Текст книги "Гнёт ее заботы"

Автор книги: Тим Пауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

Несколько минут она наслаждалась отдыхом, а затем, проскрежетав по костям, камень снова рванул ее вперед и, бесшумно всхлипнув, она поднялась с колен и посмотрела вверх, на почти отвесный склон, что все еще громоздился над ней ― а затем вдруг осознала, что камень тянул ее вниз.

«Что это, ― с дрожью подумала она, внезапно испуганная перспективой спускаться обратно, ― неужели Кроуфорд уже возвращается»?

«Нет, ― раздался голос в ее голове, но мы не сможем подняться выше.―  Дождемся его внизу ― и нападем, когда он спустится».

В нахлынувшем отчаянии, еще более холодном чем ветер, Джозефина осознала, что могла не пережить спуск, даже с воодушевлением, которое получила бы от убийства Кроуфорда… без него же она определенно не выживет.

«Я не могу, ― подумала она; ― Я не могу спуститься вниз, не пролив его кровь на скалы и снег».

Каменный шип в руке настойчиво тянул ее вниз.

«Это ты, тыне можешь двигаться выше ― подумала она. ― Но я то могу».

Усилие согнало краску с ее лица и застывшей гримасой очертило ее зубы на фоне бескровных губ, но она сумела собраться с духом, изогнуть руку, так что казалось, порвется рукав, а затем, фактически сдернула руку с каменного когтя.

Во все стороны ярко брызнула кровь, словно в руку угодила пуля. На мгновение красно блестящий камень застыл в воздухе, а затем с воплем, несущимся лишь в ее голове, растворился внизу в тени горы.

Кровь горячими струями текла на уступ, образуя дымящиеся лужицы, и вместе с кровью уходили ее силы. Джозефина прижала к себе поврежденную руку и вдавила лицо в каменную стену, и всхлипывания ее были столь резкими и мучительными, что казались в этот миг естественными звуками гор.

Она вытащила из волос ленты и туго перевязала запястье ― и уже намного медленнее, теперь, когда ей никто не помогал, продолжила ползти вверх по склону горы.

* * *

Байрон настороженно взглянул на Кроуфорда через залитый солнцем скалистый склон, и тот кивнул, давая ему понять, что он тоже слышал мысленный крик ― хотя Хобхаус и проводник на уступе внизу похоже ничего не почувствовали.

– Похоже, не нам одним эти высокогорные края пришлись не по нраву, ― натянуто заметил Байрон, отбрасывая с лица вспотевшие волосы.

Каким-то шестым чувством, что не было в полной мере ни слухом, ни прикосновением, Кроуфорд ощущал разумы Хобхауса и остальных внизу. И он бы сдался наваливающейся на него апатии и растущему сопротивлению, если бы постоянно не напоминал себе о своей мертвой жене Джулии. Временами ему казалось, что ее разум тоже был здесь, на горе.

Наконец он втащил себя наверх, через последний каменный уступ, на округлую вершину, несмотря на то, что каждая частичка его тела, казалось, вопила, призывая его повернуть назад. Затем он поднялся, стоя на источенном ветром неровном плато, и напряжение внезапно исчезло, а под расстегнутую, промокшую от пота рубашку, проник бодряще холодный ветерок. Его охватило искушение, процарапать в скале линию, отмечающую высоту, на которой яд терял свою силу.

Воздух, казалось, вибрировал, на частотах столь высоких, что это было едва заметно. Но он решил, что сейчас на это можно не обращать внимания.

Вершина была размером с четверть поля для крикета и выглядела ничтожной и беззащитной под раскинувшейся над ней бездонным небом. Кроуфорд сделал несколько робких шагов вперед, чтобы взглянуть на долины и пики, простирающиеся немыслимо далеко внизу ― и на Юнгфрау, в милях отсюда, все еще возвышающуюся над ними. Он словно стал легче, сбросив с плеч всю ту необъятную массу воздуха, что осталась внизу, и он подумал, что, пожалуй, сможет прыгнуть здесь намного выше, чем там на земле.

– Здесь наверху вполне ничего, ― ответил он Байрону.

Тогда Байрон, который с каждым пройденным вверх ярдом выглядел все хуже и хуже, втянул себя наверх через последний выступ скалы, на грубо обточенное ветром плато, и внезапно в его затуманенных глазах вновь заблестела жизнь.

– Ты прав, ― с вернувшейся бодростью ответил он. Он поднялся, пошатываясь, словно только что родившийся жеребенок, и сделал несколько шагов навстречу Кроуфорду. ― Если бы только мы могли житьздесь, наверху, и всегда знать, что встреченные нами люди ― на самом деле люди!

Кроуфорд неуверенно втянул носом холодный воздух. Он больше не чувствовал вибрацию воздуха, но был уверен, что она все еще здесь, просто частота ее столь чудовищно выросла, что стала неразличима. ― Я не уверен…, ― начал он.

Вдруг, все его первоначальное оживление испарилось. Что-то зловещее разлилось в воздухе, что-то огромное и равнодушное, заставляющее его чувствовать себя жалким и бренным, угасающим с каждым мигом. Взглянув на Байрона, он увидел, что юный лорд чувствует тоже самое. Веселье Байрона растаяло как дым ― его губы были плотно сжаты, а глаза вновь поблекли.

Небо темнело и приобретало оранжевый цвет, и, хотя от этого у него помутилось в голове, Кроуфорд бросил взгляд на Солнце, так как до заката по его подсчетам было еще далеко. Солнце и впрямь было еще высоко на небосклоне, указывая, что лишь недавно минул полдень ― но теперь вниманием Кроуфорда завладело другое.

В небесах угадывались линии, слабо светящиеся полосы, протянувшиеся через небосвод от северного горизонта до Итальянских пиков на юге. И, хотя от этого сверхъестественного зрелища на макушке зашевелились волосы, оно было странно знакомо. Он чувствовал, что уже где-то все это видел, когда-то немыслимо давно… и что тогда этот эффект был гораздо отчетливей, линии были ярче… и несмотря на депрессию, что нарастала с каждой секундой и теперь давила на плечи словно физический гнет, он был безотчетно рад, хотя бы ради остального человечества, ― ради младенцев, что рождались в этот миг ― увидеть что линии с тех пор потускнели.

Непонятно почему, он вдруг вспомнил про компасные карты, подрагивающие в витринах магазинов в лондонских доках, и свою причудливую догадку, что они трепетали от невидимого магнитного ветра.

Он попытался воскресить в памяти образ этих небесных полос ― что-то связанное с солнечными частицами ― частицы могли достигать земной поверхности, когда полосы были слабыми, и были губительными для… другой разумной расы на земле, расы…

Он позволил мысли уйти. Попытка мыслить внезапно показалась вопиюще дерзкой для столь малого и презренного существа, каким он являлся.

Байрон что-то говорил странным приглушенным голосом. Когда Кроуфорд взглянул в его направлении, в лицо ему хлестнул резкий порыв ветра. Но он заметил, что голос Байрона немного не попадал в движения губ.

И даже несмотря на приглушающее влияние воздуха, Кроуфорд услышал свинцовый ужас сковавший голос Байрона. ― Позади тебя, сказал Байрон. ― Ты видишь ее?

Кроуфорд обернулся, не обращая внимания на снова ударивший ветер, и его плечи в отчаянии опустились, когда он узнал женщину, стоящую в нескольких ярдах вверх по склону.

Это была Джулия, его жена ― но она была полупрозрачна, словно слабо окрашенное стекло. Он не мог сказать, от чего перехватило дыхание в груди, было ли это следствием изменившейся природы воздуха или испытанного им потрясения.

– Это призрак, ― прохрипел Байрон. ― Призрак моей сестры Августы. Боже, когда же она могла умереть? Я ведь меньше месяца назад получил от нее письма!

* * *

Джозефина глянула поверх уступа на Майкла Кроуфорда и потащила пистолет из-за пояса. Она сдвинула очки на лоб, когда свет стал слабеть и окрашиваться красным, и видела теперь прекрасно ― хотя дышать становилось трудно.

Всю свою жизнь она жила в тени ненависти к себе, поэтому психическое поле вершины никак на нее не повлияло.

После того, как она избавилась от своего неумолимого проводника, подъем как ни странно, вскоре сделался легче ― ближе к концу она, казалось, почти плылапо крутому склону горы ― так что теперь ей достало сил, даже с поврежденной левой рукой, взвести курок. Она подняла пистолет и нацелила его в центр тела Кроуфорда.

Он и Байрон стояли чуть ниже, в каких-нибудь восьми ярдах, так что промахнуться было сложно, но она все же, на всякий случай, оперла ствол пистолета о камень. В конце концов, она вздохнула и спустила курок.

Несмотря на слепляющую вспышку выстрела, она увидела, что ее цель словно испарилась ― затем она увидела человека стоящего дальше вверх по склону и узнала в немКроуфорда. Она что стреляла в кого-то другого?

Хотя теперь она видела, человек наверху не был плотным ― свет, сияя, струился прямо через его тело. «Господи, ― подумала она с облегчением, ― это не Кроуфорд; это всего лишь его призрак».

* * *

Кроуфорд услышал выстрел и обернулся ― и тотчас же прыгнул в сторону, так как увидел блестящий шарик, словно рассерженная пчела быстро несущийся в его сторону.

В тот же миг он почувствовал, будто прыгнул в невидимый стог сена. Он слышал, как пистолетная пуля, жужжа, пролетела мимо, и почувствовал ударную волну, ласково, словно гладя, набежавшую на его тело. Но на миг все это вылетело из головы. Совершенно ошеломленный, он в изумлении уставился на свои ступни, которые парили в ярде над поверхностью скалы. Он плавал, поддерживаемый лишь желеобразным воздухом.

Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы вернуться на землю; и только когда он приземлился, ему пришло в голову взглянуть в направлении, из которого прилетела пуля.

Сквозь пламенеющий свет он различил человека, стоящего за выступом скалы в восьми ярдах от него. Кроуфорд не мог разобрать, кто это был, но предположил, что у незнакомца будут такие же трудности с передвижением, как и у него, так что можно какое-то время не обращать на него или нее внимания.

Если же у него есть еще один пистолет, и в следующий раз он прицелится чуть удачнее, что ж, будет ли это на самом деле таким уж плохим концом?

Он снова повернулся к Джулии. Она шла вниз по склону, направляясь к нему и Байрону, и каким-то образом быласпособна идти свободно в сгустившемся воздухе… хотя Кроуфорду казалось, что она становилась все более прозрачной. Он спросил себя, не были ли подкатывающая к горлу тошнота и странная легкость в голове признаками надвигающейся паники.

Байрон, похоже, вовсе не слышал выстрела. ― Мне не нужно знать, как она умерла, ― сказал он задыхающимся голосом. ― Это яубил ее. Я совратил ее, будь я проклят! Вот что я пытался сказать тебе в тот день, когда посадил тебя в мою карету. Инцест… в этом не было еевины, она никогда не отличалась твердостью, но вначале пыталась мне отказать. А затем я бросил ее одну в Англии с нашим ребенком… и моей ужасной бывшей женой.

Байрон нахмурился и стиснул зубы, и Кроуфорд понял, что он борется с отчаяньем, которое наводило психическое поле горы. ― Я уверен, это моя бывшая жена довела Августу до этого, ― в этом нет ни каплимоей вины, будь оно проклято! Августа так меня любила, а этой ведьме, на которой меня угораздило жениться, больше некого теперь изводить.

Фантом был теперь в каких-нибудь нескольких ярдах, и это определенно была Джулия. Она смотрела прямо на Кроуфорда, и ее лицо внезапно застыло в выражении какой-то почти безумной ненависти. Он отступил назад и вскинул руку, его рукав заколыхался столь быстро, что на мгновение превратился лишенное очертаний расплывчатое пятно; и он бросился бы назад, туда, откуда они пришли и спустился или сверзся вниз в долину, где их дожидались Хобхаус и слуги, но Байрон поймал его за руку.

Фантом исчезал, становясь совершенно прозрачным, пока он смотрел на него широко раскрытыми глазами… пока свет вокруг наливался красным, а воздух густел. Теперь уже требовалось как следует поднапрячь мускулы, чтобы вдохнуть. А затем Джулия исчезла.

Но она лишь уступила дорогу чему-то другому ― плотный воздух звенел, предчувствуя его неотвратимоеприближение. Кроуфорд попытался пробиться к месту, где они поднялись на вершину, но воздух теперь был слишком густым, чтобы в нем можно было двигаться ― он давил на ребра, словно проседая под громадным весом приближающегося существа.

Что-то обретало форму, но не на их вершине ― что-то непостижимо огромное и гораздо более далекое, простершееся на целые мили ― на пике Юнгфрау.

Словно сотворенные из мрака арочные своды сгущались в тускнеющем небе. И хотя призрачная фигуратак и не обрела законченных очертаний, что-то в его крови, а быть может в каких-то немыслимо древних закоулках памяти, распознало в ней что-то женское и львиное. Существо склонилось над стоящей на вершине Венгерн троицей, заслонив собою все небо, и его враждебность была столь же ощутима, как разившийся вокруг холод.

Из глаз Кроуфорда брызнули слезы и словно желатиновые мошки повисли в воздухе.

Существо в воздухе заговорило, и голос его сотрясал затвердевший воздух, словно пришли в движение скальные массивы. ―  Ответь на мою загадку или умри, ― сказало оно. После долгого молчания оно заговорило вновь. ―  Кто ходил на четырех конечностях, когда солнечный свет еще не изменился, а теперь имеет две, но когда солнечный свет изменится вновь и свет уйдет, будет снабжен тремя?

Кроуфорд выдохнул и истощенный воздух облаком сгрудился перед ним, толкая его голову в обратном направлении.

– Четыре, две и три, ― сумел выговорить Байрон: ― Это… загадка… сфинкса. Даже в этом неверном красном свете, Кроуфорд ясно видел, каким бледным и осунувшимся было лицо Байрона. ― Мы стоим перед… сфинксом.

Кроуфорд заставил себя взглянуть вверх, на существо. Сфинкс казалась линзой, искривляющей своим присутствием линии магнитного поля. Она была теперь менее вещественной, чем в те дни, когда семь главных ворот Фив закрылись в ужасе перед ее гневом, те дни, когда она была увековечена в камне, возвышающемся на плато Гизы. Но она, очевидно, ни капли не утратила свою мощь, по крайней мере, в этих высокогорных районах.

Кроуфорд поборол захлестнувшую его волну самоуничижения и заставил себя вспомнить легенду. Эдип столкнулся со Сфинкс, и она спросила его, кто ходит на четырех ногах утром, на двух в полдень, и на трех ногах вечером. Если верить истории, правильный ответ «человек», который ползает во младенчестве, ходит на двух ногах в зрелом возрасте, и опирается на палку в старости. Он уже открыл рот, чтобы вытолкнуть из себя слово, но затем вдруг засомневался.

Почему Сфинкс об этом спрашивает? И верно ли греческая мифология донесла до нас ее ответ? С чего бы Сфинкс желать, чтобы он сказал человек? К тому же, откровенно говоря, человекне казался таким уж правильнымответом на загаданную ей загадку ― не было ничего в младенчестве, о чем он мог бы сказать «когда солнечный свет еще не изменился». Когда бы это не произошло, людей тогда, скорее всего, вообще еще не было.

Кто же тогда это был? Нефелим? Может быть, Сфинкс одна из них? Может, она ждет, что я отвечу «Вы» вместо того чтобы, по сути, сказать «я».

Он вспомнил отголосок древней памяти, мелькнувший в голове, когда он впервые увидел полосы в небе ― что-то по поводу другойразумной расы на земле. Может быть эта загадка ― своеобразное вежливое требование признания. В этом случае правильный отчет мог бы звучать «мы оба»?

Байрон открыл было рот, чтобы ответить сам, но Кроуфорд поспешно вскинул руку, преодолевая вязкое сопротивление воздуха. Байрон послушно умолк.

– Вспомни… последствия… неправильных ответов, ― сказал ему Кроуфорд. ― К тому же… не думаю… что мифология донесла… правильный ответ.

Сфинкс наклонилась ближе, и Кроуфорд смотрел теперь в темноту ее гигантских глаз. Они были неживые, словно застывшие кристаллы, и от этого становилось почти невозможно разглядеть разум ― пусть и невыразимо чуждый разум ― таящийся в их глубине.

Он увидел, как раскрывается громадный рот, а затем, казалось, вся вершина стала клониться к ее огромной бездонной утробе.

Он прибегнул к своей последней догадке. ― Разумная жизнь на земле, ― выкрикнул он, заставляя слова вырываться наружу.

С этими словами что-то переменилось.

Грозная фигура все еще реяла над ними, но спустя мгновение Кроуфорд осознал, что Сфинкс ушла ― на месте ее арочных крыльев, остались лишь узор облаков с одной стороны, да тень на громаде Юнгфрау с другой, а лицо, в котором таилось столько невыразимой женственности, было теперь лишь узором звезд на темном небе. Сфинкс вернулась обратно, в свой далекий плен на пике Юнгфрау.

Воздух между тем начинал таять ― похоже, он все же ответил правильно.

* * *

Джозефина увидела, что выстрел каким-то образом не настиг Кроуфорда ― он что, в самом деле, успел отпрыгнуть в сторону? ― и безвольно осела на землю, выпуская из рук пистолет. Несколько секунд спустя ее колени и пистолет врезались в припорошенный снегом камень.

Она вспомнила процедуру, о которой говорил ее ночной гость, альтернативу заготовленному пистолету. Тогда она была совершенно уверена, что пистолет решит ее проблему. Теперь же она раздумывала, сработает ли второй способ в этом странном, залитом красным, замедлившем скорость мире ― очевидно, ее проводник не предполагал, что она окажется здесь ― но больше ей ничего не оставалось.

По крайней мере, любовь к себе ей не мешала.

С прерывающими голос всхлипами, она начать произносить слова, которым он ее научил. Воздух перед ней закипел, уносясь прочь, словно эти слова оскверняли царящую здесь пустоту. Снова ей пришло на ум, что она делает все не так, как задумывал ее друг.

Не прекращая произносить заклинанье, она сдернула очки и со всей силы ударила ими по скале. Одна линза разбилась, и она поймала один из медленно разлетающихся осколков затемненного стекла, заставив его остановиться, а затем, нерешительно разрезая вязкий воздух, потащила его вверх, к лицу.

Ей потребовалась вся смелость и решимость, чтобы сделать это, но литания, вырывающаяся из ее уст, не прервалась ни на мгновенье, когда она вонзила осколок стекла в свой собственный глаз.

* * *

Кроуфорд повернулся к стрелявшему в него человеку ― и сердце упало у него в груди, так как он узнал Джозефину, и спросил себя, не придется ли ему однажды убить ее. Затем он увидел темную полосу, спускающуюся по ее лицу, и понял, что она истекает кровью.

«Боже, ― обессилено подумал он. ― Надеюсь, пистолет взорвался у нее в руке, и теперь она умирает».

Она, казалось, вытаскивала, что-то из своего глаза. Что бы это ни было, она вдавила его в камень, и он услышал ее всхлип: « Приди, будь ты проклят ― прозри, как некогда он был зрячим».

На камне начали образовываться большие наплывы. Они вспучивались вверх, словно его вершина была мокрым пологом, рассматриваемым вверх ногами. Внутри выпуклостей начали проступать углы, а затем Кроуфорд различил шары с углублениями похожими на глазные впадины.

Байрон попытался идти сквозь загустевший воздух, затем изрыгнул проклятье и просто поплыл. Двигаться так было неудобно, и вначале он беспомощно трепыхался на месте, но, немного приноровившись, все же доплыл по-лягушачьи до того места, где стоял Кроуфорд.

– Кто это? ― спросил Байрон, взбивая воздух сбоку от Кроуфорда. ― И что, черт возьми, за дьявольские штуки вырастают вокруг нее?

Выпуклости лопались, высвобождая извивающиеся отростки рук и гримасничающие головы, которые мерзко блестели в пламенеющем свете… но они все срастались вместе, образуя отвратительное многоножчатое чудовище вместо отдельных фигур, и добрая их половина, похоже, была частично замурована в камне.

– Какая разница? ― ответил Кроуфорд, отталкиваясь от земли, и расставил руки, собираясь поплыть тоже. ― Давай выбираться отсюда. Он начал пробиваться через воздух, направляясь к месту, где они взобрались наверх.

Отвоевав несколько ярдов, он оглянулся на Байрона. ― Этот эффект замедления времени скорее всего кончается на краю ― не вздумай заплывать дальше.

–  Его, ― завопила Джозефина позади Байрона. ― Вы должны схватить его!

Кроуфорд обернулся назад. Джозефина пыталась броситься вслед за ним, но далеко не убежала и теперь молотила руками в нескольких дюймах над землей. В этот миг сплавленные вместе существа схватили ее и начали неуклюже тащить вниз, словно хотели вдавить ее в камень и превратить в одного из них. Быть может, они были немощными призраками людей, что погибли на этой вершине?

«А может им просто по душе ее общество», ― безжалостно подумал он, поворачиваясь назад.

Затем, к его ужасу, существа заговорили, ― и он, против своей воли, обернулся снова. ―  Думала, что можешь бросить свою мать, ты, шлюха?― прокаркала одна из оскальпированных голов, и ее голос сбивающим с толку образом не совпадал с движениями рта, в то время как несколько птичьих рук ощупывали лицо Джозефины. ―  После того как убила меня! Какая мать не возненавидит дочь, что убила ее, пока она пыталась подарить ей жизнь?

― Мне пришлось выйти замуж за это ужасное жалкое ничтожество,― завизжала другая голова , ― так как это был единственный способ сбежать от тебя! А затем он убил меня в брачную ночь! Все из-за тебя ― это ты убила меня!

Несколько суставчатых конечностей влажно обвились вокруг ее лодыжек, и ближайшая голова добавила свой лающий голос к общему бормотанью: ―  Я была заперта в твоей голове, пока ты претворялась то Джулией, то механизмом, и гнила там заживо! Ты уничтожила меня, собственную личность, и я ненавижу тебя за это!

Джозефина рухнула на колени, сломленная этими нескладными нападками. Она запрокинула лицо к зарешеченному красному небу и безнадежно завыла … и на краткий миг она напомнила Кроуфорду о ком-то, о ком-то кого он любил ― нет, не о Джулии ― о его брате, которого поглотили яростные волны поблизости от Рэйм Хэд [179]179
  Рэйм Хэд (англ. Rame Head ― Реймская голова) – мыс расположенный к юго-западу от деревеньки Рэйм на южной оконечности полуострова Корнуолл. Этот прибрежный мыс вдается в океан, и если смотреть на него сверху и вправду напоминает голову тонкой шеей соединенную с туловищем полуострова. Райм Хэд известен среди моряков и рыбаков, отправляющихся из Плимута через залив Плимут Саунд. Как правило, этот мыс ― последний клочок суши, который они видят, покидая Англию, и первый который встречает их, когда они возвращаются домой.


[Закрыть].

Сложившись перочинным ножом, он судорожно рванулся назад, чувствуя, как от напряжения рвется рубаха. Неподатливый воздух с шумом выбил дыхание из груди. Переведя дух, он замолотил руками в обратном направлении.