Текст книги "Ринсвинд и Плоский мир"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 86 (всего у книги 97 страниц)

– А не пошла бы она, – ответил Думминг [21]

[Закрыть].

– Правильно замечено, господин Тупс. Вижу, из тебя все-таки может получиться волшебник. А вот и декан… О…

Одежда декана вдруг начала раздуваться – но своего прежнего размера так и не достигла. Остроконечная шляпа держалась теперь на голове декана исключительно благодаря ушам, которые выглядели куда краснее и больше, чем это помнил Думминг.

Чудакулли приподнял шляпу.

– Руки прочь, дедуля, – рявкнул декан.

– Ага, – произнес аркканцлер. – Лет этак тринадцать. И это многое объясняет. Ну что, декан, ты с нами или как?

– Еще чего! – Подросток-декан громко хрустнул суставами пальцев. – Ха! Я опять молод, а все вы очень скоро двинете копыта. Тогда как у меня впереди вся жизнь!

– Во-первых, вся твоя жизнь пройдет здесь, а во-вторых, декан, тебе кажется, что нет ничего лучше, чем быть деканом, когда тебе тринадцать? Но через пару минут ты вообще забудешь, что когда-то занимал деканскую должность. Старушка временная железа придет в себя, и она не допустит, чтобы ты помнил что-то еще кроме того, что положено в тринадцать лет. Ты следишь за моей мыслью? Да ты уже начал забывать, иначе бы все это знал! В общем, придется тебе, декан, начинать все заново… А.

Скорее не мозг контролирует тело, а оно – мозг. Подростковый возраст не самое лучшее время жизни. Как и старость, если уж на то пошло, но, по крайней мере, в старости вас не беспокоят прыщи, да и некоторые другие железы поунялись, и можно себе позволить прикорнуть после обеда или беззастенчиво таращиться на юных красоток. Всеми прелестями пожилого возраста декан еще не успел насладиться, а вот каждый юношеский прыщ, все сопровождающие взросление моральные и физические муки твердо отпечатались в его морфогенетической памяти. Одного раза, решило его тело, более чем достаточно.

И декан стал расширяться. Особенно голова: она словно бы раздулась и теперь вполне соответствовала по размеру ушам.

Декан довольно потер лицо. Ни единого прыщика.

– Уж пять минут-то могли бы дать мне побыть молодым, – ворчливо произнес он. – Что это было?

– Временной провал, – объяснил Чудакулли. – Ты уже с ними сталкивался. О чем ты вообще думал?

– О сексе.

– Ну да, конечно… Глупо было спрашивать. – Чудакулли окинул взглядом пустынный берег. – Господин Тупс считает, что можно… – начал он, и осекся. – О боги! Там ЛЮДИ!

К ним двигалась молодая женщина. Покачивая бедрами.

– Ого-го, – сказал декан. – Это, случаем, не дикарка?

– Дикарки должны носить юбки из травы, – покачал головой Чудакулли. – А это… Что это такое, Тупс?

– Саронг.

– А мне так и саронга вполне достаточно, ха-ха! – оживился декан.

– Сразу хочется помолодеть лет этак на пятьдесят, – произнес заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Мне хватило, – заявил декан. – Кстати, кто-нибудь заметил, как я удачно пошутил? Тупс сказал, мол, это саронг, а я…

– А в руках она что держит?

– …Нет, послушайте, а я ему и говорю, мол, мне…

– Кажется… кокосы… – приставив к глазам руку козырьком, определил Думминг.

– Скорее нечто похожеена кокосы, – уточнил главный философ.

– …Мне саронга вполне достаточно, типа…

–  ОДИНкокос точно, – сказал Чудакулли. – Я, конечно, ничего не имею против, но эти дикарки – разве они обычно не черноволосые? Рыжие волосы – по-моему, это как-то не совсем типично.

– … Мне все равно, юбка из травы или…

– Интересно, откуда она этот кокос взяла? – осведомился профессор современного руносложения. – Или он сюда приплыл, как и мы?

– … Да послушайте же, когда Тупс сказал о саронге, я…

– Кого-то она мне напоминает. – Чудакулли задумчиво потер подбородок.

– Я как-то был в Музее Своеобычных Необычностей, – вступил в беседу главный философ. – Так там есть один прибор, называется коко… гм… мер. Да, кокомер. Весьма любопытной формы. Бьюсь об заклад, вы ни за что не догадаетесь, о ком я при виде его сразу подумал!

– Уж не о госпоже ли Герпес? – предположил Думминг.

– Гм, должен признать…

– Лично мне этот прибор показался лишь слегка забавным, – ехидно заметил декан.

– А ведь это она и есть, – сказал Чудакулли.

– …Сначала я подумал о кокосе, ну а потом…

Главный философ внезапно осознал, что его никто не слушает. Он обернулся, посмотрел, выдавил: «Ммяяя…» – и рухнул на песок.

– Йа не совсем поняла, что произошьло с госьподином библиотекарем, – произнесла госпожа Герпес голосом, от которого главный философ даже в обмороке забился мелкой дрожью.

Кокос открыл глаза и воззрился на волшебников так, словно увидел нечто ужасное. Но такой взгляд для младенцев-орангутанов абсолютно нормален. Тем более если учитывать, что данный младенец-орангутан смотрел на декана.

– И-ик! – произнес он.

Чудакулли прокашлялся.

– Что ж, по крайней мере форма у него сейчас правильная, – сказал он. – Э-э, а вы, госпожа Герпес? Вы как себя чувствуете?

– Ммяяя, – подал голос главный философ.

– Замечательно, благодарю, – ответила госпожа Герпес. – Йа пребываю в юдивительной гармонии с окрюжающим миром. Не знаю, может быть, это от морской воды, но так прекьрасно йа себя не чувьствовала уже очень давьно. Но йа оглянюлась и вдрюг ювидела этю чюдеснюю человекообразнюю малюткю…

– Думминг, будь так любезен, брось главного философа на минутку в море, – попросил Чудакулли. – Туда, где не слишком глубоко. Если пойдет пар, не обращай внимания.

Он взял госпожу Герпес за свободную руку.

– Не хочу вас волновать, дорогая госпожа Герпес, – начал он, – но полагаю, шока все равно не избежать. Во-первых, и прошу вас, только не поймите меня неправильно, было бы неплохо, если бы вы надели что-нибудь посвободнее. – Он сглотнул. – Слегка.

Блуждая по влажным и пустым просторам, казначей также пережил некоторые возрастные изменения, однако для человека, способного провести полдня, представляя себя вазой с цветами, это были сущие пустяки.

А вот что действительно привлекло его внимание, так это огонь. Горел плавняк, вытащенный из моря. Оттого что топливо было перенасыщено солью, пламя имело синюю каемку.

Рядом с костром лежал мешок из шкуры животного.

Мокрая земля рядом с казначеем вдруг расступилась, и из трещины наружу вырвалось дерево. Оно росло так быстро, что капли дождя, падая на распускающиеся прямо на глазах листья, тут же превращались в пар. Но все это казначея не удивило. Его вообще почти ничто не удивляло. Кроме того, до этого момента он ни разу не видел, как растет дерево, поэтому и не мог знать, какая скорость его роста считается нормальной.

Затем земля неподалеку взорвалась еще несколькими деревьями. Одно росло так быстро, что прошло весь путь – от молодого деревца до полусгнившего пня – за несколько секунд.

И тут у казначея возникло ощущение, что он не один. Их, других, он не видел и не слышал, но что-то внутри его упорно твердило: они здесь. С другой стороны, казначей за долгие годы привык к присутствию людей, которых, кроме него, никто не видел и не слышал. Не один час провел он за приятной беседой с той или иной исторической личностью. Кстати, стены тоже были очень интересными собеседниками.

В целом казначей был (в зависимости, с какой стороны смотреть) либо самым подходящим, либо, наоборот, самым неподходящим человеком для личной встречи с божеством.

Из-за скалы показался старик. Он был на полпути к костру, когда его взгляд упал на волшебника.

Как и у Ринсвинда (который нормально относился ко всем, но не все почему-то нормально относились к нему), в душе у казначея не было места расизму. В качестве цвета кожи черный казался просто небесной лазурью по сравнению с некоторыми цветами, которые ему доводилось видеть. Хотя человека такой черноты, каким был этот, казначей видел впервые. Старик пристально смотрел на него. По крайней мере, казначею казалось, что старик смотрит. Глаза незнакомца были так глубоко посажены, что утверждать наверняка казначей не взялся бы.

Как человек воспитанный, казначей не мог не поприветствовать старика:

– Ура! Так это розовый куст?

Старик кивнул – с довольно озадаченным видом. Потом подошел к сухому дереву, отломил ветку и сунул ее в огонь. После чего уселся и стал наблюдать, как она горит, с таким видом, словно предавался самому увлекательному занятию на свете.

Казначей же уселся на камень напротив и стал ждать. Что касалось игры в терпение, эти игроки были достойны друг друга.

Время от времени старик поглядывал на него. Казначей время от времени улыбался. Пару раз он помахал старику рукой.

Наконец горящая ветка была извлечена из огня. Другой рукой старик подхватил мешок и двинулся между скал прочь. Казначей последовал за ним.

На невысоком склоне образовался козырек, защищавший от дождя участок гладкой вертикальной поверхности скалы. В Анк-Морпорке на этом пятачке уже давно не осталось бы пустого места от плакатов, листовок и граффити, и даже если кому-то пришло бы в голову снести скалу, культурный слой рекламы все равно устоял бы.

А здесь лишь нарисовали деревце. Таких простых изображений деревьев казначей не встречал с тех самых пор, как перестал читать книжки из одних только картинок. Но в то же время оно было – каким-то непостижимым образом – и самым точным. Оно было простое, потому что все сложности были сведены к минимуму, как будто кто-то решил нарисовать дерево и начал с обыкновенного в таких случаях зеленого облака на палке, затем усовершенствовал свой рисунок, а потом усовершенствовал еще, после чего пригляделся, уловил те самые изгибы, которые говорили «дерево», и обрисовал их. А потом обрисовывал их и обрисовывал, пока не осталась одна-единственная линия под названием «ДЕРЕВО».

И теперь, глядя на рисунок, вы слышали, как в ветвях поет ветер…

Пошарив по земле, старик поднял плоский камень с краем, вымазанным какой-то белой пастой. Нарисовал на скале еще одну линию, слегка напоминающую расплюснутую галочку, и мазнул по ней грязью.

И буквально сразу из рисунка выпорхнули крылья. Птичка пролетела совсем рядом, и казначей радостно рассмеялся.

Но вдруг он опять ощутил в воздухе нечто странное. Оно напомнило ему… ну да, точно, о старине Калошнике Домме, который, само собой, давно уже отбыл в мир иной, но остался в памяти многих своих современников как изобретатель Каллиграфической машины.

Казначей поступил в Университет в те времена, когда будущие волшебники начинали свой профессиональный путь достаточно рано – вскоре после того, как начинали ходить, но до того, как начать дергать девчонок за косички. И в те времена в школах было достаточно распространено следующее наказание: провинившегося заставляли по многу-многу раз писать какое-то одно предложение, будь то «Я больше не буду» или что-нибудь из учебника. Казначей был одним из тех, кто пытался привязывать к линейке несколько ручек, дабы сэкономить время и усилия. Но Калошник, который уже тогда подавал надежды, раздобыл несколько деревянных брусков, выдрал из матраса пружины и построил с их помощью машину, способную писать четыре, шестнадцать или даже тридцать две строки одновременно. Это изобретение пользовалось такой популярностью, что мальчишки сознательно нарушали правила, лишь бы получить шанс опробовать машину в деле. Удовольствие стоило три пенса за работу как таковую и пенни за помощь в заводке машины. Как это частенько бывает, на наладку и заводку машины тратилось куда больше времени, чем экономилось в результате ее использования, но такова уж цена Прогресса. Машине пришел трагический конец, когда однажды в очень неподходящий момент один учитель открыл дверь и – со всей пружинной силой экспериментальной версии двухсотпятидесятишестистрочника – был вышвырнут в окно четвертого этажа.

Вид руки, выводящей на камне бесконечно упрощенные линии, напомнил казначею именно о Калошнике Домме. Все было почти как тогда, только без пружинного визга. Сейчас на глазах у казначея творилось нечто крохотное, но именно благодаря этому крохотному вскоре должно было случиться нечто гигантское.

Устроившись поудобнее, казначей стал смотреть. Как он позднее вспоминал (в те редкие мгновения, когда мог хоть что-то вспомнить), то были самые счастливые часы его жизни.

Когда Ринсвинд наконец решился поднять голову, шлем стражника, тихонько бренча, вращался на земле.

К его изумлению, сами стражники все еще были неподалеку, хотя все до единого валялись в живописных позах и в бессознательном состоянии – либо настоящем, либо притворном (некоторые стражники не так уж и глупы и в критических ситуациях соображают быстро). Сундук в чем-то был похож на кошек: пнув объект несколько раз, он быстро утрачивал интерес, если враг не пытался дать сдачи.

Земля была усеяна не только стражниками, но и самыми разными туфлями. Сундук, прихрамывая, описал победный круг.

Ринсвинд со вздохом поднялся.

– Сними туфли, – посоветовал он. – Они тебе не идут.

Сундук постоял неподвижно, как будто раздумывая, после чего, резко вскинув ножки, швырнул оставшиеся туфли о ближайшую стену.

– И платье тоже, – продолжал Ринсвинд. – Что бы эти милые дамы подумали, если бы увидели, как ты наряжаешься?

Сундук послушно стряхнул с себя те немногие украшенные блестками лохмотья, что уцелели после битвы.

– Повернись-ка кругом, я хочу посмотреть на твои ручки. Нет, я сказал кругом. Повернись, ПОЖАЛУЙСТА,как следует. И не корчи из себя дурака… Я сказал КРУГОМ.Большое спасибо. Знаешь, эти сережки… они тебе не идут. – Он нагнулся чуть ниже. – А это что, гвоздик? Ты проколол себе крышку?

Сундук попятился. Всем своим видом он недвусмысленно давал понять, что да, туфли, платье и даже сережки – со всем этим он готов расстаться, но в вопросе пирсинга будет стоять до последнего.

– Ну что ж… ладно. А теперь дай мне чистое белье. Из того, что сейчас на мне, вполне можно делать книжные полки.

Сундук открыл крышку.

– Отличненько, сейчас я… И это мое белье? Мое НИЖНЕЕбелье? Скорее в этом меня будут хоронить. И, думаю, похоронят. Сразу, как только я его надену. МОЕбелье, будь любезен. На моем вышито «Ринсвинд», хотя ума не приложу, чего ради я когда-то заказал эту вышивку.

Крышка захлопнулась. Крышка открылась.

– Спасибо.

Ринсвинд предпочитал не думать, каким образом и, если уж на то пошло, почему белье всегда возвращается выстиранным и выглаженным.

Стражники благоразумно продолжали валяться без сознания, но Ринсвинд, чисто по привычке, отправился переодеваться за кипу старых коробок. Он относился к тому типу людей, которые даже на необитаемом острове будут переодеваться за каким-нибудь кустиком.

– А ты заметил одну странность в этом переулке? – вытягивая шею над ящиками, спросил Ринсвинд. – Здесь нет водосточных труб. И сточных канав тоже. Они тут слыхом не слыхали о дожде. Надеюсь, ты Сундук, а не какой-нибудь замаскированный кенгуру? Впрочем, кого я спрашиваю? О боги, до чего же приятно. Отлично, давай…

Крышка Сундука опять открылась. Теперь на Ринсвинда смотрела молодая девушка.

– Кто ты… А, ты тот самый слепой, – произнесла она.

– Прошу прощения?

– Извини… Дорогуша сказала, что ты, наверное, слепой. Вообще-то, она сказала, что ты слепой как крот. Подай, пожалуйста, руку.

До Ринсвинда наконец дошло, что в Сундуке сидит Найлетта, третья из команды Летиции, та самая, что в сравнении с остальными выглядела скромной и уж безусловно гораздо менее… шумной? Нет, не совсем то слово. Не такой всеобъемлющей – да, самое подходящее определение. Летиция и Дорогуша заполняли пространство вокруг себя до предела. Взять, к примеру, Дорогушу, которая прямо на глазах у Ринсвинда легко подняла за воротник здоровенного мужика, чтобы удобнее было дать ему в нос. Когда такая дама входит в комнату, ее появление никак не пройдет незамеченным.

Найлетта же была… обыкновенной. Стряхнув с платья соринки, она вздохнула.

– Я поняла, что вот-вот опять начнется драка, и почла за лучшее спрятаться в Сэнди.

– В Сэнди? – переспросил Ринсвинд.

У Сундука хватило приличия принять смущенное выражение крышки.

– Там, где Дорогуша, обязательно рано или поздно начинается драка, – объяснила Найлетта. – Ты поразишься, что она вытворяет своими туфлями на шпильках.

– Кое-что я имел счастье видеть, – кивнул Ринсвинд. – Об остальном предпочитаю не знать. Гм-м, чем могу тебе помочь? Только вот мы с Сэнди, – он пнул Сундук каблуком, – как раз собирались уходить. Верно, СЭНДИ!

– О, не пинай ее, она мне так помогла, – вступилась Найлетта.

– Неужели? – переспросил Ринсвинд.

Сундук медленно отвернулся, чтобы Ринсвинд не видел выражения его замка.

– О да! Летиции в той шахтерской таверне не поздоровилось бы, но вошла Сэнди и…

– Думаю, скорее влетела. И всем хорошенько влетело.

– Как ты догадался?

– О, Сэнди ведь моя девочка! Просто мы потеряли друг друга на некоторое время.

Найлетта принялась приводить в порядок прическу.

– Им хорошо, – сказала она. – Сменят парик – и все в порядке. Пиво, может, и неплохой шампунь, но все хорошо в меру, – со вздохом произнесла она. – Что ж, пожалуй, мне пора домой.

– А где ты живешь?

– В Воралоррасурфе. Это ближе к Пупу. – Она снова вздохнула. – Обратно на банановязальную фабрику. Прощай, шоу-бизнес!

Тут Найлетта разрыдалась и тяжело опустилась на Сундук.

Ринсвинд вытянул было руку, чтобы утешающе погладить девушку по спине, но передумал. Будь на месте Найлетты Дорогуша, он рисковал бы остаться без руки. Поэтому он издал то, что, как ему показалось, вполне сходило за утешительное мычание.

– Я знаю, я не так уж хорошо пою или там танцую, но ведь, честно говоря, Летиция и Дорогуша делают это ничуть не лучше меня. Когда Дорогуша распевает «Гарцующую королеву», у слушателей уши вянут. Я не говорю, что они злые, – даже в пароксизмах горя не забывая о вежливости, поспешила добавить Найлетта. – Но когда в тебя каждый вечер швыряются банками из-под пива, а потом и вовсе выставляют из города – это ведь как-то неправильно. Должно же быть в жизни что-то еще?

Ринсвинд почувствовал себя уже достаточно уверенно, чтобы пробормотать: «Ну, ничего, ничего». Но на похлопывание так и не решился.

– Я и ввязалась-то только потому, что от них ушла Ноэлин, – всхлипнула Найлетта. – А я примерно того же роста, а замены у Летиции не было, а мне нужны были деньги, и она сказала, все будет в порядке, вряд ли кто заметит, что у меня маленькие руки…

– А Ноэлин у нас?..

– Мой брат. А я ПРЕДУПРЕЖДАЛАего: бороться за звание чемпиона по серфингу – отлично, и за звание королевы бала – тоже, но то и другое несовместимо! Знаешь, как люди обычно выглядят, после того как их прокатит по кораллу? В общем, на следующее утро выяснилось, что Летиция организует гастроли, и я решила: а почему бы и нет?..

– Ноэлин… – задумчиво повторил Ринсвинд. – Довольно необычное имя для…

– Дорогуша предупреждала, что ты не поймешь, – пожала плечами Найлетта, глядя куда-то между собой и Ринсвиндом. – Думаю, дело все в том, что мой брат слишком долго работал на фабрике, – задумчиво произнесла она. – Он всегда был таким впечатлительным. Ну вот и…

– О, я понял: он ИМПЕРСОНАТОР,исполняет роли ЖЕНЩИН!– догадался Ринсвинд. – Я про ТАКИХслышал. Старая традиция. Пара надувных шаров, соломенный парик и сальные шуточки. Помню, когда я был еще студентом, на каждое страшдество Навозчик Возчик и Спусти Штанс на пару такое вытворяли…

Он ощутил на себе ее взгляд – один из столь хорошо ему знакомых долгих, внимательных взглядов.

– Слушай, – спросила она, – а ты вообще много путешествовал?

– Ты не поверишь, как много.

– И, наверное, знакомился с самыми разными людьми?

– По большей части с довольно мерзкими.

– В общем, я хотела сказать, что бывают мужчины… – Найлетта осеклась. – Спусти Штанс? Это что, ИМЯ!

– Вообще-то, не совсем. На самом деле его звали Рональд Штанс, но, разумеется, каждый, кто слышал его имя, сразу начинал…

– О, и все? – Найлетта встала и высморкалась. – Так или иначе, я их с самого начала предупредила, что сразу после Галы я ухожу, так что они на меня не обидятся. Быть… ИМПЕРСОНАТОРОМ женщин– неподходящая работа для девушки, каковой я, между прочем, являюсь на самом деле. Мне казалось, это очевидно, но для тебя я специально это подчеркиваю. Сэнди, ты поможешь нам отсюда выбраться?

Приблизившись к глухой стене тупика, Сундук принялся пинать ее, пока не образовалась приличного размера дыра. На обратном пути он оглоушил стражника, который имел неосторожность приподнять голову.

– Э-э, я называю его Сундуком, – безнадежно произнес Ринсвинд.

– Да? А для нас она – Сэнди.

Дыра в стене вела в темную комнату. Вдоль стен теснились покрытые паутиной ящики.

– О, мы попали на старую пивоварню! – воскликнула Найлетта. – То есть на новую. Надо бы поискать дверь.

– Отличная идея, – одобрил Ринсвинд, разглядывая паутину. – А почему ты назвала эту пивоварню новой? На вид она довольно старая…

Найлетта потрясла ручку двери.

– Заперто, – сказала она. – Пошли дальше, поищем еще. Она потому новая, что ее построили взамен старой, которая раньше стояла за рекой. Но никакого «взамен» не получилось. Пиво начало киснуть и так далее. Потом пошли разговоры, якобы здесь водятся призраки. Одним словом, всемвсе понятно. И старую пивоварню снова запустили. Мой отец потерял на этом почти все свои деньги…

– Почему?

– Это была его пивоварня. У него чуть разрыв сердца не случился. Он отдал мне пивоварню в приданое, – Найлетта подергала еще одну дверь, – потому что с Ноэлином они никогда не ладили, из-за того, что… ну, ты понимаешь, хотя, скорее всего, вряд ли… Так или иначе, наше семейное дело рухнуло. А когда-то «Пиво Ру» считалось лучшим в округе.

– А продать это место нельзя? Я имею в виду, ну, под что-то другое?

– Продать? Место, где пиво скисает за пять секунд да к тому же водятся призраки? Такое добро и даром никому не нужно.

Ринсвинд окинул взглядом большие металлические цистерны.

– Может, раньше здесь было какое-то религиозное сооружение? – предположил он. – Тогда эти явления объяснимы. Помню, у нас построили рыбный ресторан на месте…

Найлетта погремела еще одной запертой дверью.

– Так все и думают, – кивнула она. – Но отец обошел все местные племена, и везде ему сказали, что ничего такого здесь никогда не было. То есть никакой святости. Совсем наоборот, это место было очень даже несвятое. Один вождь даже специально пришел в тюрьму к премьер-министру и сказал: «Друг, вы можете выкопать это место и вышвырнуть его за Край света, будь спок».

– А почему он пошел именно в тюрьму?

– Всех политиков сразу после выборов мы отправляем в тюрьму. А вы разве нет?

– Но зачем?

– Очень экономит время. – Найлетта безрезультатно подергала еще одну ручку. – Проклятье! А окна слишком высоко…

Земля задрожала. Из мрака раздался резкий металлический лязг. Пылинки двигались по странной траектории, образуя на полу мелкую рябь.

– О, только не ЭТО!– простонала Найлетта.

Теперь уже двигалась не только пыль. Крохотные существа прорывали в пыльной пустыне на полу бороздки, обтекали ноги Ринсвинда и скрывались под полом.

– Пауки уходят! – крикнула Найлетта.

– И отлично!

От следующего сотрясения треснула стена.

– Так сильно трясет впервые, – пробормотала девушка. – Нужна лестница: попробуем выбраться через окно.

Нависающая над ними лестница нехотя отделилась от стены и сложилась в металлическую головоломку на полу.

– Может, я выбрал не самый удачный момент для вопроса, – с подозрением промолвил Ринсвинд, – но ты случайно не кенгуру?

Высоко над ними громко треснул металл, потом раздался еще один скрежещущий звук, и вскоре звуки слились в протяжный стон неорганической боли. Подняв голову, Ринвинд увидел, что купол пивоварни элегантно превращается в сотни падающих стеклянных осколков.

И прямо на них, окутанный стеклянным дождем, озаряемый уцелевшими лампами, летел кенгуру «Пиво Ру».

– Сэнди! Откройся! – завопила Найлетта.

– Не… – начал Ринсвинд, но она уже схватила его и дернула в сторону Сундука, с готовностью распахнувшего крышку…

Мир поглотил мрак.

Под ним была деревянная поверхность. Очень осторожно Ринсвинд постучал по дереву. И по дереву спереди. И по де…

– Послушай, ты так хочешь выйти?

– Мы ВНУТРИСундука?

– И что тут такого? Точно таким же способом мы на прошлой неделе выбрались из Кангули! Знаешь, мне иногда кажется, что этот ящик ВОЛШЕБНЫЙ.

– А ты вообще ВИДЕЛАто, что у него внутри?

– Ну, Летиция в нем держала джин, это я точно знаю.

Ринсвинд осторожно вытянул руку вверх. Может, в Сундуке не одно «внутри», а несколько? С него станется. Может, он точь-в-точь как эти шкафчики с выдвижными ящиками, с которыми выступают заклинатели? Если положить в этот ящик монетку, он задвигается, а выдвигается уже без нее. В детстве Ринсвинду как-то подарили такой. Он извел чуть ли не два доллара, пока не выбросил дьявольскую штуковину на помойку…

Его пальцы нащупали то, что вполне могло быть крышкой, и он приподнял ее.

Они по-прежнему находились в пивоварне. Довольно приятный сюрприз, учитывая те места, в которых можно оказаться, забравшись в Сундук. Земля по-прежнему рокотала так, что внутри все переворачивалось, и периодически раздавался металлический грохот, словно какой-то свирепый великан швырял об пол очередную ржавую цистерну.

Большое изображение кенгуру со всех сторон лизал огонь.

В дыму, который поднимался от плаката, мелькали остроконечные шляпы.

То есть клубы дыма извивались вокруг дыр в воздухе таким образом, что образовывали что-то вроде трехмерного силуэта группы волшебников.

Ринсвинд выбрался из Сундука.

– Нет, нет, только не это! – пробормотал он. – Я здесь всего лишь пару месяцев. Я не виноват!

– Они похожи на призраков! – воскликнула Найлетта. – И ты их что, знаешь?

– Нет! Но они наверняка как-то связаны с этими вашими землятрясениями! И с тем, что вы тут называете Мокростью, что бы это ни значило!

– Так ведь это всего лишь старая легенда! Так или иначе, господин Волшебник, ты, наверное, не заметил, но скоро здесь можно будет задохнуться от дыма! Где та дыра, через которую мы вошли?

Ринсвинд в отчаянии огляделся… Дым застилал все вокруг.

– А тут есть погреб? – спросил он.

– Ага! Мы туда часто лазали с Ноэлином, еще в детстве, чтобы поиграть в «матери-матери». Где-то в полу должен быть люк!

Не прошло и трех минут, как древний деревянный люк, не выдержав ударов Сундука, громко хрустнул. Первыми в образовавшуюся щель нырнули несколько крыс, а следом – Ринсвинд с Найлеттой.

Когда они наконец выбрались наружу, никто не обратил на них никакого внимания. Над городом поднимался столб дыма. Стражники и горожане уже составили цепочку для доставки воды. Другие, действуя толстенным бревном как осадным орудием, долбили двери пивоварни.

– Уф-ф, – шумно выдохнул Ринсвинд. – Удрали. Ну и передряга…

– Эй, что происходит? Куда делась эта чертова вода?

Человек, который орудовал рукоятью насоса, испустил вопль отчаяния. Насос странно застонал, а рукоять бессильно опустилась. Стражник схватил человека за руку.

– В том дворе есть еще один! Поспеши, друг! Перебежав в соседний двор, они попытались пробудить к жизни насос. Тот издал свистящий звук, точно захлебываясь, выплюнул несколько капель воды вперемешку с мокрой ржавчиной и умолк навеки.

Ринсвинд сглотнул.

– По-моему, вода ушла, – бесстрастно констатировал он.

– Что значит – УШЛА?– возмутилась Найлетта. – Вода есть ВСЕГДА!Огромные, гигантские подземные моря!

– Да, но… они ведь не пополняются. Да и откуда? Такой штуки, как дождь, у вас никогда и не видели.

– Опять начина… – Она осеклась. – Ты что-то знаешь? У тебя какой-то очень подозрительный вид, господин Волшебник.

Ринсвинд уныло посмотрел на столб дыма. Среди густых клубов блестели искры. Волны жара то взметали их вверх, то дождем обрушивали на город. «Все тут прожарится до самых костей, – подумал он. – И здесь не бывает дождя. Не бывает… Постойте-ка…»

– А откуда ты вообще знаешь, что я волшебник? – спросил он.

– У тебя на шляпе написано. Неразборчиво, правда.

– И ты знаешь, что такое волшебник? Я спрашиваю совершенно серьезно и вовсе не пытаюсь вешать тебе на уши креветок.

– Всем известно, что такое волшебник! Наш университет под завязку набит этими бесполезными умниками!

– И ты можешь показать мне туда дорогу?

– Сам найдешь!

Найлетта двинулась прочь сквозь толпу. Он бросился вслед за ней.

– Пожалуйста, не уходи! Как раз такая, как ты, мне сейчас и нужна! В качестве переводчика!

– Как это? Мы ведь говорим на одном языке!

– Неужели? Я слышал, к примеру, что пивные банки здесь называют штанцами. Как приезжие отличают у вас пиво от штанов?

Найлетта улыбнулась.

– До первого раза – никак.

– Мне всего-то и надо, чтобы ты отвела меня в этот ваш университет, – продолжал Ринсвинд. – По-моему, я чувствую приближение Знаменитой Последней Схватки.

Откуда-то сверху раздался предсмертный вопль металла, и по улице пролетело громадное колесо ветряной мельницы.

– И думаю, лучше поторопиться, – добавил он. – Иначе вам придется полностью перейти на пиво.

Казначей рассмеялся: угольные точки встали на ножки, построились в стройную колонну и, спустившись с камня, двинулись по песку. На деревьях у него за спиной уже вовсю распевали птицы…

А в следующее мгновение, к превеликому сожалению казначея, оттуда же донеслись голоса волшебников.

Они опять о чем-то спорили. Волшебники сомневались, сомневаются и будут сомневаться в правильности устройства вселенной, но почему-то свои вопросы они неизменно адресуют другим волшебникам и при этом ничуть не интересуются ответами.

–  …Сначала здесь деревьев точно не было.

–  А может, мы их не видели из-за дождя? А главный философ– из-за госпожи Герпес. Возьми себя в руки, декан! Ты опять молодеешь! На кого ты хочешь произвести впечатление?

–  Просто я от природы моложавый, аркканцлер.

–  Нашел чем гордиться… И пожалуйста, кто-нибудь, проследите, чтобы главный философ прекратил обниматься с самим собой… О, да тут кто-то, кажется, устроил пикник!

Художник настолько ушел в работу, что не обратил на волшебников абсолютно никакого внимания.

–  Я отлично помню: казначей двигался именно в этом направлении…

Комком красной грязи художник раскрасил сложную кривую, и возникло – с таким видом, словно было тут всегда, – существо с телом гигантского кролика, хвостом ящерицы, а мордой и ее выражением весьма смахивающее на верблюда. Волшебники столпились у скалы как раз в тот момент, когда существо чесало за ухом.

– А эточто такое?

– Может, крыса? – предположил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Слушайте, казначей, похоже, нашел кого-то из местных… – Оставляя в песке глубокие следы, декан приблизился к художнику. Тот смотрел на волшебников, разинув рот. – Доброе утро, дружище. Как это называется?

Художник проследил взглядом за указующим перстом.

– Кенгуру? – уточнил он. Шепотом, едва слышно, но земля при этом содрогнулась.