Текст книги "Лучше умереть (ЛП)"

Автор книги: Томас Вудс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

  'Я сделал.' Виктор уронил автомат. – А я человек слова. Теперь отпусти ее.

  Андертон кивнул и отпустил Жизель. Она тяжело вздохнула и, пошатываясь, пошла к Виктору, ноги ослабли от перегрузки адреналином. Она плакала.

  Андертон попятился. – Надеюсь, ты понимаешь, что это еще не конец.

  – Так и есть, – сказал Виктор. – Ты просто еще этого не понимаешь.

  Она исчезла там же, откуда пришла, и Виктор услышал, как она бежит прочь, и где-то над ними на улице завыли сирены. Он прижал голову Жизель к своей груди и дал ей момент выплеснуть свои эмоции. Сирены становились громче, а дождь усиливался. Она уставилась на него. Он видел, как она нахмурила брови, как это всегда случалось, когда она набиралась смелости спросить его о чем-то.

  – Почему… почему ты не застрелил ее?

  Виктор поднял с пола MP5 и, удерживая его одной рукой, прижал дуло к виску. Глаза Жизель расширились от паники, и она потянулась, чтобы остановить его.

  Он нажал на курок.

  Нажмите.

  'Что с?' он спросил.

  ПОСЛЕДСТВИЯ

  ЛОНДОН, ВЕЛИКОБРИТАНИЯ

  ВОСЕМЬДЕСЯТ

  Мороз и туман покрыли равнину. Короткая трава превратилась в кристально-белый ковер, который трескался и хрустел при каждом шаге. Виктору не понравился звук. Слишком похоже на гвозди на доске. Канадским гусям поблизости, казалось, было все равно. На пруду с утками и вокруг него собралась стая, издавая характерные гудящие звуки лебедям и уткам, которые также использовали его. Его дыхание сбилось. Несмотря на холод, он носил солнцезащитные очки, чтобы отфильтровать блики яркого солнца. Бегуны и выгульщики собак прошли по тропинке, пересекающей пустошь. Виктор стоял так далеко, что не мог разглядеть ни лица Норимова, ни Жизель.

  Они сидели вместе на одной из скамеек, выходящих на пруд. С такого расстояния он не мог читать по их губам, но не смог бы, даже если бы стоял ближе. Он уважал их частную жизнь. Он мало что знал о семейных отношениях, но знал достаточно, чтобы понять, что им предстоит многое уладить.

  Он оставался на олене, пока, наконец, Жизель не встала и не пошла прочь. Виктор догнал ее.

  «Вы можете дать этому отдохнуть, вы знаете,» сказала она.

  «Нет, пока все не закончится».

  Она закатила глаза. 'Это будет. Я взял ее за яйца из-за этого дела в Афганистане. Если у нее есть хоть какой-то смысл, она убежит. Остальная часть моей фирмы теперь знает все об этом деле. Лестер, благослови его, делал это на безвозмездной основе без их ведома. Азиз отменит приговор, и тогда ей конец. Это только вопрос времени, когда она упадет.

  «Когда она это сделает, я отдохну».

  Они прошли еще немного. Она спросила: «Как лодыжка?»

  'Становиться лучше. Медленно.'

  'Я рад. Что ты собираешься делать, когда Андертон исчезнет из поля зрения?

  «Что я всегда делаю: исчезаю».

  – Что… навсегда?

  Он кивнул.

  – Но ты не обязан. Полиция тебя не преследует. Они охотятся за ней.

  'Это не так просто. Для всех будет лучше, если я уйду.

  – Но ты спас мне жизнь. Несколько раз. И я до сих пор не знаю тебя. Я хочу исправить это. Я полагаю, ты ведешь себя более представительно, когда за нами не гонятся.

  – Ничего хорошего из этого не выйдет, Жизель.

  Она сказала: «Почему бы тебе не позволить мне решить, правда ли это? В конце концов, ты нравился моей матери.

  – Потому что она меня не знала. Ты знаешь обо мне настоящую больше, чем она когда-либо знала.

  – И я хочу знать больше. Ты так много сделал для меня. По крайней мере, позволь мне угостить тебя кофе или еще чем-нибудь.

  – Нет, – сказал Виктор. «Если ты есть в моей жизни, ты никогда не будешь в безопасности. Я не сделаю этого с тобой.

  'Ну это все? Как только Андертон окажется за решеткой, я больше никогда тебя не увижу?

  – Так и должно быть.

  – Я не верю, что это правда. Я думаю, на самом деле ты пытаешься сказать, что не хочешь меня видеть.

  Он не ответил.

  'Вот оно, не так ли? Тебе никогда не было плевать на меня, не так ли? Ты сделал это для моей матери, а не для меня. И теперь вы собираетесь уйти, потому что вы сделали свою работу, и это все для вас. Все сделано и запылено. Над. Конец. Да?'

  Он кивнул. 'Верно.'

  Она выдохнула через ноздри, сомкнув губы и сжав челюсти. – Хорошо, – сказала она. – Тогда отвали. Когда он не сразу пошевелился, она сказала: «Какого хрена ты ждешь? Идти. Иди .

  Он развернулся и ушел.

  Гнев вместо боли. Лучший способ.

  ВОСЕМЬДЕСЯТ ОДИН

  Маркус Ламберт сидел на одном из роскошных кожаных кресел в пассажирском салоне своего самолета «Гольфстрим». Напротив него сидел Андертон. Он смотрел на нее с ровным выражением лица, пока она говорила свою часть.

  «В каком-то смысле я восхищаюсь им, – говорила она. – Как бы его ни звали. Он нашел девушку у нас под носом и сохранил ей жизнь, несмотря на все наши усилия. Такое лукавство встречается редко. Боже, как бы я хотел, чтобы он был в нашей команде еще в Гильменде. Вы можете себе это представить?

  – Полюбуйтесь, – повторил он.

  – Да, восхищаюсь. Но за ним все равно нужно ухаживать. Как и девушка. Маркус, мне нужна другая команда. На этот раз мне нужна большая команда. Мне нужно больше ресурсов. Ботинок на земле и оружия недостаточно. Еще не поздно это исправить.

  Маркус налил себе чистый Бельведер со льдом.

  'Что ж?' – сказал Андертон.

  Он глотнул водки. На вкус она ничем не отличалась от любой другой водки, но внешний вид имел для него большее значение, чем удовольствие. Он слишком много работал, чтобы не попробовать лучшее. Он слишком много работал, чтобы все выбросить.

  – Нет, – ответил он. 'Ответ – нет. Нет больше мужчин. Нет ресурсов. Пришло время прервать и откланяться.

  'Извините?'

  – Все кончено, Ниев. Даже если вы убьете их обоих, это еще одно преступление, которое нужно похоронить. Вы не можете устраивать перестрелки в центре Лондона и ожидать, что скроетесь. Это равносильно безумию. Ты сказал, что позаботишься об этом. Вместо этого вы в четыре раза увеличили нашу открытость.

  – Я позабочусь об этом.

  – Как мы позаботились об этом в Гильменде? А теперь посмотрите, где мы. Мы не смогли скрыть убийство одного офицера британской разведки. Это все еще возвращалось, чтобы преследовать нас. Думаю, ваш безымянный убийца доказал, что не сдастся без боя. Это еще больше воздействия. Пришло время сократить наши потери и отправиться в путешествие в страну, где экстрадиция не предусмотрена.

  Андертон рассмеялся. Она действительно рассмеялась. «Вот до какой бредовой она стала», – подумал Маркус. Она сказала: «Не будь таким трусливым, Маркус. Это далеко не безнадежное дело. Это открыто, да, я признаю это. Но доказательство – такое абстрактное понятие, и я отказываюсь признать поражение, пока не окажусь в цепях. К тому времени, когда это закончится, я заклейму их как террористов. А когда расстреляют террористов, конечно, будет внимание СМИ и так далее, но в конечном итоге выяснится, что Жизель – дочь русского мафиози и загадочного человека… ну, мы можем придумать для него любой нарратив, какой захотим. Добавьте немного Закона о государственной тайне, и не будет лишних нитей. Поверьте мне.'

  – Я тебе доверяю, – сказал Маркус, думая, что я не верю . – Но наступает время, когда цена победы слишком велика. Это битва, в которой нельзя выиграть чисто. Лучше бороться с этим в другой день. В суде, если надо. Но не на улице. Не с пулями. Мы должны быть разумными. Мы не должны позволять нашим эмоциям управлять нами».

  Андертона трясло, когда она сказала: «Нет, Маркус. Слишком поздно держать это в чистоте. Но мы должны закончить его. Другого выхода нет.

  Маркус вздохнул, затем кивнул. С женщиной не поспоришь. Все, что он мог сделать сейчас, это пойти вместе с Андертоном и прикрыть свою задницу, насколько это возможно. Мало чего он хотел бы больше, чем пустить пулю в глупую девчонку, устроившую эту бурю дерьма, но он не собирался делать ничего, что могло бы привести к гибели самого себя в процессе. Работа была скомпрометирована. Правда выйдет наружу. Это был лишь вопрос времени.

  Он не собирался отказываться от всего, чего достиг. Он отказался провести остаток своей жизни за решеткой. Не для избалованной женщины, одолеваемой эго.

  Он посмотрел на свои часы. – Последний шанс, Нив. Поехали со мной в Южную Америку и оставим все это позади. Что ты говоришь? Мы можем быть в воздухе через двадцать минут.

  Ее зеленые глаза сверкнули. «Я не убегаю. Я борюсь до конца. Ты знаешь меня. Но пришли мне открытку.

  «У меня было предчувствие, что это будет ваш ответ».

  Он нажал кнопку на консоли кресла. Из кабины вошел мужчина. В одной руке у него был пистолет с глушителем, а в другой шприц для подкожных инъекций.

  'Что это?' – сказала Андертон, вставая со своего места.

  – Это к лучшему, – ответил Маркус, когда мужчина подошел ближе.

  ВОСЕМЬДЕСЯТ ДВА

  Андрей Линнекин сидел в неудобном кресле своего скромно обставленного кабинета. Стул был намеренно неудобным. Это был уродливый кусок пластика и тонкая набивка, от которых у него болела спина и онемела задница. Российский криминальный авторитет лично выудил его на свалке. Он не мог спокойно сидеть на стуле. Он не мог расслабиться в нем. Это напомнило ему, что он должен оставаться начеку. Он не мог стать удобным. Когда он это сделает, его господству наверху придет конец.

  Он сказал: «Прежде чем мы продолжим, вы должны кое-что понять. Это вопрос принципа. Я человек чести, прежде чем я человек власти. Я держу свое слово, прежде всего. Это важно для меня. Если я скажу, что сделаю что-то, я сделаю это или умру, пытаясь. У меня нет эго. Я знаю, что мне повезло оказаться там, где я нахожусь сегодня. У меня не больше ума, чем у любого человека. У меня нет больше сил и мужества. Но тем не менее я там, где я есть. На меня напали, хотя я невредим. Все мои люди знают это. Они расстроены, потому что подвели меня, и боятся последствий, которые могут последовать. Их не будет. Это я их подвел.

  «Я верю в честность и верю в справедливость. Я считаю, что человек настолько хорош, насколько он верен своему слову, и я считаю, что с нами обращаются только так, как мы позволяем обращаться с собой. Прощение противоречит человеческой природе. Простить обиду – значит пригласить другую. Я верю в справедливость. Ни одно зло не должно остаться безнаказанным.

  – Я понимаю, – сказал посетитель.

  'Вы делаете? Хорошо. Потому что я не могу продолжать это, пока ты не сделаешь это. Потому что ты должен вершить правосудие. Я ценю ваше участие. Вас очень рекомендуют. Это правда, что вы убили Юрия Ибрамовича?

  Олигарх, когда-то член московской мафии, сформировал отколовшуюся группировку и использовал свою преступную организацию, чтобы проникнуть в законный бизнес. Он был найден мертвым на своей укрепленной даче с перерезанным от уха до уха горлом, его убийство осталось незамеченным армией наемников, патрулировавших его дом.

  «Я никогда не обсуждаю свою предыдущую работу».

  – Я расценю это как «да». Но на меня работает много киллеров. Если бы дело было просто в том, чтобы убить человека, мне не нужно было бы просить помощи у начальства дома. Перед этим безымянным е… – Линнекин остановился, чтобы не выругаться, затем ударил кулаком по столу, потому что человек, терроризировавший его, все еще обладал властью над его действиями. Он сочинительно вздохнул и начал снова. «Прежде чем этого безымянного ублюдка можно будет убить, его нужно найти. Сейчас он может быть где угодно. Мои люди не знали бы, с чего начать. Я не знаю, кто он. Я хочу, чтобы ты выследил его.

  – Уверяю вас, что я и мои коллеги хорошо разбираемся в обнаружении невидимого. Вы услышите обо мне только тогда, когда это будет сделано.

  – Деньги будут ждать вас на условном депонировании. Я не хочу думать об этом человеке, пока его кровь не стынет в жилах. Убедитесь, что он знает, кто послал вас, прежде чем он умрет.

  Посетитель кивнул, встал и ушел, не сказав ни слова. Линнекин смотрел, как женщина уходит. Она была стройной, с хорошим костяком. Рыжая.

  Сам себе Линнекин сказал: «Давайте посмотрим, стоит ли того цена перехода мне дорогу».

  Эта команда никогда не подводила. Они были эффективными и безжалостными.

  Четверо скандинавов: финн, швед и два датчанина.