Текст книги "Гнёт ее заботы"

Автор книги: Тим Пауэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

– А тебе, можно приближаться к нам? ― спросил Кроуфорд.

Она покачала головой.

– Даже для того чтобы просто поговорить? Может быть, я хочу воссоединиться с семьей. Здесь Байрон. Он… один из вас, уверен, ты можешь разглядеть это в нем. Он почувствовал, как Байрон пошевелился позади него, и по тому, как качнулся свет, предположил, что он переложил факел из одной руки в другую. Кроуфорд взмолился, чтобы он не потерял терпение и что-нибудь не сказал.

– Тут я тебе ничем не могу помочь, ― сказала Джозефина. ― Ты знаешь это. Нужно чтобы кто-нибудь из них был к тебе благосклонен. Она улыбнулась, продемонстрировав, как когда-нибудь будет выглядеть ее череп. ― И они будут, Майкл. Найди одного из них и моли о прощении. О, они простят тебя. Меня уже простили за то… за то, что мы с тобой совершили.

Ее босые ступни на камнях мостовой выглядели словно белые крабы.

Кроуфорд смахнул слезы. ― Я хочу, чтобы ты пошла со мной, Джозефина. Я люблю тебя. Я…

Она закачала головой. ― Думаю, я тоже тебя любила, ― сказала она, ― но теперь я люблю другого. И мы очень счастливы.

Он стиснул веревку, бесполезную здесь веревку. ― Послушай меня, ― отчаянно сказал он.

– Нет, ― ответила она. ― Солнце опустилось, и он ждет меня. Она начала поворачиваться.

– Ты беременна, ― выпалил Кроуфорд.

Она замешкалась. Кроуфорду показалось, что он услышал какой-то звук, донесшийся со стороны объятого мраком холма, что-то отличное от шипения морского ветра в ветвях, но он не отрывал от нее взгляда.

– Подумай об этом, ― поспешно продолжил он, ― ты была медсестрой и знаешь симптомы. Это наш ребенок, твой и мой. Может быть эта… жизнь, это то, чего ты желаешь для себя, но этого ли ты хочешь для нашего ребенка?

Несколько томительных секунд она молчала. ― Ты прав, ― наконец сказала она с удивлением. ― Думаю, я и вправдубеременна, ― ее лицо было лишено всякого выражения, но на впалых щеках явственно блеснули слезы.

Со стороны холма снова донесся едва уловимый звук. Кроуфорд бросил туда мимолетный взгляд, но не смог ничего разглядеть среди тускло подсвеченных сосен.

Она снова повернулась к морю и нерешительно шагнула из-под арки, и Кроуфорд дернул за узел, что крепил веревку к ремню; свернутая кольцом веревка очутилась в его руке.

В этот миг она заметила Байрона и настороженно на него уставилась, словно одичавший кот.

Байрон подождал, пока новая волна обрушится на скалы и отхлынет от берега. ― Все в порядке, ― сказал он достаточно громко, чтобы она могла разобрать. ― Дважды два четыре, дважды три шесть, дважды четыре восемь. В его голосе непривычными резкими нотками послышалось сострадание, и Кроуфорд подумал, что, возможно, он вспомнил, как она спасла их на вершине Венгерн.

– Пойдем с нами, ― сказал Кроуфорд

– Дважды пять десять, ― сказал Байрон. Его голос был теперь мягче, словно он рассказывал колыбельную ребенку, ― дважды шесть двенадцать…

Она собиралась ответить, но внезапно ее прервал громкий, мелодично звучащий голос, пришедший из темноты холма.

–  Нет, ― пропел он. ―  Ты принадлежишь мне, и ребенок твой от меня. Я его отец.

– О боже, ― проскрежетал Байрон и скользнул в карман свободной рукой, ― звучит похоже на Полидори.

Джозефина остановилась. Ее изорванное платье трепетало в зябком ночном бризе.

Она пристально посмотрела на Кроуфорда. Он улыбнулся ей ― а затем резким движением высвободил висящую у пояса веревку и накинул петлю ей на плечи.

Она повернулась и рванулась к арке и царящей за ней темноте, и потерявший равновесие Кроуфорд болезненно рухнул на колени; но он с силой потянул назад, и она растянулась поверх него. Она яростно сопротивлялась, и даже несмотря на то, что Байрон прижал ее коленом ― неуклюже, так как не выпустил факел и не вынул руку из кармана ― Кроуфорд никак не мог набросить на ее извивающееся тело еще один виток веревки. Он слышал, как что-то с шумом продирается вниз по склону, и в отчаянье занес изувеченную руку и наотмашь ударил ее по лицу.

Ее голова качнулась назад, и она безвольно обмякла, и как только Байрон поднялся, Кроуфорд поспешно перевернул ее и туго связал вместе запястья.

Рука, которой он ее ударил, была запачкана глиной. Размазанная вокруг ее рта грязь была глиной. «Она что елаее»?

Когда он поднял взгляд, Байрон вытащил пистолет и нацелил его мимо Кроуфорда, в сторону деревьев. Свободная рука уверенно держала факел.

Кроуфорд оглянулся в направлении, в котором указывало дуло. Возле дома на мостовой стоял мужчина.

Он был одет в рубаху и брюки столь же изношенные, как и одежда Джозефины; но в отличие от Джозефины он выглядел откормленным, с явственно выделяющимся животом и намечающимся двойным подбородком.

Он презрительно улыбнулся Кроуфорду. ― Я, ― сказал он, ― никогда не позволил бы себе ударить женщину. Я горд, что больше не принадлежу к расе, чьи представители способны на такое.

Джозефина пришла в себя после удара и слабо завозилась под Кроуфордом, и он потянул за веревку, идущую от ее запястий, и, набросив петлю на лодыжки, туго ее затянул. Трясущимися пальцами он начал завязывать узел.

– Полидори, ― слегка дрожащим голосом позвал Байрон. ― В этом пистолете пуля сделанная Карбонариями ― серебро и дерево.

Кроуфорд туго затянул узел и поднял взгляд.

С яростным рвущимся хлопком, который заставил Кроуфорда подпрыгнуть, одежда Полидори клочьями разлетелась во всех направлениях ― и, судя по тому, как заметался свет факела, Байрон дернулся тоже ― и когда пляска света улеглась, Кроуфорд увидел, что на том месте, где стоял Полидори, в воздухе завис, жужжа крыльями, огромный змей.

Он тяжело извивался в воздухе, и его чешуя, словно звенья металлической кольчуги, блестела в неровном свете факела. Длинное рыло распахнулось, обнажая щетку белых зубов, а его неживые стеклянно блестящие глаза переместились с Байрона на Кроуфорда, а затем на лежащую на мостовой Джозефину.

– Не стреляй, ― поспешно сказал Кроуфорд. ― Я встречал их раньше в таком виде ― пули просто отскакивают от них.

– Любимый! ― прошептала Джозефина, широко раскрытыми глазами глядя на змея.

Громко жужжа, существо поднялось в воздух и поплыло навстречу укутанному темнотой склону холма.

Кроуфорду почти удалось поставить сопротивляющуюся Джозефину на ноги, когда мелодичный голос прозвучал снова откуда-то из-за деревьев.

– Ваши пули не смогут меня убить, ― сообщил он, и хотя тон был вежливым, Кроуфорд явственно различил скрывающийся за внешним спокойствием гнев, ― но они могут причинить мне боль. Выуже один раз ранили меня, Мистер Кроуфорд, в Альпах. Припоминаете?

Кроуфорд не мог больше удерживать брыкающуюся Джозефину. Он рухнул на колени, позволив ей повалиться на него, так что о мостовую ударились его уже кровоточащие колени, а не ее голова. ― Какого дьявола ты не выстрелил, когда был такой шанс? ― с измученным всхлипом спросил он Байрона.

Затем глубоко вдохнул и поднял взгляд. ― Нет! ― выкрикнул он, отвечая на голос.

Он был рад, что существо, очевидно, хотело поговорить, так как ему нужно было время, чтобы подумать. «Могут ли они с Байроном дотащить Джозефину до залива, и использовать защитные свойства морской воды, чтобы продержаться там до рассвета»? «Совсем как дети, ― истерично подумал он, ― которые плавают в пруду, ныряя под воду каждый раз, как над ними пролетает шершень».

Джозефина тяжело дышала, уставившись взглядом в темную чащу.

– С помощью зеркала, ― сказал голос. ― Когда ты отразил на меня солнечный свет.

Об этом Кроуфорд помнил. ― Но это был не Полидори, ― выдохнул он. ― Полидори покончил с собой только в прошлом году.

– Мы не столь разобщенные существа как люди, ― донесся голос. Он засмеялся, резко и звонко, словно зазвенели бронзовые колокольчики. ― Что сотворите единому из сих братьев моих меньших, то мне сотворите.

– Как ты смеешь, ― процедил Байрон, ― цитировать Писание?

– А ты как смеешь публиковать поэзию как свою собственную? ― отпарировал голос, и ярость его внезапно стала весьма очевидна. ― Непревзойденный лорд Байрон! Тайно высасывающий млечные соки из груди Медузы Горгоны! Самонадеянно презирающий всякого, кто не обнаружил к ней собственного пути! Моя поэзия, может, и не была верхом совершенства, ― сорвался на визг голос, ― но, по крайней мере, она была моей собственной!

Байрон, все еще сжимающий в руке пистолет, при этих словах засмеялся и повел дулом в сторону холма. ― Поэзия, ― добродушно ответил он, ― была наименьшим из всего, в чем я тебя превосходил.

С холма донесся пронзительный вопль, и на краткий миг перед взглядом Кроуфорда мелькнул обнаженный мужчина, несущийся к ним между деревьев, а Байрон навел пистолет; но мгновение спустя воздух снова наполнило жужжание, и на них устремился крылатый змей.

Пистолет Байрона выстрелил за мгновение до того, как существо атаковало его, и пуля срикошетила от змея, а затем от стены дома. Одновременно с этим, факел описал в воздухе дугу и ударился о камни, разбрасывая ворох искр.

Свет погас, и сквозь стоящий в ушах перезвон Кроуфорд услышал испуганное натужное дыхание Байрона и скольжение и тяжелые шлепки колец змея; затем до него донесся резкий мучительный хрип, и он понял, что существо опутало Байрона и выдавливает из него остатки воздуха.

Кроуфорд шагнул к морю ― единственной владевшей им мыслью было уплыть отсюда как можно дальше ― затем он увидел, что факел потух не совсем. Он лежал на камнях в паре ярдов слева, и его верхушка все еще тлела.

Пересиливая желание спастись бегством, он подхватил факел и махнул им в воздухе. Факел снова вспыхнул, и первым, что он увидел, было лицо Джозефины встревожено уставившееся на Байрона и змея.

Он осознал, что беспокоилась она вовсе не за Байрона, а за своего любовника ― и обуявшая его паника закалилась в налитую свинцом отчаянную ярость.

Он отвернулся от нее.

Змей повалил Байрона на землю, его длинное гибкое тело обвилось вокруг него, прижимая руки к тесно сдавленным ребрам, и когда Кроуфорд шагнул вперед, змей наклонил голову к шее Байрона и изысканно вонзил узкие зубы в его напряженное горло.

Глаза Байрона зажмурились, а губы разошлись, оскалив зубы в рычании, в котором ярость мешалась с болью и унижением ― но также и вынужденным наслаждением ― и Кроуфорд подался вперед и ткнул факелом в глаза змею.

Джозефина закричала, а языки пламени лизнули щеку Байрона и опалили седые волосы у виска, но глаза рептилии лишь повернулись вверх и безразлично скользнули по Кроуфорду, пока чешуйчатая глотка продолжала поглощать кровь Байрона.

Все еще держа одной рукой факел, Кроуфорд вытащил из кармана пиджака банку толченого чеснока и грохнул ее о камни, а затем зачерпнул полную ладонь стекла с чесноком и, содрогаясь от отвращения, опустился и вытер руку о глаза рептилии. Осколки стекла вонзились ему в ладонь, но возможность причинить таким образом ущерб новому любовнику Джозефины заставила его не обращать внимания на собственную боль.

Змееподобное существо содрогнулось, шипя и выплевывая наружу кровавые брызги, и начало моргать своими огромными глазами. Кольца его ослабли, и Байрон стряхнул их и слабо откатился в сторону, сипя и кашляя.

Кроуфорд отпрянул от монстра к Джозефине, когда золоченые крылья начали биться и жужжать, поднимая в воздух песок, покрывающий мостовую.

Существо, бывшее Полидори, снова поднялось в воздух. Его громадный вес угадывался по тяжелому покачиванию его тела. Минуту голова чудовища крутилась туда и обратно, силясь что-нибудь разобрать сквозь кровь, стекло и чеснок, застилающие его взгляд.

Затем, зависнув в воздухе на уровне плеч, существо задрожало, и его лицо начало корчиться, изменяя форму. Рыло втянулось внутрь и расширилось, и гротескно обернулось человеческими губами, чужеродной плотью на морде рептилии. ― Где ребенок? ― произнес рот. Голос был хриплым и задыхающимся, словно существу не хватило времени, чтобы слепить что-то большее, чем рудиментарные голосовые связки. ― Где ты, Джозефина?

Внезапно Кроуфорд осознал, что ребенок был ужасно важным для этого существа, гораздо более важным, чем Джозефина; эти дети, рожденные в повиновении, как Китс и Шелли, были редкостной удачей для его рода. Он склонился над Джозефиной и зажал ее рот своей кровоточащей рукой, но она вывернулась из-под него с неожиданной силой.

– Здесь, ― выдохнула она. ― Забери меня.

Голова жадно дернулась в сторону ее голоса, и когда длинное тело пулей метнулось к ним, Кроуфорд свободной рукой сграбастал Джозефину за талию и с усилием, что казалось вывихнуло плечо и защемило позвоночник, отбросил ее назад.

Голова змея с такой силой врезалась в мостовую, где она только что лежала, что осколки камня брызнули во все стороны, а тело его отбросило назад и обрушило на верхушку одной из подпиравших задание колонн, с ударом, который заставил Каза Магни загреметь, словно огромный каменный барабан.

Существо зависло теперь выше, примерно в двадцати футах над землей, и его яростно жужжащие крылья туманными золотыми пятнами окружали взирающее вниз лицо. Рот существа был вдребезги разбит о камни, и кровь бежала из него длинной покачивающейся нитью, но оно сумело выдавить одно слово.

– Где?

Рука Кроуфорда все еще была вокруг Джозефины, и он почувствовал, как она втянула в себя воздух, собираясь ответить.

В безрассудной яростной вспышке ревности он отпустил ее и выхватил из кармана пистолет, и лишь когда он взвел курок и нацелил его вверх, в размозженный рот, который она предпочла его собственному, ему пришло в голову, что Полидори нарушил свою неуязвимость, приспособив для своих нужд эту деталь человеческой анатомии.

Кроуфорд спустил курок и за вспышкой взрыва увидел, как змей кувырком полетел вверх, и сквозь отголоски выстрела услышал его крик, пронзительный, словно два тяжелых камня с визгливым скрежетом терлись друг о друга.

Джозефина завопила тоже, столь яростно извиваясь в своих путах, что Кроуфорду казалось, ее кости не выдержат.

Он поднялся и, хромая, направился туда, где лежал Байрон. Лорд безучастно уставился в мостовую под ним, но дышал.

– Ненавижу тебя, ― всхлипнула Джозефина. ― Надеюсь, что этот ребенок его. Он долженбыть его ― мы уже несколько месяцев живем здесь как муж и жена.

Кроуфорд свирепо улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй окровавленной, источающей чесночное зловоние рукой.

ГЛАВА 23

I am moved by fancies that are curled

Around these images, and cling:

The notion of some infinitely gentle

Infinitely suffering thing.

– T. S. Eliot, Preludes

Я был во власти наважденья,

И грезил как во сне

О сердце, полном состраданья

Распятом на кресте.

– Т. С. Элиот, Прелюдии

Байрон перевернулся на спину, с рукой, прижатой к кровоточащему горлу, и лежал, вглядываясь в ночные звезды. ― Неплохо ты его, ― прохрипел он. Он со стоном сел, помогая себе свободной рукой. ― Это, конечно же, его не убьет. Он всего лишь окаменеет, и если повезет, приземлится где-нибудь, где завтра будет светить солнце, но со счетов его списывать рано.

– Верно, ― донесся из темноты скрежещущий голос, резкий от сквозящей в нем неорганической боли.

Байрон, Джозефина и Кроуфорд одновременно подпрыгнули, и факел в руке Кроуфорда испуганно качнулся.

– Забери меня! ― закричала Джозефина, ухитрившись приподняться на выставленном локте.

– Скоро, ― ответил голос.

Кроуфорд несчастно покачал головой, уставившись на Джозефину и ее внушающие ужас попытки выбраться. Он оглянулся в направлении скрывающегося во тьме холма. ― И ты еще осуждал меня за то, что я ее ударил! Ты пытался ее убить!

– Господи, Айкмэн, ― сказал Байрон, силясь подняться на ноги. ― Не разговаривайс этой тварью. Мы же…

–  Убитьее, ― донесся голос, каждый звук которого, казалось, стоил существу невообразимой боли, ― это не оскорбление.

– Ты, ― крикнула Джозефина в ночную темноту, ― ты хотел… убитьменя? Она ухитрилась подняться в шаткой коленопреклоненной позе, с руками стянутыми за спиной.

Кроуфорд воззрился на нее в изумлении. ― Конечно, он хотел тебя убить. Ты только посмотри на эту долбаную дырув мостовой, где бы ты лежала размазанная в лепешку как твоя сестра ― словно раздавленное насекомое, если бы я не отбросил тебя в сторону!

Он вернулся обратно и склонился над ней. ― Послушай меня, ― сказал он. ― Слушаешь? Хорошо. Ему нужно чтобы ты умерла. После того как тебя похоронят, ты словно яйцо дозреешь и дашь рождение семени, которое он посеял в твоей крови, этому продолжению его самого, которое выберется наружу из твоей могилы. А затем, немного погодя, ты родишь того, кто мог бы когда-нибудь стать нашим ребенком, но будет к тому времени одним из этих созданий.

Он беспощадно рассмеялся. ― Здесь не может быть никаких «ну-во-всяком-случае»! Наш ребенок мог бы стать как Шелли и Китс, приговоренным быть связанным с нефелимами обстоятельствами своего рождения, но этот ребенок был бы вообще лишен любой человеческой жизни. Такого никогда не бывало, по крайней мере, с тех старых добрых ветхозаветных дней, когда Ной еще не родился.

Джозефина кивнула, по-видимому, осмысливая его слова, и он начал понемногу расслабляться и даже улыбнулся, когда она внезапно дугой выгнулась назад, с тошнотворным треском ударившись головой о мостовую.

– Боже! ― в ужасе взвизгнул Кроуфорд. Он кинулся к ней, падая на свои больные колени, и мгновение просто баюкал ее голову, а его голова была совершенно пустой, словно это она ударилась о камни; затем он осторожно положил факел и начал ощупывать ее череп. Горячая кровь быстро заливала ее и без того уже спутанные волосы, но она дышала, а череп ее по крайней мере не треснул.

Он плакал, вспоминая, как так же отчаянно и испуганно осматривал ее после того, как их двоих подстрелили на улице в Риме; тогда тоже сильно разило чесноком и кровью, но в тот раз из-за того, что она целовала его, чтобы спасти от наваждения ламии.

Он оторвал полосу от рубахи и обвязал вокруг ее головы, чтобы она давила на рану. Ее волосы нелепо торчали во все стороны.

– Ей определенно нужно в больницу, ― пробормотал он, то ли себе, то ли стоящему рядом Байрону, ― у нее идет кровь, и она давно не ела, только посмотри на нее ― одному богу известно, что это был за припадок. Похоже на судороги когда человек съедает стрихнин, но, по крайней мере, сейчас это прошло, очевидно…

– Айкмэн, ― сказал Байрон, нетвердо стоящий поблизости, ― это были не судороги.

– Черт, ты, должно быть, не видел этого! Я врач, но тут каждомупонят…

– Это была, ― слабо, но отчетливо сказал Байрон, ― попытка самоубийства. Она узнала, что это существо, Полидори, желает ее смерти, и попыталась выполнить его пожелание. Хорошо, что ты ее как следует связал ― иначе мы бултыхались бы сейчас где-нибудь в море, пытаясь ее поймать.

Кроуфорд осторожно опустил голову Джозефины. ― …Ох. Он медленно выпрямился, безмолвно признательный холодному ветру, проникающему в его слипшиеся от пота волосы. ― Возможно, так оно и… Полагаю, ты прав. Так и было.

Байрон качнулся вперед, затем быстро шагнул, пытаясь сохранить равновесие, и поспешно сел на землю. ―  Я,тем не менее, ― прошептал он, ― вскоре могу продемонстрировать тебе настоящие судороги. Его ладони покоились на земле, и Кроуфорд видел, как по его шее непрекращая сбегает вниз кровь.

Еле волоча ноги, Кроуфорд подобрался к нему, сел рядом и обреченно поднял руку Байрона и приложил пальцы к бледному запястью. Пульс был быстрым и нитевидным, кожа была горячей. Характерная лихорадка недавно укушенной вампиром жертвы уже началась, наложившись на жар, который был у Байрона до этого.

Кроуфорд опустил руку и безвольно откинулся назад, осознавая это непреодолимое обстоятельство, что раз и навсегда изменило весь вечер и сделало все их усилия и героизм бессмысленными.

– Ты теперь физически не сможешь добратьсядо Венеции, так ведь? ― спросил он, голосом безжизненным от попыток скрыть ту горькую обиду, которую он чувствовал; он никогда не узнает, надеялся ли Байрон тайно, что этот вечер закончится таким образом, но отчетливо помнил, что у Байрона было целых две возможности чтобы выстрелить в вампира ― перед его первым превращением и в тот миг, когда он снова, в облике человека, бросился к ним вниз по холму ― прежде, чем он его укусил. А Кроуфорду было хорошо известно, что Байрон был достаточно метким стрелком, чтобы попасть в него в обоих случаях. ― Через Апеннины и по Долине По [389]389
  По (Po) ― река в северной Италии. Самая длинная река в Италии, берущая начало в Котских Альпах близ границы с Францией и впадающая в 668 километрах к востоку в Адриатическое море.


[Закрыть]… особенно отправиться этой ночью, что, ― добавил он, бросив напряженный взгляд на склон холма, ― боюсь, нам придется сделать.

«Все напрасно, ― подумал он. ― Моя изувеченная рука, разбитая голова Джозефины».

Байрон снова прижал руку к горлу и покачал головой. ― Мне жаль. Я почти не сомневаюсь, что умру, если сейчас попытаюсь это сделать. Он скользнул взглядом по распростертой фигуре Джозефины и вздохнул. Затем снова посмотрел на Кроуфорда, и вся прикипевшая к нему бравада покинула его взгляд. ― Но давай проверим эту догадку.

Кроуфорд обескуражено взглянул на него, немного стыдясь теперь своих недавних подозрений, но все еще рассерженный. ― Нет. Благодарю, но нет. Он пытался думать. ― Может, я мог бы проделать все это без тебя, ― сказал он, осознавая еще до того как произнес, что это неправда.

– Нет, ничего не выйдет. Ты не знаешь… даже близко, того, что нужно знать о глазе и Грайях. Во-первых, глаз обычно не способен перескакивать ― в 1818 он прыгал из-за Шелли, который был там, когда Грайи проснулись, но обычно он остается у одной из колонн. Есть определенные заклинания, которые могутего освободить, но нужно уметь оценить ряд обстоятельств, чтобы решить какое из них сработает в ночь, когда ты там окажешься. Я долгие месяцы изучал все это, здесь в армянском монастыре, но и после этого не уверен, что смогу все сделать правильно.

Мгновенье спустя Кроуфорд неохотно кивнул. Он знал, что Байрон был прав.

На языке у Кроуфорда вертелось какое-то слово, что-то сухое словно юридический термин, но для него приобретшее физический смысл, что-то вселяющее отвращение… вкус железа и уксуса.

Затем он ухватил его. ― Доверенность, ― сказал он голосом, в котором надежда мешалась с отвращением.

– Доверенность?

– Ты сможешь присутствовать там ― достаточно, чтобы меня направлять, и привлекать внимание Лорда Грэя, а затем избавиться от него ― и, тем не менее, быть здесь. Что там с твоей шеей, кровоточит?

– Спасибо доктор, состояние устойчиво. В голос Барона вновь просочилась его давняя раздражительность. ― Разве тебе не полагается знать о всяких там повязках?

– Еще мгновение и я ее наложу. Но прежде, дай мне твою банку с чесноком.

Байрон извлек банку и протянул ему, и Кроуфорд открыл ее, зачерпнул пальцами как можно больше чесночного крошева и бросил его на мостовую. Затем он приставил банку к шее Байрона. ― Мне только нужно немного твоей крови.

На мгновение показалось, что Байрон собирается возразить ― затем он просто слабо кивнул, задрал подбородок и отвернулся, чтобы Кроуфорд мог держать банку под укусом.

Когда банка наполовину наполнилась, Кроуфорд закрыл ее и принялся бинтовать шею Байрона.

– Когда я выпью эту кровь, ― начал он.

–  Выпьешь?!― воскликнул Байрон. ― Ты слишком засиделся в том притоне нефандо!

– Напротив, в самый раз. Помню, я размышлял о том, что когда эти люди выпивали мою кровь, я был способен смотреть их глазами, видеть себя висящим на кресте, правда смутно и урывками, с другого конца комнаты. А когда я выпил кровь Шелли…

Байрон подавил рвотный позыв. ― Ты и впрямь неффер, Айкмэн.

– Когда я выпил кровь Шелли, ― спокойно продолжил Кроуфорд, ― я был способен видеть и чувствовать все, что он делал, я был даже способен обращаться к нему, общаться с ним.

Байрон невольно заинтересовался. ― Правда? Как знать, может быть, что-то подобное послужило основанием для христианского причастия.

Кроуфорд в нетерпении закатил глаза. ― Возможно. И, когда я выпью твою кровь, я почти уверен, что смогу до известной степени быть тобой, а ты будешь мной. Так что ты узнаешь, когда я туда доберусь и буду готов начать. А теперь слушай, я пролью все, что не выпью, и Лорд Грэй, вне всяких сомнений, примчится в Венецию тебе на помощь, также как и моя ламия устремилась туда, где я пролил свою кровь и кровь Шелли. Единственное, удели этому особое внимание, в тот момент, когда я буду это делать, он не должен видеть тебя где-нибудь ещеили одурачить его не удастся. Шелли сделал себя невидимым для своей сестры-близнеца, находясь на лодке ― морская вода, верно? Так что позаботься, чтобы Флетчер или Трелони, или кто-нибудь еще доставил ванну с морской водой в твою комнату, и залезай в нее, как только я выпью твою кровь в Венеции.

Они направились к дороге над домом, на которой Трелони оставил карету. Байрон держал факел, а Кроуфорд полу нес, полу тащил бесчувственное тело Джозефины, и всего лишь за несколько минут они ухитрились обогнуть дом.

Протянувшийся за домом путь вверх по склону был намного труднее; каждые несколько футов крутого подъема Байрону приходилось опускаться на землю, некоторое время жадно ловя сбившееся дыхание, а Кроуфорд, к своему невыразимому стыду, обнаружил, что единственным способом, которым он мог поднимать Джозефину, было обвязать вокруг ее лодыжек еще одну длинную веревку, обернуть ее вокруг расположенного выше ствола, а затем навалиться на свободный конец, так что его вес тащил ее в обратном направлении вверх по слону; и, хотя это задерживало их еще больше, он не мог удержаться от того, чтобы то и дело подбираться к ней и одергивать ее юбку обратно к коленям.

Его сердце тревожно колотилось и не только от физических усилий; ему продолжало мерещиться, что он слышит шепот Полидори, доносящийся сквозь грохот прибоя и шелест ветвей, и шарканье, оскальзывание и тяжелое дыхание, сопровождающие его подъем, и во время одной из остановок на отдых ему почудился тихий смех за границами очерченного факелом круга.

Наконец, он доставил Джозефину наверх и, дотащив до кареты, поднял и уложил ее внутрь. Байрон последовал за ней, а Кроуфорд устало взобрался на козлы [390]390
  Козлы, – скамейка, сиденье кучера впереди кареты.


[Закрыть], вместе с факелом, который он воткнул в скобу багажного ограждения. Две лошади, впряженные в экипаж, казалось, сгорали от нетерпения отправиться в путь.

Облака расступились, и лунный свет был достаточно ярким, чтобы он мог ехать на довольно приличной скорости; через несколько минут они достигли улиц и нависающих над ними зданий Лериче, и он осадил коней в нескольких сотнях футов от гостиницы, где остановилась компания Байрона.

Кроуфорд спустился и открыл дверь, и Байрон выбрался наружу, осторожно, словно чей-нибудь древний прапрадед. Помимо его воли в памяти Кроуфорда живо всплыло воспоминание о том цветущем юноше, которого он впервые встретил на улице Женевы в 1816-ом.

Плиты мостовой впереди были испещрены полосами света, и дыхание бриза доносило до них еле слышную музыку и смех. ― Трелони должно быть пьянствует, ― хрипло сказал Байрон, ― а Ханты, наверное, уже отправились в постель, по своему благоразумному обыкновению. Так что я смогу незаметно пробраться в свою комнату, и никто не поинтересуется, откуда у меня эта повязка. Он потянулся обратно в карету, вытащил трость и протянул ее Кроуфорду. ― Помнишь ее?

Кроуфорд кивнул, и слабая, грустная улыбка коснулась его бородатого лица. ― Твоя трость со шпагой. Помню, ты дразнил ей ту сверкающую молниями грозу у подножия Венгерн.

– Теперь она твоя. Поверни металлическую втулку, вот это кольцо, и ты сможешь ее вытащить. Французская сталь. Байрон, казалось, был не в своей тарелке. ― Ты знаешь, где в карете лежат деньги и оружие. И сердце бедняги Шелли. И у меня есть мой паспорт, а у вас есть ваши. Я не представляю как ты…

Он остановился и взял здоровую руку Кроуфорда в свои ладони. ― Я был сплошным источником проблем, так ведь? За эти прошедшие, дай бог памяти, шесть лет.

Кроуфорд чувствовал себя неловко и был рад, что пылающий факел располагался вверху за спиной Байрона, так что он не мог различить, были ли в глазах лорда слезы. ― Кучей проблем, ― согласился он.

Байрон усмехнулся. ― Ты был хорошим другом. Мы, пожалуй, вряд ли увидимся снова, так что я хочу, чтобы ты это знал. Ты был хорошим другом.

– О, дьявол. Кроуфорд освободил руку и крепко обнял поэта, и Байрон с чувством похлопал его по спине. ― Ты тоже был хорошим другом.

Очевидно стыдясь своей слабости, Байрон шагнул назад. ― Как думаешь, уже полночь?

Кроуфорд тихо рассмеялся. ― Ощущения такие, словно это уже завтрашняя полночь ― но, пожалуй, десяти еще нет.

Через два часа будет Михайлов день. День святого Михаила [391]391
  Михайлов день (Michaelmas) – День Архангела Михаила (празднуется католической церковью 29 сентября, православной – 21 ноября).


[Закрыть]. Байрон неловко махнул рукой. ― Убей для нас нашего дракона, Михаил.

– Ты узнаешь об этом, ― сказал Кроуфорд. ― Ты будешь там, разве что не во плоти.

Байрон неуверенно кивнул. ― А ведь верно. Господи Иисусе! Только не затевай все это рано утром. Он повернулся и захромал к гостинице.

Кроуфорд поднялся в карету и убедился, что пульс и дыхание Джозефины были ровными, затем притворил и запер дверь, устало вскарабкался обратно на козлы и щелкнул поводьями.

Он правил на северо-восток до тех пор, пока не пересек арочный каменный мост через реку Вара, а затем выехал на старую дорогу, идущую вдоль реки Магра [392]392
  Магра (итал. Magra) ― река на севере Италии. Длина 62 км. Впадает в Лигурийское море. Важнейший приток – река Вара, впадающая в Магру на территории коммуны Сан-Стефано-ди-Магра.


[Закрыть], между высокими уступами гор, что черными силуэтами прорезали темное звездное небо.

Свернув в сторону Апеннин, дорога стала круто забирать вверх, но Луна была высоко, а лошади ― свежими, и Кроуфорд чувствовал себя лучше с каждой милей, пролегающей между каретой и каменным существом, что раненое, но в сознании, лежало где-то на склоне холма возле Каза Магни.

В конце концов, холод и усталость заставили его остановиться. Факел к тому времени давно уже догорел.

В семи милях к северо-востоку от Вары в реку Магра впадала горная речушка, и вокруг моста через бурный поток теснились темными силуэтами деревянные постройки маленькой деревеньки Аула [393]393
  Аула (итал. Aulla) ― деревня в регионе Тоскана. Покровителем является Сан Капрасио (San Caprasio) (как-то подозрительно похоже на Corposanto, Capra Saltante).


[Закрыть]. Кроуфорд обнаружил стойло и барабанил в широкую дверь до тех пор, пока в окне этажом выше не зажегся свет. В конце концов, дверь была отперта, и за ней обнаружился держащий фонарь старик.

Кроуфорд заплатил ему, чтобы он распряг лошадей и позаботился о них, а также достал ему где-нибудь чашку уксуса и не обращал внимания на то, что Кроуфорд и его попутчик предпочли спать в карете.

Когда все было сделано, и старик удалился к себе наверх, Кроуфорд снова проверил Джозефину ― ее дыхание и пульс были по прежнему ровными ― а затем осторожно вылил примерно столовую ложку уксуса в банку с кровью Байрона, чтобы предотвратить ее свертывание, закрыл банку и надежно спрятал ее в одну из стоящих на полу сумок.

Джозефина лежала на заднем сиденье, и он прилег на переднем, хотя для того чтобы уместиться ему пришлось подтянуть ноги и согнуть голову вниз к коленям, но умудрившись все это проделать, он спустя несколько секунд уже спал.