Текст книги "Науфрагум. Дилогия(СИ)"

Автор книги: Тимофей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

  – Маркс создал экономическую теорию капитализма и теорию пролетарской революции. Причем, довольно убедительные, скажу справедливости ради. По крайней мере, опровергнуть его пока не смогли. Насчет женщин не уверен – не помню. Да и чего такого? В конце концов, речь шла про новую социальную формацию. Странно было бы думать, что отношения между людьми в будущем останутся неизменными. Ведь отказалось же человечество от рабства, пусть и не так давно.

  – Так я и знала. Ты скрытый социалист, Золтик, – Алиса ехидно прищурилась. – Значит, обобществление женщин у тебя отторжения не вызывает?

  – Ну-у-у... не очень, – зевнув, ответил я. – В конце концов, это не мои проблемы. А тех самых потенциально обобществляемых женщин.

  – Ха, а что бы ты сказал, если бы обобществили парней? Если бы у тебя отнимала жалованье и ругала за пьянство не одна жена, а сразу пяток?

  – ...П-п-пяток?! – поперхнулся я.

  – Что, испугался?

  – Нет-нет-нет! Это апокалипсис какой-то. Запилят же насмерть!.. – чувствуя, что покраснел до ушей, я поднялся на ноги. – Даже одна, вроде тебя, и то... уже больше, чем нужно!

  – Хам!

  – Вот обзывательством и кончается, как всегда. Ладно, вы тут продолжайте про Маркса, а я пойду, отлучусь.

  – Ага, испугался! – засмеялась Алиса. – И кстати, куда это ты там бегаешь все время? Чувствую, замышляешь что-то.

  – Н-ничего... ничего подобного! – ненатурально хохотнул я.

  – Ну, точно. Замышляет. – Алиса прищурилась. – Обратите внимание, когда врет, всегда немного поднимает брови, физиономия невинная, но глазки убегают куда-то вверх, – доверительно сообщила она остальным девушкам.

  – Правда? – Весна поправила очки, с интересом присматриваясь. – Всегда-всегда?

  – Обязательно. Я точно знаю. Лучше меня никто в нем не разбирается, даже его мамочка, – заявила Алиса. В ее словах чувствовался вызов, словно она хотела кому-то что-то доказать.

  – Было бы чем хвалиться, – сердито рявкнул я, хлопнув дверью.

  Снаружи было темно, хоть глаз коли, и холодно – изо рта шел пар. Шуршал по крыше дождь, в кюветах и заросшей кирпичной цистерне, откуда когда-то, видимо, заправляли паровозы, самозабвенно квакали лягушки. Даром, что конец лета. Трижды ухнул филин, но потом охрип и замолчал – видно, чрезмерная сырость ему тоже была не по нраву.

  Однако стоящая на кирпичах бочка, под которой жарко светились угли, выглядела очень и очень привлекательно. Вода в горячем виде, это же совершенно другое дело, верно? Грешно было не использовать, раз в одном месте так удачно оказалась подходящая емкость и топливо.

  Поскребя подбородок, уже покрытый щетиной, я виновато вздохнул. Не стоило обижаться на Алиску. Для нее ехидство – обычное дело, и она же не знала, что я тут корячусь, потихоньку сооружая банно-прачечный сюрприз. Винить ее за пропавший эффект неожиданности нечестно. Уж скорее я сам выгляжу глупо – и не в первый раз – когда пытаюсь сделать ей приятность и жду благодарностей, изображая при этом скучающе-незаинтересованный вид. А когда рыжая начинает в ответ дразниться, раздражаюсь. В двенадцать лет это было нормально, но пора, наверное, и повзрослеть.

  Вода в бочке согрелась. Поправив ведро, булькающее на втором костре рядом с бочкой и принеся пару ведер с холодной водой, я распахнул дверь в станционное здание.

  – Ванна готова.

  – Вот, что я говорила! – заметила Алиса, ничуть не удивленная сюрпризом.

  Реакция остальных девушек оказалась более утешительной. Весна уронила очки, София ошеломленно раскрыла рот, и даже Брунгильда, которая сидела с винтовкой на коленях на подоконнике выходящего на пути окна, недоверчиво нахмурившись, выглянула в дверной проем, вслед за остальными девушками, высыпавшими под навес.

  – Ванна?! О боже, Золтан, вы так... вы так добры! – проговорила Грегорика, удивленно распахнув глаза и приложив руку к щеке. Искреннее восхищение, сродни тому, что светится в детских глазах, когда из-под елки появляются рождественские подарки, заставило меня смутиться и мысленно выругать себя – этого-то уж я точно не заслужил.

  – Только не перехвалите его, ваше высочество, а то зазнается, – судя по реплике моей рыжей подруги, она-то прекрасно все понимала. – Хотя, надо признать, иногда даже этот балбес и пошляк ведет себя хорошо. Но недолго.

  – Нет, Алиса, не говорите так... конечно, когда мы с Хильдой собирались в поход, я понимала, что нескоро в следующий увижу горячую ванну, и даже смирилась...

  – Самая обыкновенная бочка... – завороженно пробормотала Весна, приблизившись и потрогав пальцем ржавый металл.

  – Ты хоть помыл ее изнутри-то? – деловито поинтересовалась Алиса. – И вода чистая, надеюсь?

  – Не переживай, помыл. Если и были лягушки, то уже сварились, – в тон ответил я. – Ладно, купайтесь. Дрова подкидывайте потихоньку. Холодная вода с лягушками в цистерне, мыло вот – хотя и хозяйственное.

  – Оно же коричневое! И воняет! – скривила губы Алиса.

  – Скажи спасибо, что хоть такое нашел в фургоне, иначе золой бы пришлось мыться. И вот еще, оттуда же, – я с гордостью выложил на скамейку бумажный пакет, в котором оказалась стопка казенных армейских простыней. – Благодарите запасливого каптенармуса. Ну, пожалуй, пойду, а то еще обвините во всех грехах.

  – Постойте! – Грегорика порывисто схватила меня за руку и крепко пожала. – Даже не знаю, как мы сможем вас отблагодарить?

  – Оставьте, ваше высочество, было бы за что.

  – Но для меня выглядит, как настоящее чудо! И ведь вы не обязаны стараться ради нас.

  – Ну, раз уж судьба нас свела, позаботиться друг о друге – вполне естественно.

  – Наконец-то я это услышала от тебя, – хихикнула Алиса, довольно потирая руки. – Чудесно звучит. Боже мой, почти по-семейному!

  – По... семейному... – машинально повторив эти слова, принцесса почему-то вздрогнула. Заметив, как омрачилось лицо хозяйки, Брунгильда негромко заметила из-за ее плеча:

  – Это другое, госпожа.

  – Д-да, действительно... – Грегорика вымученно улыбнулась.

  Что бы это значило? Или дело в ее отношениях с братом? Если вспомнить их последний разговор, то для принцессы понятие "семейности" действительно могло звучать не слишком приятно.

  Алиса же, судя по всему, тоже заметив странное напряжение, продолжила преувеличенно бодрым тоном:

  – Вот только бочка-то одна, а нас пятеро – не считая того, кто сейчас пообещает не подглядывать и плотно закроет за собой дверь. Кто первая? Нужно как-то определить, причем по справедливости, чтобы не было обид.

  Принцесса серьезно задумалась и предложила:

  – Может быть, по алфавиту? Самый простой способ. Тогда получается: вы, Алиса, за вами Брунгильда, потом... потом Весна...

  – Почему? – удивилась отличница. – Мое имя начинается с одной из последних букв ќ– V.

  – Латинских букв. Но мы на земле Гардарики, поэтому логично использовать распространенный здесь кириллический алфавит. Ваше место – третье по праву. Потом я и София.

  Покосившись на сдвинувшиеся брови Брунгильды, на лице которой явственно читалось несогласие с вопиющим нарушением субординации, Алиса недовольно хмыкнула:

  – Чувствую, сейчас меня обвинят в нечестности за титульную букву А. Может быть, лучше в камень-ножницы-бумага? Или считалочкой?.. Да, а ты ступай, Золтик, ступай. Мы тут как-нибудь разберемся. И почему у тебя так глаза горят? Кстати, не забудь еще принести клятву: "Торжественно обещаю ближайшие два часа даже и не подходить к этой двери"!

  Стряхнув ошеломление, в которое меня повергло это зрелище – Еще бы, часто ли приходится наблюдать за процессом позитивной женской самоорганизации?! – я покладисто кивнул, пробормотал клятву и вернулся в станционное здание, плотно прикрыв створку.

   "Хо-хо! Уж Алиса-то не должна быть столь наивной! Надо же – полагаться на словесные обязательства, – внезапно проснулся внутренний голос. – Подумаешь, дверь. Помимо двери есть окна и даже, не побоюсь этого слова – чердак!"

  – Тебя только не хватало, – устало ответил я. – Лучше бы давал ценные советы, когда надо было уносить ноги от чудовищ и заниматься водными видами спорта.

  "Извини, не моя специализация. Да ты и сам, кажется, справился... постой, ты же не хочешь сказать, что действительно не намерен усладить взор?.."

  – Не намерен. Устал что-то за сегодня...

  "О боги, как так можно?!"

  – ...И не имею желания остаться без ушей. Ты обратил внимание, что Брунгильда прихватила винтовку? С такой дистанции запросто отстрелит правое или левое ухо, на выбор.

  "Хм. С валькирии действительно станется устроить что-то негуманно-назидательное. Но все равно, никто, смеющий называть себя мужчиной, не имеет права манкировать..."

  – Ты снова демонстрируешь поспешность мышления.

  "Неужели? В чем же она заключается?"

  – Элементарная логика подсказывает, что впятером они забраться в одну бочку не смогут, а сидеть вокруг нее холодно. В домике-то печка и лавочки...

  "А! Сын мой, с тобой не все так плохо! Хочешь сказать, что заранее расставил ловушку? Чтобы не подглядывать сквозь мутное стекло, рискуя подставиться под пулю телохранительницы?.."

  – Пусть мои резоны останутся за скобками.

  – "Хо-хо! А ведь и верно! Немного терпения, и наши красавицы одна за другой – чистенькие, распаренные, томные и умиротворенные душой и телом! – начнут возвращаться сюда... о, слышишь?!"

  Действительно, снаружи донесся всплеск и радостные взвизги.

  Подкинув дров и разомлев от благословенного тепла, я сидел перед печкой и, позевывая, сплетал втрое тонкую бечевку из найденного в той же кладовке моточка, когда позади скрипнула дверь, и по половицам прошлепали босые ножки.

  – Зо-о-о-олтик!.. – счастливо простонала Алиса и плюхнулась на меня, повиснув на спине и обхватив руками за шею. – Лапочка, дай я тебя расцелую!..

  Чмок-чмммок! В левом ухе слегка зазвенело – подруга детства и впрямь не на шутку растрогалась. Зажмурившись от удовольствия и мурлыча, Алиса потерлась о мою щетинистую щеку. Она была чистая, теплая и мягкая, и, кажется, даже крепкий запах старого хозяйственного мыла ни капли не портил ей настроения.

  – Это же волшебство какое-то! Никогда бы не подумала, что обычная горячая ванная так... так... сейчас растекусь лужицей!..

  – Слезай уже, не то задушишь, – пробормотал я и повел плечами, притворно хмурясь, – Лучше поставь-ка сюда ногу.

  – Зачем? Неужели не помнишь мой размер? – тем не менее, она послушно уселась на скамейку, поставив босую ножку на расстеленный на полу лист толстой резины. – А что это?

  – Электроизоляция. Монтажники на нее встают, чтобы не трахнуло током... да не дергайся, не отрежу! – прижав поплотнее к резине маленькую изящную ступню, я обвел контур лезвием перочинного ножа.

  – Кто тебя знает! Все равно страшно, когда мужчина с ножом домогается, – притворно надув губки, она подобрала ногу под себя. – Ты и меня в монтажницы хочешь записать?

  Алиса, конечно, постирала пропахшее костром платье и теперь осталась лишь в отмеченной чернильным штампом простыне, выгодно подчеркивающей стройную фигурку. Оценивающий взгляд заставил ее поплотнее завернуться и немножко покраснеть.

  – Ч-чего?..

  – Думаю сандалии вырезать – босиком-то далеко не уйдешь. А монтажница из тебя вряд ли получится, ручки же не любишь пачкать.

  – Пфе! Ты бы видел, как я сейчас стирала – будто заправская прачка!

  – Это здесь, где нет служанок. А вот вернешься домой, и снова на диванчик с дамским романом... – рассеянно ответил я, чертя острием по резине.

  – Поскорей бы! – мечтательно закатила глаза Алиса. Потом подтянула коленки к подбородку и, шевеля пальцами босых ножек, добавила печально и просительно: – Мы же вернемся домой, правда?..

  – Конечно. Кто предупрежден, тот вооружен. Теперь, с танком, нам никакие чудища не страшны, – успокоил ее я. – Задача чисто техническая.

  – Хорошо, если так, – вздохнула она. – Только меня беспокоят наши воительницы. Надо же придумать, сигануть в эти дебри по собственной воле! Вот не было бы с ними тебя, остались бы одни рожки да ножки.

  – Скажешь тоже. Брунгильда сама от кого хочешь одни рожки оставит.

  – Хммм... – протянула Алиса. – А мне показалось, ты на одну только принцессу смотрел.

  – Смотрел я на всех. Давай-ка еще разок, – приложив вырезанную резиновую подошву к миниатюрной гладкой ступне, я наклонил голову набок. – Кажется, годится. Ну-ка, раздвинь пошире... – пока я деловито отмечал место для передней дырки, Алиса пошевелила пальчиками, хихикнула и вдруг страстно застонала:

  – Ах... ах... еще!.. Еще!.. Только не так грубо!..

  – Чего?.. – подняв голову, я смерил взглядом киснущую от смеха подругу, и в этот момент какой-то странный звук заставил меня оглянуться.

  Прижавшись спиной к двери и испуганно зажав рот ладошкой, Весна смотрела на нас вытаращенными глазами. Никогда бы не подумал, что человеческое существо может покраснеть до такой степени и при этом не упасть в обморок от избыточного кровяного давления. Хм. Перегрелась?

  – Госпожа Госпич, не слушайте хулиганку. Чтобы не простудиться, садитесь к печке, – продолжая кроить резину, предложил я. – И, наверное, давайте-ка тоже...

  – Н-нет!.. – выпалила та, стиснув руками простыню на груди.

  – Нет? Почему же?

  Заикаясь, и, кажется, изо всех сил пытаясь открыть спиной дверь – открывающуюся вовнутрь – девушка выдавила:

  – С-спасибо за п-предложение, г-господин Немирович, но я... я... еще н-не совсем г-готова...

  – Да не стесняйтесь. Я же вас не съем, – я рассеянно успокоил ее, одновременно стараясь вспомнить, где именно у сандалий должны находиться отверстия для веревочек. Одно между пальцами впереди, два по бокам... и пара на пятке – кажется, так.

  Весна восприняла мои слова немного странно. Кажется, она поперхнулась.

  – С-съедите?!.. Н-но я... я... я...

  Алиса стремительно спрыгнула со скамейки и, хищно шевеля пальцами, стала подкрадываться к бедняжке.

  – Ничего-ничего, привыкнешь. Он, конечно, иногда может быть грубоват, но ведь парень, природу не обманешь!..

  – Да ладно сочинять, когда это я был груб с девушками? – обиженно заметил я, подняв поближе к глазам будущую подошву сандалии. В вырывающемся из топки свете кровавым блеском вспыхнуло острое шило. Алиса же, набросившись на помертвевшую отличницу, принялась подталкивать ее к печке. Весна, в полном ужасе, слабо упиралась ногами и бормотала:

  – А-а-а... это обязательно?..

  – Конечно! – бодро заявила Алиса. – Рано или поздно это должно случиться!

  – ...Д-должно? – голосок Весны был едва слышен. – Ну, если вы так говорите... х-хорошо... я... согласна.

  – Согласна?.. – Алиса вдруг остановилась. – Это как?

  – Раз вы говорите.. выбора нет... и потом... – Весна стыдливо опустила глаза, – если это г-господин Н-немирович... я... не... не... против.

  – Стоп-стоп-стоп!.. – испуганно закричала Алиса, – Я же пошу...

  – Так, ну все, – перебил ее я, отложив две первые готовые подошвы. – Госпожа Госпич, прошу, ваша очередь.

  – По-по-погоди... – теперь заикаться начала почему-то Алиса. Не слушая ее, я повернулся к отличнице и приглашающе расстелил коврик.

  – Правую ножку сюда, пожалуйста.

  Вернувшиеся минут черед двадцать принцесса и Брунгильда – они привели едва переставляющую ноги Софию – с удивлением покосились на мою покрасневшую щеку, надувшуюся Алису и забившуюся в самый дальний уголок все еще дрожащую от пережитого ужаса Весну. Брови телохранительницы угрожающе сдвинулись, и атмосфера стала напряженной. Как ни хотелось мне полюбоваться на высоких красавиц, носивших свои облачения с достоинством античных богинь, я счел за лучшее ретироваться.

  Воды в бочке, конечно, уже не было, и угли под ее днищем погасли, но, как ни странно, на потрескивающем рядом костерке стояло полное ведро. Кто-то из девушек не поленился подкинуть дров и еще раз сходить за водой к цистерне.

  Ммм. Может быть, принести еще? Оказаться в бочке, где совсем недавно нежились тела великолепных спутниц... видение длинноногой принцессы, грациозно соскальзывающей с края бочки в горячую воду, заставило инстинктивно сглотнуть.

  Нет, так не пойдет. Глубоко вдохнув, я протяжно выдохнул, стараясь успокоиться. Пар завился в холодном ночном воздухе. Так, пожалуй, и этого маловато. Скинув одежду, я с разбегу прыгнул в цистерну. Вода плеснула через край, зажурчав по сточной трубе. Выплюнув лист кувшинки, я макнулся еще разок и заторопился к горячему ведерку.

  Намылившись и сполоснувшись, я понюхал сорочку и кивнул. Не знаю, что там думают девушки, но две стирки за последние сутки, пусть и в открытых водоемах – более чем достаточно. Пропотеть как следует, сорочка не успела, а запах костра мне лично привычен и близок – словно возвращение домой, в знакомый и незатейливый экспедиционный быт. Поэтому я просто посидел, греясь у гаснущего костерка и глядя на несущиеся по небу рваные облака. Луна мелькала сквозь туманные клубы, бросая тревожные отсветы на замшелую черепицу и играя в капельках ночной росы, усеявших окружающие бассейн заросли бузины.

  Знать бы, поймали ли либерийские радиостанции торопливый SOS, отстуканный Брунгильдой? "Олимпик" поддерживал постоянную радиосвязь на всем маршруте, принимая усиленные ретрансляторами телеграфные, телексные и телефаксные передачи, и ежеминутно выдавая квитанции-подтверждения. Внезапное молчание наверняка поставило на уши всех, кто слушает эфир на том конце. Это темное небо над моей головой, без сомнения, сейчас пронизывали отчаянные запросы: прыгающие тысячемильными скачками между тропосферой и землей радиоволны несли позывные "Олимпика". Безответно.

  Страшно подумать, что было бы, если бы не обладающая столь многими талантами телохранительница. Трансильванцы наверняка вытащили вахтенного радиста из кресла, не дав ему послать радиограмму о захвате дирижабля. Переданный Брунгильдой SOS наверняка запеленговали, определив координаты места падения, и спасатели уже спешат туда, но вся Либерия сейчас в лихорадочном волнении – что же случилось с "Олимпиком", полным отпрысков самых влиятельных аристократических и деловых семейств? Что откроется глазам спасателей – мертвые обломки или люди, ожидающие помощи? Есть ли в гондоле запасная радиостанция, способная выдать достаточно мощный сигнал? О чем думают сейчас мои родители? Отец в экспедиции, поэтому до него вести дойдут не скоро. Возможно, он даже не успеет поволноваться, как нас уже найдут. Но мать... я ведь написал ей, что отправляюсь в вояж, хотя ответа, как обычно, не получил. Готов поклясться, что она опять во всем обвинит отца – хорошо хоть, обвинения эти тоже запоздают. В любом случае и ему, и мне потом придется выслушать немало – в который уже раз. Хоть не возвращайся. Мне даже больше жаль родителей Алисы – они обожают дочь, и тетя Кларисса сойдет с ума от горя, услышав поспешные сообщения о гибели дирижабля. Надеюсь, панике все же не дадут разойтись – слишком много здесь важных людей. А там, глядишь, полетят радостные вести о том, что пассажиры и команда живы... так, постойте, про нас-то как раз никто ничего не знает. Даже если спасатели доберутся до гондолы, а затем отыщут обломки корпуса, откуда им знать, где мы затерялись в этих бесконечных пустошах. Родителям придется тяжело. У той же принцессы Грегорики... постойте, ее мать умерла, а отец... ммм, да, Маркетта говорила, что он уцелел... кажется, в автомобильной аварии? Даже жаль, что я не никогда не интересовался светской хроникой – совершенно ничего не знаю о нем. Но наверняка принцу будет очень больно – потерять сначала жену, а потом вдруг услышать известия об одновременной гибели сына и дочери, наследников и продолжателей династии. Хотя я уверен, что семьям Брунгильды и Весны будет ничуть не легче... пусть даже они и вырастили довольно странных дочерей. Что касается инсургентки, ммм... принц помянул монастырь, откуда она сбежала. Это значит, что родителей ее то ли уже нет на этом свете, то ли они давно забыли о непутевой дочери. Узнают ли они когда-нибудь, куда та пропала? Софию ведь наверняка ославят, как виновницу всего происшествия, уж слишком красочно она выступила на балу в роли главной инсургентки. И принц Яков тоже приложит к этому руку. Он ведь остался там и наверняка повернет все в свою пользу. Могу поклясться, когда мы выберемся в цивилизацию, шума не избежать. Представляю себе заголовки: "Наследница династии Тюдоров чудом избежала гибели!" "Принцесса в лапах инсургентов!" "Загадочные трения в семействе Тюдоров, принц обвиняет сестру в заговоре!". Черт, сразу же посыплются вопросы полицейских и журналистов. Им ведь наверняка захочется узнать, как незаметный студент угодил в компанию августейших особ, зачем танцевал с Грегорикой и показывал неприличные жесты Якову. Тут и в самом деле предпочтешь оставаться в безвестности подольше, лишь бы не иметь дела с допросчиками!

  Передернув плечами, я вытерся последней простыней, натянул рубашку и брюки, открыл дверь и нырнул в благословенное тепло. Печка тихо потрескивала, очевидно, требуя новую порцию дров, но никто не спешил их подбросить. Отблески огня плясали на телах спящих девушек, устроившихся напротив топки. Чуть в стороне, на столе спокойным ровным светом горела лампа. Грегорика с почти высохшими волосами, отливающими золотом, склонилась над дневником.

  Когда принцесса обернулась, на ее щеке блеснула слеза. Она быстро отерла ее краем простыни, но скрыть написанное на лице потрясение была не в силах. Мне не потребовалось долго думать, чтобы понять, в чем дело.

  – Вы... прочитали? Докуда?..

  – Дальше... чем вы.

  Голос ее звучал глухо

  – До момента, когда они попали в Берлин. Ваш дед... пишет очень... эмоционально. Особенно о... о противогазах.

  Присев возле печки, я подбросил новую порцию дров и, глядя, как по старым доскам стремительно разбегаются огненные язычки, мрачно проговорил:

  – Как в тот момент выглядели города, лучше даже не представлять. Не завидую дедушке Гойко и вашим предкам.

  Катастрофа произошла днем, и улицы гардариканских городов наверняка были завалены телами погибших жителей. Такие картины можно было бы представить разве что в страшном сне... или на полях отгремевшей за двадцать лет до Науфрагума Великой войны. Осознав это как раз после того, как прочитал про форсирование моста, я уже совсем не рвался продолжать – потому и отложил дневник в сторону. Конечно, сознавать свое малодушие было неприятно, и я тогда дал себе зарок обязательно дочитать написанное дедом, отчего и прихватил дневник с собой в круиз. Принцессе же, наверняка, остановиться не позволило чувство долга, хотя это совсем не то чтение, что подошло бы молодой девушке.

   Впрочем, когда спустя несколько мгновений она заговорила, голос звучал твердо.

  – Если я правильно понимаю, лейтенант Немирович пробыл в столице недолго. Да, вот здесь – император почти сразу же, как побывал в здании рейхстага, отправил его на разведку. Как раз на север... – прошелестела переворачиваемая страница. – ...Постойте, что это значит?

  – В смысле? Не можете разобрать его каракули, ваше высочество?

  – Нет, дело не в почерке. Это просто... просто другой язык. Вы не знаете, какой?

  Приняв дневник, я уставился на следующий разворот.

   – "Микёзбен... мегдёббентем ес депрессзиос... феджтегетте... тапасзталаток..." – попытался прочитать я. – Тьфу, язык сломаешь. Что за тарабарщина? Первый раз в жизни такое вижу.

  – Не понимаю ни слова, хоть это и латиница.

  – И не похоже, чтобы простая тарабарщина или шифр. Вот здесь, смотрите – Maximilian. Явно имеется в виду принц. Нет, наверное, это и в самом деле какой-то иностранный язык.

  – А какие языки знал лейтенант Немирович?

  – Сверх гардариканского? Ммм, несколько центрально-европейских языков – это точно. Он долго служил в Старом Свете. Сдается мне, выполнял поручения, связанные с разведкой.

  – Жаль, что мы не так эрудированны. Но какой же язык здесь, в дневнике?

  – Не сорбский, и не корватский. Корни не славянские, это уж точно. Нет, ваше высочество, ничего не могу сказать.

  – Но как же некстати!.. – принцесса досадливо прикусила губу, хлопнув ладонью по скамейке. Вспомнив, что остальные девушки спят, она понизила голос. – Ведь нам так важно прочитать дневник! Именно сейчас!

  Уютно подложившая ладошку под щеку Алиса, не просыпаясь, сморщила нос, что-то пробормотала и потянула на себя край простыни, которой накрылась вместе с Весной. Та, судя по всему, спала крепко, и даже не пошевелилась.

  Повернувшись обратно к принцессе, я покачал головой.

  – Да уж, подставил дедушка подножку. Но какой смысл? Это же не рапорт, не разведывательная сводка. До сих пор все выглядело как самый обычный дневник. На каком событии он остановился?

   – Обрывается на том, что лейтенант Немирович отправился в Оппау по приказу императора. Что дальше – непонятно. Почему он начал писать на другом языке? Решил что-то скрыть? От кого?..

  – Хммм... от принца? Вот же, упомянуто его имя. Не зря же между ними была неприязнь.

  – Возможно. Хотя... вы знаете, у меня создалось впечатление, что он пишет о дедушке Максимилиане со все большей симпатией. Не совсем так, как писал бы о сопернике. Может быть, просто показалось... – задумчиво проговорила принцесса.

  – Правда? – я почесал в затылке. – Не знаю, конечно, каков был по характеру дед, но, если похож на отца... ммм, тот не любитель ссориться.

  – Вот как? Было бы приятно думать, что наши предки нашли общий язык и не считали друг друга врагами... – она почему-то на мгновение запнулась, едва заметно покраснела и быстро сменила тему. – Как жаль, что мы не можем прочитать дальше! Здесь еще 30 страниц. Я так рассчитывала на дневник, чтобы понять, что делать дальше.

  – Не расстраивайтесь, ваше высочество. Доберемся туда и увидим своими глазами. Все выходит логично – они направились сначала в столицу, где находилось правительство Гардарики и те, кто, скорее всего, и дал команду провести злополучный эксперимент. Насколько я понимаю, выживших экспедиция не нашла, но, возможно, обнаружились какие-то документы, указавшие на лабораторию в Оппау. Очевидно, раз император отправил туда разведывательный отряд, то потом и сам последовал за ним.

  – И дядюшка Магнус говорил не про Берлин, а про Оппау, – согласно кивнула принцесса. – Думаю, нам не стоит разбрасываться, отвлекаясь на прочие места. Двинемся прямо туда.

  – Согласен. Но учтите, гарантий дать невозможно. Танк простоял полвека, и бог знает, сколько он теперь сможет проехать.

  – Рассчитываю на вас, господин Немирович, – Грегорика улыбнулась и забрала дневник обратно. – С вашего позволения, попытаюсь еще разобраться, перечитаю предыдущие страницы. А вы ложитесь спать.

  – Но ведь без караула нельзя! Помните пробуждение в сосновом бору у озера?

  – Чем же я не подхожу на роль часового? – нахмурилась принцесса. – Если снова появятся чудовища, подниму тревогу не хуже вас. Потом меня сменит Брунгильда. И, между прочим, она тоже настаивала, чтобы дать вам как следует отдохнуть – вы ведь и сегодня работали больше всех и завтра снова сядете за рычаги. Так что не спорьте и укладывайтесь.

  Мне ничего не осталось, как поднять руки.

  – Слушаю и повинуюсь, ваше высочество.

  Подкинув еще дров и расстелив на полу перед уютно потрескивающей печкой кусок брезента, я устроился в тепле и уже закрыл глаза, как вдруг снова услышал негромкий голос принцессы.

  – Простите, господин Немирович... еще одно. В разговоре с Софией вы обнаружили хорошее знание общественно-политических дисциплин. Судя по всему, она вращалась в... ммм, довольно маргинальных кругах, где в ходу радикальная литература – и понятно, каковы ее представления об обществе. Но я удивилась, узнав, что кто-то из студентов солидных высших учебных заведений тоже читает Маркса. Тем более, человек, который учится на факультете механики...

  – Нет-нет, не спешите записывать в инсургенты и меня, ваше высочество, – я остановил ее, подняв ладонь. – Марксовы труды лично мне попали в руки совершенно случайно. "Капитал" я нашел на столе у отца – дал почитать кто-то из знакомых инженеров в клубе, где он бывает. Там собираются вполне респектабельные люди. Их интересы достаточно широки, и там не считается неприличным познакомиться с любыми учениями, которые что-то привнесли в копилку общечеловеческих знаний. Назвать этих людей радикалами и в голову не придет... впрочем, они не столь ограничены и зашорены, как высшая аристократия. Да, кстати, и многие из называющих себя "интеллигенцией".

  – Вы снова говорите обидные вещи, – хмыкнула принцесса. – Но спорить невозможно. Я сейчас поняла, что и в самом деле практически ничего не знаю о теориях, как вы сказали? ...Экономики капитализма и пролетарской революции? Даже Алиса оказалась более сведущей... вот уж не подумала бы раньше.

  Я не смог сдержать смешка.

  – Вы про обобществление женщин? Не волнуйтесь, это единственное, что привлекло ее внимание из длиннющей лекции, которую я ей зачитал после того, как ознакомился с "Капиталом". Все остальное благополучно влетело в одно ушко и вылетело из другого.

  – Вы читаете ей лекции о политэкономии? – удивилась Грегорика. – Но зачем? Это действительно совсем не та тема, что может заинтересовать молодую леди.

  – Э-э-э, моя вина, ваше высочество, – я беспомощно развел руками. – Но замечательным интеллектом я похвастаться не могу, и поэтому почти любую тему, которая меня заинтересовала, долго верчу и грызу, как Бобик косточку. И часто беззастенчиво и себялюбиво использую Алису как оселок, чтобы отточить сложившиеся в моей голове представления и проверить их правильность. Удивительно, как она еще не начала гнать меня метелкой в тот же самый миг, как я начинаю подбираться к ней с очередной механикой или философией.

  – Думаю, она это ценит, даже если и не признается вам. По крайней мере, я бы ценила на ее месте, – заметила принцесса и вдруг спохватилась: – Но простите, Золтан, я сама заставила вас улечься, а теперь не даю спать! Спокойной ночи.

  – Спокойной ночи, ваше высочество, – кивнул я и отвернулся к печке, чтобы не мешать принцессе читать. Брошенные на пол у печки доски были жесткими, но уютное потрескивание огня и шуршание листков блокнота в руках Грегорики звучали умиротворяюще, и я мгновенно провалился в сон – даже более мирный, чем в домашней постели.

  Глава шестая

  Обломки прошлого мира

  Железнодорожная насыпь магистрали, на которую мы выбрались с лесовозной ветки примерно час назад, плавно повернула влево, и над зубчатой стеной громадных замшелых елей возникли упирающиеся в низкие облака высокие тонкие мачты с разлапистыми трехлопастными винтами.