Текст книги "Науфрагум. Дилогия(СИ)"

Автор книги: Тимофей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Костин Тимофей

Науфрагум: Под саваном Авроры – Том первый

  ТОМ ПЕРВЫЙ

  Глава первая

  Университет в облаках

  За широким панорамным стеклом медленно прокручивался пейзаж – безусловно, живописный, хотя наблюдатель с тонкой душевной организацией, вернее всего, отметил бы в нем мрачноватые нотки. Невысокие кряжи с редкими скальными останцами густо поросли щеткой темного хвойного леса. В лучах уже невысоко стоящего августовского солнца взблескивали узкие серпы озер или водохранилищ, подпертые замшелыми бетонными плотинами. Развалины по берегам уже покрылись молодой порослью, выглядящей с километровой высоты подобно мху, и оттенки ржавого металла постепенно тонул среди мягких зеленых тонов.

  Четко очерченная рыбообразная тень дирижабля солидно переползла узкую долину, скользнула по кирпичным опорам высокого виадука и старым отвалам горных разработок. За ними в склоне загадочно зияли черные дыры входов в шахты и ржавые механизмы, напоминающие с высоты сооружения из дырчатого железного конструктора, которым я играл в детстве.

  Смотреть вниз было куда интереснее, чем слушать лекцию, и я зашуршал свисавшей из горшка и заслонявшей обзор плетью роскошной актинидии коломикта с оранжевыми цветками. Я был не одинок – не менее десятка голов повернулись от окна к грифельной доске, которую стерегли по сторонам совы резного дерева – символы мудрости – когда старый Флобер строго кашлянул и заговорил тем голосом, которым обычно выделял параграфы, что непременно будут на экзамене. Пришлось сосредоточиться и слушать.

  – За время обучения и в средней школе, и на первых двух курсах высшей школы вам прочитали немало курсов по истории. Речь шла о первобытности, истории древнего мира, классических цивилизациях, средневековье, Возрождении, новом и новейшем времени. Насколько вы усвоили эти знания – другой вопрос, который мы проясним на ближайших экзаменах, – профессор усмехнулся в седые усы, с удовольствием слушая волну смущенных смешков.

  Конечно, Флобер вряд ли мог напугать студентов других колледжей, которые также слушали эту лекцию – здесь присутствовали слушатели четырех престижных высших учебных заведений нашей благословенной республики – но нам, студентам Йеля, следовало поостеречься. История никогда не считалась в системе образования самым востребованным из гуманитарных предметов, но въедливый профессор полагал по-другому. Даже те, кто не интересовался историей вовсе, не рисковали вызвать его неудовольствие. Флобер мог попортить крови на семинаре, вгоняя нерадивых студентов в краску безжалостными комментариями.

  – Боюсь, вы нечасто задумываетесь об этом, но окружающий нас современный мир – результат долгих и сложных, порой даже бурных исторических процессов. Далеко не всегда он был таким, каким предстает перед нашими с вами глазами – счастливым и процветающим. Важнейшей вехой стало перемещение просвещенного монархического строя, гармонично дополненного парламентскими традициями, а также лучших аристократических и интеллектуальных элит из охваченного эпидемиями и религиозной враждой Старого мира в Новый, в результате которого и образовалась наша с вами богоспасаемая Либерия. Это дало огромный толчок в достижении всеобщего мира, развития демократии, политических и экономических свобод – но важно помнить, что человечество далеко не всегда пользовалось их плодами. Теперь нам сложно представить, как жестоко раньше люди относились друг к другу, как хищнически они разграбляли природные богатства нашей несчастной планеты. Ныне, в эпоху полного разоружения, мы уже не можем представить себе то безумие межгосударственных войн и насилия, которое, подобно проказе, разъедало мир всего пятьдесят лет назад.

  Флобер даже пристукнул кулаком по кафедре, подчеркивая свои слова.

  – Счастливое настоящее не должно заставить нас забыть о том, какие неисчислимые жертвы пришлось принести нашей цивилизации на алтарь победы в борьбе против сил зла и регресса. Даже закончившаяся семьдесят лет назад чудовищная и бессмысленная Мировая Война не отвратила безответственных милитаристов от коварных замыслов. Потерпев поражение в первой попытке, они не оставили намерений задушить свободу всех народов мира и погубить робкие ростки демократии. Важно помнить, что мы бесконечно обязаны отважным воинам и полководцам, рачительным промышленникам и талантливым конструкторам. Но даже миллионы погибших не стали достаточным уроком для тиранических режимов Старого Света и их военщины. Началась подготовка к новой агрессии, и невозможно было предсказать, кто вышел бы из схватки победителем, если бы не Науфрагум.

  Профессор помолчал, бросил взгляд в панорамное окно, на проплывающие внизу развалины, и продолжил, тяжело чеканя слова:

  – То, что случилось на пороге новой мировой войны, ровно пятьдесят лет назад, называют всепланетным катаклизмом, катастрофой Северного Сияния или просто Апокалипсисом. Но я хочу напомнить, что в первую очередь это было преступление. Преступление против человечества. Как еще расценить вызванную руками людей – хотя правильнее было бы сказать, руками безумцев – гибель трех четвертей населения Земли? Более трех миллиардов человек канули в небытие за одну ночь в результате воздействия неизвестного изучения, распространившегося практически на все Восточное полушарие, исключая высокие широты. Можно предполагать, что это изучение имело электромагнитную природу, если судить по наблюдавшимся по всей планете в течение нескольких месяцев после катастрофы северным сияниям беспрецедентной мощности. Виной всему стал неудачный эксперимент с оружием массового поражения, который безрассудно проводили военные Гардарики. Какая ирония, не правда ли? Их убило то, что они готовили на погибель свободному миру и союзу стран, который возглавляла противостоящая им Либерийская империя. К сожалению, эти безумцы вместе с собой уничтожили и все население материка, включая страны, которые сохраняли нейтралитет или были противниками Гардарики. Мы скорбим о невинных душах, но нельзя не видеть в этом определенную историческую справедливость. Лишь чудом не погибнув полностью, человечество получило жестокий урок – нельзя попустительствовать агрессорам, нельзя ждать, пока ядовитые ростки пойдут в рост. Именно тогда был заключен пакт о всеобщем разоружении, навсегда исключивший возможность появления режимов, желающих развязать войну, и установивший на планете долгожданный мир.

  Флобер повел рукой в сторону окна.

  – Здесь, прямо под нами, печальные руины страны, уничтоженной собственным народом. Развалины вражеских цитаделей, где диктаторы строили свои замыслы, намереваясь задушить свободу всех народов мира; арсеналы, где их рабы ковали оружие; казармы, где они собирали своих солдат. Все это стало историей, все развеяно по ветру. Итак, вы поняли меня? Одна из целей нашего путешествия-экскурсии – продемонстрировать вам воочию следы великой катастрофы, долженствующие послужить предостережением.

  Строго обведя взглядом студентов, профессор перевернул страницу и откашлялся.

  – А теперь перейдем к следующей теме...

   Деловитый скрип перьевых авторучек почти перекрыл легкий гул, доносившийся из вынесенных моторных гондол. Кратко, одними заголовками законспектировав то, что и так мог бы без труда процитировать на память, даже если меня растолкать среди ночи, я поднял голову, потянулся и осмотрелся, пока остальные студенты трудолюбиво записывали. Невозможно было не поражаться роскоши нашего летающего трансконтинентального дворца. В самом деле, разве можно сравнивать хрупкие этажерки аэропланов, истошно визжащие перефорсированными карбюраторными моторами и отхаркивающиеся касторовым маслом, и могучий дирижабль длиной более трехсот ярдов, движущийся плавно, но неуклонно, днем и ночью, небрежно поглощая тысячи миль?

  Парящий в небесах уступчатый салон-аудитория почти не уступал размерами старому, украшенному резными готическими башенками и контрфорсами залу в учебном корпусе Йеля, где мы, студенты второго курса, обычно слушали лекции по гуманитарным наукам – надо сказать, даже летом там было весьма зябко. Но сейчас вместо жадно поглощающих тепло каменных стен нас окружали переборки серебристого летучего металла – алюминия, украшенные вышлифованными узорными цветочными гирляндами и арматюрами.

  По уху легонько щелкнул бумажный катышек. Я обернулся и исподтишка показал язык рыжей нахальной девчонке – которая, увы, не уставала отравлять мне жизнь с самого розового детства. Алиса, ехидно ухмыляясь, прошептала, наклонившись с соседнего места:

  – Витай, витай в облаках. Нахватаешь двоек в третьем семестре, и накрылась твоя магистратура на инженерном факультете. Вдруг не пройдешь по конкурсу? Вот горе-то, вот несчастье будет!..

  Опять издевается. На самом деле, та специализация, где я намеревался приложить свои скромные силы после общего курса университета, не была чрезмерно популярной. Ну, скажите, много ли в наши времена найдется желающих возиться с железками, изучать сопротивление материалов и теорию машин и механизмов – зубодробительную науку, носящую среди студентов-механиков устрашающее название "Тут моя могила". Думаете, у меня будут там конкуренты? Много найдется желающих? Будет огромный конкурс? Ой, едва ли. Хорошо, давайте будем честны – я прекрасно знаю, что не блещу особыми способностями, но трезвый взгляд на вещи – одно из моих немногих достоинств. Что поделать, раз я обделен художественными задатками, которыми преисполнены окружающие меня однокурсники. Мне не под силу связать пару слов в изящный стих или прозу. Холст и краски (поле, где, кстати, весьма неплохо выступает Алиса) у меня вызывают приступ онемения локомоторных функций пальцев, не говоря уже о фортепианных клавишах или звонких струнах; уроки изящных искусств и музыки – для меня настоящая пытка. Ораторское искусство, красноречивые диспуты – еще хуже. А философия и юриспруденция – вообще, туши свет. Единственная отдушина – естественнонаучные предметы. О, физика! В мире рычагов, импульсов, ньютонов и джоулей душа отдыхает, а кислые лица соседей, с трудом продирающихся через частоколы элементарнейших физических задачек, которые я щелкал как орешки еще в школе, вызывают определенный моральный подъем. К сожалению, на один правильный (по моему скромному частному мнению) урок приходится три неправильных. Альма-матер переполнена адептами изящных искусств и философии, а учебная программа строго настаивает на том, чтобы все выпархивающие в свет птенцы – даже те, кто займется не самыми престижными прикладными и техническими науками – получали основательную гуманитарную подготовку. На то имелись серьезные причины. Кто же не помнит, к каким грустным событиям привело безрассудное увлечение естественными науками, вторжение в области, где человеку не стоило бы распускать руки? Подобное не должно повториться, теперь все будет по-другому – гармоничная личность должна чутко осознавать красоту окружающего мира и то, насколько неразумно пытаться его перекраивать. Разве может это привести к чему-то хорошему?

  В целом, я, безусловно, согласен. Но что делать, если меня с пеленок неудержимо тянуло к железкам, начиная с утюгов, неизменно обжигающих, и заканчивая пишущими и швейными машинками, так ловко защемляющих чрезмерно любопытные пальчики? Увы, болезненные уроки не пошли впрок, и отец, скрепя сердце, вместо флейты принес мне игрушечную детскую дорогу. О-о-о, это было настоящее чудо, волшебное откровение. Восхитительно сложные переплетения пружинок и рычажков, толкающие увесистые паровозики по миниатюрным рельсам – я пропал для окружающего мира, погрузившись в уютный механический мирок. Следующим моим подвигом стала демонтированная к ужасу матери старинная музыкальная шкатулка. Не падайте в обморок – она была немедленно собрана обратно и стала работать еще лучше (еще бы, дохлая мышь среди молоточков ничуть не улучшает звучания!). Увы, вместо заслуженных, казалось бы, похвал ко мне вызвали доктора. Он похмурил кустистые седые брови, солидно прочистил горло и прописал фитотерапию и музыкальные уроки, долженствующие отвратить ребенка от низменных железок и привить ему любовь к прекрасному. Жизнь моя на время стала нелегка. Хотя барабанить гаммы я научился довольно быстро, полнейшее отсутствие интереса к нотам и неумение отличить фа от ля привело в итоге к сердечному приступу у мадам преподавательницы, и я был изгнан с позором – то есть, с моей точки зрения, получил желанную свободу.

  Кого же за это поблагодарить? Мамочка, спасибо тебе за мое нелегкое детство – надо же пристроить ребенка в настолько неподходящее учебное заведение. Ах да, престиж. Ну, конечно, нам, аристократам, потомкам древних родов не пристало марать руки низменными материями. Не то, чтобы фамилия Немировичей котировалась чрезмерно высоко, требуя блюсти фамильную честь до судорог, но все же, несколько затесавшихся в родословную генералов и министров заставляли потомков держать определенную планку.

  Я не стал излагать все эти соображения Алисе – подружка детства и так была в курсе. Не могу сказать, считала ли она меня блаженным дурачком на самом деле – наверное, все-таки нет, ибо знала, как облупленного, но продолжала со мной общаться. Конечно, никогда не упуская случая подпустить шпильку по поводу моей будущей низменной инженерной карьеры. Сама она, безусловно, могла взирать на меня с сияющих высот юридической специализации. Как она смеялась на прошлой неделе: сделав блестящую карьеру, она сумеет защитить неразумного, когда рухнет сконструированный мною мост, и по мою душу явятся злые законники. Едва ли я стану проектировать мосты – мне все же значительно интереснее движущиеся механизмы, хотя... да ведь и мосты бывают совершенно невероятные. Вот хотя бы этот!

  Действительно, внизу неторопливо проплыл соединяющий крутые стенки ущелья железнодорожный мост. По дну ущелья, среди высоких отвалов и порталов тоннельных штреков тоже стелились красные от ржавчины ниточки рельс. Центральная же секция моста выглядела необычно: судя по всему, она могла перемещаться вертикально, как бывает у некоторых разводных мостов. Только там тысячетонная стальная конструкция уходила вверх, чтобы освободить дорогу проплывающим под мостом судам, здесь же она опускалась, попадая точно на поворотный круг, расположенный на уровне земли. Очевидно, таким остроумным способом здесь решили проблему соединения перпендикулярных железнодорожных веток. Интересное инженерное решение.

  – Опять прилип к стеклу. Что же ты там увидал такое? – лениво поинтересовалась Алиса.

  – Ты только посмотри на эти чудеса! Здесь, наверное, только в одном промышленном районе больше железнодорожных путей, чем у нас во всей Либерии. И это еще простые шахты, а ведь нам обещали показать подвесной мост через Айзенэрц-каньон. Смех-смехом, а высочайший и длиннейший в мире. Представляешь, до дна ущелья три тысячи шестьсот футов, а длина почти две мили. "Хандерт Пфейле Брюкке" – одно из семи технических чудес света.

  Алиса, похоже, решила подразниться.

  – Отличное местечко, чтобы прыгать несчастным влюбленным, которым родители не позволяют воссоединиться. Взявшись за руки... ах, как романтично!

  – Не знаю уж, что романтичного ты находишь в лепешках, но только представь, как по мосту пролетали скоростные экспрессы "Серебряная пуля" – и пересекали континент всего за пять дней, все восемь тысяч миль. Электрические, заметь, а не на паровой тяге. Сто миль в час! В Новом свете никогда не было ничего подобного даже в проекте!

  – Хочешь сказать, отмороженные солдафоны обставили самую передовую страну света? Да еще пятьдесят лет назад? Не говори никому, а то на смех поднимут. Гардариканцы ведь только и умели, что строить свои кошмарные пушки и набрасываться на всех соседей без разбору!

  – Ну, не знаю. Эти железные дороги, эти шахты – что-то просто невероятное. Десятитомная "Техническая энциклопедия" на четыре пятых состоит из конструкций, выдуманных и осуществленных в Старом свете. Между прочим, характерные А-образные опоры этого самого моста, про который я толковал, ты уже кое-где видела.

  – Где же?

  – На заднике во втором акте того самого подозрительного мюзикла, на который меня заставила сходить бабушка. И от которого ты была в таком странном восторге.

   – В "Белой птице" Метерлинка-младшего? Правда?.. – Алиса подняла брови. – А-а-а, вспомнила, кажется. Это когда соратников Императора погубили Электрические змеи? Волшебный был момент, что и говорить. Какая светотехника! Так и стоит перед глазами – круговерть ослепительных вспышек во мраке, извивающиеся полуобнаженные тела, острые фосфоресцирующие клыки... мужественные мускулистые соратники в медных шлемах с плюмажами из перьев и в коротких туниках...

  – Вот скажи, почему режиссер изобразил их в виде древнегреческих гоплитов и с голыми ногами, да еще и заставил намазаться маслом? Совершенно нездоровые ассоциации возникали, честное слово.

  – Красавцы, красавцы были!

  – Разве что на женский вкус. Змеи-то еще ладно, танцовщицы и в самом деле были неплохи. Двигались профессионально, гнулись, как резиновые, будто без костей. И бросались и жалили красиво – вылитые кобры...

  – ...А главное, были должным образом раздеты и трясли телесами. Потому-то тебе и понравились, – проницательно заметила Алиса. – Не зря же ты хлопал стоя и кричал "браво!"

  – ...Только в этом акте! – несколько покраснев, попытался защититься я. – И потом, в первую очередь я аплодировал исторической достоверности.

  – Сочиняй, сочиняй. Что за чушь? Электрические кобры?.. Откуда?! Про морских скатов я слышала, конечно, но электро-змей не бывает, даже мне прекрасно известно.

  – ...И это говорит высокохудожественная натура! Зная репутацию Метерлинков – что папаши, что сыночка – неужели не узнала аллегорию?

  – Аллегорию чего? Их что там, упавшие провода били током? Что-то я не помню такого из учебника истории. Подожди, там и было всего пол-абзаца, что-то вроде: "спасательному отряду пришлось преодолеть множество опасностей, включая пожары и обвалы, в которых погибли почти все соратники Императора, кроме наследника Максимилиана..."

  – Да уж, зубрить учебник ты умеешь. Правда, подумать дальше своей головой или поинтересоваться глубже тебя уже не хватает. Впрочем, в данном случае вина не твоя – даже у Моммзена и Бергсона в "Истории Науфрагума" тема практически не раскрыта. Ни Император, ни Максимилиан про путешествие не распространялись. Можно понять – по сравнению с ним переправа через Стикс выглядит катанием на лодочке в парковом пруду. Представь уничтоженную страну, где тебя встречают лишь миллионы мертвецов...

  – Бррр... – поежилась Алиса. – Опять тебя понесло в затхлые подвалы истории. Но не старайся меня запутать, я отлично все слышала. Раз ни император Траян, ни Максимилиан ничего не рассказывали, откуда взялись электрические кобры? Богатая фантазия Метерлинка-младшего?

  – Ты удивишься, но нет. Теперь я могу сказать точно... и кстати, – я задумчиво взялся за подбородок, – ... а откуда он-то мог об этом узнать? Сразу и я не понял, просто еще не успел дочитать до этого места... ммм...

  – О чем узнать? Э-э-эй, проснись!.. – Алиса потянула меня за рукав.

  – ...О том, что в действительности произошло на мосту "Хандерт Пфейле Брюкке", – я со значением поднял палец. – Чтоб ты знала, когда спасательный отряд добрался дотуда, выяснилось, что все еще хуже, чем на предыдущем перегоне. Раньше-то пути просто перегородил догорающий скорый поезд, который врезался в товарный состав из цистерн с газойлем. Кошмарная мясорубка и пожар, написано, что пахло, как... как на кухне, где хозяйка пережарила свинину. И, представляешь, император молча вышел вперед, надел противогаз и потащил ручную дрезину через пламя. Остальным стало стыдно и ничего не осталось, как следовать за ним.

  – Фу, нашел, о чем рассказывать перед обеденным перерывом... – Алиса сморщила носик, но в глазах ее загорелся интерес. – ...Ну, это было же до моста, так? А что потом? И где змеи?

  – Слушай дальше. Через несколько миль был мост. Что-то выглядело неправильно, и осторожный Максимилиан отправил вперед двойку разведчиков-ситков. Стоило им отойти от входного портала на пару сотен футов, как их убило блуждающими токами. И выглядело это именно как бросок электрической кобры – ослепительный зигзагообразный разряд прыгнул со стального пилона и ужалил насмерть. Тела обуглились так, что разведчиков невозможно было опознать.

  – Ужас! Получается, электрические змеи – аллегория этих твоих... блуждающих токов?

  – Почему моих?

  – Это же ты про них разузнал откуда-то и теперь гордишься, что вся остальная публика не в курсе... так постой, выходит, и дальнейший сюжет Метерлинк-младший не из пальца высосал?..

  – Ну, если ты про содом и гоморру, которые он устроил дальше...

  – ...А-а-х, подумать только, – жарко зашептала Алиса. Видимо, ее воображение опять захватили те фантасмагорические образы. Глаза подернулись романтической поволокой. – ...Неужели Император и взаправду вот так величественно зашагал вперед, на Электрических змей? В лавровом венке, с мускулистым обнаженным торсом, звеня цепями...

  – Эй, брось свои эротические фантазии. Траян действительно пошел первым, и даже цепи были...

  – ...Правда?! Вот видишь!!!

  – ...Он надел водолазный трехболтовый шлем, резиновую рубаху и резиновые боты, как у электрика, и потащил за собой цепи для заземления. В точности как Геракл. Крепкий был мужчина, не отнять.

  – Для заземления?.. Это как?

  – А вот так – искрило, как при электросварке. Но никаких обнаженных торсов и лавровых венков. Императору удалось снять электростатику и разрядить мост, и уже в самом конце его все-таки обожгло разрядом и выбросило с моста, он повис на замотавшейся цепи, и тогда...

   – Точно!.. В мюзикле его спас тот красавец, которого играл Фелицио Рунка. Как его... лейтенант Ромеро, что ли? И потом наследник, принц Максимилиан, приревновал его к отцу, потому что сам неровно дышал к Ромеро...

  – ...А вот за эту гомосятину разбить бы Метерлинку рожу. Все наврал, мерзавец!

  – Неужели? – Алиса обиженно надула губы. – Но это же так романтично... и так модно!..

  – ...В гробу я видал эту вашу романтику мужской любви! Паскудник просто решил поиграться – мало ему галлюциногенных танцев, так еще и восторженных девочек решил привлечь своими погаными намеками. Что вы вообще находите в обнимающихся мужиках?!

  – Не в мужиках, а в возвышенных утонченных юношах! Находим тонкость, нежность и изысканность запретных чувств, вместо вашего традиционалистского скучно-гетерогенного волочения за юбками! А-а-а, тебе все равно не понять, ты старомодный, как Ноев ковчег.

   – Наверное. Потому-то даже танец Кокаинового пузырька с антропоморфным Шприцом из следующего акта меня не заставил визжать от восторга.

  – Но это же такой постмодернизм! Просто чудо, как пикантно!

  – Тьфу! Вот как вернемся, все же соберусь, и вызову писаку на дуэль, или хоть окна ему в особняке побью, – прорычал я.

  – Поэты не живут в особняках!

  – Ну, в мансарде побью.

  – А что ты так возбудился? В принципе, я соглашусь, что большая часть мюзикла – наркотический бред, мистерия и фантасмагория, но чем он тебя лично так обидел?

  – Знала бы ты, кого он вывел под этим слащавым лейтенантом Ромеро, не удивлялась бы.

  – И кого же?

  – Деда, деда моего! Чтоб ему провалиться, твоему Метерлинку!

  Алиса вытаращила глаза.

  – ...Д-деда?

  – Ну да!

  – Это... мужа бабушки Виолетты? Который умер совсем молодым, и никто никогда его не видел? Но, погоди, кажется, она сама мне как-то обмолвилась, что тот твой дедушка простудился и умер от горячки.

  – Я и сам что-то такое вспоминаю – интересовался про него еще будучи малышом. Видимо, тогда она решила не объяснять ребенку такие сложные вещи, и сочинила отговорку. Но теперь вдруг выясняется, что все было совершенно не так. Представь, какой сюрприз – узнать, что дед участвовал в том самом злополучном походе.

  – ...И оказался одним из соратников Императора и наследника?

  – Выходит, так.

  – Чудеса! Так лейтенант Ромеро – это как раз он? И это они самозабвенно танцевали с принцем Максимилианом – обнаженными, в лунных лучах, среди кружащихся лепестков роз?.. – Алиса молитвенно сложила ладони и ненатурально закатила глаза, изображая экстаз.

  – Тьфу! Сейчас оттаскаю за ухо, – яростно зашипел я, а она покатилась со смеху.

  – ...Ну ладно, ладно! Посмеяться уж нельзя. Раз на свет все же появились Святослав Немирович – твой папочка, и наследник принца Максимилиана – Ричард Тюдор, я охотно поверю, что дедушки и в самом деле придерживались традиционной ориентации. А Метерлинк-младший перекушал своих творческих грибочков и был к ним несправедлив. Или, может быть, просто не в курсе событий?

  – Черт его знает, в курсе или не в курсе, но насчет отношений дедушки Гойко и принца Максимилиана он все поставил с ног на голову. Вряд ли там были страстные танцы. Уж скорее они бы волками смотрели друг на друга. На самом деле, представь себе, они соперничали за руку бабушки Виолетты. И легко догадаться, что принц остался с носом. Еще до похода, разумеется.

  – Ничего себе! – ахнула Алиса. – Слушай, а бабушка Виолетта не нафантазировала, случайно? Принцы к ней в очереди стоят... не много ли чести?

  – Вот об этом я узнал вовсе не от нее, так что вряд ли. Кроме того, она в молодости действительно была популярна, и, видать, неспроста. Ведь не стал бы весьма известный, а некоторыми именуемый даже и великим Дюрер просить ее позировать, будь она уродиной? Можешь, между прочим, сходить в галерею изящных искусств Конгресса и полюбоваться. Бабушка там в виде нимфы. Несколько раздета, что есть, то есть.

  Алиса удивленно расширила глаза.

  – Не знала.

  – Вот теперь знай и цени славный род Немировичей, – с некоторым самодовольством заметил я, но потом добавил, – ...и Спенсеров, конечно. Бабушка ведь из них. А принцы, как видишь, нам по колено. Не стал бы дедушка с ним лизаться, как выдумал этот чертов писака.

  Правда, Алиса уже не слушала – ее воображением снова завладела тема страстей, кипевших полвека назад.

  – Получается, простой лейтенант бортанул принца? Да еще столь великолепного, как Максимилиан Тюдор?

  – Ага. Видать, и дедушка Гойко был не промах. Жаль, что мне не довелось подергать его за седую бороду.

  – А если бы бабушка решила по-другому, в твоих жилах текла бы кровь Тюдоров?

  – Не исключено.

  – И ты так легко об этом говоришь! А я же всегда мечтала, чтобы за мной ухаживал принц! – схватилась за голову Алиса. – Придется записать в длинный список разочарований, которые ты мне доставил, противный!

  – Ну, извини. Тем более что это был бы уже кто-то совсем другой, – хмыкнул я. – Да и все равно, ухаживать за тобой не собираюсь.

  – Конечно, у тебя ведь полно более важных дел, – презрительно фыркнула Алиса. Кажется, она слегка обиделась. – Копаться в никому не нужных делах минувших лет и наезжать на модного драматурга. Ну и что, что авангардист? Может быть, он так видит! Вообще, что-то мне сомнительными представляются твои рассказы. Откуда ты взял, что все было так, а не иначе? Я ведь правильно поняла, что тебе не бабушка Виолетта рассказала? Может быть, Метерлинк-младший и прав был? Разведчики ведь и вправду поджарились.

  – Я бы на твоем месте не стал иронизировать. Такой смерти врагу не пожелаешь.

  – Да это же были не красавцы лейтенанты, и даже не принцы! Кому интересны какие-то разведчики, да еще и из туземных войск?

  – Что-то имеешь против туземцев или ситков? Они отличные ребята.

  – Ага, кому и знать, как не тебе, – сморщилась Алиса. – На мой взгляд, ты многовато с индейцами якшался, раз привык к их запаху! И с индианками.

  – Запах ей не нравится, видали! – рявкнул я, едва сдерживая внезапно вспыхнувшую ярость. – Многие индианки дадут сто очков вперед зловредной высокомерной стерве вроде тебя.

  Алиса, похоже, заметила, что я рассердился не на шутку, и сбавила тон, заговорив с ноткой виноватости.

  – Ну, прости, если обидела твоих ненаглядных ситков. Не думала, что ты так близко к сердцу примешь. Они же и правда мажутся медвежьм жиром и редко моются.

  – Да ну тебя, – махнул я рукой, раздраженно отвернулся к окну, за которым все так же прокручивалась в туманной дымке странная, огромная и пустынная страна со скалами, терриконами и шахтами... и вдруг неожиданно встретился глазами с девушкой, которая смотрела на меня со следующего полуциркульного ряда парт, ступенькой выше нашего.

  Густые волосы цвета спелой пшеницы, водопадом ниспадающие до тонкой талии, гордая посадка головы, прямой взгляд огромных зеленых глаз. Она была не из нашего колледжа, и по черному с золотом форменному пиджачку я узнал Пембридж. Незнакомка смотрела на меня пристально, не отводя глаз, со странным выражением. Не понял. Чем это скромный студент Йеля мог привлечь такое внимание? Мы с Алисой слишком громко шептались? Почувствовав неловкость, я поежился и отвел взгляд, повернувшись к кафедре, откуда Флобер продолжал свою речь.

  Наполняющие амфитеатр студенты в разноцветных форменных мундирах внимали преподавателю без особого интереса. Среди зеленоватых цветов Токсфорда, серых оттенков Йеля и лазурных – Китона благородно выделялись вкрапления черных униформ Пембриджа. Студентов этого колледжа было меньше, чем остальных, и не удивительно, ведь Пембридж – гнездо высшей аристократии нашей богоспасаемой республики, которой – по идее – не полагалось бы при парламентском демократическом строе иметь такой вес и так задирать носы. Времена империи миновали, но, как и полвека назад, во власти заправляют все те же люди. В обычные времена нам не пришлось бы вот так вот, панибратски перемешаться с заносчивыми пембриджцами, но тем-то и хороши семинарско-экскурсионные циклы, что в путешествии волей-неволей сближаются не только наши собственные учебные группы, но и студенты разных колледжей. Демократия в действии, так сказать. Не то, чтобы на великолепном "Олимпике", вмещающем миллион кубометров гелия и имеющем грузоподъемность в тысячу тонн, было тесно. Великолепные парадные залы, ресторан-оранжерея, двух или четырехместные каюты со всеми мыслимыми удобствами, прогулочная палуба с фонтанами – невероятная роскошь дирижабля поражала воображение даже выходцев из аристократических фамилий средней руки, вроде нас с Алисой. Но общие лекции и семинары, совместные трапезы в пронизанном солнцем и воздухом стеклянном пузыре ресторана-оранжереи, где под прозрачным полом проплывали незнакомые пейзажи, вечерние рауты и балы – хочешь, не хочешь, лицеисты разных колледжей начинали общаться, оставив на время свою гордыню и спесь. Даже пембриджцы уставали фыркать на токсфордцев, китоновцев и йельцов, и задирать носы – в конце концов, две недели, проведенные в одних и тех же аудиториях и залах, привели к заметному смягчению нравов.