Текст книги "Гнёт ее заботы"

ГЛАВА 9

На грудь легли им каменные плиты;

Одною тенью лица их укрыты,

Одною слепотою взор незряч.

– А. Ч. Суинбёрн [141]141
  А. Ч. Суинбёрн, Ilicet.


[Закрыть]

Дождь не прекращался весь следующий день, и Кроуфорду казалось, что Байрон провел большую часть дня хромая вверх и вниз по сырым каменным ступеням и крича на прислугу; раздражительный лорд придирался к тому, как слуги упаковывали его одежду и постоянно менял решение о том, какие деликатесы повару следует упаковать в походную корзину. Пробравшись, разбрызгивая грязь, через внутренний двор к конюшне, он во весь голос бранился на конюхов, упорно не желающих понимать его распоряжения о том, как надлежит запрячь лошадей.

Кроуфорд, которому во флоте не раз приходилось сталкиваться с такими штурманами, ожидал увидеть на лицах прислуги выражение обиженного упрямства, обещающего, что работа будет сделана ох как нескоро, но слуги Байрона лишь закатывали глаза, ухмылялись и старались следовать наисвежайшим распоряжениям своего работодателя. Очевидно, что преданности Байрон все же посеял среди них больше, чем недовольства.

Следующее утро выдалось солнечным, и путешественники умудрились подняться в семь часов. Кроуфорд сидел вместе с Байроном, Хобхаусом и слугой Байрона в большом открытом шарабане [142]142
  Шарабан – открытый экипаж с несколькими поперечными сиденьями.


[Закрыть], сонно покачиваясь на холодной кожаной обивке и, щурясь от пестрого солнечного света, поглядывал назад на конюхов и прислугу сопровождающих их верхом. К его несказанному облегчению обезьяны остались позади.

Весь день они путешествовали на восток по дороге, что протянулась вдоль северного берега озера, и, когда сумерки легли на весь окружающий ландшафт, за исключением далеких, отсвечивающих розовым пиков Мон Блан и остроконечной вершины д'Аргентиер [143]143
  Aiguille d'Argentiere ― пик Серебрянщик (французский).


[Закрыть], они остановились на ночь на постоялом дворе в портовом поселке Оучи [144]144
  Ouchy ― Оучи (уши) ― предместье Лозанны (французский).


[Закрыть], над которым в подернутом вечерней дымкой небе угадывались очертания светящихся окон и шпилей Лозанны [145]145
  Lausanne ― Лозанна – город в Швейцарии.


[Закрыть], теснящихся на склоне горы Мон Джурат [146]146
  Mont Jurat ― Мон Джурат ― гора в швейцарских Альпах.


[Закрыть]. Байрон удалился рано, но простыни на его кровати оказались влажными, и он провел минут десять, ругаясь, сдирая их с кровати и разбрасывая вокруг, прежде чем, наконец, закутался в одеяло и снова вернулся в кровать.

Следующим утром, хотя и с ворчанием, компания поднялась в пять. Немного погодя все были одеты, накормлены, расселись по лошадям и сопровождаемые цоканьем копыт направились в восточном направлении, в то время как рабочие на набережной, в полумраке рассвета все еще убирали затвердевший конский навоз. Вдали высокогорные пастбища только начинали светиться изумрудным, в пробивающихся из-за горных пиков солнечных лучах, когда путешественники, наблюдающие, как темная поверхность озера взбирается все выше и выше по тянущейся справа дамбе, обнаружили, что дорога перед ними искрится водой, так что деревья, окаймлявшие ее с правой стороны, казалось, вереницей вырастали из озера. Этот рассветный феномен был столь же поразительным, как грибные круги, которые Кроуфорд мальчишкой находил на искрящихся росой лужайках, когда жил в Шотландии. Для того чтобы облегчить экипаж, на случай если колесо попадет в затопленную выбоину, Кроуфорд, Байрон и Хобхаус пересели на лошадей, и лошадиные копыта, погружаясь по щетку [147]147
  Щетка – волосы за копытом у лошади.


[Закрыть]шлепали по воде, оживляя этот отрезок пути, протянувшийся через ярко блестящее озеро.

Они провели ночь в Кларанс [148]148
  Кларанс (фр. Clarens) ― небольшая деревенька коммуны Монтрё в Швейцарии, в кантоне Во, на северо-восточном берегу Женевского озера. Кларанс расположен рядом с городом Монтё. Этот район относится к Швейцарской Ривьере (условное название полосы прибрежных курортов, расположенных вдоль северного берега Женевского озера).


[Закрыть], на восточном берегу озера, а на следующий день наняли вьючных мулов и отправились в горы.

Для завтрака остановились под соснами на склонах Мон Давант [149]149
  Mont Davant – Мон Давант ― гора в швейцарских Альпах.


[Закрыть]. Один из слуг разжег костер и сварил в котелке кофе. Слуга Байрона разнес всем завернутые в бумагу, уцелевшие с ужина, остатки курицы, а Байрон самолично расхаживал среди рассевшейся компании с полуторалитровой бутылью холодного белого вина и наполнял чаши, освободившиеся от кофе.

В конце концов, Байрон уселся на позолоченной солнцем куче бурых сосновых иголок, недалеко от того места, где Кроуфорд, в первый раз за по меньшей мере неделю, пытался побриться.

Хотя у него была лишь холодная вода, Кроуфорду все же удалось взбить некоторое количество пены из куска мыла, которое он одолжил у Хобхауса, и теперь он осторожно вел прямой бритвой по исхудавшей щеке. Он водрузил маленькое зеркальце на темную упавшую ветку, которая лежала впритык к стволу, и после каждого медленного движения бритвы с любопытством вглядывался в свое отражение. То ли из-за высоты над уровнем моря, то ли из-за выпитого с утра вина, он с трудом узнавал свое лицо. Каждый раз, когда он бросал на него взгляд, ему казалось, что лицо не его, а какого-то слабоумного.

Когда он закончил, он вытер лицо полами пиджака и бросил прощальный взгляд в зеркало. Теперь он не узнавал себя совсем. Отражение в зеркале казалось каким-то бугристым комком плоти с глазами и отверстиями, и случайным образом расположенными на нем пятнышками крови. Несколько минут он уныло обдумывал увиденное.

– Ты когда-нибудь замечал, ― спросил он, в конце концов, Байрона, ― как глупо выглядит твое лицо?

Байрон вскинулся на него, оторвавшись от вина, очевидно пораженный и разгневанный. ― Нет, мистер Айкмэн, ― сказал он, ― и как же глупо мое лицо выглядит?

– О боже, я ни то имел в виду! Я хотел сказать, если довольно долго вглядываться в свое лицо, оно начинает казаться незнакомым ― может и вообще на лицо не похожим. Тот же самый эффект случается если повторять свое имя снова и снова; довольно скоро имя превращается просто в какое-то лягушачье кваканье. Немного пьяно Кроуфорд махнул на зеркало. ― Я только что побрился и теперь совсем не узнаю себя в отражении.

Он был рад, что выпил несколько бокалов вина, так как нашел звериное лицо в зеркале необъяснимо пугающим.

Все еще хмурясь, Байрон взял зеркало и почти целую минуту пристально в него вглядывался. Наконец, он покачал головой и вернул зеркало обратно. ― Нет, на мне это не работает ― хотя временами я бы рад себя не узнать. Он пригубил вино. ― О, каким бы облегчением это было, иметь возможность слышать слоги «Бай-рон» без… Он сжал кулак.

– Без того чтобы быть им самому, ― подсказал Кроуфорд. ― Без того чтобы это звучало… призывом к оружию. [150]150
  Call to the battlements. Игра слов. Можно перевести как призыв к оружию (на парапеты) или зов горных вершин.


[Закрыть]

Байрон ухмыльнулся, и Кроуфорду впервые пришло на ум, что поэт был моложе, чем он сам. Кроуфорд опустил зеркало в карман пиджака и поднялся, чтобы вернуть Хобхаусу мыло и бритву.

* * *

Нападение произошло час спустя, когда дорога стала настолько крутой, что всем пришлось выбраться из экипажа и ехать верхом или идти пешком. Даже багаж был выгружен из багажного отделения и привязан к спинам мулов. Кроуфорд восседал на одной из лошадей, то оттаивая, то коченея, пока лошадь взбиралась по наклонным участкам, залитым солнцем или укрытым густыми тенями нависающих над ними деревьев. Впереди покачивалась спина одного из вьючных мулов, а перед ним ехал Байрон, возглавляя их монотонную процессию.

Лошади ступали медленно, время от времени звучно втягивая ноздрями холодный воздух, хотя Кроуфорд различал только запахи напитанной влагой просыпающейся земли и сосновой хвои.

Все еще немного пьяный, Кроуфорд распевал песню, которую безостановочно пел старый Де Лож, в тот нескончаемый день, почти два месяца назад, когда Кроуфорд тащил его в тележке из Карнака в Оре и обратно. Песня, которую Кроуфорд, естественно, знал только на испорченном диалекте Де Ложа, повествовала о том, как жестоко обошлась с певцом женщина, которую он любил.

После того как первый стих унесся звонко гулять между сосен, что возносились вверх на склонах над и под ними, Байрон натянул поводья, придерживая лошадь чтобы послушать; а когда Кроуфорд добрался до строфы, в которой певец сравнивал себя с бельем, измочаленным о камни в бурном потоке, Байрон позволил мулу обогнать себя, а затем втиснул свою лошадь между лошадью Кроуфорда и краем дороги, чтобы было удобнее разговаривать.

– Кто переложил Вийона на музыку? ― спросил Байрон.

Кроуфорд слышал о поэте пятнадцатого столетия Франсуа Вийоне [151]151
  Франсуа́ Вийо́н (фр. François Villon) (настоящая фамилия – де Монкорбье́ (de Montcorbier), или де Лож (des Loges)); родился между 1 апреля 1431 и 19 апреля 1432 в Париже, – год и место смерти неизвестны (после 1463, но не позднее 1491)) – последний и величайший из поэтов французского средневековья. О его жизни известно крайне мало, больше домыслов и легенд. В восемь лет остался сиротой. Фамилию Вийон он получил от усыновившего и воспитавшего его родственника, парижского священника, капеллана церкви Святого Бенедикта Гийома Вийона (Guillaume de Villon), которого сам поэт называл своим «больше чем отец» (plus que père).


[Закрыть], но никогда его не читал. ― Я даже и не знал, что это он написал, ― ответил он. ― Я выучил эту песню у одного сумасшедшего старика во Франции.

– Это Двойная Баллада из Завещания,― задумчиво сказал Байрон. ― Не уверен, что когда-нибудь обращал на нее внимание. Ты помнишь продолжение?

– Думаю да.

Кроуфорд начал следующий стих, который оплакивал злую судьбу, что даже наказания за использование колдовства не способны удержать юношей от преследования женщин, подобных той, что опустошила певца. Но внезапно и без всяких видимых причин его сердце начало бешено колотиться, а виски покрылись каплями пота.

«Вино, ― подумал он, ― или тревожные слова песни».

В этот миг тропу сотряс сильный грохот, словно что-то тяжелое откололось от склона, возносящегося вверх по правую руку, и Кроуфорд услышал, как трещат ветви и, шипя словно огонь, осыпается сосновая хвоя, будто что-то большое спускалось, скользя, к ним навстречу.

Байрон схватил лошадь Кроуфорда под уздцы и потащил их с пути, все равно чего, что неслось на них сверху, но в этот миг существо издало сотрясающий землю рык и бросилось на них.

Ослепленный голубым небом, Кроуфорд не мог разглядеть существо, пока оно не выметнулось из мрака, взлетев в воздух. Лишь тогда бегло брошенный взгляд на краткий миг выхватил безглазого гиганта со свирепым лицом, а затем существо обрушилось на него и выбило его из седла.

Склон по левую сторону круто обрывался вниз, и Кроуфорд пролетел четыре ярда [152]152
  Ярд – мера длины, равная 3 футам или 91,44 см.


[Закрыть], рассекая морозный воздух, прежде чем врезался в грязный откос. Он упал вперед ногами и заскользил. При этом больше всего доставалось его ногам и крестцу, когда он ударялся ими о низко растущие ветви и выступающие из земли камни. И когда, наконец, его падение задержал ствол дерева, с которым он столкнулся в дюжине ярдов вниз по холму, ободранный, задыхающийся от боли и кашля в попытках вдохнуть воздух в свои поруганные легкие, он, по крайней мере, все еще был в сознании и, кажется, ничего не сломал.

Они были в тени горы, и даже после того, как Кроуфорд смахнул с лица листья и оттер грязь и кровь, глазам потребовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к царившему вокруг соборному полумраку. Он скорее слышал, чем видел, как связанные между собой тюки багажа с шумом катились вниз по склону, и, в конце концов, с дорогостоящим треском, ударились о ствол дерева. После этого он слышал лишь, как с затихающим шумом уносятся прочь комки земли далеко внизу.

Его дыхание беспорядочно перемежалось икотой и испуганными всхлипами. Он пытался убедить себя, что на них обрушился просто громадный валун, страстно сожалея, что вообще потащился в эти чертовы горы.

От был скован от напряжения. Нервы бесполезно напряглись в ожидании сокрушительного, завершающего удара, но этого не произошло, и спустя несколько секунд он осторожно позволил себе немного расслабиться.

Он подтянул себя вверх в менее болезненное положение и огляделся в поисках Байрона. Несколько мгновений спустя он увидел его, восседающего на камне сверху и немного левее. Байрон грыз костяшку пальца, не сводя с него пристального взгляда.

– Айкмэн, ― сказал Байрон, достаточно громко, чтобы его голос долетел через освежеванный склон холма, ― важно чтобы ты делал в точности, как я скажу ― ты это понимаешь?

В животе у Кроуфорда внезапно похолодело, а мускулы снова напряглись. Он умудрился выдавить слово «Да»из своих зажатых легких.

– Не двигайся ― если ты двинешься, оно тебя схватит. Ты не сможешь уползти быстрее, чем оно на тебя прыгнет. Байрон потянулся и засунул руку под пиджак.

– Где…, ― пересохшими губами выдохнул Кроуфорд, ― … оно?

Байрон вытащил пистолет и внимательно разглядывал листья и грязь по соседству, словно что-то обронил. ― Оно ― только сохраняй спокойствие ― оно прямо над твоей головой. Полагаю, ты можешь посмотреть, только не совершай резких движений.

Медленно напрягая мускулы шеи, Кроуфорд запрокинул голову вверх, чувствуя, как под рубашкой по ребрам сбегают холодные капли пота. Он увидел уходящий вверх склон, ощетинившийся деревьями, что заслоняли от взглядов дорогу. Затем его взгляд уперся в нижние ветви дерева, о которое он затормозил и, наконец, он собрал все свое изрядно потрепанное мужество и посмотрел прямо вверх.

От него потребовалось все самообладание, чтобы не отпрянуть и не закричать. На мгновение он даже почувствовал что-то похожее на обиду, что увиденное не убило его в тот же миг.

Существо вниз головой цеплялось за ствол дерева. Его выступающая морда была в каких-нибудь нескольких футах от его лица. У него не было глаз, не было даже глазных впадин, а его бугорчатая серая шкура и похожее на наковальню рыло были какими угодно, только не подвижным, тем не менее, он почувствовал, что всецело завладел его вниманием. Понизу морды распахнулась пасть, обнажая зубы похожие на окаменелые чаши трутовиков [153]153
  Трутовик ― гриб, растущий на стволах деревьев.


[Закрыть], а затем чудовище начало вытягивать шею вниз.

– Пригни голову, ― напряженно крикнул Байрон.

Кроуфорд подчинился, стараясь делать это не слишком поспешно, и позволил взгляду бегло скользнуть по позиции Байрона. Байрон поднялся с колен и целился из пистолета в его направлении. Кроуфорд увидел, что из дула пистолета торчала толстая ветка дерева.

– Боже помоги нам обоим, ― прошептал Байрон, затем прищурил глаза, сосредоточенно целясь, и нажал на курок.

Тим Пауэрс ― Байрон стреляет в голема

Оглушительный выстрел и брызги щепок одновременно налетели на Кроуфорда. Он дернулся, потерял равновесие и соскользнул с дерева. И хотя он успел вонзить пальцы и носки в грязь и остановить падение в пяти ярдах вниз по склону, он не мог заставить себя поднять голову до тех пор, пока не услышал, как существо тяжело свалилось с дерева, а затем поползло вверх по склону, в противоположном направлении.

Тогда он увидел, что существо медленно на четвереньках двигается в сторону Байрона. С каждым шагом оно высоко выбрасывало вверх длинные ноги, словно оскальзываясь в глубокой грязи, и звучно втягивало воздух воздетой кверху, вытянутой мордой. Молодой лорд стоял на своем камне и дожидался его. Разряженный пистолет, словно дубинка, был зажат в белом кулаке. Его лицо было еще бледнее, чем обычно, но светилось решимостью. Кроуфорд не мог понять, почему он не карабкается обратно на холм, а затем вспомнил про его хромоту.

Сверху, с дороги, доносились зовущие их голоса, но Кроуфорд был слишком занят, выковыривая из земли увесистый камень, и ему не хватало дыхания, чтобы кричать им в ответ. Усилие, потребовавшееся чтобы швырнуть камень вверх, заставило его соскользнуть еще на ярд вниз по холму, но бросок пришелся точно в цель ― камень с глухим звуком ударился о чудовищно широкую спину твари.

Он выдавил из себя хриплый вопль победы ― который превратился в скрежещущее проклятье, когда он увидел, что монстр как ни в чем не бывало продолжает движение.

– Спасайся сам, Айкмэн, ― сказал Байрон неживым от напряжения голосом.

Кроуфорд с отчаяньем осознал, что не собирается подчиняться. Сердце все еще бешено грохотало в груди, и он понимал, что ничем не может помочь, но обреченно начал карабкаться вверх по склону, вслед за медленно ползущим, сопящим уродливым существом.

Краем глаза он заметил бесшумную вспышку зелени справа и чуть выше, и остановился, чтобы взглянуть в том направлении.

Это было утреннее солнце, коснувшееся верхушки сосны. Запоздало, на западном склоне горы занимался рассвет. Над деревом виднелся пологий горный хребет, вырастающий из остального холма, и на его горбатом гребне, на коричневом ковре сосновых иголок, ослепительно сверкала роса.

Он повернулся, чтобы снова взглянуть на Байрона и монстра, и что-то болезненно вонзилось ему в бок. Он забрался в карман пиджака и вытащил неровный осколок разбитого бритвенного зеркала.

В голове его возникла идея. Однажды природа солнечного света изменилась, сказал ему Байрон четыре дня назад, когда они обсуждали нефелимов, и теперь он губителен для них.В памяти всплыли истории, которые он слышал в детстве, о троллях, что превращались в камень при первых лучах рассвета, и вампирах, которые прячутся под землю, чтобы солнце не могло добраться до них… а еще он вспомнил, как зеркало помогло Персею одержать победу над Медузой.

Он спрятал осколок зеркала обратно в карман и продолжил карабкаться вверх ― но теперь он двигался к залитому солнцем гребню, в сторону от Байрона и монстра.

Он слышал, как позади Байрон осыпает насмешками неудержимое существо, но не оглядывался назад до тех пор, пока не достиг гребня, и не вскарабкался на выступающие корни деревьев на его округлом пригорке.

Теперь он был на солнце. Он выудил из кармана осколки разбитого зеркала и выбрал самый большой. Он больше не видел ни Байрона, ни монстра, оставшихся в темноте внизу. С панической поспешностью он поймал в зеркало солнце и начал шарить ярким пятном отраженного света по утопающему в тени склону горы.

Он услышал громоподобный рев, донесшийся из темноты, и с отчаянной надеждой дернул пятнышко света назад, туда, откуда он пришел. И хотя он надеялся именно на это, он содрогнулся, увидев, как ужасная голова медленно повернулась к нему, и чуть не выронил осколок зеркала. Освещенное существо встряхнуло головой и продолжило карабкаться вверх, изгибая и выбрасывая в воздух свои длинные конечности. Теперь Кроуфорд увидел Байрона ― тот был всего лишь в пяти ярдах от приближающегося существа ― и лишь усилием воли Кроуфорд заставил руку не дрожать и держать пятно света точно по центру широкой спины.

Существо снова остановилось, и снова деревья содрогнулись от громогласного рыка, прозвучавшего, словно гора смещалась на своем покоящемся в аду основании. Наконец, существо развернулось и начало тяжеловесно подтягивать свое массивное тело в направлении Кроуфорда.

Он был уже готов бросить зеркало и убежать. Будто покрытые копотью пластины зубов были обнажены в оскале, в котором безошибочно читались ярость и негодование. Клешни существа вырывали из земли комья грязи размером с голову и размалывали камни, пока оно яростно стремилось ему навстречу. К тому же он знал, физический урон ― далеко не самое страшное, когда сталкиваешься с таким существом как это. Собрав волю в кулак, сжав мочевой пузырь, он стоял на месте и удерживал луч света по центру на шее существа… там, где он видел царапину, очевидно оставленную веткой-снарядом Байрона.

Существо подбиралось ближе, и перемещающийся рык его дыхания звучал теперь словно далекий, наполняющий низину оркестр; оно что, пело? Кроуфорд обнаружил себя следующим за темой [154]154
  Тема ― мотив, основная тема музыкального произведения.


[Закрыть], и от ее трагичности и грандиозности у него перехватило дыхание. Звуки вливались в его разум, сплетаясь в причудливые узоры, сияющие, словно глубины опала, и ему казалось, что это какой-то немыслимо древний свадебный марш, сочиненный разумными планетами, чтобы прославлять венчание звезд.

Внезапно музыка угасла, словно ветер пронесся между ним и непостижимо огромным, но столь же далеким оркестром. Длинноногая тварь была теперь в каких-нибудь пяти ярдах, но двигалась гораздо медленнее, и Кроуфорду показалось, что переливающаяся золотом и пурпуром аура реет вокруг ее головы. В конце концов, со звучным треском существо застыло.

Несколько бесконечных долгих секунд тварь продолжала безглазо смотреть на него, пока он удерживал свет на ее шее.

В конце концов, она начала заваливаться. Поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее. Ее плечи пропахали землю на несколько ярдов вниз по холму, а затем она стала просто кувыркающейся, разваливающейся на куски статуей, различимой лишь по удаляющемуся в темноте грохоту.

Когда грохочущий рокот затих вдали, Кроуфорд услышал, как кто-то спускается вниз по склону, где-то над ним, и вскоре до него донеслись сердитые оклики Хобхауса.

– Мы здесь, Хобби, ― отозвался Байрон, его голос едва заметно дрожал. ― А багаж застрял возле дерева, чуть ниже. Лошади тоже свалились?

– Чтоб тебя, почему ты не отвечал прежде, ― сердито выкрикнул Хобхаус, с явным облегчением. ― Да, одна лошадь упала, ― но не далеко, с ней все в порядке. Что это был за рев? И во что ты стрелял?

Кроуфорд спускался теперь гораздо медленнее и осторожнее, на полпути к выступу, где расположился Байрон, и когда поднял взгляд, увидел, как юный лорд ему подмигнул. ― Полагаю какая-то разновидность горного льва! По его изможденному лицу скользнула хмурая тень, и он крикнул, ― Будь другом! Когда вернешься Англию, не рассказывай там ничего об этом. Хорошо? Нет смысла беспокоить бедную Августу.

Вскоре Кроуфорд присоединился к Байрону на его камне и отсюда увидел людей, прыжками спускающихся вниз на веревках.