успеха нужны минимальные навыки. И – бесстрашие.

   Каждый раз способность моей бюрократии отрабатывать экстремальные ситуации меня удивляет. Этого ж ничего не было! – А вот...

   «Заработало!» – в восторге кричал кот Матроскин.

   Собрать торговый караван за тридевять земель – занятие очень... изощрённое. С учётом всеобщей неопределённости, с необходимостью предусмотреть разные варианты развития событий...

   «Домашняя дума – в дорогу не годиться» – русская народная мудрость. А другой «думы» нету.

   «Саксонский проект» не был в тот момент единственной «головной болью». Одновременно мы осваивали огромное пространство между Волгой и Сухоной, продвигались вниз по Северной Двине.

   Отчего я временами впадал в панику: на западе, к югу от Ильменя шла уже война. Если наши действия будут восприняты как исполнение воли Боголюбского, то по нам так вдарят...! Пять сотен гридней городового полка Новгорода пробьют Волгу насквозь. До Всеволжска включительно. Это не ватажки ушкуйников, этих и суздальские остановить не смогут. А если хотя бы полсотни – выжгут все мои погосты в том регионе.

   Возможность такого удара определяется их внутренним состоянием, их представлениями о моих силах и намерениях. То и другое известно крайне смутно и непрерывно меняется. Единственное мне чётко понятное: моё желание выбить новгородцев из Заладожья, закрыть им северный торг.

   Одновременно шло присоединение обширных территорий эрзя. Где Самород беспощадно «зачищал» картов-жрецов и прочих... недостоверных. Где теперь нужно построить, организовать, сделать кучу... разного. Нарастало напряжение во внезапно обнищавшей Булгарии. Что должно было дать отдачу и по нам. Вопрос – какую? Не решалась тема Приволжской орды. Кыпчаки безобразничали, а без покоя на Волге я не мог начать поставки коранов в халифат и, соответственно, не получал денег.

   Накатывали внутренние технические пробемы. Пришлось скандально выйти из булатов. Не складывалась новая амальгама на зеркалах. Постоянного внимания требовала семеноводческая работа. У Прокуя случился прорыв в турбиностроении. Он визжал, ругался и плакал. То – от успехов, то – наоборот.

   Короче: «Саксонский проект» был важным, но в общем ряду текущих забот – один из десятка. Так что я не мог проводить с Ростиславой всё своё время. Только «свободную минутку». Показал как плавать – дальше с помощниками. Но начинать каждый новый курс – сам.

  – Росток, ты мне нужна. Раздевайся.

  – О... вот так сразу? Я... не готова...

  – Ты обязалась исполнить по слову моему. Делай.

   Смотрит выжидательно. Потом начинает себя поглаживать, потягивается, поворачивается, кокетливо улыбается через плечо... Занятия в зеркальном зале не прошли даром. Кое-чему, и не только танцевальным па – выучилась. Увы, не сейчас.

  – Вот костюм для верховой езды – одевай.

   ***

   Есть три варианта женской езды на лошади. Боковая посадка в дамском седле. Такого седла в природе пока нет. Верховая посадка с продёргиванием заднего подола между ног на переднюю луку. Так будут ездить европейские аристократические дамы до времён Екатерины Медичи. Потом эта королева Франции введёт для своих фрейлин панталоны. Чем очень огорчит придворных кавалеров. Третий вариант – мужской костюм.