Текст книги "Гнёт ее заботы"

ГЛАВА 6

О, вы, смотрящие во тьму,

Скажите что нашли?

– Кларк Эштон Смит, Полночные слепцы

Что-то ударило о корпус корабля, и Кроуфорд тут же проснулся, думая, что существо из гравия снова восстало и двинулось в обход трюма ― но скрипел и раскачивался весь корабль, а с палубы над головой доносились оживленные голоса и топот ботинок. Похоже, они достигли пункта назначения. Спустя несколько минут его догадку подтвердил плеск брошенного якоря. Снаружи все еще была ночь, если конечно кто-нибудь не закрыл заслонками все иллюминаторы.

Он тихо поднялся и на ощупь двинулся к иллюминатору, через который попал внутрь, соблюдая осторожность, чтобы не растянуться посреди трюма, и, когда он все еще был в нескольких ярдах [85]85
  Ярд – мера длины, равная 3 футам или 91,44 см.


[Закрыть]от иллюминатора, свежий бриз, пахнул ему в лицо ароматами суши, дав понять, что заслонок на местах не было, и что рассвет еще не наступил.

Он высунул голову наружу и в свете звезд разглядел длинный участок земли, вырастающий посреди безбрежного простора спокойной воды. Очевидно, корабль стал на якорь в какой-то гавани. Воздух заметно потеплел, похоже, что корабль плыл на юг ― так что это должно быть Франция, или если предположить, что им чертовски повезло с попутным ветром, и чрезмерная усталость заставила его проспать гораздо дольше, чем он думал, Испания.

Он стянул ботинки и связал их вместе с помощью ремня, чтобы буксировать их, когда поплывет, затем поставил ботинки на пол и выглянул снова, оглядываясь по сторонам и прикидывая, где лучше всего незаметно нырнуть в воду… но когда в темноте где-то за его спиной задвигался гравий, он просто очертя голову нырнул в иллюминатор, лишь кончиками пальцев задев за его обод.

Совершив головокружительное сальто, он вперед ногами вошел в воду и глубоко погрузился в леденящую, сковывающую движения пучину.

В этот миг он проснулся окончательно. Морская вода вымыла из головы то лихорадочное смятение, что терзало его всю предыдущую неделю, и, когда он по-лягушачьи поплыл вверх, навстречу невидимой морской поверхности, он уже вовсю строил планы.

Он как-нибудь вернется в Англию и докажет свою невиновность ― в конце концов, он уважаемый доктор, и вряд ли найдутся присяжные способные его осудить, даже если бы он был физическиспособен сделать то, что сделали с Джулией ― и он стряхнет эту мистическую одержимость Швейцарией. Байки Китса, несомненно, были лишь фантазиями наделенного богатым воображением кандидата в поэты. Кроуфорд не понимал, как он вообще мог слушать весь этот вздор.

Затем он вспорол водную гладь, глотнул воздуха, и сомнения снова навалились на него. Он поплыл в сторону кормы, так как голоса, казалось, раздавались громче на носу, и уже позабыл свою мимолетную надежду на возвращение в Англию и свое оправдание. «Ты уже пересек канал, ― сказал он себе, ― Альпы ― величественные, парящие над облаками, те, что ты видел лишь во снах ― прямо перед тобой. Ты не можешь отступиться теперь».

«Дьявол, ― подумал он, ― даже если бы я могвернуться, ничего не опасаясь»…

Когда он обогнул высокую массивную корму, он увидел, что корабль встал на якорь на приличном удалении от берега. Небо только начинало окрашиваться глубоким предрассветным пурпуром над холмами, виднеющимися далеко за темной водой, справа от него, но он смог разглядеть лежащую перед ним береговую линию и купы деревьев, которые, казалось, слабо светились в темноте на вырастающей позади суше.

Он оглянулся на корабль и был ослеплен тем относительно ярким светом, который лился из окон каюты. Он поспешно отвернулся и несколько мгновений тихо покачивался на воде, а затем снова взглянул на корабль, избегая смотреть прямо на свет. За окнами стоял мужчина, его лицо и руки странно светились на фоне темного неба, но он смотрел на материк, а не вниз на Кроуфорда, который повернул назад и тихо поплыл к далекому берегу.

После десятиминутного заплыва он остановился, ругая себя за то, что прыгнул, не захватив ботинки. Он понял уже, что не смог бы тащить их с собой всю дорогу… но ему было жаль ремня, которым он их связал.

К тому же его тревожило, что если он вдруг вздумает устать, опереться здесь совершенно не на что, разве что о морское дно где-то там, в глубине. Он вспомнил свои сны, в которых он мог летать, но был всегда в сотнях футов над землей, когда руки внезапно начинали сводить судороги, вызванные яростными взмахами, призванными удержать его наверху. Мог ли он все еще вернуться на корабль? Он повернулся и посмотрел назад, но корабль был теперь, по меньшей мере, так же далеко, как и маячащий впереди берег. Подавляя панику, он поплыл дальше. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным… и когда колени и ступни в конце концов уткнулись в песок, и он осознал, что достиг мелководья, он готов был прижаться к песчаной поверхности словно отбившаяся от стада овца, найденная в конце концов лишившимся сна пастухом.

Небо на востоке уже стало серым, и деревья на далеких холмах утратили свое странное свечение. Когда он поднялся и вброд направился к берегу, он увидел низкие строения ― дома и башню церкви ― виднеющиеся в нескольких сотнях ярдов впереди, и остановился, размышляя, что делать дальше. Волны с плеском кружились вокруг его босых лодыжек, ощутимо более теплые, чем прохладный утренний воздух.

Его французский был далек от совершенства ― если, конечно, это была Франция, как он на то надеялся, так как испанского он не зналвовсе ― а это место мало походило на прибежище космополитов [86]86
  Космополит – человек свободный от национальных предрассудков.


[Закрыть]. Франция и Англия слишком уж недавно находились в состоянии войны, чтобы простой люд жаждал помочь заблудившемуся британцу. Единственный востребованный навык, которым он обладал ― это врачевание, но ему казалось маловероятным, что крестьяне дружною толпой придут к нему на поклон… горя желанием, чтобы он вправил их сломанные кости… а уж тем более позаботился об их беременных женах.

«Примут ли здесь в магазинах английские деньги? Мокрые английские деньги, к тому же? И если нет, как ему тогда достать хотя бы пиво, хлеб и сухую одежду»?

На церковной башне зазвонил колокол, разнося резкие ноты над лишенными эха серыми соляными равнинами, и он пожалел, что он не католик, который мог бы попросить прибежища. Или, скажем, масон или розенкрейцер [87]87
  Розенкрейцер – член тайного религиозно-мистического общества 17-18 вв. в Германии, Голландии и некоторых других странах. Эмблемой розенкрейцеров были роза и крест.


[Закрыть], Боже, да кто угодно, лишь бы он мог обратиться к своим тайным собратьям за помощью!

Пока он поднимался на песчаный склон, ему пришло в голову, что он все-таки былчленом тайного братства… хотя и не знал, были ли его члены хоть сколько-нибудь заинтересованы в том, чтобы помогать друг другу.

«Ну что ж, посмотрим, ― подумал он, ― какие пароли я знаю? Неффи? Одному богу известно, что это может означать на французском. Может мне стоит размахивать окровавленным платком? Или засунуть камень за щеку, словно белка, и подмигивать прохожим»?

Затем он вспомнил слова Китса о том, что неффера можно безошибочно узнать по его «взгляду» ― он сказал, что Кроуфорд, должно быть, лишь недавно стал одним из них, иначе он давно бы уже привлек внимание незнакомцев, которые могут опознать этот взгляд.

Так что он просто пошел вдоль по маленькому городку, дрожа от прибрежного бриза и улыбаясь рыбакам, которые по широким переулкам тяжело тащились мимо него вниз, к вытащенным на берег плоскодонкам, а затем ― торговцам, которые летящим шагом поднимались наверх, чтобы открыть магазины. Многие из них задерживали взгляд на его изможденной, промокшей фигуре, но не один из этих взглядов не обнаруживал того интереса, на который он рассчитывал.

В конце концов, он нашел теплую трубу дымохода и прислонился к ней, и именно в этом месте его и обнаружил невероятно древний старик в мышиного цвета сутане. Кроуфорд заметил его, когда тот был еще в дюжине ярдов вверх по улице. Ссутулившись, он ковылял в его сторону, столь медленно, с каждым шагом помещая весь вес своего хилого тела на узловатую папку, что у Кроуфорда было достаточно времени, чтобы как следует его изучить.

Загрубевшие щеки разошлись в усмешке, обнажив желтые, но, похоже, все еще крепкие, зубы, и из глубоких, очерченных морщинками впадин сверкнул настороженный, но вместе с тем веселый взгляд. Кроуфорду, тем не менее, захотелось отвернуться, так как ему вдруг почему-то сделалось понятно, что долголетие обошлось этому человеку гораздо дороже, нежели то, что обычно выпадает людям. Старик остановился прямо перед ним.

Затем старик заговорил, и Кроуфорд про себя чертыхнулся, так как язык нес в себе ритмичную четкость языков южной Европы и Средиземноморья, а не одну из тех глубоких носовых элизий [88]88
  Элизия (от лат. elisio «выдавливание», «выталкивание») – в лингвистике отпадение звука (гласного, согласного или слога) в слове или фразе с целью облегчения произношения для говорящего. Иногда звуки могут быть опущены с целью улучшения благозвучия. Как правило, элизия непреднамеренна, но может быть умышленной. Субъективно это воспринимается как «невнятное произношение» или «пропущенный звук».


[Закрыть], что свойственны жителям Пикардии или Нормандии [89]89
  Пикардия, Нормандия – области во Франции.


[Закрыть].

Несколько секунд он пытался припомнить какие-нибудь Испанские фразы… но так и не вспомнил. Но, может быть, старик говорит такжеи по-французски.

– Э-э, ― начал Кроуфорд, силясь подобрать слова, ―  Parlez-vous francais? Je parle francais – un peu. [90]90
  Вы говорите по-французски? Я говорю по-французски ― немного.


[Закрыть]

Старик рассмеялся и заговорил снова, и на этот раз Кроуфорд разобрал несколько слов; похоже старик настаивал на том, что говорит именно по-французски.

– О, неужели? Ну что ж, bonjour, Monsieur, послушайте, non j'ai une passepon, mais… [91]91
  Добрый день, месье, послушайте, где бы я мог достать паспорт, так как…


[Закрыть]

Старик прервал его вопросом, который прозвучал как Essay kuh votray fahmay ay la?

Кроуфорд моргнул, затем мотнул головой и пожал плечами. ―  Répétez, s'il vous plait – et parlez lentement. [92]92
  Повторите, пожалуйста ― и говорите помедленнее.


[Закрыть]Это было французское выражение, которым ему доводилось пользоваться чаще всего ― просьба повторить и говорить помедленнее.

Старик подчинился, и Кроуфорд понял, что он и в самом деле говорил по-французски, но при этом произносил все, обычно безударные, окончания «e».Он спросил его: «Здесь ли твоя жена»?

― Non, non…«Вот те раз, ― подумал он, ― может он меня с кем-нибудь спутал? Или просто увидел мое обручальное кольцо? Хотя нет, оно ведь исчезло вместе с пальцем». ―  Non, je suis seul,один, понимаете. А теперь envers mon passepon… [93]93
  О нет, нет… Нет, я живу один, один, понимаете, Давайте лучше поговорим насчет моего паспорта…


[Закрыть]

Старик приложил палец к губам, затем подмигнул и захромал обратно, после каждого шага выбрасывая палку вперед, словно пытаясь таким образом удержать внимание Кроуфорда.

Его вниманием, впрочем, завладело уже кое-что еще ― старик тоже потерял свой безымянный палец.

Старик повел его на восток от деревни, вдоль побережья, окруженного холмами, густо поросшими пурпурным вереском. Такого буйства красок Кроуфорду не доводилось видеть с тех пор, как он когда-то покинул Шотландию. Наконец они достигли крошечного домишки, сооруженного из носовой части перевернутой рыбацкой лодки. Отпиленные борта были забраны досками и снабжены низкой дверью и окошком, в которое едва ли пролезла бы его голова. В нескольких ярдах в стороне грубые деревянные ступени вели вниз, петляя между нагромождений скал к приливной заводи, над которой нависали подмости, оплетенные выставленными для просушки клубками сетей.

Проводник Кроуфорда отворил для него маленькую дверь, и Кроуфорд, поднырнув словно фехтовальщик, протиснулся внутрь. Тускло освещенную треугольную комнату заполняли древние фолианты и бутылки спиртного, правда на земляном полу обнаружилась квадратная выемка, в которую и уселся Кроуфорд.

Носовой угол комнаты был оборудован маленьким очагом, и Кроуфорд переставил в сторону несколько сковородок, чтобы было куда вытянуть ноги… Он замешкался, прежде чем опустить сковороды на пол, так как хотя они и были привычного серебристого цвета, они были намного легче, чем любые металлические, которые ему доводилось держать.

Старик забрался внутрь вслед за Кроуфордом и устроился на стопке книг, затем снова ухмыльнулся, и на своем диковинном французском заметил, что Кроуфорд сидит на том месте, где всегда сидела его жена. Но прежде чем Кроуфорд успел извиниться или спросить скоро ли вернется его жена и заявит права на свое место, старик заговорил снова.

Он представился как Франсуа де Лож, поэт, и уверил Кроуфорда, что это и в самом деле была Франция ― деревня Карнак [94]94
  Карнак – деревня, расположенная на южном побережье Бретани вблизи Ванны.


[Закрыть], расположенная на южном побережье Бретани вблизи Ванны. В Оре [95]95
  Оре (фр. Auray) ― коммуна во Франции, расположена в южной части полуострова Бретань.


[Закрыть], в восьми милях отсюда, было правительственное учреждение, и проблема с паспортом Кроуфорда, в чем бы она ни заключалась, могла быть там поправлена.

Кроуфорд начинал уже привыкать к странному акценту старика, и понимал теперь, почему сперва принял его язык за испанский. Не только из-за того, что мужчина произносил все окончания «e». Некоторые слова, такие как «mille [96]96
  Mille ― миля.


[Закрыть]» он выговаривал с почти испанской или итальянской певучестью, при этом вдобавок весьма ощутимо напирая на «r». Язык, несомненно, был французским, но, казалось, французским, на котором говорили, когда романские языки еще не успели значительно разойтись в стороны.

Не прекращая говорить, Де Лож выдернул соломенную пробку из бутылки, и разлил брэнди в две голубые хрустальные чаши. Кроуфорд с благодарностью отхлебнул напиток, а затем, отбросив в сторону все свои сомнения по поводу способности старика дать нужные, и к тому же противозаконные предписания к таможенным инспекторам, спросил, что он хочет получить взамен.

Брэнди в бокале де Ложа вспыхнуло в лучах утреннего солнца, скользящего внутрь через маленькое оплывшее оконце, и отбросило пурпурно-золотую радугу на изъеденные временем доски, служившие стеной этому месту. ―  Qui meurt, a ses loix de tout dire,― начал он.

Кроуфорд мысленно перевел это как «Умирающий человек может говорить все». Де Лож продолжал, и Кроуфорд был вынужден время от времени его прерывать, чтобы снова попросить говорить помедленнее, но даже после этого, он не был уверен, что понимает речь старика.

Де Лож вроде бы рассказывал, что заключил свою жену в тюрьму ― хотя когда он об этом сказал, он махнул рукой в сторону моря ― и теперь мог, с помощью подходящего человека, освободиться от нее навсегда. Ее родня может быть от этого не в восторге ― тут он, по какой-то причине, кивнул на сковороды, которые передвинул Кроуфорд ― но они не смогут ему помешать. Он поднял одну из легковесных сковородок, скривился и швырнул ее за дверь, на улицу. ― Я знаю, это неучтиво, ― добавил он на своем чудном французском, ― но они даже для готовки не годятся ― становятся ноздреватыми, и к тому же ужасно обесцвечивают соусы и яичницу.

В его жизни было много женщин, ― сказал он Кроуфорду, но он никогда и никому не говорил где эти «quelles» [97]97
  Quelle. Во французском языке слово обозначает принадлежность к женскому роду. На немецком quelle ― родник, источник.
  На ум сразу приходит пара «Женщина, Жень-Шень» – что я, не зная китайского, перевел бы как дарующая(ий) жизнь.


[Закрыть]проживают теперь. Ни одна из них не могла теперь до него добраться, и это было важное обстоятельство. Он указал на изувеченный палец Кроуфорда, и с ухмылкой сказал, что уверен, Кроуфорд его понимает.

Кроуфорд был куда как уверен, что не понимает, особенно когда старик закончил свою речь тирадой «Les miches de Saint Estienne amons, et elles nous assuit»,которая, казалось, означала «Мы любим хлеба святого Стефана, и они преследуют нас».

Тем не менее, когда де Лож поднялся и спросил Кроуфорда, пришли ли они к соглашению, Кроуфорд кивнул и уверил его, что пришли. «Если он сможет заверить мой паспорт печатями, ― подумал он, ― я помогуему провести этот ритуал, от чего бы он там ни защищал: от родственников жены, от буханок хлеба или еще от какой-нибудь чертовщины. А даже если и не сможет, даже если он просто сумасшедший старик, все равно у меня теперь есть здесь знакомый ― к тому же я уже получил крышу над головой и стакан брэнди».

Старик бросил Кроуфорду пару поношенных древних туфель. Затем приподнял лежащий за дверью матерчатый мешок, показывая, что Кроуфорду стоит его захватить. Когда они покинули маленький домик, он невзначай заметил, что купил дополнительную еду и выпивку, как только услышал о прибытии Кроуфорда.

Пораженный, Кроуфорд спросил его, как он об этом узнал ― но де Лож лишь подмигнул, снова кивнув на руку Кроуфорда, а затем указал на широкую заводь под ними. Кроуфорд приблизился к обрыву и посмотрел вниз, но увидел лишь полуметровый пирамидальный камень с квадратным основанием, одиноко возвышающийся посреди заводи.

Вернувшись обратно, Кроуфорд огляделся вокруг в поисках каких-нибудь признаков загона, где могли бы содержаться лошади или ослы, но маленький рыбацкий домик был единственной постройкой на поросшем вереском склоне холма. «Планировал ли де Лож пройтивосемь миль своей походкой хромого насекомого»?

Чему он действительно был рад, так это тому, что туфли пришлись ему впору ― и мгновение спустя его пронзила догадка, что если де Лож купил их, когда покупал еду, также загодя узнав и размер его ноги.

Затем он увидел, что старик вытащил из-за дома детскую коляску, с привязанной к ней веревкой, и что к дальнему концу веревки было прилажено некое подобие плечевой упряжи.

Пока Кроуфорд недоверчиво разглядывал эту конструкцию, де Лож забрался в тележку, подобрав колени к подбородку, а затем бросил веревку с упряжью в пыль к ногам Кроуфорда.

Старик услужливо изобразил жестами надевание упряжи.

– На случай если я сам не догадаюсь, да? ― сказал Кроуфорд по-английски и поднял упряжь. Он медленно натянул ее, чувствуя скованность в суставах ― последствие того, что он провел ночь, скрючившись в деревянном коробе. «Вот что я тебе скажу, старина ― лучше бы ты был способен достать мне паспорт».

Довольно отчетливо де Лож спросил, не хотел бы он для ходьбы надеть туфли с каменными подошвами.

Кроуфорд вежливо отказался.

― Ah, le fits prodigue! [98]98
  Эх, расточительная молодость! (французский).


[Закрыть]― заметил де Лож на своем тарабарском французском, покачав головой.

Кроуфорд навалился на веревку, и тележка заскрипела вперед, но затем он сообразил, что все еще несет сумку. Он остановился, вернулся назад, и, несмотря на протесты, вручил ее де Ложу. Одержав эту маленькую победу, он пошел назад, пока веревка снова не натянулась, а затем потащил тележку. Спустя несколько минут он немного приноровился к упряжи и подобрал размеренный темп ходьбы.

Он тяжело плелся прочь от моря, оставив деревню позади, по медленно забирающей вверх дороге. Вокруг царили запахи нагретого на солнце камня и благоухание вереска, и единственными звуками, нарушавшими небесное спокойствие, были тяжелое дыхание Кроуфорда, скрип колес тележки и монотонное жужжание пчел.

Где-то через час он достиг вершины холма и скользнул взглядом по широкой, неглубокой долине, раскинувшейся перед ним… вдруг он резко остановился, так что покатившаяся вперед повозка больно ударила его по ногам. Прямо перед ним, посреди далеких серо-зеленых склонов, рядами застыла армия гигантов.

Тут он услышал, как старик потешается над его замешательством, и разглядел, что фигуры в долине были не людьми, а вертикально стоящими камнями ― ландшафт отчасти напомнил ему Стоунхендж [99]99
  Карнакские камни ― условное название крупнейшего в мире скопления мегалитических сооружений около французской деревни Карнак в Бретани. Комплекс мегалитов включает аллеи менгиров, дольмены, курганы и отдельные менгиры ― более 3000 доисторических мегалитов, высеченных из местных скал и воздвигнутых докельтскими народами Бретани. В Бретани есть свои легенды Артуровского цикла, в соответствии с которыми волшебник Мерлин некогда обратил в стройные каменные ряды римский легион. По христианской версии легенды в камни преследовавших его воинов-язычников превратил папа Корнелий (Pope Cornelius).


[Закрыть].

Чувствуя смущение из-за того, что был напуган этим зрелищем, он начал спускаться по северному склону холма; но после того, как тележка еще дважды налетела на него сзади, он решил, что будет легче позволить ей катиться впереди, и, тяжело ступая, пошел за ней следом, налегая на веревку и действуя как тормоз.

Именно в этой смехотворной позе они миновали группу из шести постных монахов, восседающих на ослах, и де Лож еще больше усугубил унижение Кроуфорда, выбрав именно этот момент, чтобы громким саркастическим тоном поведать местную легенду о том, что камни были языческой армией, которая гнала святого Камелия [100]100
  St. Comely ― Святой Камелий, Святая Добродетель, Благопристойность (англ. сomely – пристойный, приличествующий, подобающий).


[Закрыть]навстречу морю, пока святой не обернулся и силой своей добродетели не обратил их всех в камень.

Узкий морской залив далеко вдавался в обступившую его сушу, в конечном счете превращаясь в реку, и здания маленького городка Оре теснились вокруг устья реки и взбирались вдоль крутых улочек, протянувшихся по холмам с обеих сторон.

От старика Кроуфорд узнал, что история этих мест пестрела чудесами и божественными явлениями. Всего лишь в миле на восток располагалась Базилика святой Анны, где пресвятая Дева явилась крестьянину по имени Ив Николасик и повелела ему построить на этом месте церковь [101]101
  Базилика Сент-Анн д’Оре (Chapelle Sainte-Anne d’Auray). В 1624 году покровительница Бретани святая Анна явилась в этом месте крестьянину Иву Николасику (Ives Nicolazic) и повелела построить храм.


[Закрыть]. А чуть дальше по дороге, в четырнадцатом веке состоялась отмеченная знаком креста битва, неприкаянные жертвы которой, согласно поверью, были осуждены скитаться по этим холмам до самого Судного Дня. Тем не менее, все эти знаменательные события не смогли подготовить горожан к процессии, которая со скрипом и кашлем церемониальным шагом вползла в город на закате в ту пятницу.

Весь день Кроуфорд тащил тележку по разъезженной дороге, то обливаясь потом на солнцепеке, то дрожа от пробирающего морского бриза. На обед он и его пассажир выпили по полной бутылке кларета и закусили хлебом, сыром и кочанной капустой, которые захватил де Лож. Но прежде, чем они возобновили свое путешествие, старик прорезал глазные отверстия в тряпичном мешке и натянул его поверх головы, словно капюшон пасторального палача, а Кроуфорд, последовав его примеру, напялил вместо шляпы пустотелую капустную кожуру.

Когда несколько часов спустя они, наконец, достигли Оре, капуста завяла, но все еще держалась на голове, и Кроуфорд сомнамбулистически произносил нараспев припев песни, которую де Лож начал петь несколько часов назад. Мелодия или, быть может, взмахи руками, словно крыльями, которыми старик аккомпанировал песне, привлекли следующую за ними по пятам процессию заливающихся лаем собак. Дети попрятались по домам, а пожилые женщины в ужасе осеняли себя крестными знамениями.

Де Лож прервал свое пение лишь чтобы указать Кроуфорду, где повернуть и перед фасадом какого из зданий пятнадцатого столетия остановиться; и когда тележка дотащилась до места, и Кроуфорд наконец смог снять упряжь, он, прищурившись, осмотрелся вокруг, разглядывая крутые улочки и старинные дома, и подивился, что он здесь делает, изнуренный, лихорадочный и наряженный в капустный лист.

Они остановились возле двухэтажного каменного строения с полудюжиной окон наверху, но лишь одним узким оконцем на уровне улицы. Карнизы на добрый ярд выступали из стены, а само здание было снизу ощутимо шире, чем вверху, и Кроуфорд подумал, что это место отдавало какой-то восточной неприступностью. Из одного из верхних окон на них с испугом взирал худой, средних лет человек в старомодном напудренном парике.

– Я предпочел бы увидеть ее, Франсуа, ― окликнул их мужчина.

– Я позабочусь, чтобы вдова была доставлена к тебе в кружевном платье и фате, ― откликнулся де Лож на своем архаичном французском, ― и чтобы Мон-Сен-Мишель [102]102
  Мон-Сен-Мишель (фр. Mont Saint Michel ― гора Архангела Михаила) ― небольшой скалистый островок у берегов Нормандии, на северо-западе Франции. В остров он превращается лишь во время прилива. Островок окружен песчаными отмелями и связан с материком насыпной дамбой, построенной в 1879 году. На острове расположена средневековая крепость-аббатство ордена св. Бенедикта (Бенедиктинцы).


[Закрыть]был ей вместо отца. Но Бризе! ― пока вот этот мой родственник не возобновит свои странствия, я не могу обойтись без гостеприимства.

Мужчина в окне устало кивнул. ― Всем нужна помощь на их пути. Минуту. Он исчез, и чуть погодя входная дверь отворилась. ― Входите, входите, ― позвал Бризе, ― клянусь Богом, вы и так уже привлекли достаточно внимания.

Закатное свечение ворвалось внутрь, затмевая свет зажженных в помещении ламп, и лишь когда дверь была снова закрыта, ряды стеллажей с гроссбухами и учетными книгами снова обрели атмосферу значительности.

Бризе привел их в личный кабинет и махнул рукой в сторону пары обитых бархатом кресел. На выцветших тканевых спинках едва различимо виднелись очертания когда-то вышитого на них Наполеоновского B, которое, судя по всему, лишь недавно было отпорото, и еще более слабо намек на fleur-de-lis [103]103
  Fleur-de-lis – геральдическая лилия (эмблема французского королевского дома, напоминающая цветок ириса или верхнюю часть скипетра).


[Закрыть], которая ему предшествовала. Бризе был, похоже, столь же переменчив в своих убеждениях, как и кресло, обращаясь к своим гостям то как «citoyens», то как «monsieurs» [104]104
  Граждане (франц. citoyens). Господа (франц. monsieurs).


[Закрыть]. Слава богу, хоть французский его был чистым Парижским.

Кроуфорд с любопытством разглядывал этого человечка. Весь он был словно карикатура на судебного клерка: суетливый, потрепанный, заляпанный чернилами, насквозь пропахший книжными переплетами и сургучом, но он, как оказалось, представлял местную власть ― и, к удивлению Кроуфорда, был готов предоставить ему паспорт.

Он открыл выдвижной ящик стола и откопал две пригоршни паспортов, а затем перетасовал их, время от времени поглядывая на Кроуфорда, словно пытаясь оценить их пригодность. Наконец: ― Кем бы вы предпочли себя увидеть, ветеринаром или драпировщиком, ― спросил он.

Кроуфорд улыбнулся. ― Ветеринаром.

Очень хорошо. С этого времени вы Майкл Айкмэн [105]105
  Ветеринар Aickman ― что-то вроде нашего Айболита (англ. ache [eɪk] ― боль).


[Закрыть], двадцати-двух лет отроду, уроженец Ипсвича [106]106
  Ипсвич (англ. Ipswich) – город в Англии, административный центр графства Саффолк.


[Закрыть], который прибыл во Францию двенадцатого мая. Ваша семья, несомненно, о вас беспокоится. Он протянул Кроуфорду паспорт.

– А что случилось с настоящим Майклом Айкмэном? ― спросил он.

Бризе пожал плечами. ― Полагаю, его подстерегли грабители. Может быть, у него с собой было много денег… или может его просто убили за паспорт, который затем можно выгодно продать, ― он позволил себе кислую улыбку, ― некоторым беспринципным государственным чиновникам.

– А сколько государственный чиновник хотел бы за один из них получить?

– Изрядно, ― довольно отозвался Бризе, ― но в вашем случае де Лож вызвался… заплатить по вашему счету.

Кроуфорд бросил взгляд на де Ложа и задумался, что же на самом деле ожидал получить взамен этот старец; но Бризе тем временем уже проставил на визе инициалы, а затем пролистал страницы, чтобы показать ему, как выглядит его новая подпись, и Кроуфорд отбросил сомнения прочь.

– Вам необходимо попрактиковать ее, пока не сможете ставить ее инстинктивно, ― сказал Бризе, с ухмылкой взглянув на него, когда протягивал документ.

Кроуфорду пришло на ум, что Бризе чем-то напоминает юного Китса ― не слишком сильно, так как Китс был молодым и крепким, а Бризе бесцветным и хрупким, но было что-то такое в его глазах. А затем он понял ― глаза обоих имели одну и ту же болезненную яркость, словно оба они были заражены каким-то редкостным видом лихорадки.

Когда они снова оказались снаружи, де Лож хромая направился обратно к тележке.

– Нет! Обратно мы возьмем человеческий экипаж, ― сказал Кроуфорд, тщательно выговаривая французские слова. ― Я заплачу. Его ноги все еще болезненно пульсировали после их сумасшедшей прогулки, и он чувствовал, как они набухают в одолженных ему туфлях.

– Не сомневаюсь, что ты можешь удовлетворить запросы кучера, но мне от тебя нужно совсем не это, ― рассмеялся де Лож, не оглядываясь и даже не останавливаясь.

– Подожди, я серьезно. Мне казалось, тебе так тоже будет удобнее, вряд ли приятно трястись в этой тележке целый день ― или всю ночь, в данном случае. Почему мы не можем просто… ?

Старик остановился, и, обернувшись, посмотрел на него. ― Ты смотрел на колеса? ― вопросил он на своем чудном французском. ― Почему ты думаешь, я спросил тебя, не нужны ли тебе каменные туфли?

Кроуфорд в замешательстве приблизился к тележке, склонился возле нее, плюнул на одно из колес и стер с него затвердевшую грязь. Обод колеса был усеян плоскими каменными овалами ― не удивительно, что этот гротескный транспорт начал казаться таким тяжелым под конец дня. Он беспомощно оглянулся на старика.

– Твоя жена что, никогда тебе не говорила? ― еще тише спросил де Лож. Путешествие по камням нас не старит, тебя и меня. Семейная привилегия, так сказать. Я носил подбитые камнем туфли столько лет, что и сам не могу сосчитать, но возраст подкрадывался все равно, когда я одевал другие или гулял босиком для удовольствия, и теперь у меня уже не осталось для этого сил. Тем не менее, я приделал каменный наконечник к моей прогулочной трости и не забываю при каждом шаге на нее опираться. Каждый маленький шажок, ты заметил?

– Э-э… Да.

– Я дам тебе пару каменных подошв, прежде чем ты уйдешь. Носи их, слышишь? Ты легко проживешь на несколько столетий больше, лишь потому, что не отгораживаешь себяот своейжены.

– Но я неженат, по крайней мере, не женат на одном из этих… существ. Его жар внезапно сделался гораздо хуже, а дыхание стало горячим, словно пустынный ветер. ― Мог ли я? Могла ли моя жена быть одной из них?

– Несомненно ― женатый собрат может сказать это, просто взглянув на тебя, даже без столь очевидного подтверждения в виде твоего пальца.

Кроуфорд непонимающе мотнул головой. ― Но она мертва… так что я едва ли могу не отгораживатьсяот нее.

– Я сильно сомневаюсь, что она мертва.

Кроуфорд нервно хихикнул. ― Тебе надо было там побывать. Она была раздавлена словно виноградные лозы, превращенные в сусло, и это-то в нашу первую брачную ночь.

Сморщенное словно грецкий орех лицо Де Ложа смягчилось от чего-то похожего на жалость. ― Мальчик мой, этоне была твоя жена. Он покачал головой, а затем забрался в тележку. ― Ты получил свой паспорт ― теперь тащи меня домой, чтобы ты мог выполнить свою часть сделки.

Кроуфорд подумал, что может просто сбежать, наймет экипаж, который домчит его к Швейцарской границе, а этот сумасшедший старик пусть возвращается домой пешком или можно нанять несколько мальчишек тянуть его тележку. Затем, почти против своей воли, он вспомнил Аплтона с лошадью и деньгами и Китса, принесшего его багаж.

И он обреченно наклонился и поднял упряжь.

Солнце закатилось, когда они не были еще и в пяти милях к югу от Оре, но Де Лож наотрез отказался провести ночь в гостинице, даже когда Кроуфорд указал на то, что ночь будет безлунной, и в темноте они не увидят дорогу; и теперь Кроуфорд тяжело тащился вперед, лихорадочно размышляя, наступит ли когда-нибудь снова тот миг, когда ему не надо будет тянуть опостылевшую тележку через нескончаемые холмы Бретани.

Луна и впрямь была в своей самой темной фазе, но когда его зрачки расширились, приспосабливаясь к темноте, он обнаружил, что может все-таки видеть в небе ее бледный силуэт. Земля, казалось, тоже чуть заметно светилась, и несколько раз, когда до него доносились голоса с ближайших полей, Кроуфорд неясно различал фосфоресцирующие пятна, движущиеся среди дикорастущего кустарника; а когда мимо них бесшумно проплыл филин, он еще несколько долгих секунд следил за его молчаливым полетом, пока тот не устремился вниз, наперерез какому-то мелкому зверьку.

Оставив позади еще несколько миль, Кроуфорд снова поймал удобный, размеренный темп, так что, когда через щель отошедшей подошвы в ботинок забрался камешек, ему совсем не хотелось прерывать свой шаг и снимать ботинок ― но спустя несколько секунд, он осознал, что камешек не так уж ему и мешал. Может это была порожденная лихорадкой иллюзия, но та ступня, а, пожалуй, и вся нога, стала пружинистой и намного меньше чувствовала усталость. Чуть погодя он все же остановился, но только для того, чтобы найти другой камешек и положить его во второй ботинок. Позади него Де Лож тихо рассмеялся.

В этот раз долина стоячих камней его не испугала, даже несмотря на то, что ночью фигуры гораздо больше походили на неподвижно застывших мужчин, с какой-то невообразимой целью выстроившихся в линию, протянувшуюся на мили через ночную равнину. В звездном свете темные камни окутывала светящаяся дымка, и Кроуфорд, чувствуя головокружение и тошноту, подумал, что туманные очертания приветствуют его; он кивнул им в ответ и махнул изувеченной рукой.

Было уже за полночь, когда Кроуфорд остановил тележку возле перевернутой лодки, что служила Де Ложу домом. Когда они вошли внутрь, старик дал ему бокал брэнди и указал угол, где он мог заснуть.