Текст книги "Науфрагум. Дилогия(СИ)"

Автор книги: Тимофей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

  – Без шуток!.. Клянусь богом, я не побоюсь прикончить любого!!! – заорал трансильванец, бешено вращая глазами и тяжело дыша. Создавалось впечатление, что он либо страшно нервничает, либо не в себе.

  Его поддержали динамики громкой связи, выдав ту самую фразу, что в этот момент слушали участники дуэли, произошедшей в грузовом трюме номер один.

  – Внимание всем! Лайнер "Олимпик" находится под контролем "Бригады мучеников Трансильвании"...

  Когда раскаты металлического голоса отзвучали, принц с усмешкой, в которой почему-то совершенно не чувствовалось страха, обратился к пленившей его трансильванке:

  – Вот это новость! София, оказывается, ты отправилась в круиз, чтобы покарать последних представителей династии Тюдоров? Кто бы мог подумать, что я имею дело не с певичкой, а со вкравшейся мне в доверие прекрасной, но коварной инсургенткой. Я ждал от тебя другого.

  – Да! Именно я придумала, как поймать тебя в ловушку! – со злой радостью ответила София.

  – Но ведь у тебя была масса возможностей сделать это и раньше. К примеру, когда мы были наедине, – чуть усмехнувшись красиво очерченными губами, заметил Яков. – Ради чего потребовалось беспокоить такое множество людей, когда ты могла убить меня во сне?

  Если он и намеревался смутить инсургентку, то совершенно напрасно. Не моргнув глазом, она заявила:

  – Мы не убийцы, не бомбисты, а мстители! И это не террористический акт, а правосудие! Пусть весь мир узнает, что Фемида всегда находит виновного! Здесь, в небесах над землей, в гибели которой виноваты и Тюдоры, ты ответишь за ваши грехи!

  – За чьи грехи? Моих предков? Ты имеешь в виду императора Траяна?

  – Кого же еще? Именно он вовлек нашу утраченную родину, Трансильванское Королевство, в союз с Либерией, а потом предал ее, оставив беззащитной перед аннексией со стороны Гардарики!

  – Не думал, что ты так хорошо знаешь историю, дорогая София, – покачал головой Яков. – Ведь с тех пор прошло больше шестидесяти лет. Это предания далекой, никому не нужной старины.

  – Пепел Трансильвании стучит в наши сердца! У этого преступления нет срока давности!– нервно выкрикнул скрипач, встряхнув смоляными локонами. Двое стоявших у дверей инсургентов-стюардов поспешили на помощь музыкантам. Один заломил руки принцу, второй сменил худосочного флейтиста, охранявшего принцессу. Но ее, похоже, заставить замолчать были не в силах никакие инсургенты

  – А кто, как не император Траян принял беженцев – королевскую семью и множество ее вассалов сразу после аннексии и после, когда люди бежали после Маранештского восстания, которое подавили гардариканцы? – горячо воскликнула Грегорика, не обращая внимания на инсургента, положившего ей на плечо тяжелую руку. – Наверняка только поэтому ваши предки и остались живы, когда Трансильвания погибла в огне Науфрагума вместе со своими поработителями! На вашем месте я бы поблагодарила моего прадеда за спасение!

  – Вот именно, – поддержал ее принц. – Он собирал новую коалицию, чтобы противостоять агрессивной гардариканской деспотии, чтобы приблизить тот день, когда ваша страна снова стала бы свободной. Кто мог предположить, что в чудовищном катаклизме погибнут все, и правые, и виноватые? И насколько...

  – ...Насколько неблагодарными нужно быть, чтобы обвинять Тюдоров! – гневно закончила принцесса.

  – Вот как? – недобро прищурилась черноволосая инсургентка. – Вы будете отрицать, что именно Траян своими неосторожными призывами спровоцировал гардариканцев на безумные исследования, закончившиеся Науфрагумом? Если бы он этого не сделал, история пошла бы по-другому!

  Яков лишь пожал плечами.

  – Какой смысл обсуждать умозрительные предположения?

  – Может быть, ты забыл еще и то, что император Траян обещал королю Михаю породнить династии? Король был так горд, что вручит руку своей дочери, принцессы Илеаны, наследнику либерийского престола, принцу Максимилиану – и что получилось в итоге? – София пронзила Якова обвиняющим взглядом. Тот лишь пожал плечами. Зато Грегорика почему-то вздрогнула.

  – Когда император вернулся из Гардарики, все изменилось, – спокойно ответил принц. – Он принял решение отречься от престола от имени всей династии, и земная суета уже не трогала его. Максимилиан не взошел на трон и не мог выполнить обещания сделать Илеану императрицей – увы.

  – Возмутительные отговорки! – выкрикнула черноволосая инсургентка. – Это ведь не помешало ему жениться на графине Болейн! А сердце обманутой и брошенной принцессы Илеаны было навсегда разбито.

  – Да, бегство с безродным цыганом, жизнь в таборе, в нищете, и смерть от руки собственного отца, сошедшего с ума от злости, действительно можно назвать разбитым сердцем, – насмешливо кивнул принц. – Хотя надо признать, в твоем отце причудливо соединились таланты родителей – утонченной принцессы и бродяги-конокрада. Недаром он, артист бродячего театра, зачал тебя не с кем-нибудь, а с аристократкой, еще больше улучшив породу!

  София побагровела, онемев от ярости. Инсургент-скрипач судорожно задергал затвор автомата, судя по всему, намереваясь защитить честь солистки своего ансамбля, пристрелив принца и всех, кто попадется под руку. Если бы более хладнокровный инсургент-стюард не остановил его, кровопролитие стало бы неминуемым.

  – И ты... ты имеешь наглость обвинять нас, трансильванцев?!

  – Многие называли вас нахлебниками, – прищурившись, насмешливо заметил принц. – Нет-нет, я с этим не согласен.

  – Это ложь!.. Беженцы и хотели бы, но не смогли вернуться из-за карантинной службы! Сам же Максимилиан, который ей командовал, запретил всем без исключения возвращаться на материк. И ты еще будешь упрекать наших предков в нахлебничестве?! Конечно, в Либерии они оказались без средств к существованию, как тут не быть нищете?

  – Нет, София. Как ты помнишь, я был добр к тебе. Обладай я необходимой властью, непременно загладил бы вину деда. Но – увы! Не в моих силах посадить правнучку короля Михая на трон. Ведь я тоже лишен принадлежащей мне по праву короны, как и ты. Мы собратья по несчастью, так какой смысл обвинять Тюдоров?

  – Кого же мне еще обвинять?!

  – Замечательная логика. Наверное, ты просто расстроилась, что я не обещал на тебе жениться. Конечно, все еще можно рассмотреть и этот вариант восстановления справедливости. Правда, я забыл, ты ведь сбежала из монастыря. Допустимо ли нарушать принесенный Господу нашему обет? – теперь он откровенно издевался.

  София онемела от бешенства. Покраснев, она несколько раз раскрыла и закрыла рот, но, прежде чем она нашла, что сказать, вмешалась Грегорика.

  – Умолкни, Яков! – с возмущением выкрикнула она. – Ты не имеешь права так говорить! – обернувшись к певичке, она успокаивающе обратила к ней ладони. – Прошу прощения за него. Но разве вы не понимаете, что стоите над пропастью? Один неверный шаг – и возврата уж не будет. Кто бы ни был виноват в ваших злоключениях...

  -...Замолчи! – взвизгнула София, и вдруг влепила Грегорике пощечину, прервав ее слова. – Мне не нужна жалость! Особенно от тебя! Если бы не ты, все могло быть по-другому!.. Почему он танцевал с тобой, а не со мной?! Почему он смотрит только на тебя?

  Грегорика лишь удивленно расширила глаза – она явно не поняла, о чем шла речь. Принц же мгновенно перестал улыбаться. София закричала с издевкой:

  – Ты думал, что никто не заметит?.. Ха!

  Она снова замахнулась на принцессу, но теперь та подставила руку, блокировав удар. Стоявший за ее спиной рослый стюард-инсургент потянул ее назад, и Грегорика лишь сверкнула глазами:

  – Очнитесь, пока не поздно!.. Вы погубите и себя, и других!

  – ...Себя?! – яростно топнула София. – Лучше бы о себе волновалась!

  – Маэстрина, что толку препираться – угрюмо пробормотал инсургент. – Мы пришли покарать последышей Тюдоров, так что бы и не начать с нее?

  София секунду поколебалась, потом решительно кивнула.

  – Да! Вот именно! Это правосудие, все слышали?! – оно обвела угрожающим взглядом публику. Лица студентов были бледны, девушки в ужасе зажимали себе рты, чтобы не кричать. Седобородый капитан "Олимпика" с отвращением нахмурился. Странно, но на костистом лице старшего помощника застыло совсем иное выражение – жадного внимания. Он не отрывал горящего взгляда от развертывающейся посреди зала гротескной сцены, и на его бледных скулах проступили пятна. Его тонкие губы разошлись в гримасе, оскалив прокуренные зубы, но он не замечал этого.

  Принц Яков же замер, точно пораженный громом. Теперь ему было явно не до смеха.

  – Что ты задумала, София? – с угрозой в голосе спросил он.

  – Мы казним ее первой, – мстительно заявила София.

  Рослый стюард, тоже мельком глянув в зал, а потом на принца, и прогудел:

  – Маэстрина, был у нас обычай, ей-бо. Пускать прогуляться по доске.

  Певичка подхватила мысль на лету, бросив взгляд через плечо, и щелкнула пальцами.

  – Доски у нас нет, но расстелем красную дорожку! Ну-ка!

  Флейтист, маявшийся неподалеку – он явно не знал, что делать со своим револьвером – с готовностью порысил в сторону и действительно приволок оборванную со стены багровую шелковую драпировку.

  Она протянулась по блестящему паркету дорожкой прямо к ближайшему высокому – по всей высоте залы – оконному проему, забранному прочной рамой с небьющимся авиационным плексигласом. Средняя секция рамы сдвигалась вбок, и флейтист-инсургент, нервно поправив очки, открыл ее, впустив в залу порыв холодного сырого ветра, взметнувшего занавески и дамские прически.

  Рослый инсургент чуть поколебался, и подтолкнул принцессу, которая заметно побледнела, в сторону темного проема. Ей предстояло пройти пятнадцать шагов.

  – Грегорика!..

  Второй стюард заломил руку принцу, который рванулся, было, вперед, заставив его остановиться. Лицо Якова было бледно и несло выражение отчаяния, но глаза оставались странно сосредоточенными. Он стрельнул взглядом на Софию, которая замерла, словно не понимая, что именно последует за ее словами – в глазах ее плескалось мучительная неуверенность. Потом глянул в зал, туда, где светились золотыми крылышками фуражки офицеров. Затем встретился глазами с конвоировавшим Грегорику стюардом-трансильванцем. Тот оглянулся через плечо со странно нерешительным выражением, словно прося совета. Только очень внимательный наблюдатель успел бы заметить, как принц вдруг на мгновение утвердительно опустил веки. Трансильванец едва заметно кивнул и повернулся обратно, к своей жертве.

  Теперь Яков смотрел только на Грегорику – пристально, жадно, словно выискивая в ней признаки надлома и слабости, нетерпеливо ожидая момента, когда со слишком самостоятельной и независимой сестры сползет броня гордости, и она обратит на брата испуганный, молящий о спасении взгляд.

  Но он так и не дождался.

  Стан Грегорики был все так же прям и голос, как ни странно, звучал так же твердо.

  – Одумайтесь, София, – обратилась она к инсургентке. – Вы убьете совсем не того, кого хотите. Я понимаю, как тяжело вам пришлось, но имейте мужество смотреть правде в глаза. Прошлое не исправить – вы вольны только над будущим. Поступайте так, чтобы не жалеть потом.

  – Пожалей лучше себя!.. – взвизгнула София. – Давайте!..

  Рослый трансильванец вздрогнул и со странной неохотой толкнул принцессу в спину. По замершей толпе пронесся вал вздохов, кажется, начались обмороки.

  Принцесса тяжело вздохнула и пожала плечами. Перевела глаза на брата и секунду смотрела на него – хмуро и серьезно. Потом сделала первый шаг.

  Глухой хлопок выстрела, отдавшийся по переборкам из залы над головой, заставил сердце снова зачастить. Глядя, как горничная принцессы с ледяным лицом готовится к бою, я судорожно пытался думать логично. Не получалось.

  Мир сошел с ума.

  Приятная и расслабленная экскурсия превратилась в форменное безумие. Сначала принцесса со своими предками, потом взбесившийся непонятно отчего принц, подсылающий убийц ко всем встречным, а теперь еще и нападение инсургентов. Нет, лет пятнадцать назад случилось несколько нападений бомбистов – после какой-то из усмирительных кампаний, проведенных в Монтевидео импортной компанией "Экваториальные фрукты". Но с тех пор благополучная и мирная Либерия, признаться, почти забыла, что это такое. И вот, пожалуйста, снова они. Причем опять же – замешаны Тюдоры. Ведь и подручный принца что-то кричал про план, про трансильванцев – этих самых мучеников Трансильвании? – про какого-то старшего помощника. Судя по всему, раз неведомые трансильванцы сообщают по громкой связи на весь лайнер о том, что намереваются расправиться с потомками императорской династии, интригует и строит заговоры не один принц – у него есть какие-то враги.

  Пусть бы, конечно, с ним бы и расправились, я только спасибо сказал бы... хотя с принцессой Грегорикой совсем другое дело. Ее высочество мне понравилась, честное слово. Не хотелось бы, чтобы с ней случилось что-то плохое. И, черт возьми, там ведь еще и Алиса! И ее подружки, и множество совершенно непричастных к заговорам людей.

  В глазах горничной, застегивающей боевую сбрую, ждала смерть. Судя по тому, как безжалостно она расправилась с убийцей – очевидно, ради дневника, потребовавшегося хозяйке – то с теми, кто осмелится поднять руку на принцессу, у нее будет еще более короткий разговор. Вот только справится ли она?

  – Э-э-э... вы все равно собираетесь наверх? – спросил я.

  Взгляд, которым она меня наградила, не сулил ничего хорошего, но не оставлял сомнений.

  – Но подумайте, если это действительно вылазка инсургентов, там наверняка не один-единственный противник. И они вооружены, судя по тому, что мы слышали. Разумно ли бросаться на них в одиночку?

  – Отсиживаться здесь? – с презрением бросила она.

  – Нет. Предлагаю свою помощь. Там, в зале, ваша хозяйка, но там же и мои однокурсницы. Я тоже не могу оставить их на произвол судьбы.

  – Помощь? Сомневаюсь.

  Сурово. Но объективно – прямо в лоб. Действительно, во время схватки в трюме я показал себя не с лучшей стороны. На что ей сдался такой "помощник"? Что же, нужно доказать, что и от меня может быть толк.

  – Я сделаю все, что смогу. Вот, к примеру, вы же хотите идти туда по трапу, где наверняка ожидают инсургенты? Пусть это всего в пятнадцати футах от нас, – я поднял палец, указывая на подволок, – миновать их может оказаться непросто.

  – И что? – нетерпеливо спросила горничная.

  – Если вспомнить синематограф и подключить логику, то естественно будет предположить, что инсургентов должно быть немало. О ни явно захватили рубку – ведь и первая странная трансляция и их программное заявление прошли оттуда, да и рывок потом указывает на то, что там кто-то сопротивлялся – возможно, рулевой или кто-то из ходовой вахты. И одновременно они оказались в зале, где стреляли – и было сказано, что Тюдоры в их руках. Один-два-три инсургента не смогли бы заставить повиноваться три сотни человек в бальной зале, их там должно быть немало. Не говоря уже о том, что кто-то из инсургентов должен контролировать еще три сотни матросов и обслуги из экипажа дирижабля. Вы не сумеете справиться со всеми так быстро, чтобы спасти принцессу, если они действительно хотят покарать – то есть, казнить – ее и принца. Нет, постойте!.. – я поднял руку, видя, что она собирается плюнуть на мои длинные речи и убежать – ...Предлагаю найти способ попасть в зал быстрее и незаметнее, чем прорываться по коридорам, где наверняка ждет охрана. Нужно воспользоваться тем малым преимуществом, что у нас есть – инсургенты не подозревают, что кто-то остался в грузовом трюме, прямо под залом.

  Горничная, уже сделавшая шаг прочь по коридору, неохотно остановилась. Потом обернулась ко мне и смерила взглядом – оценивающим на этот раз. Надеюсь, поняла, что я действительно хочу помочь и способен мыслить логически.

  – Люки?..

  Вместо ответа я поднял голову, осматриваясь. Увы, на всем видимом пространстве продольного коридора, идущего по левому борту дирижабля вдоль стенки грузового трюма, никаких люков на подволоке видно не было. Провода, змеящиеся по подволоку и стенам, плафоны освещения, пара переговорных устройств и пожарных постов со шлангами, закрытые грузовые ворота во внешнем борту.

  – Посмотрим в трюме!

  Прыгнув через комингс ворот, из которых мы только что вылетели, как ошпаренные, я внимательно осмотрел потолочное пространство склада.

  – Здесь тоже нет. М-м-м, зал идет по всей ширине гондолы...

  – И там ровный паркет, – разочарованно заметила горничная из-за плеча.

  – Мы могли бы попасть куда-то в район торцевых переборок бального зала, там, кажется, были какие-то помещения... но я почему-то не ни одного люка или трапа...

  – Тут... есть трап, – вдруг подала голос напуганная отличница, о которой мы совершенно забыли. Смущенно поправив очки под нашими взглядами, она указала на небольшую треугольную выгородку, расположенную у поперечной переборки по левую руку от нас, не доходящую до высокого подволока трюма. На двери кабинки был нарисован подъемный кран.

  Теперь принцесса смотрела только вперед – на темный прямоугольник окна.

  Прямо и ровно ставя туфельки, она машинально подняла подол платья, не нарушая странной сосредоточенности. Для приговоренной к смерти она выглядела на удивление собранной и спокойной, хотя... кто сказал, что есть какой-то эталон поведения приговоренного, с которым можно было бы сравнивать?

  Трансильванец за ее спиной замешкался, закусил губы. Внимательный взгляд без труда отметил бы, что он нервничает – непривычно для столь крупного и сильного человека. Сделав два шага – через силу, неохотно – он негромко пробормотал в спину принцессе:

  – Ей– бо, прощения просим, господарыня...

  Принцесса ответила, не поворачивая головы, так же негромко.

  – Ничего, – помолчав секунду, она вдруг продолжила, задумчиво и печально: – Знаете, я как-то чувствую, что судьба связала меня с этой землей. Когда берега Ньюфаундленда скрылись в тумане, я вдруг поняла, что больше никогда не увижу родины.

  За спиной Грегорики раздался странный вздох. Она не видела, как глаза могучего трансильванца почему-то увлажнились. Дрожащая рука едва касалась ее плеча – благоговейно, как святыни. Нет, он не толкал принцессу вперед, она шла, ведя его за собой. И создавалось впечатление, что он не оставит девушку в белом золотом платье, а последует за ней куда угодно.

  – Удивительно, но ощущения чужбины нет – хотя я никогда не бывала в Гардарике раньше, – спокойно говорила Грегорика, не отрывая глаз от прямоугольного провала в бездну. – Когда я смотрела сегодня с балкона в закат, она словно раскрывала мне навстречу объятия – теплые и нежные. Наверное, так я чувствовала себя, когда бежала навстречу матери. Странно, правда? Эта земля должна была быть мрачной и холодной, но идти так легко – словно на встречу с лучшими друзьями...

  – Из этой выгородки можно попасть только вниз, – уныло заметил я, все же подойдя к двери и открыв ее. Оттуда сразу потянуло холодом. Действительно, ступени крутого узкого трапа вели вниз, и расположенный футах в девяти ниже тусклый плафон подсвечивал... что это такое он подсвечивает?..

  Мощный электромотор, шестерни какой-то механической передачи, сидение с рычагами управления по бокам, какие-то шланги и провода, стекла по бокам, за которыми темные ... похоже на кабину строительного крана.

  Я скатился по трапу и жадно припал к схеме, закрепленной на стенке кабины. Потом радостно захохотал, подняв лицо к девушкам, которые озадаченно смотрели вниз через дверку выгородки.

  – Эврика! То, что нам нужно!

  Не говоря лишнего слова, горничная профессионально ловко съехали вниз по перилам трапа, не касаясь ногами ступенек, и нависла надо мной – в тесной кабинке мне пришлось плюхнуться на сиденье, чтобы дать ей место.

  – Что это?

  – Рабочая стрела – вот, смотрите на схему! Видите, она может вращаться под днищем гондолы, а две телескопические секции раскладываются и имеют две... нет, даже три степени свободы, чтобы можно было добраться до любого места нижней части гондолы и даже ее боковых станок! А на конце стрелы площадка с еще одним, выносным пультом управления!

  Горничная соображала очень быстро.

  – Можно подвести ее к окнам снаружи?

  – Да! Мы увидим, что происходит в зале, причем нас никто не разглядит – ведь на улице темным-темно!..

  Вместо ответа горничная подняла голову к отличнице, маявшейся наверху трапа, и крикнула:

  – Парашют. Один из двух маленьких тюков – быстро сюда!

  – П-принести вам?.. – переспросила та. – Д-да, сейчас, я... я быстро!..

  Удаляющееся цоканье каблучков по палубе мгновенно пропало в гуле электромотора – я включил рубильник питания и, следуя указаниям первого параграфа засаленной схемы, начал разворачивать стрелу из походного положения в рабочее.

  Кабинка завибрировала мелкой дрожью, и смутно различимая за стеклами металлическая ферма пошла вниз и пропала. Я наклонился вперед, вглядываясь во внешнюю темноту.

  – Черт, плохо видно. Тут есть освещение, но включать его будет неразумно, да?

  Еще минута работы электромотора – и снизу поднялось первое колено стрелы. В походном положении она оказалась сложена вдвое и плотно поджата под днище гондолы. Теперь она вытянулась вперед, подобно человеческой руке с немного опущенным вниз локтем и поднятым верх запястьем – только предплечье здесь должно было быть вдвое длиннее, чем запястье. Впрочем, все равно в темноте различить его было невозможно.

  Поворотный рычаг заставил повернуться на правый борт всю кабину, так, что стрела оказалась вытянута поперек продольной оси дирижабля, и конец ее, где то там, в темноте, оказался чуть ниже днища гондолы.

  – Вот так. Больше отсюда ничего не сделаешь, нужно лезть туда, по стреле, на концевую площадку.

  Горничная, напряженно следившая за моими действиями, кивнула. Сзади что-то зашуршало, и я оглянулся.

  Оказывается, очкастая отличница по фамилии Госпич как раз принесла ранец парашюта и, не решившись бросить его вниз, нам на головы, теперь неуклюже слезала вниз по трапу лицом к нему, одной рукой прижимая к себе ранец, а другой цепляясь за перила. Мой взгляд почему-то заставил ее вздрогнуть. В следующую секунду она сделала что-то странное – выпустила перила и попыталась натянуть темно-синюю юбку школьной формы на коленки. Результатом, естественно, стала потеря равновесия.

  – Берегись!!!

  Свалившись с высоты ярда в полтора, отличница с размаху приземлилась мне на колени, едва не раздавив. Мои вытянутые навстречу руки смягчили удар, подхватив ее под колени и за плечи – но лишь самую малость. Горничная же, не пытаясь помочь, флегматично поймала на лету парашют.

  – ...Вы что творите?! Так же человека и расплющить можно!.. – возмущенно завопил я. – Зачем было перила отпускать?!

  – П-п-простите!.. – выдохнула она, заторможено осматриваясь. – Я не хотела...

  Осознав, наконец, что сидит на коленях у совершенно постороннего мужчины, да к тому же обнимая его за шею, отличница мгновенно залилась краской и попыталась вскочить. Но, поскольку ноги свисали через подлокотник сидения, госпожа Госпич лишь беспомощно затрепыхалась.

  Тяжело вздохнув, я повернул ее тело – весьма приятное на ощупь, кстати – так, чтобы она смогла подняться. Отличница вырвалась у меня из рук, вскочила, чувствительно стукнулась головой о низкий потолок, обхватила ее руками, попятилась и, всхлипывая, уселась на нижнюю ступеньку трапа. Единственное, что я смог сделать, это ошеломленно покачать головой.

  – Ну, вы даете, госпожа Госпич. Вам бы в цирке выступать. И вся акробатика лишь ради того, чтобы вам не заглянули под юбку? Полноте, тут же темно, я и не разглядел ничего толком.

  Она лишь сильнее всхлипнула, спрятав горящее лицо в ладонях.

  – Ладно, ничего страшного не случилось, кабина не оторвалась, рычаги не отломились. Больше так не делайте, конечно, но – спасибо, что обратили внимание на эту будочку. Я-то ее пропустил, хотя несколько раз пробегал мимо...

  Закончить утешительную речь я не успел. Над ухом зазвенели металлические пряжки. Обернувшись к горничной, я увидел, что она, уже надев плоский парашютный ранец, умело застегивает ножные обхваты. Не разбираюсь в парашютах, но эта модель выглядела очень компактной и дорогой – вместо привычного брезента он был изготовлен из какого-то нового материала, похоже, синтетического. Застегнув последнее кольцо и пристроив шпагу сбоку, горничная взглянула мне в глаза – с близкого расстояния это было подобно порыву морозного ветра. Непроизвольно сглотнув, я выдавил:

  – Что?

  – Идем вниз, – отчеканила она. – Люк.

  Сказать было проще, чем сделать. В тесной кабинке практически не осталось места, поскольку на полу стояли три пары ног. Я наклонился с сидения, пытаясь придумать, как решить проблему, но горничная справилась быстрее меня. Опершись коленом на подлокотник моего кресла, она расперлась второй ногой о нижнюю ступеньку трапа, повиснув в воздухе с изяществом балерины. Не теряя времени даром, я поднял прямоугольную створку люка в полу и откинул ее в сторону. Ворвавшийся внизу ветер ударил в лицо так, что я непроизвольно зажмурился, и, выпрямляясь, с удивлением почувствовал на лице трепещущую мягкую ткань. Моргнув, я почувствовал, как кровь прилила к щекам. Какой конфуз – я чуть не засунул голову под юбку горничной.

  Впрочем, она, в отличие от отличницы, не тратила время на то, чтобы смущаться. Выпрямив длинные ноги, ловко опустилась в люк, и исчезла внизу. Похлопав по плечу госпожу Госпич, чтобы привлечь ее внимание, я прокричал, перекрывая гул моторов и свист ветра:

  – Оставайтесь лучше здесь! Только закройте верхнюю дверцу на трап – мало ли что! Понятно?

  Она, шмыгнув носом, кивнула. Подбодрив ее – и себя – не слишком натуральной улыбкой, я последовал за горничной в свистящую темноту, захлопнув за собой крышку люка.

  Под полом кабины оказался массивный шарнир и закрепленная на нем короткая лестница из скоб. Спустившись футов на пять, я опустил ноги на дорожку из дырчатого алюминия, находящуюся внутри силовой фермы стрелы, и крепко ухватился двумя руками за низкие поручни. Чтобы перемещаться по стреле, требовалось согнуться в три погибели, но это вышло само собой, инстинктивно. Холодный ветер трепал волосы и одежду, стремительно унося вырывающиеся изо рта облачка пара. Над головой во мраке смутно рисовалась громада днища гондолы огромного дирижабля, но по бокам и внизу не было ничего, кроме туманной сырой пустоты. Ни единого отблеска купола Хрустального атриума, хотя отсюда до него должно было быть по прямой ярдов пятьдесят, не больше. Судя по всему, наш воздушный корабль продолжал ровно и неудержимо прокладывать себе дорогу в низких рваных облаках, независимо от того, кто стоит за штурвалом.

  Горничная уже добралась до сочленения и быстро перелезла на переднюю, более короткую часть стрелы. Я заторопился за ней, стараясь не думать о том, что может произойти, если споткнуться и разжать руки.

  На конце стрелы оказалась закрепленная на шарнире крохотная, два на два фута площадка, к счастью, окруженная высоким сетчатым ограждением. По обеим сторонам ее круглились массивные баллоны с направленными вперед патрубками. Перебравшись через перила, я встал рядом с горничной и вцепился в выносной пульт управления, пытаясь разобраться, какие рычаги за что отвечают. Первый же опыт оказался не очень удачным – площадка мгновенно ушла из-под ног. С трудом удержавшись, чтобы не заорать от ужаса, я дернул рычаг обратно, и падение резко прекратилось. Нас жестко встряхнуло, и я почувствовал, как горничная прижалась к моей спине, держась руками за перила. Правда, визжать ей и в голову не пришло. Оглянувшись, я виновато пожал плечами и прокричал:

  – Сейчас научусь!

  – Быстрее! – крикнула она в ответ, – Нет времени!..

  С трудом оторвав взгляд от ее строго и напряженного лица в обрамлении бьющихся на ветру, подобно крыльям, белых волос, я продолжил эксперименты с рычагами.

  Несколько неловких рывков из стороны в сторону позволили мне разобраться, и вывести, наконец, корзину верх, вдоль внешнего борта гондолы. Сверху опустился ряд сияющих теплым светом широких окон – это была бальная зала.

  Сцепив зубы, чтобы не стучали от напряжения и холода, я осторожно поднял корзину так, чтобы заглянуть внутрь, находясь не вплотную, а примерно в четырех-пяти ярдах от окон – чтобы нас не заметили изнутри.

  Большая часть окон была скрыта занавесками, так что особенно опасаться не следовало. Я уже прикидывал, как подобраться поближе к окну, где между драпировок светилась широкая щель, как горничная прокричала мне в ухо.

  – Туда! – и указала несколько левее.

  Там, примерно посередине залы, я с удивлением заметил открытую створку. Она была сдвинута в сторону, выпуская наружу сектор мягкого света. Осторожно работая рычагами, я подвел корзинку поближе. Из-за того, что колена стрелы двигались относительно друг друга, пол корзины перекосился вперед, и я почувствовал, как горничная буквально легла грудью мне на спину. Не замечая ничего, привстав на цыпочки, она напряженно всматривалась через мое плечо вперед – она уже была вся там, в зале. В другой момент, возможно, я смог бы насладиться этим моментом, ведь, прямо скажем, давление на спину в районе повыше лопаток слишком сильно отвлекало внимание. С трудом отогнав совершенно неуместные сейчас – да попросту идиотские! – мысли, я сосредоточился, аккуратно, сантиметр за сантиметром выдвигая корзинку вверх, к окну.

  Рука горничной, которую она забыла на моем плече, вдруг впилась в него словно стальными клещами.

  – Бе... безумие какое-то!.. – только и смог выдавить я, глядя расширенными глазами на принцессу, которую толкал навстречу нам крупный мужчина в форме стюарда.

  Остальная картина – публика, которую держали под стволами оружия музыканты, принц Яков с заломленными руками, та самая девушка, которую я видел с ним под руку в холле, которая почему-то нацелила на него пистолет – все это промелькнуло мимо сознания. – То Тюдоры приказывают выкидывать людей в окошко... то наоборот... умпф!..

  – Молчи! – яростно прошипела в ухо горничная, зажав мне рот левой рукой. Над правым ухом щелкнуло. Скосив глаза, я увидел, ее руку, вооруженную пистолетом, которая плотно легла на мое правое плечо, как на подставку для стрельбы. – Вперед и ниже, медленно. Если толкнет – дергай и подхватывай, понял?

  Если я решил, что уже видел ее взбешенной раньше, то здорово ошибся. Ненависть к тем, кто посмел поднять руку на госпожу, звучала в ее голосе, чувствовалась в том, как двигалось ее тело. Нет, это было не пламя, скорее – обжигающая арктическая стужа, звон острых ледяных кристаллов в вымороженном воздухе.