Текст книги "Гнёт ее заботы"

Автор книги: Тим Пауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Мэри попыталась вспомнить, как звали того молодого поэта. Она вспомнила, что Хант дал ему прозвище, к огромному недовольству Шелли, «Джанкитс» [193]193
  Junket – сладкий творог с мускатным орехом и сливками; пирушка.


[Закрыть].

Джон Китс, вот как его звали.

Она услышала, как Шелли сдавленно вскрикнул в соседней комнате, и, вбежав, увидела его растянувшимся на кушетке, с письмом, зажатым в руке.

– Что случилось Перси, ― поспешно спросила она.

– Харриет мертва, ― прошептал он.

– Мертва? Ненавидя его в этот миг, Мэри предприняла решительную попытку разделить его боль. ― Она была больна? А что с детьми?

– Она не была больна, ― сказал Шелли, и губы его разошлись, обнажая зубы. Он поднялся, подошел к каминной полке и поднял закопченный осколок стекла, который лежал здесь с тех пор, как они ходили смотреть на случившееся недавно солнечное затмение. ― Она была убита ― как и обещала мне ее убийца… почти четыре года назад, в Шотландии. Будь все проклято, я ничего не смог сделать ― совсем ничего ― чтобы ее защитить.

– Ее убийца женщина? ― спросила Мэри. Она раздумывала как бы потактичнее забрать у него осколок стекла, но это последнее утверждение ее потрясло.

– Или мужчина, если тебе угодно, ― раздраженно ответил Шелли. ― Я, ― он не сумел закончить, и на мгновение Мэри показалась, что скорее бешеная ярость, а не скорбь, сдавила его горло. ―  И она была беременна, когда обнаружили ее тело!

Мэри не доставило особого удовольствия услышать это, так как Шелли расстался с Харриет больше года назад. ― Ну, ― отважилась она, ― ты всегдаговорил, что она была слабохарактерной…

Шелли в изумлении посмотрел на нее. ― Что? О-о, ты, наверное, хочешь сказать, что она мне изменила. Ты так ничего и не поняла, верно? Мэри, она вне всяких сомнений думала, что это был я. Тыдолжна понять, ведь ты тогда тоже думала, что это я стоял над кроватью… Он покачал головой и сдавил зажатый в кулаке осколок стекла.

Внезапно Мэри стало страшно, что она понимает. Она вспомнила его непонятные страхи, и они вдруг перестали казаться таким уж нелепыми. ― Перси, ты хочешь сказать, что ― это существо, которого ты боишься…

Шелли ее не слушал. ― Ее тело было найдено плавающим в Серпантин Лэйк [194]194
  Serpentine Lake ― Серпантин (буквально змеевидное) – узкое искусственное озеро в Гайд-Парке.


[Закрыть]в Гайд-Парке. Серпантин! Ей обязательно нужна была… этачертова… насмешка? Неужели она ― он, оно ― в самом деле думает, что я не пойму, кто это сделал, без этого… намека.

Из его кулака заструилась кровь, но Мэри и думать забыла о том, чтобы забрать у него осколок стекла. ― Возможно, ― неуверенно выдавила она, оседая в кресло, ― будет лучше, если ты расскажешь мне больше об этом твоем… доппельгангере [195]195
  Доппельгангер (нем. Doppelganger) ― призрачный, демонический двойник человека, антитеза ангелу-хранителю. Он не отбрасывает тени и не отражается в зеркале.
  Часто появление двойника ― предвестник скорой гибели оригинала.
  Писатели часто обращались в своем творчестве к теме двойников. В сказке Ганса Христиана Андерсена тень отделяется от человека, обретает материальную сущность и заменяет хозяина, лишая его чувства воли и собственного достоинства и, в конце концов, обрекает его на смерть.
  Часто обращается к теме двойников и Пауэрс: романы «Ужин во Дворце Извращений», «Врата Анубиса», «Гнет ее заботы».


[Закрыть].

* * *

Этим же днем Шелли снова уехал в Лондон, а спустя два дня пришло письмо, в котором Шелли предложил ей руку и сердце; через два дня, тринадцатого декабря, они обвенчались, но радость Мэри была несколько омрачена подозрением, что он женился на ней главным образом, чтобы получить законное опекунство над двумя детьми от его брака с Харриет.

Мэри Шелли

Две недели спустя Клэр родила ребенка Байрона. Это была девочка, которую Клэр окрестила Аллегрой. После этого, в конце февраля, они всем семейством переехали в дом в маленьком городке Марлоу, в тридцати милях к западу от Лондона.

Здесь страхи Мэри начали понемногу угасать. Шелли не удалось получить опекунство над детьми Харриет, но сын Мэри и дочка Клэр, слава богу, были здоровы, и вскоре Мэри обнаружила, что беременна снова. В сентябре у нее родилась девочка, и они назвали ее Клара.

Даже Шелли, похоже, начал приходить в норму. Он держал ялик на берегу Темзы, всего лишь в трех минутах ходьбы от дома, и часто совершал прогулки на лодке вверх и вниз по реке, хотя все так же упорно отказывался учиться плавать.

Лишь в его произведениях временами прорывались былые страхи. Он написал ряд поэм, но большую часть года посвятил написанию длинной политической поэмы, которую он вначале назвал Лаон и Цитна,но затем переименовал в Возмущение Ислама.Мэри внимательно читала все его стихи ― она была немного встревожена поэмой названной «Сон Марианны», в которой город, стоящий меж горных пирамид, уничтожен огнем, и мраморные статуи ненадолго оживают ― но в Возмущении Исламабыла только одна строфа, которая вызвала у нее неподдельное беспокойство:

… Являлся многим

Повсюду их подобный тени призрак;

Живым кошмаром он меж ними шел,

Пока они священным ужасом объяты,

В пучину смерти не бросались сами … [196]196
  Возмущение ислама, песнь десятая.


[Закрыть]

ИНТЕРЛЮДИЯ 1 [197]197
  Интерлюдия ― междудействие, промежуточный эпизод, связывающий различные части произведения.


[Закрыть] : Лето, 1818

Я желаю тебе доброй ночи с венецианским благословением,

«Benedetto te, e la terra che ti fara!» ― будь благословен,

и земля,из которой ты вышел, будет! ― разве не прелестно?

Ты бы нашел это еще более прелестным, если бы услышал

это, как услышал я двумя часами ранее, из уст венецианской девушки,

с огромными черными глазами, лицом подобной Фаустине, и фигурой

Юноны ― величественной словно Пифия [198]198
  Пифия – жрица-прорицательница в храме Аполлона в Дельфах, в Древней Греции.


[Закрыть], с таинственно

мерцающими глазами и темным водопадом волос, сияющих в лунном свете ―

одной из тех женщин, которые могут быть кем угодно.

—Лорд Байрон, 19 Сентября 1818

Когда он больше не мог выносить церемонию, Перси Шелли покинул круг людей и отошел в сторону; в несколько длинных шагов он проследовал за своей тенью на вершину низкого холма, где согнутая ветром старая олива, казалось, указывала обратно на юг через недвижимую воду лагуны, в сторону Венеции. Шелли повернулся, пристально вглядываясь в том направлении, и в неравномерно сияющей полосе раскинувшегося там города ему чудилось, повсюду преобладали церкви, от Романской колокольни Сан Пьетро ди Кастелло [199]199
  San Pietro di Castello ― Башня Святого Петра (итальянский).


[Закрыть]на востоке, до низких стен Мадонна дель Орто [200]200
  Madonna dell' Orto ― Сад Мадонны (итальянский).


[Закрыть]на западной оконечности.

«Сад Девы Марии», ― мысленно перевел он последнюю фразу. Месяц назад Байрон сказал ему, что эта церковь была посвящена Святому Кристофору, до тех пор, пока в 1377 году в прилегающем саду не нашли грубую статую, которая по общему признанию была Пресвятой Девой. Ни Байрон, ни Шелли не испытывали никакого желания посетить это место.

В течение нескольких минут Шелли ковырял занозы и волдыри, которыми его левая ладонь обзавелась перед рассветом этим утром; затем он устремил взгляд обратно к подножию холма, навстречу кучке людей.

Мэри и Клэр стояли поодаль, возле цветов, которые доставил английский консул, и даже отсюда Шелли видел, что Клэр с беспокойством смотрит на Мэри, которая невидящим взглядом уставилась в землю.

Он понимал, что вскоре им придется покинуть Венецию. Байрону было бы благоразумнее уехать тоже… но он этого конечно же не сделает ― только не теперь, когда вместе с ним эта Маргарита Когни, и он только начал писать лучшую поэму в своей жизни.

Сегодня была пятница, и Шелли пришло на ум, что следующей ночью исполнится пять недель с тех пор, как они с Клэр прибыли в Венецию, чтобы встретиться с ребенком Клэр ― Аллегре было теперь девятнадцать месяцев, из которых последние четыре она провела в Венеции с Байроном, своим отцом. Клэр отчаянно хотела увидеть дочку, и Шелли согласился ей помочь. Он как раз подыскивал предлог, чтобы посетить Байрона, повод, который будет выглядеть благовидно для любого из прислужников Австрийского правительства Италии, которые, вполне может статься, следят за сумасбродным английским лордом.

* * *

Их гондола прибыла в город с материка. Они, должно быть, двигались близко к этому острову, хотя из-за темноты и грозы они так этого и не увидели. И хотя цепочки огней там, где раскинулась Венеция, были почти невидимы сквозь ливень, хлеставший за испещренным дождевыми полосами окном гондолы, вода была также спокойна, как и сегодня, так как протяженные острова Лидо [201]201
  Лидо (итал. Lido) ― цепочка песчаных островов, отделяющих Венецианскую лагуну от Адриатики. Главный остров архипелага ― Лидо.


[Закрыть]на западе защищали лагуну от бушующей Адриатики.

Потащив из ладони длинную занозу, он кисло ухмыльнулся. «Лагуна всегда невозмутима, ― подумал он. ― Даже несмотря на то, что город больше ритуально не обручен с морем, море, очевидно, все еще питает… нежные чувства к этому месту».

Они прибыли в гостиницу в полночь, и еще до того, как они успели удалиться в свои комнаты, толстая хозяйка гостиницы, прознавшая, что они англичане, сочла своим долгом поведать им о их диком соотечественнике, к тому же лорде, который проживает во дворце на Канал Гранде [202]202
  Гранд-канал или Большой канал (итал. Canal Grande, анг. Grand Canal) ― самый известный канал Венеции, при этом каналом в строгом понимании не является: это не искусственно прорытое сооружение, а бывшая мелкая протока между островами лагуны, одним из которых является Риальто. Канал проходит через весь город. Набережных у канала практически нет, их заменяют фасады домов, выходящих на канал. Эти дома, как правило, построены на сваях, при этом имеют два выхода ― на сушу и на воду.


[Закрыть]посреди зверинца из собак, обезьян и лошадей, и всех шлюх, которых гондольеры успели к нему переправить.

Клэр побледнела, вообразив свою малолетнюю дочку посреди этого вертепа, и Шелли некоторое время казалось, что придется послать за лауданумом, чтобы уложить ее в постель. Наконец она отправилась спать ― но, прежде чем лечь самому, Шелли долго стоял у окна, наблюдая за темными клубящимися облаками.

Он знал Клэр столько же, сколько и Мэри, познакомились они, к слову говоря, за два года до того, как Клэр прибыла в Лондон в возрасте восемнадцати, чтобы соблазнить печально известного Лорда Байрона; он тогда помог ей в ее начинании, так как безотчетно не считал женщин своей собственностью… хотя Клэр вряд ли могла называться егоженщиной. Шелли всегда находил ее привлекательной, и часто во время их путешествий делил кровать вместе с нею и Мэри, но он до сих пор даже не пытался за ней ухаживать.

Этому вроде бы не было никакихпрепятствий ― он, Мэри и Клэр имели соглашение по поводу неестественных законов, навязанных людям близнецами-угнетателями Церковью и Государством, касательно супружества и моногамии. К тому же теперь, в возрасте двадцати, Клэр казалась ему еще прекраснее ― одна лишь мысль о том, как она заснула возле него в гондоле, черные локоны ее волос рассыпались по его плечу, а мягкая теплая грудь прижалась к его руке, заставила сердце снова учащенно забиться и почти уговорила его на цыпочках прокрасться в ее комнату.

Хотя он и был идеалистом, он достаточно хорошо разбирался в женщинах и знал, что ее не придется ни к чему принуждать.

Но это определенно сделало бы его положение еще более тяжелым. Жизненный опыт сделал ее трезвомыслящей, но она не смогла бы удержаться от того, чтобы принять такую ― любовную связь? ― как обещание сделать все возможное, чтобы вернуть обратно ее дочь Аллегру, а он совсем не был уверен, что сможет повернуть разговор с Байроном в это русло.

Становилось поздно. Запах стоялой воды начал просачиваться в коридор сквозь неясный силуэт окна, и он подумал, что каналы ― когда все гондолы и лодки бакалейщиков удалились на ночь и больше не возбуждали на воде яркую зыбь, столь любимую художниками и туристами ― испускали это полуночное свидетельство их почтенного возраста.

Это его отрезвило, и он тихо проследовал в свою комнату.

* * *

На следующий день после полудня Шелли плыл один в низкой открытой гондоле, направляясь к дворцу, который занимал Байрон. Он чувствовал неловкость, так как не известил Байрона о своем приезде, к тому же ему было хорошо известно, что Байрон не выносит Клэр и однажды даже сказал, что если она когда-нибудь прибудет в Венецию, он соберет вещи и уедет.

Шторм, бушевавший прошлым вечером, унесло прочь, оставив пронзительно синеющее небо позади украшенных колоннами и балконами, выложенных из зеленого и розового камня дворцов, что высокой стеной возвышались над широким водным путем, и Шелли щурился от солнечного света, тонкими иглами отражавшегося от позолоченной отделки и блестящих черных корпусов гондол, что словно тонкие кабриолеты выстроились в ряд перед фасадами византийских зданий.

Множество узких суденышек было пришвартовано к полосатым столбам, которые возвышались из воды в нескольких ярдах от стен дворца, и Шелли несколько раз заметил деревянные головы ― mazzes [203]203
  Mazzes ― палицы (итальянский).


[Закрыть]  ―что венчали столбы; один раз он даже был достаточно близко, чтобы заметить, как блеснула шляпка гвоздя в одном из грубо вырезанных лиц. Шелли доводилось слышать, что mazzesолицетворяли теперь сопротивление Австрийским правителям Италии. «Габсбургам все еще оказывается сопротивление», ― подумал он.

Гондола проплыла под богато украшенным крытым мостом, именуемым Риальто [204]204
  Rialto ― Риальто – мост в коммерческом районе средневековой Венеции (итальянский).


[Закрыть], и вскоре после этого гондольер начал править к арендуемому Байроном дворцу, приближающемуся по левую сторону.

Палаццо Мочениго [205]205
  Palazzo Mocenigo ― Палаццо Мочениго.


[Закрыть]был в действительности несколькими большими постройками, которые когда-то были объединены одним длинным, неоклассическим фасадом серого камня. Никого не было видно на балконах или в громадных тройных окнах дворца, пока гондола скользила по воде к нему навстречу, и, когда гондольер, налегая на весло [206]206
  Гондола управляется с помощью одного длинного весла, которое является так же рулем.


[Закрыть], доставил их под тень огромного здания и умело остановил покачивающееся судно возле покрытых мутными лужами каменных ступеней, Шелли так никого и не увидел в полумраке, скрывающем арочные своды первого этажа.

Он сошел на берег, расплатился с гондольером и постоял, устремляя свой взгляд над широким руслом канала, откуда он только что приплыл. Затем, одновременно, только что отчалившая гондола блеснула вдали отраженной золотой вспышкой, а в двери на причале позади него громко лязгнул отворяемый засов.

Дверь отворил английский слуга Байрона, Флетчер, который знал Шелли как частого гостя на вилле Диодати в Швейцарии; его хозяин, сказал он Шелли, только что проснулся и сейчас принимал ванну, но, безусловно, будет рад его увидеть, когда закончит. Он пошире отворил дверь, приглашая Шелли войти.

Первый этаж дворца был сырым и необжитым. Здесь пахло морем и «ароматами» несущимися из множества внушительного размера клеток, составленных у дальней стены. Обойдя вокруг пары бесполезных в данном месте карет, вынырнувших из полумрака, Флетчер повел его к уходящей вверх мраморной лестнице, и в солнечных лучах, косо пробивающихся сверху, Шелли разглядел сидящих в клетках животных… обезьян, птиц и лис. Он подумал, что если бы захватил с собой Клэр, она бы тут же устроила спектакль с поиском Аллегры в этих клетках.

Наверху, на втором этаже, Флетчер оставил его в просторной бильярдной и пошел доложить о нем Байрону. Не успел Шелли прислониться к бильярдному столу, как в комнату забрела маленькая девочка, появившись с той стороны, куда удалился Флетчер.

Шелли сразу же узнал Аллегру, хотя она заметно подросла за прошедшие четыре месяца, и у нее начинали проявляться темные волосы Байрона и его пристальный взгляд ― и когда он взял несколько бильярдных шаров со стола и, улыбаясь, присел на корточки и катнул ей их один за другим по изношенному ковру, она улыбнулась в ответ, очевидно узнав своего старого товарища по играм. Нескольких минут они увлеченно катали друг другу шары.

Клэр родила ее, когда они снова жили в Англии, как раз когда отечество начало давить на Шелли: всего лишь за месяц до ее рождения он узнал о самоубийстве Харриет, его первой жены; а за два года до этого его первый ребенок от Мэри умер сотрясаемый непонятными судорогами близ Лондона. Новорожденная Аллегра на какое-то время стала для него более близкой, чем Мэри или Клэр, а потом он утратил ее на последние четыре месяца.

– Шелли! ― донесся обрадованный голос из соседней комнаты, и когда он поднял взгляд, он увидел Байрона, спешащего ему навстречу из сводчатого прохода ведущего вглубь дома. Байрон был одет в яркий шелковый халат, а брошь прикрывавшая горло и кольца на пальцах искрились драгоценными камнями.

Шелли поднялся, не позволяя удивлению проступить в ответной улыбке ― так как Байрон прибавил в весе за два года прошедшие с тех пор, как Шелли видел его в Швейцарии, а его волосы стали длиннее и в них поблескивала седина. Он выглядел, подумал Шелли, словно стареющий денди [207]207
  Dandy ― денди, франт, щёголь (английский).


[Закрыть], навёрстывающий в пышных нарядах все то, что оставил в юности.

Байрон, казалось, видел его насквозь. ― Ты бы видел меня в прошлом году, ― радостно сказал он, ― до того как я встретил эту девушку Когни, теперь она моя ― эмм… экономка, и скажу тебе быстро сгоняет с меня лишний вес. Он заглянул за спину Шелли. ― Клэр надеюсь не с тобой?

– Нет, нет! ― заверил его Шелли. ― Я просто…

В это миг в проходе появилась высокая женщина, и Шелли запнулся. Женщина с подозрением уставилась на него, и он моргнул и отступил назад, но спустя мгновение она, по-видимому, составила о нем благоприятное впечатление и улыбнулась.

– А вот и Маргарита, ― немного неуверенно сказал Байрон. Он повернулся к ней и на беглом венецианском итальянском объяснил, что Шелли его друг и что на него не надо спускать собак или выбрасывать его в канал.

Она кивнула и сказала Шелли, ―  Benedetto te, e la terra che ti fara.

– Э-э… , ― сказал Шелли, grazie [208]208
  Grazie (грацие) ― спасибо (итальянский).


[Закрыть]. Он украдкой взглянул на нее и пожалел, что занавески на высоких окнах у дальней стены комнаты были задернуты.

Маленькая Аллегра стояла теперь возле его ноги, вцепившись так сильно, что причиняла ему боль, и спустя мгновение он посмотрел вниз и заметил, как широко распахнуты ее глаза, и как она бледна.

Ее хватка ослабла, когда Маргарита повернулась и снова исчезла в глубинах дома.

– А где Мэри? ― спросил Байрон. ― Вас всех прибило к этому берегу? Последнее, что я слышал, вы гостили на курорте, недалеко от Ливорно.

– Мэри все еще там. Нет, я прибыл сюда поговорить с тобой о… ― он погладил темные локоны Аллегры… ― о наших детях. Ты написал мне, что…

Байрон вскинул пухлую руку. ― Э-э, ― сказал он, ― подожди. Он повернулся и подошел к занавешенному окну, и когда он повернулся обратно, Шелли увидел, что он хмурится и грызет костяшки пальцев. ― Я помню что написал. Не думаю, что все еще верю ― вернее все еще нахожу несколько занятным, так как вообще-то я никогда не верил ― все то, о чем я писал. Ты уничтожил письмо, как я просил?

– Да, конечно. Собственно, я здесь только потому, что ты запретил тебе об этом писать. Впрочем, не важно, веришь ты в это или нет, моя дочь Клара больна, и если эти армянские…

– Тс! ― прервал его Байрон, настороженно глянув в сторону прохода. Шелли показалось, что в его взгляде мелькнуло не только раздражение, но и легкий испуг. Улыбка, которой он одарил Шелли мгновение спустя, казалась натянутой. ― У меня на Лидо конюшня с лошадьми, и я часто выбираюсь на верховую прогулку после обеда. Не желаешь составить компанию?

– Конечно, ― помедлив мгновенье, ответил Шелли. ― Захватим Аллегру?

– Нет, ― раздраженно ответил Байрон. ― Она… ей здесь нечего бояться.

Шелли снова взглянул на Аллегру; она выглядела несчастной, но не чересчур. ― Как скажешь, ― ответил он.

* * *

Теплый утренний ветерок дул с материка, и на залитой солнцем вершине холма латинское песнопение священника казалось Шелли низким прерывистым рокотом, словно гудение пчел на далеком лугу.

Мэри смотрела на него вверх по склону, и даже с этого расстояния он видел гнев, проступающий в ее взгляде.

«Только не вини меня, ― несчастно подумал он. ― Я сделал все что мог, чтобы этого избежать, все, разве что не пожертвовал жизнью».

«Хотя, думаю, надо было. Думаю, надо. Но все же, я сделал очень много ― столько, что даже ты, женщина, написавшая Франкенштейна, вряд ли можешь себе все это представить и во все поверить».

* * *

Большой канал раздался в стороны, после того как слился с более широким каналом делла Джудекка [209]209
  Della Guidecca ― канал делла Джудекка. Разделяет Венецию и самый широкий и ближайший к Венеции остров Джудекка.


[Закрыть], и, когда по правому борту поплыли величественные купола церкви Санта Мария делла Салюте [210]210
  Собор Санта Мария делла Салюте (итал. Basilica di Santa Maria della Salute). Построен(а) в честь избавления от чумы 1630-1631 годов.


[Закрыть], заслоняя от глаз океанские просторы, Байрон приказал гондольеру причалить к левому берегу, посреди шеренги гондол, пришвартованных перед Пьяцетта [211]211
  Пьяцетта (Piazzetta) ― буквально «маленькая площадь».


[Закрыть]. Похожий на клинок нос гондолы глухо ударился в каменную ступень причала, вспугнув стаю голубей, которые с шумом вспорхнули в залитое солнечным светом небо.

Дворец Дожей [212]212
  Дворец Дожей (итал. Palazzo Ducale, анг. Ducal Palace).


[Закрыть]угрожающе высился справа от Шелли. Два его нижних этажа с готическими колоннами создавали впечатление, что венецианский квартал поднялся из морской пучины, и теперь скрытые некогда под водой могучие каменные сваи беззащитно белели на воздухе.

Байрон велел гондольеру подождать, и, когда они выбрались на причал и поднялись по полудюжине каменных ступеней, он повел Шелли дальше, через выщербленную мощеную мозаикой площадь. Шелли придержал шаг, изумленно рассматривая белые изваяния на верхушках двух стофутовых колонн, обращенных к воде, но Байрон лишь сердито заворчал и захромал дальше.

Пьяцца Сан Марко ― гравюра 17 века

― Я… думал, мы собирались в Лидо, ― осмелился вставить Шелли, когда они были на полпути к квадратной башне, что стояла по ту сторону пьяццы [213]213
  Piazza – пьяцца, – площадь, (рыночная площадь) (итальянский).


[Закрыть]напротив Базилики [214]214
  Basilica ― базилика – средневековый христианский храм, обычно в форме креста.


[Закрыть]святого Марка. ― Что мы здесь…

– Вся эта затея ― чистейшеебезумие, ― оборвал его Байрон, ― но мне нужно убедиться, что безумие это возможно. Я жил здесь неподалеку, когда впервые прибыл в Венецию ― здесь есть человек, которого мы должны повидать.

Несмотря на хромоту Байрона, Шелли пришлось ускорить шаг, чтобы от него не отстать. ― С чего ей быть невозможной? Я хочу сказать, что изменилось? Уверен, австрийцы не будут…

― Молчи! ― Байрон напряженно оглянулся назад; затем продолжил сердитым шепотом, ― Они будут и притом скоро, судя по тому, что я слышал.

Шелли хорошо изучил вспыльчивый характер своего друга и покорно ждал, когда тот заговорит снова. Почти минуту они шли в молчании мимо колонн украшающих западную стену дворца.

– Пару лет назад, ― уже более спокойно продолжил Байрон, ― из Швейцарии на юг… перевозили… одного старика… это было трудное и дорогостоящее предприятие… Этот старик ― австриец, своего рода древний патриарх, который запросто может приказать все что хочет. Он уже немыслимо стар и исполнен решимости прожить еще дольше. Он покосился на Шелли. ― Как это ни странно, думаю, я видел фургон, в котором его перевозили. Мы встретили его, когда путешествовали по Альпам два года назад. В нем был короб похожий на гроб, из которого текла ледяная вода.

– Ледяная вода, ― осторожно повторил Шелли. ― Зачем им пона…

Байрон сделал быстрое движение украшенной перстнями рукой. ― Это не важно. Ему нужно было попасть сюда. Возможно, это было главной причиной, по которой австрийцы захватили Италию, а потом положили конец ежегодному ритуальному венчанию Венеции с морем… в любом случае, сейчас не время это обсуждать. Подожди, пока мы окажемся на Лидо, и между нами и этим местом будет лагуна.

На крыше Либрерия Веккья [215]215
  Либрерия Веккья, Библиотека Марчиана, национальная библиотека св. Марка (итал. Libraria Vecchia, Biblioteca Marciana, Biblioteca di san Marco…) ― крупнейшая библиотека Венеции.


[Закрыть]слева от них было установлено несколько одинаковых стоячих стягов, которые полоскали и хлопали на ветру и отбрасывали беспорядочные тени на залитую солнечным светом мостовую. Шелли не имел никакого понятия, что означала тройка символов, изображенная на каждом из них ― верхний символ походил на указывающую вниз воронью лапу, затем шла вертикальная линия, а за ней ― воронья лапа, указывающая вверх, причем у этой недоставало среднего пальца, что делало ее похожей на заглавную буква Y. На концах линий в толстой бумаге были проколоты отверстия, словно знаки были отметинами чьих-то когтистых лап.

― Что означают эти символы, ― спросил он Байрона, указывая на стяги.

Байрон взглянул на знамена. ― Не знаю. Мне говорили, последние четыре года они постоянно появляются то здесь то там.

– С тех пор как здесь объявились австрийцы, ― кивнул Шелли.

– Четыре точки, затем две, затем три… и они выглядят словно следы. Кто ходит сначала на четырех точках, затем на двух, затем на трех?

Байрон остановился и посмотрел на стяги, и в глазах его сверкнула безумная догадка. Он начал было говорить, затем безнадежно мотнул головой и ускорил шаг.

Шелли последовал за ним, сожалея, что не может остановиться и не спеша рассмотреть здания окружающие широкую площадь. Он с изумлением задирал взгляд кверху, туда, где за высоченными колоннами простирались далекие резные своды базилики, украшенные громадными золочеными картинами. Байрон, между тем, даже не пытался сбавить шаг. Шелли бросил прощальный взгляд на яркую блестящую лазурью и золотом башню с часами и отблески, играющие на бронзовых статуях, установленных на ее верхней площадке. А затем Байрон завел его за угол базилики.

Позади церкви обнаружилась маленькая площадь, и Байрон провел их на ту сторону, а затем свернул в одну из узеньких улочек между зданиями, примыкающими к площади с северной стороны.

Внезапно все великолепие осталось позади. В ширину улочка едва достигала шести футов, и беспорядочно расположенные над головой трубы дымоходов, балконы и открытые ставни погружали ее в глубокий полумрак, за исключением тех мест, где светились тусклые огоньки ламп, зажженных в витринах лавочек, что ютились в готических арочных проходах первого этажа. Шелли казалось, что здесь можно найти все, что угодно, просто следуя за своим носом, так отчетливо витали здесь ароматы фруктовых лавок, запахи нагретых металлов и винных магазинчиков. Но торговцы, не взирая ни на что, наперебой выкрикивали достоинства своих товаров, наводняя улицу неумолчным гамом, и Шелли почувствовал подступающую головную боль.

Чуть погодя, среди этой какофонии он начал различать повторяющийся металлический звон и, взглянув в сторону, увидел, что Байрон методично бросает монету о проплывающие мимо колонны. Шелли уже собирался попросить его прекратить, когда откуда-то, словно чертик из табакерки, возник оборванный мальчишка и что-то безнадежно отрывисто сказал по-итальянски.

Байрон дал ему монету и что-то пророкотал в ответ, затем он повернулся, сделал несколько шагов назад и, прихрамывая, скользнул через арку в крошечный внутренний дворик. Вверх поднималась закрученная железная лестница. Растения в горшках, растущие на ее ступенях, воздвигали непроходимые лиственные джунгли, поглощающие пробивающиеся сюда редкие солнечные лучи. Тем не менее, Шелли удалось разглядеть толпу оборванных мужчин, стоящих возле дальней стены.

Здесь тоже слышался металлический перезвон ― мужчины бросали монеты о стену, стараясь, чтобы их монета легла как можно ближе к стене, победитель забирал себе все, что лежало на полу. [216]216
  Существует множество различных азартных игр с монетами, например орлянка, которая сбила с истинного пути благовоспитанного мальчика Бэна Гана. Описываемая игра называется «пристенок» и была в свое время чрезвычайно популярна в Италии, а так же ряде других стран включая «Россию».


[Закрыть]

Чуть погодя один из них, толстый старик, вне сомнений в подпитии, протиснулся через толпу и начал собирать скопившиеся у стены деньги, в то время как остальные, изрыгая проклятья, принялись рыться в карманах в поисках завалящей монетки.

Тут они заметили Шелли и Байрона, и уже собирались ускользнуть, но толстяк поднял взгляд, а затем резко напомнил своим приятелям, что азартная игра была легальна «in questo fuoco» ― Шелли был озадачен этой фразой, которая, казалось, означала «в этом фокусе».

Байрон спросил старика о чем-то, что-то вроде «глаз еще не восстановлен»?

Толстяк взмахнул рукой и покачал головой ―  Нет, еще нет.

Байрон настаивал, что хочет знать точно, так что старику придется проверить это прямо сейчас.

Пьяный старик вскинул руки и начал было взывать ко всем святым угодникам, но Байрон пересек крошечный дворик и дал ему денег. После этого, хотя и с почти театральной неохотой, толстяк уступил.

Он махнул остальным игрокам, и они, вернув по карманам монеты, поспешно покинули двор. Когда они все ушли, старик укусил себя за палец ― сильно, судя по выражению его лица ― стряхнул каплю крови на камни мостовой, а затем направился к дальней стене, подбрасывая и ловя монету.

– Не мешай ему, ― прошептал Байрон.

Мужчина стоял теперь лицом к стене. При этом он косился поверх плеча на пятно крови и что-то атонально напевал себе под нос, снова подбрасывая и ловя монету. Затем уставившись в стену, он начал подбрасывать несколько монет ― так что, казалось, он жонглирует ими ― а его бормотание потусторонним эхом гуляло между близких стен. Шелли почувствовал, как на руках дыбом встают волосы, а шрам в боку начинает яростно пульсировать.

Внезапно одна из монет улетела высоко вверх ― Шелли проследил за ней взглядом и увидел, как она на мгновение сверкнула в солнечных лучах высоко вверху, а затем упала обратно в темноту, и услышал, как она со звоном скатывается по железной лестнице. Наконец она обогнула цветочный горшок, звякнув, упала на землю и прокатилась по мостовой, а затем закачалась и легла на одну из сторон. Теперь она лежала в нескольких ярдах от пятнышка крови.

Шелли едва удержался от того чтоб пожать плечами. Жонглирование было конечно впечатляющим, но если вся соль заключалась в том, чтобы монета приземлилась на пятнышко крови, трюк очевидно с треском провалился. Конечно после всех тех прыжков и отскоков, которые она совершила, было бысовсем невероятно, если бы она туда приземлилась.

Он повернулся к Байрону, вопросительно воздев брови.

Байрон кисло уставился на монету. ― Ну, ― сказал он, ― это все еще остаетсявозможным ― хотя я по-прежнему считаю, что это чертовски глупая затея. Он кивнул толстяку, а затем повернулся и направился к выходу со двора. Шелли кивнул тоже, хотя и совершенно сбитый с толку, и последовал за ним.

Они выбрались с улочки и были на полпути через Пьяцетта, когда Шелли заметил, что Байрон по-птичьи повел головой, словно бы прислушиваясь. Шелли прислушался тоже и услышал надтреснутый старческий голос, что-то выводящий, вроде бы на испанском ― а может это был старо-французский?

Он огляделся и увидел, что певец, невероятно древний старик в дюжине ярдов от них, прихрамывая, двигался на север через площадь, удаляясь от Дворца Дожей и двух высоких колонн возле канала. Старик тяжело опирался на трость, которая цокала каждый раз, когда соприкасалась с неровной мостовой.

Шелли вспомнил рассказ Байрона о немыслимо старом австрийце, которого перевезли в Венецию, чтобы его жизнь тянулась и дальше, и спросил себя, уж не за этим ли явился сюда и этот древний приятель. Почему-то он был уверен, что нет.

В этот миг старик поднял глаза и встретил его пристальный взгляд, и махнул ему рукой ― Шелли заметил, что на левой руке у него отсутствует палец ― и прокричал что-то прозвучавшее как Перси.

Шелли пораженно махнул в ответ. ― Мы что, его знаем? ― спросил он Байрона.

– Нет, ― ответил Байрон, хватая его за руку и таща его прочь, туда, где их дожидалась гондола. ― Но я уже слышал эту песню.

* * *

Клэр взглянула вверх по холму туда, где он стоял, и хотя она не повела головой, она так округлила глаза, что становилось ясно, ему придется вернуться. Он вздохнул и, шагнув из-под переплетенных ветвей оливы, побрел обратно.

С лодки на берег снесли маленький ящик, и Хопнер, английский консул, снял свою шляпу. Горячее утреннее солнце отражалось от его лысой головы и плясало на лакированной крышке ящика.

Горькие чувства теснились в груди Шелли, когда он стоял, невидящим взглядом уставившись на гроб; но когда он увидел, что крышка была надежно прибита гвоздями, единственным, что он почувствовал, было облегчение.

* * *

Лидо был длинной, узкой песчаной отмелью, с заросшими сорняками холмиками, прорезанными тенями в этот поздний послеполуденный час. Деревянная постройка, которая оказалась конюшней Байрона, была единственным строением, видневшимся посреди этого заброшенного острова, не считая нескольких завешанных сетями рыбацких лачуг теснившихся чуть поодаль.

Конюхи Байрона отправились на Лидо в тоже самое время, когда Байрон и Шелли покинули Палаццо Мочениго, и уже ждали их на берегу, когда они выбрались из гондолы на низкий причал.