Текст книги "Гнёт ее заботы"

ГЛАВА 22

Quaff while thou canst: another race,

When thou and thine, like me, are sped,

May rescue thee from Earth's embrace,

And rhyme and revel with the dead.

– Lord Byron,

«Lines Inscribed upon a Cup Formed from a Skull»

Так пей до дна, недолог век,

Твой род, как прежде мой, промчится,

И вот уж гордый человек

На корм червям едва годится.

Пройдут года, и род другой,

Что рифмой словно ты играет,

Найдет тебя в земле сырой,

И смерть с распутством обвенчает.

– Лорд Байрон,

«Стихи, начертанные на чаше, сделанной из черепа»

Хобхаус отбыл шесть дней спустя.

В Каза Ланфранки к тому времени царил хаос. Ханты остановились в расположенной поблизости гостинице до тех пор, пока все имущество Байрона не упакуют для предстоящей поездки в Геную, но в опустевшие комнаты палаццо переместили собак и обезьян Байрона, чьи клетки и конуры были разобраны и упакованы, и неугомонные животные с лихвой восполняли шум, поутихший с исчезновением детей Хантов. Байрон время от времени делал вид, что забыл о том, что дети уехали, и объяснял лай и верещанье как идиотские требования и жалобы на жаргоне кокни.

Весь день Байрон пил вино и весь вечер ― джин, и его настроение поминутно менялось от легкомысленного веселья до обидчивой мрачности. Он сказал Кроуфорду, что в тот день, когда он спас его из притона нефандо, он собирался встретиться с нотариусом и написать завещание, но Тереза настолько расстроилась лишь от одной мысли, что он может когда-нибудь умереть, что ему пришлось отменить эту встречу. Она заставила его пообещать, что он забудет об этой идее, и Байрону нравилось намекать, что ему, без сомнения, суждено умереть в предстоящем им предприятии, и что именно Кроуфорд будет виноват в том, что Тереза не получит ни пенни из его денег.

Наконец, двадцать седьмого сентября, Байрон был готов к отъезду. Почти все его слуги и большая часть имущества отправились из Ливорно на север на борту фелюки, в то время как он, Тереза и Кроуфорд путешествовали по суше в Наполеоновском экипаже; животные шумно бесновались в тесных временных клетках, погруженных в салон и на крыши двух карет, что следовали за экипажем их хозяина.

Сердце Шелли лежало в отделении под сиденьем кареты, по-прежнему завернутое в мясницкую обёрточную бумагу.

Байрон был разражен тем, что пришлось встать так рано, и грубо приказал Кроуфорду ехать на козлах вместе с кучером. Тереза сопровождала его только до Лериче и собиралась совершить путешествие до Генуи с Трелони, и Байрон сказал Кроуфорду, что хочет побыть с ней наедине все то время, что ему отпущено.

Три нагруженные кареты тронулись в путь в десять, но им потребовалось целых полчаса чтобы проехать сотню ярдов по Лунг’Арно: лошади встречных карет сходили с ума, заслышав визги обезьян и крики попугаев, дети и собаки толпами собирались вокруг колес, а женщины высовывались из окон вторых и третьих этажей и бросали цветы и платки. Кроуфорд снял шляпу и радостно махал провожающим их людям.

Праздничное настроение улетучилось, когда они повернули к северу на более широкую улицу ― в окружении конных австрийских солдат, конвоирующих их спереди и сзади, подчеркивая, что правительство всецело одобряет отъезд Байрона ― и по левую сторону от них протянулись строения Университета, в котором Кроуфорд и Джозефина столь мирно проработали целый год.

На некотором удалении от них наклонилась печально известная Падающая Башня, создавая впечатление, что они ехали под уклон.

* * *

В течение дня Байрон несколько раз останавливал карету, чтобы поесть, выпить и успокоить животных, и прогуляться с Терезой по раскинувшимся вдоль дороги лугам. Кроуфорд скрывал свое нетерпение и избегал даже смотреть на север, на случай если Байрон наблюдает за ним, так как был уверен, что лорд расценит его напряженный взгляд как возражение против этих задержек и назло может сделать остановки еще более частыми.

Лишь на закате три кареты, наконец, повернули к западу, на идущую к морю дорогу, пересекли мост через реку Вара [385]385
  Вара (итал. Vara) ― река в провинции Специя в Легурии. Впадает в реку Магра. Длина 58 км.


[Закрыть]и вкатились в Лериче. Экипаж, в котором путешествовали Ханты, стоял пустой позади гостиницы, а Боливар встал на якорь в маленьком порту, но когда они выбрались из кареты и поднялись в отель, они обнаружили, что Хант и Трелони отправились прогуляться вдоль берега к расположенному к югу Каза Магни. И Кроуфорд и Байрон вернулись обратно на улицу.

– Должно быть, слоняются по берегу и сочиняют сонеты к Шелли, ― сказал Байрон, наблюдая, как кучер отвязывает багаж с крыши его кареты. С моря дул холодный ветерок, и он поежился и застегнул пуговицы жакета, хотя лицо его в льющемся из окон гостиницы свете блестело от пота. ― Нет смысла отправляться туда вслед за ними.

Кроуфорд жадно вглядывался в южном направлении. ― Разве не следует сначала… разведать местность? Джозефина где-то там…

Байрон кашлянул. ― Завтра, Айкмэн. Если она тебя увидит раньше времени, она ведь может просто сбежать, верно? Вглубь страны в Каррара [386]386
  Каррара, Carrara (по-кельтски каменоломня) ― город в Итальянской провинции Масса-Каррара. Расположен в Апуанских Альпах (принадлежит региону Тоскана) в 100 км к северо-западу от Флоренции, в 6 км от берега Лигурийского моря. Город знаменит залежами белого мрамора, добываемого в расположенных в его окрестностях каменоломнях. Каррарский мрамор известен еще с античных времен (Римский Патеон сложен из мрамора Каррары). Ряд известных скульптур времен возрождения, в частности «Давид» Микеланджело, также выполнены из каррарского мрамора.


[Закрыть], притянутая мрамором, из которого здесь изготавливают все статуи, или через залив в Портовенере. Если ты не можешь… Он снова закашлялся, затем чертыхнулся и толкнул дверь гостиницы.

Кроуфорд последовал за ним внутрь. ― Ты… в порядке? ― обеспокоенно спросил он.

– Нет, черт побери, доктор, я не в порядке ― по мне что, можно сказать, что я в порядке? Байрон извлек из кармана фляжку, трясущимися пальцами отвинтил крышку и приложился к горлышку. Кроуфорда замутило от паров голландского джина. ― Здесь я уязвим, ― продолжил Байрон. ― Методы карбонариев и такпомогают все хуже, ― а в этом проклятом заливе проку от них и того меньше. Он взглянул на ведущую наверх лестницу. ― Было чистым безумством доставить сюда Терезу.

– Думаешь, ― начал Кроуфорд; затем задумался, как следует закончить этот вопрос, ―  ты будешь способен отправиться со мной и Джозефиной?Он остановился, не желая, чтобы Байрон подумал, что относительного этого могут быть какие-то сомнения. ― Думаю, тебе было бы тогда нелишним поспать.

– Блестящее предписание, доктор. Байрон завинтил крышку обратно и убрал фляжку в карман. ― В таком случае, не будите меня завтра рано, ладно.

Байрон хромая направился к лестнице. Его заметно лихорадило, и Кроуфорд, наблюдая за его отступлением, задавался вопросом, сможет лиБайрон поехать, и если так, сможет ли он пережить предстоящее путешествие в Венецию и трудности, которые их там ожидают.

«Собственно, ― подумал он, ― сможет ли вообще кто-нибудьиз нас все это пережить».

Не желая встретить Ханта и Трелони, когда они вернутся, Кроуфорд поднялся наверх в свою комнату.

Комната была узкой и лишенной окон, а матрас на кровати был похож на набитое сухим кустарником одеяло, но он заснул, как только упал на него, и всю ночь ему снилось, что Джозефина уже умерла, и ее похоронили; а затем холодный вампир с отливающим серебром взглядом когтистыми лапами разрыл укрывающую его землю, и близ исторгнувшей его одинокой могилы давал рождение новой жизни. Когда внизу, между широко распахнутыми бедрами нечеловеческой матери показалась голова ребенка, Кроуфорд усилием воли заставил себя проснуться, боясь увидеть его лицо.

Кожа вокруг его глаз была стянута от высохших слез, и он сполоснул лицо в тазу для умывания, прежде чем одеться и спуститься вниз. Он пренебрег доносящимся с кухни благоуханием горячей кукурузной полента и направился к парадной двери гостиницы, стараясь усмирить свою хромоту.

Снаружи, казалось, было еще холоднее, чем прошлым вечером. Над серыми покатыми крышами низко стелился туман ― и на какое-то мгновение он даже не мог понять, в каком направлении лежит море, и с удивлением обнаружил, что немного напуган этой неуверенностью.

«Привыкай, ― подумал он. ― Скоро ты будешь пересекать Апеннины, от которых в любом направлении до моря много миль».

Он направился по сбегающим вниз узким улочкам, вздрагивая каждый раз, когда капля холодной росы падала с одного из расположенных сверху железных балконов и ударялась о его лысую голову. Через пять минут строения остались позади, и он вышел на серый безжизненный берег. Портовенере был скрыт за стеной тумана, а Боливарказался неясным вертикальным мазком кисти, чуть более темным в обступившем его беспокойном свинцово-сером море.

Он направился к югу по темному, уплотненному прибоем песку, все еще стараясь пресечь хромоту и пытаясь оценить свои силы, душевные и физические.

Он избавился от нечеловеческой бледности, которой его наградил притон нефандос,и действительно думал, что был теперь сильнее, чем в последние годы; тем не менее, он все еще чествовал слабость и надеялся, что от него не потребуется никаких героических усилий. Его левая рука, с ее изувеченным мизинцем и отсутствующим безымянным, не особо теперь годилась, чтобы держать нож или пистолет, но правая была все еще ничего. И с тех пор, как он укоротил свою белую бороду и привел в порядок оставшиеся волосы, он больше не ловил на себе настороженные взгляды незнакомцев.

И он был вполне уверен, что ему достанет сил держаться решения, которое он твердо принял шесть недель назад ― без тех страстей и трагедий, что сопутствовали решениям Байрона ― что он сделает все, что может, чтобы освободить Джозефину и своего ребенка от заразы нефелима, даже если для этого ему придется пожертвовать жизнью.

Туман тем временем начал редеть ― становясь ощутимо ярче слева, где над восточными склонами гор начинало всходить невидимое пока солнце. Он развернулся и направился обратно к гостинице.

* * *

В полдень, к тому времени как встал Байрон, туман сгорел в лучах солнца, и бездонное голубое небо снова было раскалено. Кроуфорду пришлось отыскать свою шляпу, перед тем как снова отправиться вниз по холму к берегу, на этот раз в компании лорда и Трелони. Песок под ногами обжигал.

Байрон потел и дрожал, но после того как он достиг линии прибоя и позволил пенным водоворотам закружиться вокруг лодыжек, он внезапно решил вплавь добраться до Боливараи позавтракать в воде в тени его борта.

Трелони так и не удалось отговорить его от этого, так что они снова, как и в прошлый раз, разделись и вошли в воду, безрассудный Байрон и раздраженный Трелони, оставив Кроуфорда сторожить их одежду.

Кроуфорд уселся на горячий песок и наблюдал, как головы пловцов удаляются по ленивым волнам.

Вскоре они пропали из виду на фоне маячащего темным клином корпуса Боливара, но чуть погодя, щурясь от яркого ослепительно блестящего на волнах солнца, он увидел, как с палубы спустили несколько свертков и понял, что пловцы прибыли и собирались начать свой завтрак.

Кроуфорд поднялся и побрел по песку туда, где улица обрывалась раскрошившимся краем мостовой, возле которого покоились вверх дном завершившие свое предрассветное плавание рыбацкие лодки в слабой тени развешенных над ними для просушки сетей. Очутившись на мостовой, он обернулся и всмотрелся в сторону Боливара. Головы Байрона и Трелони все еще не показались.

Мысль о еде его совсем не привлекала, но он знал, что должен что-нибудь съесть. По соседству из повозки на колесах пожилая женщина продавала крошечных жареных кальмаров, и он подошел к ней, наконец позволив себе хромать, и купил полную тарелку. Кальмары были щедро сдобрены чесноком и свежим оливковым маслом, и стоило ему только их попробовать, как в нем проснулся зверский голод. Он жадно поедал их, поспешно запихивая в рот, а затем купил еще тарелку и в этот раз ел уже неторопливо, наслаждаясь вкусом, стоя возле колесной тележки и изредка поглядывая на сваленное в две кучи белье и на Боливар.

Наконец, он увидел белые руки, мелькающие в море между кораблем и берегом, и, протянув женщине пустую тарелку, спрыгнул с мостовой на мягкий горячий песок, и, хромая, направился обратно, туда, где на берегу лежала оставленная пловцами одежда.

А затем со всех ног бросился к морю, хотя вряд ли мог чем-то помочь, когда увидел как фигура, очевидно принадлежавшая Трелони, поспешно устремилась к другой.

Головы пловцов между тем остановились; Трелони почти наверняка настаивал, что Байрон должен позволить ему помочь, а Байрон ― без сомнения в гневе ― отказывался.

– Черт тебя подери, дай ему помочь тебе, ― прошептал Кроуфорд, утирая лезущий в глаза пот.

Трелони больше не пытался приблизиться к Байрону, но спустя несколько мгновений Кроуфорд увидел, что мужчины повернули и поплыли обратно к Боливару.

«Прекрасно, ― подумал он. ― Возьмите шлюпку и без проблем доберитесь до берега. Сейчас не время демонстрировать твою проклятую гордость, Байрон».

Он так и не увидел, чтобы кто-нибудь взбирался по ведущей на палубу лестнице, лодку тоже не опускали; а спустя несколько минут он снова увидел пловцов, продвигающихся к берегу в обступивших их низких волнах.

– Боже, ну и идиоты, ― выдохнул Кроуфорд.

Трелони и Байрону потребовалось пять минут чтобы доплыть до того места, где они смогли встать, и здесь их уже поджидал Кроуфорд, вокруг талии которого с плеском кружился прибой.

– Какого дьявола, ты, черт тебя подери, делаешь? ― яростно набросился на него Кроуфорд. ― Какое ты имеешь право рисковать своей жизнью ― без всякой необходимости! ― когда от тебя зависит столько людей?

Байрон обессилено прошел несколько ярдов и наклонился вперед, оперев руки на колени и очевидно уделяя все свое внимание наполнению и опустошению легких.

Трелони откинулся на спину в нескольких шагах от него, так что набегающие на берег волны трепали остроконечные пряди его черной бороды. ― Не мог бы ты сходить принести нашу одежду, ― сказал он Кроуфорду.

На мгновение Кроуфорд застыл в нерешительности, затем кивнул и побрел обратно к берегу. Одежду, по счастью, никто не утащил.

Трелони и Байрон оделись в воде. Трелони направился к омываемой волнами линии прибоя, затем остановился и оглянулся, сообразив, что Байрон и Кроуфорд за ним не последовали.

– Ты иди вперед, Тре, ― выдохнул Байрон. ― Мы присоединимся к тебе в гостинице. Будь другом, позаботься там, чтобы нас дожидалась бутылка чего-нибудь холодного.

Кустистые брови Трелони поползли вверх. ― Не хотите хотя бы из воды вылезти?

– Скоро вылезем, ― ответил Байрон. Трелони пожал плечами и пошлепал к берегу.

Байрон повернулся к Кроуфорду. ― Я делаю это… ― начал он. Затем: ― Боже, ну и вонь, ― поморщился он. ― Что ты ел?

– Кальмаров. Тебе тоже следовало бы чего-нибудь поесть ― сегодня вечером нам могут понадобиться все наши силы. Он причмокнул губами. ― Да и чеснок не повредит.

– Я уже съел, одному богу известно, сколько этой чертовой дряни. Чеснока, не кальмаров. На них накатилась волна повыше, и Байрон пошатнулся, но сохранил равновесие. ― Не то чтобы он совсем не защищал, но… Он щурился от яркого солнечного света, а его плечи снова стали красными.

После паузы достаточной, чтобы другая волна поменьше закрутила пенные водовороты вокруг их ног, Кроуфорд сказал: ― Но…?

Байрон, очевидно, вернулся к привычному ходу мыслей. ― Черт побери, Айкмэн, думаешь, мне нравитсяизматывать тело такими заплывами? Ты воображаешь, я стал бы это делать, если бы несколько съеденных… чертовых чесночных кальмаровмогли защитить меня достаточно, чтобы позволить спасти твою заблудшую жену. Ты… ты полагаешь, я просто красуюсь?

Кроуфорд почувствовал, как его лицо вспыхнуло. ― Извини, ― сказал он, ― я действительно так подумал.

– Мне не нужно ничего доказывать, когда дело доходит до плаванья. Я переплыл этот чертов Геллеспонт [387]387
  Дарданеллы или Геллеспонт (Ellnopontos, Hellespontus, Море Геллы – древнегреческое название) ― пролив между европейским полуостровом Галлиополи (Турция) и северо-западом Малой Азии. Пролив соединяет Эгейское море с Мраморным морем.


[Закрыть], от Сестоса до Абидоса [388]388
  From Sestos to Abydos. В самом узком месте пролива Геллеспонт (примерно миля) на противоположных берегах стоят города Сестос и Абидос. С этим местом связана древняя легенда. Леандр ― юноша из Абидоса страстно полюбил Геро, жрицу Афродиты, жившую в Сестосе. Каждую ночь Геро ждала, когда он переплывет пролив и, чтобы ему было видно путь, зажигала огонь на башне. Однажды огонь погас, и Леандр не смог доплыть до берега. Утром его прибило к ногам Геро. Геро в отчаянии бросилась с башни в море. Байрон как истинный герой-любовник повторил подвиг Леандра и переплыл пролив из Сестоса в Абидос (на самом деле со второй попытки, из Абидоса в Сестос) за 1 час 5 минут, на 5 минут опередив моряка (лейтенанта Экенхеда) с которым вместе совершил заплыв. Этому заплыву Байрон посвятил стихотворение, в котором не в свою пользу сравнивает свой «подвиг» с подвигом Леандра.


[Закрыть].

«Десять или двенадцать лет назад», ― подумал Кроуфорд. Но вслух он сказал: ― Я знаю.

–  Я будуготов к вечеру, ― обиженно сказал Байрон, хромая по мелководью к берегу. ― Заботься лучше о себе.

* * *

На закате Байрон и Кроуфорд покинули гостиницу и медленно без разговоров направились вниз по улочкам Лериче, под темнеющим пурпуром неба, мимо окон и дверей, за которыми уже начинали зажигаться желтые огоньки ламп. Вскоре они достигли дальнего конца мостовой выходящего к морю. Байрон насмешливо взглянул на Кроуфорда и осенил себя крестом, прежде чем осторожно спуститься с каменной кладки на песок.

Кроуфорд натянуто улыбнулся и последовал за ним, и они бок о бок поплелись вдоль береговой линии. Каждый из них нес в карманах банку с измельченным чесноком и пистолет, заряженный серебряно-деревянными пулями, и Кроуфорду приходилось то и дело подтягивать штаны из-за веса мотка веревки, опоясывающего ремень; завязанная скользящим узлом петля колотилась о бедро, при каждом шаге отделяясь от бухты. Байрон покачивал незажженным факелом, словно это была прогулочная трость.

Через залив со стороны Портовенере дул холодный ветер, и Кроуфорд поежился и спрятал подбородок за отворотом пиджака, сожалея, что его шарф упакован с остальными вещами, которые они с Байроном собирались взять с собой этой ночью.

Несколько минут спустя они услышали громыхание и скрип кареты, едущей по дороге над берегом. Байрон кивнул. ― Тре как раз вовремя, ― тихо сказал он.

«С моим шарфом», ― подумал Кроуфорд. ― Надеюсь, он сделал, как ты сказал, и захватил с собой запасную лошадь, чтобы вернуться на ней в Лериче.

– Я тоже, ― сказал Байрон. ― Он слишком уж рыцарственный во всем, что касается женщин ― и несведущий в делах нефелимов ― чтобы смириться с насильственным похищением.

Они потащились дальше, пока небо над ними становилось все темнее, и вскоре услышали частый тройной перестук копыт лошади, скачущей обратно, к оставшемуся к северу Лериче.

– Молодец ― сделал, как я сказал, ― отметил Байрон. ― Карета дожидается нас над Каза Магни. Он закашлялся, вжимая лицо в воротник жакета, чтобы приглушить звук, и Кроуфорд понадеялся, что жар его не столь сильный, как кажется. ― Тереза очень огорчена, ― прокашлявшись, прошептал Байрон, ― тем, что ей придется продолжить путешествие в Геную без меня.

Кроуфорд понимал, что должен бы посочувствовать, но Джозефина была где-то впереди, и его мало сейчас заботили отношения Байрона и Терезы. ― Если онакогда-нибудь забеременеет, она будет этому рада.

Он подумал, что Байрон может чего доброго рассердиться от его бессердечия, но после долгого затянувшегося молчания Байрон просто сказал: ― Ты прав.

Вскоре Кроуфорд придержал Байрона за руку и указал вперед. На фоне почти черного неба над очертаниями сосен смутно вырисовывалась прямоугольная громада Каза Магни.

Все его окна были темными и безжизненными. Даже самый слабый лучик света не пробивался сквозь них наружу.

– Думаешь, она все еще здесь? ― спросил Байрон, когда они ступили на засыпанную песком мостовую между домом и морем. Он воткнул факел в щель между камнями, выудил из кармана трутницу и с помощью кремня начал высекать потоки слепящих искр.

– Да, ― с уверенностью ответил Кроуфорд.

Искры оживили дрожащее пламя на лежащем в коробке хлопковом пухе, и Байрон быстро вытащил факел и поднес к огню его расщепленный, растрепанный конец; в один миг смолистое дерево охватило пламя, освещая оранжевым светом угрожающе нависшие, словно пустые глазницы, арки и окна дома. Байрон закрыл трутницу и спрятал ее обратно в карман.

– Тогда позови ее, ― сказал Байрон, поднимая факел, и свет его выхватил деревья, растущие на холме позади дома, отчего между стволов поползли и заметались зловещие тени.

– Джозефина, ― громко позвал Кроуфорд. И его голос растворился в бездонной ночной темноте словно вино, пролитое на песок. ―  Джозефина!― прокричал он. ―  Ты нужна мне!

Некоторое время до них доносился лишь неумолчный шелест ветра в кронах сосен и грохот прибоя за их спиной. Кроуфорд посмотрел вверх на перила террасы, вспоминая, как Шелли склонялся над ними, вглядываясь в воды залива, долгими июньскими вечерами.

Затем, в промежутках между волнами, он различил тихое, отдающееся эхом шарканье из темноты, царящей за арочным входом первого этажа ― и мгновение спустя одетая в оборванное платье фигура показалась в центральной арке, той самой, через которую Джозефина в одиночку протащила шлюпку в тот день, когда спасла его из смертельных объятий моря.

– Майкл, ― хрипло сказала Джозефина. Вокруг ее рта была размазана какая-то темная субстанция, словно он оторвал ее от еды, но выглядела она слабой и заморенной, а глаза ее были огромными.

Кроуфорд шагнул ей навстречу, и она тотчас отступила назад в темноту. ― Не… приближайсяко мне, ― выкрикнула она. ― Людям нельзя ко мне приближаться.

– Хорошо. Кроуфорд подался назад, примирительно вскинув ладони. ― Слушай, я вернулся туда, где стоял ― ты можешь выйти снова.

Некоторое время из-под арки не доносилось ни звука ― он и Байрон обменялись напряженными взглядами ― затем Кроуфорд услышал внутри шарканье по песку, и, очень медленно, она снова вышла под мерцающий оранжевый свет. Кроуфорд пытался разобрать, была ли она беременна, но так и не смог этого определить.