Текст книги "Декоратор. Книга вещности"

Автор книги: Тургрим Эгген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Арне Стай, моя группа поддержки в Office Line, заверил меня, что всё будет прекрасно открываться, если только я сохраню файлы в нужном формате и не забуду кабели с требуемыми разъёмами. Мы разговаривали в пятницу вечером, тогда же он продал мне всё это добро.

– Ты в этом разбираешься? – спрашивает сидящий ближе всех к компьютеру Йесхейм. Похоже, всем хочется увидеть рисунки на экране, так они выглядят реальнее.

– Попробую, – отвечаю я.

Я достаю кабель и в строгом соответствии с инструкциями Стая, насаживаю его на некий штекер. Включаю, запускаю Windows-98 и начинаю искать в каталоге драйверы. Для меня это как искать чёрную кошку в тёмной комнате. Драйверов нет как нет. Мой опыт и расчёты говорят, что собрание выдерживает не более пяти-десяти минут заминки, я вожусь уже пять. Лоб взопрел снова. Иконки нет как нет.

– Похоже, сегодня он не сдастся, – я стараюсь говорить непринуждённо и со знанием дела.

– Я приведу администратора сети, это одна минута, – вызывается Аслаксен.

Остальные сыплют анекдотами про информационные технологии. «Качественные компьютеры легко отличить по тому, что они никогда не работают, если перед экраном собралось больше двух человек», – говорит начальник производства, вспоминая самые трагические коллизии, приключавшиеся в ходе семинаров.

Вся Норвегия не вылезает с семинаров, это бедствие какое-то. Я подозреваю, что норвежская экономика была бы весьма прибыльной, когда бы не эти семинары.

Эх, а счастье было уже в руках. Так славно начал... задним умом я понимаю, что надо было мне сделать рисунки на карточках для проектора и раскрасить. Вечно хочется произвести впечатление... я лихорадочно раздаю рисунки, и когда все погружаются в их изучение, хватаю плюшку и устраиваюсь перед экраном. Как зверь, утащивший добычу в логово.

Появился администратор сети, существо в джинсах и клетчатой рубашке не старше двадцати пяти лет. Усевшись рядом и обдав меня запахом въевшегося пота, он заграбастал мышь и принялся клацать ею с неповторимым проворством.

– Наша оперативная система не поддерживает такой архиватор, – сообщает он наконец. – А установочных дискет у тебя случайно нет?

– Дизайнеры работают на «макинтошах», – сообщаю я; под этим подразумевается, что в мире людей творческих про установочные дискеты тревожиться не принято. Главное теперь, не забыть удушить Арне Стая, думаю я.

– Ну раз так, я мало чем могу помочь. А что за файлы?

– PowerPoint, – отвечаю я. – Ладно, забыли об этом.

– Я могу попробовать посмотреть их на своём компьютере...

Это мы знаем. Минут двадцать – двадцать пять, если не больше. Вся презентация, моя первая настоящая полномасштабная презентация, катится в тартарары. С меня льёт пот. Обновлённый удачливый Сигбьёрн, которого я усилием воли вылепил перед зеркалом в туалете, никнет на глазах. Я судорожно пытаюсь его реанимировать. Ну почему я всегда потею? Наверняка бывает лекарство от этого. Хотя жара в переговорной тропическая.

Счастье, что Сильвия меня не видит. Хотя, может, этого мне и недостаёт? Дамы сердца, которой я посвятил бы свою победу, ради которой... всё, долой сомнения, долой этого потеющего, мямлящего труса!

Буквально в последнюю секунду я успеваю переломить ситуацию. Чтобы завладеть инициативой, я перехожу в наступление по всем правилам психологической атаки – встаю, одновременно снимая пиджак. Повышаю голос:

– Так, эту часть презентации пропускаем. Всем досталось по чертежу?

Все кивают, все рады, что компьютерные эксперименты отставлены. Хотя, боюсь, отношение сейчас ко мне более скептическое, чем до бесславного интермеццо.

– На что это похоже? Какие будут предложения?

– На флейту Пана? – кидает директор по маркетингу. У неё бесспорно креативный взгляд на вещи.

– Здорово! – откликаюсь я. – Или на ряды банок со специями, которые представлял себе я, или на орган. Всё началось с того, что я утомился от прямых углов в кухонной мебели и стал искать, чем бы их заменить. И нашёл – цилиндр и круг. Если вы посмотрите на развёртку – пожалуйста, кому ещё копию? – то обнаружите, что я пользуюсь лишь двумя формами: кругом и квадратом. Диаметр верхних и нижних шкафов разный. Верхние составляют две трети диаметра нижних, так же как и в стандартных кухнях с соотношением сорок к шестидесяти. Квадрат использован только в столешнице и шкафах для встроенной техники, и только в нижнем ярусе. В предлагаемом мной варианте все угловые секции цилиндрические.

– Я как раз собирался спросить об этом, – подаёт голос Аслаксен. – У тебя духовка встроена в верхний цилиндрический шкаф.

– И что?

– А разве бывают такие круглые духовки?

– На данный момент это скорее мечта, – признаюсь я. – Но они не могут не появиться в обозримом будущем.

Слушатели ропщут. Начальник производства, до сих пор не сказавший ни слова, не считая анекдотов на тему инцидентов с компьютерами, демонстративно возводит очи горе.

– Это один из вариантов, – спешу я объяснить. – Её можно переставить вниз. Или вообще никуда не встраивать, как я предлагаю поступить с холодильником и морозилкой, если вы обратили внимание.

– Тенденция последних десяти-пятнадцати лет – как можно больше встроенной техники, людям это нравится, – заявляет Йесхейм.

– Мой опыт дизайнера говорит обратное, – парирую я. – Встроенная техника уже давно и безнадёжно вне игры. Теперь люди покупают холодильники, которыми можно хвастать, и производители чутко уловили новые веяния и предлагают всё более броские модели. Не говоря уже о том...

Тут я делаю эффектную паузу. Надо же, какое неизъяснимое наслаждение – щегольнуть перед этими выпавшими из обоймы гражданами сленговым «вне игры».

– ...что теперь люди переезжают то и дело. Понятно, им хочется взять с собой по возможности всё, а не только плиту и холодильник. Прелесть моих модулей в том, что они элементарно переставляются, перевешиваются и перемещаются.

– Революционное решение, – замечает директор по пиару не без тайного восхищения.

– Такую серию сразу заметят, – говорит директор по маркетингу. – Она сможет сделать нам имя.

– Вот почему я здесь, – говорю я. – Как практикующий профи, я позволю себе назвать модельный ряд «ANK» заурядным и весьма малоинтересным. Мои клиенты не требуют кухню «только от „ANK", кровь из носу и за любые деньги!». Почему так?

Я решил не утомлять их информацией, что «ANK» одна-единственная ответила на моё обращение. Пока что.

– Сигбьёрн, конечно, позволяет себе, но он прав, – вступается Аслаксен, пока что мой единственный союзник.

– Но разве это красиво? – вопрошает Йесхейм.

– Ты у меня спрашиваешь? – уточняю я.

– Тебе, конечно, трудно быть объективным...

– Я объективен абсолютно, – заявляю я с таким жаром, что все тушуются. – Потому что и любовь человечества ко всему круглому существует объективно, взгляните на мифы, на историю. Мы рождены с этой любовью. Ведь не случайно всё, чем мы пользуемся на кухне, круглое или в форме цилиндра – кастрюли, сковородки, конфорки, горшки, стаканы, тарелки и так далее и далее. На одном из чертежей вы видели, что я расположил модули полукругом. Конечно, это съедает дополнительное место, но я уверен, что многие покупатели всё равно не устоят перед соблазном. Это и более эргономичная форма, чем традиционное каре, здесь до всего ближе.

– Как раз этот полукруг мне и понравился, – заявляет директор по маркетингу, поднимая для всеобщего обозрения лежащий перед ней упомянутый эскиз. Действительно, он похож на сильно изогнутую флейту.

– Рисунок красивый, – вступает Йесхейм, – но это точно кухня?

– Это «Кухонная Одиссея 2001», —декламирует начальник производства с нескрываемым сарказмом.

– Именно так. Новый взгляд нового тысячелетия.

Повисает неестественная тишина. Готов поспорить, мои собеседники только отбыли какой-нибудь семинарчик, в названии которого не обошлось без «нового тысячелетия» и «нового мировоззрения». Посмотрим, как они запоют теперь, встретившись с этими «новинками» лицом к лицу.

– Слово в слово моя мысль! – восклицает по прошествии некоторого времени директор по пиару, и все с облегчением смеются.

Жаль только, что мне пришлось сказать это самому, огорчаюсь я про себя. Вслух же сейчас надлежит говорить вещи бесспорные и лёгкие для понимания.

– Давайте подумаем, чьё рабочее место самое эргономичное. Очевидно, что не у домашней хозяйки, или кто там хлопочет на кухне. Самое эргономичное в мире рабочее место создано в джазбанде, для ударника. Он сидит, вокруг него полукругом расставлены круги и цилиндры, и до каждого из них он может дотянуться. Это входит в условия, ведь если он до какой-то тарелки не дотягивается, то не может работать. Так?

Наконец-то они забыли происшествие с компьютером. Не быстро, скажу я вам. Эту победу я посвящаю тебе, Сильвия. Как жаль, что тебя нет здесь сейчас, что ты не видела моего триумфа! Аналогия с ударником родилась спонтанно, ну а дальше всё катится на автопилоте, сплошная импровизация, вдохновенный блюз, раз уж мы перешли на эту терминологию. Попадание стопроцентное.

– Вот тут он прав, – крякает начальник производства и добавляет смущённо: – Я сам играю.

– Ты как-то назвал эту серию? – спрашивает директор по пиару, с некоторым, как мне кажется, рвением.

– «Радиус», – отвечаю я. – Как ещё назовёшь такой рисунок.

– Название не тянет.

– Почему? Оно внятно формулирует идею.

– Оно конечно так, только само слово... немодное.

– Как понять «немодное». Радиус – это расстояние от центра до окружности. Если есть круг, у него есть радиус. Мода здесь ни при чём.

– Хестхолм хочет сказать, – на правах начальника вступает Йесхейм, – что название должно звучать, чтобы сразу, значит, понятно было: вещь ультрасовременная, другой такой нет. Как ты сказал? Новый взгляд нового тысячелетия?

– Ты ищешь что-нибудь типа «Миллениума», да? – спрашиваю я.

– «Миллениум» гораздо лучше, – светлеет Хестхолм. – Он прямо по мозгам бьёт.

– Мне нелегко с вами согласиться. Это слово затаскали до дури. Думаю, в одной Норвегии наберётся штук семь-восемь меринов с сим потрясающим именем. Не знаю, как вам, а мне бы не хотелось рекламировать «Миллениум» уже даже через год, допустим.

– Согласен, – кивает директор по маркетингу.

– Но я готов подумать над другим названием, – предлагаю я.

– Вообще-то это наша работа, – произносит Йесхейм под одобрительные кивки остальных.

– Если мы закончили с концепцией, я хотел бы перейти к практическим аспектам, – с этими словами начальник производства обводит взглядом присутствующих и останавливается на мне, я киваю с энтузиазмом.

– Я правильно понял, что гарнитур будет из гнутого ламината?

– Да, правильно. Речь идёт о двух полукруглых створках, одна из которых неподвижна, а вторая отъезжает – она имеет чуть меньший радиус. Сверху и снизу створки крепятся к алюминиевым направляющим, которые служат полозьями для открывающейся дверцы. Это дело техники, но мне такое решение представляется гораздо более привлекательным, чем ставить подшипники.

– Это безумно дорого, – с полоборота заводится начальник производства. – Подшипники стоят огромных денег, и с ними возни не оберёшься.

– Такая конструкция гарантирует, что дверца будет ходить без усилий и не застревать.

– Может быть, да вряд ли нам такое потянуть. И ещё одно. Чтобы эти две, как ты говоришь, створки, заходили друг в друга, требуется точность до миллиметра, а я сомневаюсь, чтобы мы, при наших нынешних обстоятельствах, могли дать такие гарантии.

– По-моему, Йонсен, твоя позиция далека от того, что называется конструктивным партнёрством, – вмешивается Йесхейм. – Лично я готов заказать и чертежи, и смету под эти эскизы, в том числе обсчитать и вариант с подшипниками.

– Слишком дорого, – пирается Йонсен.

– Не будем спешить с выводами. Сначала надо узнать, сколько это стоит.

– Мой проект не привязан к подшипникам, – добавляю я. – Годится пластмасса высокого качества полировки. В любом случае физическая нагрузка на дверцы будет меньше, чем в традиционных системах крепления дверей. Но вот что мне действительно важно, с точки зрения эстетики: дверцы должны отъезжать на место, а ни в коем случае не хлопать.

– Ты имеешь в виду пружину? – уточняет Йонсен.

– Да. Или, что лучше, доводчик, который приходит в действие, как только отодвигают дверцу.

– Прошу прощения, – вклинивается Йесхейм, – но ты предлагаешь придумать некую систему, которая автоматически закрывала бы все дверцы, так?

– Да. Если половина шкафов будет стоять нараспашку, весь дизайн пойдёт, как говорят, коту под хвост.

– Впервые о таком слышу, – отдувается Йонсен.

– Такое устройство есть почти во всех холодильниках, сами понимаете.

– Нельзя ли предположить, чисто гипотетически конечно, что владельцу кухни самому не понравится вид распахнутых шкафов и он закроет дверцы? – спрашивает специалистка по маркетингу.

Я отвечаю улыбкой.

– Предположить можно, но возникновение такой ситуации лучше предотвратить.

– Тоже недешёвая затея, – бурчит Йонсен.

– Возьми это тоже на карандаш, – распоряжается Йесхейм. – Если мы станем обсуждать каждую деталь, мы никогда не закончим.

– У меня другой вопрос, – говорит директриса по маркетингу с такой ядовитой улыбочкой, как будто она разгадала-таки, в чём порочность всей затеи. – Вместительность. Очевидно, что в цилиндрический шкаф помещается гораздо меньше, чем в прямоугольный тех же габаритов. Так?

– Возможно, – отвечаю я.

– Возможно?

– Мы же говорим не о формальной разнице в квадратных сантиметрах, а о вместительности. Насколько практичны с точки хранения пятнадцать сантиметров в самой глубине шкафа, что нижнего, что верхнего? Прямо скажем, не особенно. Там собирается то, что не нужно, или вещи, которые хозяева считают потерянными, потому что не находят их.

– А в твоём варианте?

– У меня не будет ничего «в глубине», потому что во всех шкафах – вращающиеся карусели. Штанга, к которой крепятся корзины с продуктами или полки со скатертями и всякими кухонными принадлежностями. Кстати говоря, я думал о том, что хорошо бы сделать отдельные цилиндры под тарелки стандартного размера с пружиной в днище, как иногда делают в профессиональных кухнях. Это простейший способ хранения тарелок.

– Карусель в каждом шкафу? – переспрашивает Йесхейм.

– Да, а почему нет? Вы же производите угловые секции с каруселями, ведь так? Потому что это единственно эффективный способ использовать иначе недоступное пространство. И я действительно считаю бедой всех прямоугольных шкафов то, что в них неизбежно пропадает место. А на практике карусели вызывают нарекания из-за того, что хозяйки набивают под них кастрюли, которые стопорят вращение. Разве не так?

– Боюсь, ты прав, – отзывается Йесхейм.

– Эту проблему я вам решил, – говорю я. – Хотя, конечно, нужно провести испытания, сделать образцы. Но вот увидите, что в моих цилиндрических шкафах и места больше, и пользоваться ими удобнее.

Йонсен прокашливается:

– Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что если все перечисленные господином дизайнером элементы – подшипники, противовес или пружина, гнутый ламинат строго определённого радиуса, штанга с вращающейся каруселью – собрать воедино в одном кухонном модуле, то он немедленно переместится в самую высшую ценовую категорию. К предметам роскоши.

Лично я терпеть не могу, когда роскошью называют сугубо функциональные вещи. В моём понимании «роскошь» – это всё наносное, манерное, созданное, чтобы раздражать глаз и вызывать зависть. Но у каждого времени свои законы. Сегодня не так уж редко самое простое и практичное оказывается самым дорогим.

– Хоть я всеми фибрами души не люблю слово «роскошь», это не причина оспаривать твою возможную правоту.

– Ты дипломированный специалист по промышленному дизайну? – интересуется директриса по маркетингу.

– Да. Университет Манчестера, – даю я разъяснения.

– Но в массовом производстве в Норвегии твоих вещей нет? – уточняет она.

– Пока нет. Вам, как никому другому, известно, с каким трудом прокладывает себе дорогу всё новое и непривычное.

– Мне тоже не нравится название «предмет роскоши», – вдруг говорит Йесхейм.

– Не в названии дело, – роняет Йонсон.

– В качестве рабочего названия я предлагаю «Флагман», – продолжает Йесхейм.

«Флагман» мне нравится. «Флагман» звучит солидно.

– Предположительно, – подводит итог Йесхейм, – мы не заработаем на этом ничего. Это не волхование, а реально возможный сценарий. Но если нам удастся выйти с этой серией в ноль, пусть даже в небольшой минус, мы выгадаем. Нельзя исключать, что она принесёт нам призы и медали, международную известность и продажи за границу. И первого, и второго, и третьего фабрике болезненно не хватает. Это создаст нам имя. Кто не согласен со мной принципиально?

Все молчат. Принципиально согласны все.

– Мне кажется, пораженческие настроения преждевременны, – протестую я. – Насколько я знаю рынок, место производителя актуальной самобытной норвежской кухонной мебели вакантно.

– В этом я не сомневаюсь, – парирует Йесхейм, – но насколько оно доходно? Мы не можем об этом судить, пока не будет готова смета и подробнейшая калькуляция. Йонсен, сколько времени нам на это нужно?

– Мне нужны более детальные чертежи и недель четыре-пять времени.

– Что ты об этом думаешь? – спрашивает Йесхейм. – Мы можем оплатить эти новые чертежи как предпроектную подготовку.

– Отлично, – соглашаюсь я. —Тем более конструкцию противовеса я уже набросал.

– Вот ещё что, – никак не угомонится Йонсен, – тут у тебя стеклянные дверцы. Если речь о гнутом стекле, то сейчас я зарыдаю.

– Не надо крайностей. Это плексиглас, он много дешевле стекла, – смеюсь я. И вытаскиваю из папки последний рисунок, который я приберёг на сладкое.

– Вот панорама кухни с островом диаметром сто шестьдесят сантиметров; этот остров может быть стойкой, чтобы позавтракать на бегу, или обеденным столиком, да мало ли чем.

Я пускаю рисунок по кругу.

Рисунок не может не завораживать, я это знаю. Конструкция едва заметно как бы кренится к полу, к основанию, которым служит пятнадцатисантиметровый, глубоко задвинутый цоколь; этот фокус зрительно делает его легче, чем он есть. Как вы помните, так же устроен Парфенон. На столешнице круг из светлого дерева частично перекрывает такой же круг контрастного цвета, например из ламината или нержавейки, на манер частичного солнечного затмения. И в этой тёмной зоне веером раскинута вся кухонная тяжёлая артиллерия, включая гриль и вок.

Я вижу, как сотрудники тянут шеи, чтобы поглазеть на рисунок, пока руководство обдумывает вердикт. Это, можно сказать, флагман адмиральской эскадры, радикальное переосмысление всех самых растиражированных дизайнерских клише девяностых.

– А дырки для чего? – нарушает тишину директор по маркетингу. По всей окружности острова, во всяком случае его видимой части, под столешницей на равном расстоянии вырезаны круглые отверстия диаметром восемь сантиметров.

– Для бутылок конечно же, – отвечаю я.

– Понятно, – кивает она.

А я думаю: имя этой кухни «Сильвия». Если не на бумаге, то в моём сердце наверняка.

Осло, 18 февраля 1999

Дорогая мама!

Надеюсь, ты ещё не отчаялась получить от меня письмо. Мне вздохнуть некогда. Обычно зимой у дизайнеров затишье, но в этом году заказов хоть отбавляй – и слава богу! Правительству удалось снизить ставки аренды, и индустрию интерьера, в которой деньги обращаются быстро, трясёт золотая лихорадка. Мне совестно, что я не голосовал за это правительство на выборах.

Сейчас я делаю виллу для одного предпринимателя, заказ на редкость интересный, и я планирую работать над ним до начала весны. Под новогодние праздники открылось одно заведение, где я отвечал за оформление, и я получил самые лестные отзывы, хотя гонорар мог бы быть повыше. Но выгода тут в том, что объект, о котором идёт молва, гарантирует новые заказы. Параллельно с этим я занимаюсь ещё парой интересных проектов, в том числе работаю над дизайном кухонной мебели, которую, возможно, запустят в производство! О таком я даже и мечтать не решался. Кроме того, я отправил на выставку одно своё изделие, предмет совсем небольшой, но я впервые отважился принять участие в смотре такого уровня. Во всяком случае, причин тревожиться о моих денежных делах нет, да и чувствую я себя отменно.

Мы уже прижились в новой квартире, она тебе понравится, я уверен. Не пропусти апрельский номер журнала «Тенденции»! Мне кажется, он бывает в магазинах Narvesen. Катрине, как и раньше, постоянно в разъездах, так что нам редко выпадают мгновения насладиться совместной жизнью в новом доме.

Как попраздновали на Новый год? Я б тоже хотел приехать, но в этом году не вышло. Спасибо за добрые вести о Труде – кстати, как там её экзамен? – и о Хьелле Турлайфе. Я искренне надеюсь, что он наконец вывернет на правильную дорогу. Конечно, я понимаю, что последние годы были для тебя тяжёлыми. В силу известных обстоятельств, мы с XT уже два года не поддерживаем контактов, но ни о какой кровной вражде речи нет. Мы всегда будем рады ему.

Но вот я добрался до новости, которую нелегко преподнести. Похоже на то, что наши с Катрине отношения себя исчерпали. Мы по-прежнему друзья, но с каждым днём я всё яснее вижу, как изматывает нас совместная жизнь, как она делает нас несчастными. Вина за это в значительной степени лежит на мне. Признаюсь по секрету: я встретил другую женщину, я влюбился – только не падай – в девицу с нашего с тобой Севера! Откуда она родом точно, я пока не разведал, но это в наших краях. Как говорится, сколько волка не корми, он всё в лес смотрит!

Что в таком случае будет с квартирой, пока неясно. По бумагам владелицей числится Катрине, она и денег вложила в квартиру гораздо больше моего и, скорей всего, здесь и останется. А я могу снять себе что-нибудь. Во всяком случае, без угла мыкаться не буду.

Безболезненно всё не кончится, одно я твёрдо знаю – что принял правильное решение. Но у тебя будет шанс составить собственное мнение – я абсолютно уверен, что Сильвия – так её зовут – не обойдётся летом без поездки на Север, так что и я приеду, и мы обязательно заскочим на Мелёй! Здорово, да?

Тысяча горячих поцелуев от Сигбъёрна, твоего сына.

Я откладываю ручку. Неужели я пошлю такое письмо?

Однако, обдумав все последствия и побочные действия, я не вижу в них страшной опасности, а аргумент за отправку перевешивает все контрдоводы: я должен с кем-то поделиться! Я не могу больше жить с этой тайной в одиночку. Может, мама даст совет, да хотя бы утешит, пусть даже словами из Библии. Кто знает – пока она получит письмо и соберётся с решимостью написать ответ, может, ситуация уже разрешится.

Письмо я отсылаю. Валяться дома на виду ему уж точно не следует.