Текст книги "Ринсвинд и Плоский мир"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 97 страниц)

– Откуда мне-то знать.

– О боги, мне очень жаль! – воскликнул Найджел, увидев, что стражники, которые, похоже, сообразили, что потеха окончена, окружают их, готовясь нанести последний удар.

– Не вини себя… – сказал Ринсвинд. Найджел потянулся к клинку и безуспешно попытался высвободить его.

– Спасибо.

– За тебя это сделаю я.

Ринсвинд обдумал следующий шаг. Даже не один, а несколько. Но дверь была слишком далеко, и, судя по доносящимся из-за нее звукам, дела там обстояли ненамного лучше.

Оставалось одно. Придется попробовать пустить в ход магию.

Он поднял руку, и двое стражников упали наземь. Поднял другую, и наземь упали двое оставшихся противников.

Как раз когда он задумался, каким образом у него это получилось, через распростертые тела, рассеянно потирая ребра ладоней, грациозно перешагнула Канина.

– Где тебя носило? – сказала она. – И как зовут твоего друга?

Выше уже говорилось, что Сундук крайне редко проявляет какие-либо эмоции – за исключением двух: слепой ярости и ненависти. Поэтому вам будет очень трудно оценить те чувства, с которыми он проснулся, лежа на крышке и болтая ногами в воздухе, в сухом русле реки в нескольких милях от Аль Хали.

Еще и нескольких минут не прошло с восхода солнца, а воздух уже был похож на дыхание раскаленной печи. После определенного числа раскачиваний Сундуку удалось направить большинство ножек в нужную сторону, и теперь он стоял, вытанцовывая в замедленном темпе замысловатую джигу, чтобы как можно меньше ног касалось обжигающего песка.

Он не заблудился. Он всегда точно знал свое местоположение. Он всегда был здесь.

Просто все остальное временно куда-то подевалось.

Проведя некоторое время в раздумьях, Сундук повернулся, сделал очень медленный шаг – и врезался в валун.

Сильно озадаченный этим, он попятился и сел. Им овладело такое чувство, будто его набили горячими перьями. Сейчас ему не помешали бы тенечек и порция приятного прохладительного напитка.

После нескольких неудачных попыток он поднялся на вершину ближайшего бархана, откуда открывался непревзойденный вид на сотни других барханов.

Глубоко в своем деревянном сердце Сундук ощутил тревогу. Им пренебрегли. Ему посоветовали отвалить. Его отвергли. А еще он выпил такое количество орака, что им можно было отравить небольшую страну.

Если есть в мире что-то, в чем дорожная принадлежность нуждается больше, чем во всем остальном, так это человек, которому можно принадлежать. Сундук, полный надежды, нетвердой походкой зашагал по обжигающему песку.

– Вряд ли у нас есть время знакомиться, – сказал Ринсвинд. В ту же самую секунду вдали с глухим грохотом, от которого содрогнулся пол, обрушилась часть дворца. – По-моему, нам пора…

До него дошло, что он разговаривает сам с собой.

Найджел выпустил из рук меч.

Канина шагнула вперед.

– О нет… – взмолился Ринсвинд, но было уже слишком поздно.

Мир внезапно разделился на две части – та, в которой существовали Найджел и Канина, и та, в которой было все остальное. Воздух между двумя молодыми людьми потрескивал. Возможно, в их половинке мира раздавались далекие звуки оркестра, щебетали птицы, по небу неслись крошечные розовые облака и происходили прочие вещи, которые обычно случаются в подобные мгновения. Так что у каких-то там дворцов, рушащихся в соседней вселенной, нет ни единого шанса.

– Послушайте, может быть, я все-таки успею представить вас друг другу, – в отчаянии вмешался Ринсвинд. – Найджел…

– Разрушитель, – мечтательно подсказал Найджел.

– Хорошо, Найджел-Разрушитель, – уступил Ринсвинд. – Сын Голозада…

– Могущественного, – перебил его Найджел.

Какое-то время Ринсвинд стоял с открытым ртом, после чего пожал плечами. – Ладно, кем бы он там ни был, – согласился он. – Ну, а это Канина. Довольно забавное совпадение, тебе будет интересно узнать, что ее отцом был… м-м-мф…

Канина, не отводя взгляда от Найджела, протянула руку и обхватила лицо Ринсвинда пальцами – мягко, но так, что ее рука, сжавшись посильнее, могла бы превратить его голову в шар для игры в кегли.

– Хотя я мог и ошибаться, – продолжил он, когда Канина отпустила его. – Кто знает? Кого волнует? Какое это имеет значение?

Они даже не видели его.

– Пойду-ка посмотрю, может, шляпу удастся найти? – предложил Ринсвинд.

– Хорошая мысль, – пробормотала Канина.

– Меня, конечно, убьют, но я ничуточки не возражаю, – добавил Ринсвинд.

– Замечательно, – отозвался Найджел.

– Думаю, никто даже не заметит, что я ушел, – не унимался Ринсвинд.

– Чудно, чудно, – откликнулась Канина.

– Скорее всего, меня разрубят на мелкие кусочки, – заметил Ринсвинд, продвигаясь к двери со скоростью умирающей улитки.

Канина моргнула.

– Какая шляпа? – переспросила она и тут же вспомнила: – Ах, та…

– Я уж даже не надеюсь, что вы двое сможете помочь мне, – предположил Ринсвинд.

В отдельном мирке Найджела и Канины птицы устроились на ночлег, крошечные розовые облачка умчались прочь, а оркестр уложил инструменты в чехлы и потихоньку смылся веселиться в ночном клубе. Какая-то часть реальности вернулась на место.

Канина с трудом отвела восхищенный взгляд от восторженного лица Найджела и перевела его на лицо Ринсвинда. Средняя температура взгляда сразу понизилась.

– Послушай, ты ведь не скажешь ему, кто я на самом деле? – взмолилась она. – Только парням приходят в голову интересные мысли, как… В общем, если ты это сделаешь, я лично переломаю тебе все…

– Я буду слишком занят, – перебил ее Ринсвинд. – Вы же не собираетесь помогать мне искать шляпу. Хотя я не представляю, что ты в нем нашла?

– Он хороший. Я редко встречаю хороших людей.

– Да, что ж…

– Он смотрит на нас!

– Ну и что? Надеюсь, ты его не боишься?

– А вдруг он со мной заговорит?! – Ринсвинд оторопел.

Уже не в первый раз он заметил, что в мире существуют целые области человеческих переживаний, прошедшие мимо него – если только области могут проходить мимо людей. Возможно, это он прошел мимо них. Ринсвинд пожал плечами и спросил:

– Почему ты так легко согласилась идти в гарем?

– Мне всегда хотелось знать, что там происходит.

Наступило молчание.

– Ну и? – не вытерпел Ринсвинд.

– Ну, мы все сидели тут, а потом, через какое-то время, пришел сериф, потом он подозвал меня к себе и сказал, что раз я новенькая, то теперь моя очередь, а потом… ты ни за что не догадаешься, чего он хотел от меня. Девочки говорят, это единственное, что его интересует.

– Э-э…

– С тобой все в порядке?

– Прекрасно, прекрасно, – пробормотал Ринсвинд.

– У тебя все лицо блестит.

– Нет, у меня все прекрасно, прекрасно.

– Он попросил меня рассказать ему сказку.

– О чем? – подозрительно осведомился Ринсвинд.

– Девушки сказали, что он любит сказки, в которых действуют кролики.

– Ага. Кролики.

– Такие маленькие, белые и пушистые. Но я знаю только те сказки, которые рассказывал мне отец, когда я была совсем маленькой, и не думаю, чтобы они были очень уместны.

– Мало кроликов?

– Много отрубленных рук и ног. – Канина вздохнула. – Вот почему ты не должен рассказывать о моем прошлом ему, понимаешь? Я просто не создана для нормальной жизни.

– Сказки в гареме – это, черт возьми, вовсе не нормально, – возмутился Ринсвинд. – Это никогда не привьется.

– Он снова на нас смотрит! – схватила Ринсвиндову руку Канина.

Он стряхнул ее ладонь, помянул Создателя и торопливо подошел к Найджелу, который схватил его за другую руку и спросил:

– Надеюсь, ты не выдал меня? Я не переживу, если ты сказал ей, что я только учусь быть…

– Нет-нет. Она лишь хочет, чтобы ты нам помог. Это нечто вроде поиска идеала.

Глаза Найджела заблестели:

– Ты имеешь в виду индеи?

– Чего-чего?

– Так написано в книге. Там говорится: «для того, чтобы стать настоящим героем, нужно иметь индею».

Ринсвинд наморщил лоб:

– Это что, какая-то птица?

– Думаю, это скорее что-то вроде обязательства, – возразил Найджел, но без особого убеждения.

– По мне, так это больше похоже на птицу, – заявил Ринсвинд. – Точно, я как-то читал о ней в собрании басен о животных. Крупная. Не умеет летать. Большие лапы, вот.

По мере того как его уши впитывали то, что произносили его уста, лицо Ринсвинда теряло всякое выражение.

Пять секунд спустя вся троица покинула гарем, оставив позади себя четырех распростертых на земле стражников и гаремных дам, которые устроились поудобнее и приготовились рассказать друг другу пару-другую сказок.

В сторону Края от Аль Хали пустыню прорезает река Цорт, прославленная в мифах и лживых россказнях. Она пробирается по окрашенному в коричневый цвет ландшафту, точно длинное, влажное описательное предложение, перемежаемое песчаными отмелями. А каждая отмель покрыта иссушенными солнцем бревнами, и многие из них относятся к тому виду бревен, у которых есть зубы. Заслышав вдалеке, выше по течению, какой-то плеск, большинство бревен лениво приоткрыли по одному глазу, и внезапно у этого большинства выросли ноги. Дюжина чешуйчатых тел скользнула в мутные волны, которые тут же сомкнулись над ними. Темная вода осталась безмятежно спокойной, если не считать двух-трех не поддающихся объяснению участков ряби, смахивающих на галочку.

Сундук неторопливо дрейфовал вниз по реке. Вода принесла ему некоторое облегчение. Он медленно поворачивался в слабом течении, и именно к нему стремились несколько загадочных завихрений, быстро перемещающихся по поверхности реки.

Они сошлись в одной точке.

Сундук дернулся. Его крышка резко распахнулась, и он с коротким и отчаянным скрипом скрылся под водой.

Шоколадные волны Цорта сомкнулись над ним. Смыкаться у них получалось особенно хорошо.

А чудовская башня возвышалась над Аль Хали огромным и прекрасным грибом, одним из тех, рядом с которыми в книжках рисуют маленький значок в виде черепа и скрещенных костей.

Сначала стражники серифа оказывали сопротивление, но теперь вокруг основания башни сидело довольно много обалдевших лягушек и тритонов. И это были те, кому повезло. Какие-никакие, а руки-ноги у них остались, и большая часть жизненно важных органов до сих пор находилась внутри. Город оказался под властью чудовства… науки военного времени.

Некоторые из построек у самого основания башни уже начали превращаться в здания из сверкающего белого мрамора, который, судя по всему, предпочитали волшебники.

Наша троица смотрела на все происходящее сквозь дыру в дворцовой стене.

– Очень впечатляет, – критически заметила Канина. – Твои волшебники более могущественны, чем я думала.

– Они не мои, – возразил Ринсвинд. – И не знаю, чьи. Мне это не нравится. Все волшебники, с которыми был знаком я, не могли один кирпич на другой поставить.

– А мне не нравится, что волшебники собираются править миром, – вступил в разговор Найджел. – Как герой, я должен выступать против института волшебства как философского понятия. Придет время, когда… – Его глаза слегка остекленели, словно он пытался припомнить что-то, что когда-то где-то читал. – Придет время, когда волшебники исчезнут с лица Диска, и сыны… сыны… в общем, все мы можем относиться к вещам чуть более практично, – неуклюже закончил он.

– В книге вычитал, да? – раздраженно буркнул Ринсвинд. – А индеи там были?

– Он дело говорит, – вмешалась Канина. – Я ничего не имею против волшебников, но не сказала бы, что от них много пользы. На самом деле они нечто вроде украшения. Были до сих пор.

Ринсвинд стащил с себя шляпу. Она была помятой, покрытой пятнами и каменной пылью, с вырванными кусками, обтрепанной верхушкой и звездой, с которой пыльцой сыпались блестки. Но под слоем грязи все еще читалось слово «Валшэбник».

– А вы это видите? – с побагровевшим лицом осведомился он. – Вы это видите? Видите? О чем это вам говорит?

– О том, что ты не в ладах с орфографией? – предположил Найджел.

– Что? Нет! Это говорит о том, что я волшебник, вот о чем! Двадцать лет за посохом, и горжусь этим! Я свое отработал, так-то вот! Я сда… я побывал на дюжинах экзаменов! Если все заклинания, которые я прочитал, поставить одно на другое, они бы… это бы… вы получили бы целую кучу заклинаний!

– Да, но… – начала Канина.

– Да?

– В действительности ты с ними не очень-то хорошо справляешься…

Ринсвинд уставился на нее свирепым взглядом и попытался придумать достойный ответ. Небольшой участок его мозга, работающий на прием, включился как раз в тот момент, когда частица вдохновения, траектория которой была искажена и искривлена миллиардом случайных событий, с воем пронеслась сквозь атмосферу и неслышно взорвалась именно там, где нужно.

– Талант определяет лишь то, чем ты занимаешься, – изрек Ринсвинд. – Он не определяет того, кем ты являешься. В смысле, в глубине души. Если ты знаешь, что ты такое, то можешь заниматься чем угодно. – Он еще немного подумал и выдал: – Вот что наделяет чудесников таким могуществом. Самое важное – знать, что ты есть на самом деле.

Наступило исполненное философии молчание.

– Ринсвинд… – сердобольно окликнула Канина.

– Гм-м? – отозвался волшебник, который все еще гадал, откуда эти слова взялись в его голове.

– На самом деле ты болван. Ты это знаешь?

«Всем стоять и не двигаться».

Из разрушенного арочного проема вышел визирь Абрим. На нем красовалась шляпа аркканцлера.

Пустыня мирно жарилась под палящими лучами солнца. В ней ничего не двигалось – за исключением колышащегося воздуха, горячего, как след вулкана, и сухого, как череп.

В палящей тени скалы лежал василиск. Он тяжело дышал и ронял на песок едкую желтую слизь. В течение последних пяти минут его уши различали слабый топоток сотен ножек, неуверенно шагающих по барханам. Это указывало на то, что приближается обед.

Василиск моргнул легендарными глазами, развернул все двадцать футов свитого в кольца голодного тела и, извиваясь, словно текучая смерть, выполз из тени на песок. Сундук, пошатнувшись, остановился и угрожающе поднял крышку. Василиск зашипел – но немного неуверенно, потому что никогда раньше не видел ходячих ящиков, тем более с целыми крокодильими челюстями, застрявшими в крышке. А еще к этому ящику кое-где пристали обрывки кожи, словно он участвовал в потасовке на кожгалантерейной фабрике. Ящик весьма странно пялился на рептилию – она бы не смогла описать его взгляд, даже если бы умела говорить.

«Ну ладно, – подумал василиск, – хочешь играть в такую игру…»

Он обратил на Сундук взгляд, похожий на алмазное сверло. Взгляд, который проникал в голову жертвы через глазные яблоки и обдирал ее мозг изнутри. Взгляд, который срывал тонкий тюль с окон души. Взгляд, который…

До василиска дошло, что что-то тут очень не так. Сразу за его круглыми, как блюдечки, глазами возникло новое и неприятное ощущение. Оно началось с малого – с легкого зуда на том крошечном участке спины, который, как ни извивайтесь, вам никак не удается почесать. Постепенно усиливаясь, этот зуд превратился во второе, раскаленное докрасна, внутреннее светило.

Василиск испытывал ужасное, непреодолимое и всепоглощающее желание моргнуть… Он совершил невероятно неблагоразумный поступок.

Он моргнул.

– Ну он и шляпа, – высказался Ринсвинд.

– А? – нахмурился Найджел, который начал осознавать, что жизнь героя-варвара вовсе не так чиста и проста, как он представлял себе в те дни, когда самым захватывающим приключением для него было раскладывание овощей по ящикам.

– Хочешь сказать, он подчинился шляпе? – уточнила Канина и тоже попятилась, проявив обычную человеческую реакцию на нечто крайне кошмарное.

– А?

«Я не причиню вам зла. Вы оказали мне кое-какие услуги. – Абрим шагнул к ним с вытянутыми руками. – Но вы правы. Он думал, что сможет, надев меня, добиться власти. Разумеется, все произошло наоборот. Удивительно изворотливый и хитрый ум».

– Значит, ты примерила на себя его голову? – поежился Ринсвинд.

Он и сам надевал эту шляпу. Очевидно, его ум пришелся ей не по вкусу. Тогда как Абрим ей понравился, и теперь его глаза затуманились, стали бесцветными, кожа – бледной, а походка – такой, словно его тело висело под головой. Найджел успел вытащить свою книгу и сейчас лихорадочно листал страницы.

– Ты что, черт возьми, делаешь? – спросила Канина, не отводя глаз от жуткой фигуры.

– Просматриваю «Указатель Бродячих Чудовищ», – ответил Найджел. – Как, по-твоему, это, случаем, не мертвец воскресший? Их ужасно трудно убить, для этого требуется чеснок и…

– В этой книге данный тип ты не найдешь, – медленно проговорил Ринсвинд. – Это… это шляпа-вампир.

– Тогда, может, «зомби» подойдет? – продолжал Найджел, ведя пальцем по странице. – Здесь написано, что от них помогают черный перец и морская соль, но…

– Предполагается, что ты будешь драться с этими проклятыми тварями, а не есть их, – оборвала его Канина.

«Это ум, который я могу использовать, – сказала шляпа. – Теперь я могу сражаться. Я соберу вокруг себя волшебников. В этом мире есть место только для одной магии, и я – ее воплощение. Берегись, чудовство!»

– О нет, – пробормотал Ринсвинд себе под нос.

«За последние двадцать столетий волшебники многому научились. Мы можем сражаться с этим выскочкой. Вы трое пойдете за мной». Это было не требование. Это был даже не приказ. Это было что-то вроде предсказания. Голос шляпы проникал прямо внутрь мозга, не утруждая себя переговорами с сознанием, и ноги Ринсвинда задвигались сами по себе.

Найджел с Каниной тоже зашагали вперед неуклюжей, дергающейся, как у марионетки, походкой, которая позволяла предположить, что и ими управляют незримые нити.

– Почему «о нет»? – спросила Канина. – То есть я могу понять принципиальное «о нет», но ведь наверняка есть какая-то причина…

– Если нам представится возможность, мы должны бежать, – отозвался Ринсвинд.

– И ты знаешь, куда?

– Возможно, это не будет иметь значения. Мы в любом случае обречены.

– Почему? – поинтересовался Найджел.

– Ну, – ответил Ринсвинд, – вы когда-нибудь слышали о Магических войнах?

На Диске куча вещей обязана своим происхождением Магическим войнам. И груша разумная – одна из них.

Исходное дерево, скорее всего, было абсолютно нормальным и проводило свои дни в состоянии блаженного неведения за питьем подземной воды и поеданием солнечного света. Потом вокруг разразились Магические войны, которые неожиданно придали его генам обостренную проницательность. А еще они оставили ему в наследство врожденное дурное настроение.

Но груша разумная легко отделалась. Когда-то, когда только что образовавшаяся на Диске фоновая магия имела крайне высокий уровень и пользовалась любой возможностью вырваться в мир, волшебники были такими же могущественными, как чудесники, и строили башни на вершине каждого холма. А если и есть что-то, чего не может выносить по-настоящему могущественный волшебник, так это другой волшебник. Их инстинктивный подход к дипломатии был таковым: «бей правых, пока не полевеют; бей левых, пока не поправеют».

Это могло означать только одно. Ну хорошо, два. Три.

Всеобщую. Магическую. Войну. И в этой войне не было ни союзников, ни сторон, ни договоренностей, ни пощады, ни прекращения огня. Небеса извивались, моря кипели. Рев и свист огненных шаров превратили ночь в день, но это никому не помешало, потому что образовавшиеся в результате облака черного дыма тут же превратили день обратно в ночь. Земля вздымалась и опадала, как перина в медовый месяц, и сама ткань пространства была завязана в многомерные узлы и выбита о плоский камень, лежащий возле реки Времени. К примеру, самым популярным заклинанием в то время был Временной Сжиматель Пелепела, который как-то раз привел к тому, что примерно за пять минут возникла, эволюционировала, расселилась по всему миру, достигла расцвета и была уничтожена целая раса гигантских рептилий; только кости в земле остались, чтобы вводить в совершеннейшее заблуждение все последующие поколения. Деревья плавали, рыбы разгуливали по земле, а горы заходили в лавки за сигаретами. Существование было настолько изменчивым, что первым поступком любого предусмотрительного человека, проснувшегося утром, было пересчитать свои руки и ноги.

Все волшебники обладали примерно равной силой и жили в высоких башнях, надежно защищенных заклинаниями, а это означало, что большинство магических снарядов рикошетом отлетали и попадали в обычных людей, которые пытались честно заработать себе на жизнь, возделывая то, что временно было почвой, и вели простую, добропорядочную (но довольно короткую) жизнь.

Однако сражения все бушевали и бушевали, разбивая саму структуру упорядоченной вселенной, ослабляя стены реальности и угрожая опрокинуть всю шаткую конструкцию пространства и времени в темноту Подземельных Измерений…

Одна из легенд гласит, что в войны вмешались боги, но боги обычно не принимают участия в делах людей, если только это их не забавляет. Другая легенда – которую рассказали и занесли в свои книги сами волшебники, – говорит, что маги собрались вместе и по-дружески уладили свои разногласия, заботясь о благе человечества. Эта легенда была принята всеми за подлинное описание событий, хотя по сути своей она была столь же «правдоподобной», как свинцовый спасательный пояс.

Истину не так-то легко подчинить бумаге. В ванне истории истину труднее удержать, чем мыло, и гораздо сложнее найти…

– Так что же случилось? – спросила Канина.

– Неважно, – мрачно ответил Ринсвинд. – Все вот-вот начнется заново. Я это чувствую. У меня инстинкт. В этот мир поступает слишком много магии. Разразится ужасная война. И Диск слишком стар, чтобы еще раз пережить ее. Он чересчур изношен. На нас надвигаются гибель, темнота и разрушение. Близится Абокралипсис.

– По земле шествует Смерть, – услужливо подсказал Найджел.

– Что? – рявкнул Ринсвинд, приходя в ярость от того, что его перебили.

– Я говорю, по земле шествует Смерть, – повторил Найджел.

– Если по Земле, то я не против, – кивнул Ринсвинд. – Не знаю я этой «Земли». Но мне не хотелось, чтобы Смерть шествовал по Диску.

– Это только метафора, – попыталась успокоить его Канина.

– Много ты знаешь. Я с ним встречался.

– И какой он? – полюбопытствовал Найджел.

– Ну, если можно так выразиться…

– Да?

– В услугах парикмахера он точно не нуждается.

Солнце стало подвешенной к небу паяльной лампой, и единственное различие между песком и раскаленными докрасна углями заключалось в их цвете.

Сундук брел по обжигающим барханам куда глаза глядят. На его крышке виднелись несколько быстро сохнущих пятен желтой слизи.

С каменного столба, формой и температурой напоминающего огнеупорный кирпич, за небольшим одиноким прямоугольным предметом наблюдала химера [18]

[Закрыть]. Химеры – крайне редкие животные, и данная их представительница собиралась сейчас сделать шаг, который отнюдь не исправит положение вещей. Она тщательно выбрала момент, оттолкнулась когтистыми лапами от столба, сложила кожистые крылья и камнем упала на свою жертву.

Тактика химеры была следующей: зависнуть в воздухе над добычей, слегка опалить огненным дыханием, а потом накинуться и разодрать ее зубами. Химере удалась огненная часть плана, но в тот момент, когда, согласно ее опыту, перед ней должна была предстать потрясенная и пораженная ужасом жертва, химера очутилась на песке прямо перед опаленным и разъяренным Сундуком.

Единственное, что может воспламеняться в Сундуке, – это его гнев. Уже несколько часов его донимала головная боль, а весь мир, как ему казалось, пытался на него напасть. Все, хватит…

Потоптавшись на злосчастной химере, пока она не превратилась в маслянистую лужицу на песке, он на мгновение остановился и, по всей видимости, задумался над своим будущим. Он начинал понимать, что не принадлежать никому – это гораздо неприятнее, чем он раньше считал. Его преследовали смутные, греющие душу воспоминания о службе и о шкафе, который он мог назвать своим.

Сундук очень медленно повернулся вокруг своей оси, то и дело замирая и открывая крышку. Будь у него нос, мы бы сказали, что он принюхивается. Наконец он принял какое-то решение – если у него было чем принимать решение.

Итак, шляпа и тот, на ком она была надета, целеустремленно шагали по груде мусора (бывший легендарный дворец Рокси) к подножию чудовской башни. Насильно удерживаемая свита тащилась следом.

У основания башни виднелись двери. В отличие от дверей Незримого Университета, которые обычно были подперты чем-нибудь и оставались широко раскрытыми, эти двери были заперты. И вроде бы светились.

«Я оказала вам троим большую честь тем, что взяла вас сюда, – проговорила шляпа вялым ртом Абрима. – Все, волшебники перестают убегать, – Абрим бросил на Ринсвинда испепеляющий взгляд, – и начинают сопротивляться. Вы будете помнить сегодняшний день до конца ваших жизней».

– То есть до самого обеда? – слабо переспросил Ринсвинд.

«Смотрите внимательно», – приказал Абрим и вытянул руки.

– Как только представится шанс, – шепнул Ринсвинд Найджелу, – мы побежим, понял?

– Куда?

– Не куда, а от чего, – поправил его Ринсвинд. – Главное слово – «от».

– Я не доверяю этому человеку, – заметил Найджел. – Я пытаюсь не судить о нем по первому впечатлению, но мне определенно кажется, что он задумал что-то недоброе.

– Он приказал бросить тебя в змеиную яму!

– Да, тогда я намека не понял.

Визирь начал что-то бормотать. Даже Ринсвинд, среди немногочисленных способностей которого выделялась способность к языкам, не смог понять эту речь, но, судя по всему, она была изобретена специально для бормотания. Слова извивались на уровне щиколоток – темные, багровые и беспощадные. Они клубились в воздухе замысловатыми спиралями и медленно подплывали к дверям башни.

Там, где они касались белого мрамора, тот чернел и крошился.

Из облака падающей на землю мраморной пыли вышел какой-то волшебник и оглядел Абрима сверху донизу.

Ринсвинд привык к манере волшебников одеваться, но этот представитель магии производил поистине внушительное впечатление. Его мантия имела такую толстую подкладку, такое количество прорезей и столько подпорок в виде разнообразных фантазийных складок, что ее, должно быть, проектировал архитектор. Гармонирующая с ней шляпа походила на свадебный пирог, столкнувшийся с рождественской елкой.

Само лицо, выглядывающее из небольшого просвета между вычурным воротником и зубчатым краем шляпы, вызывало некоторое разочарование. Некогда в прошлом оно решило, что его внешний вид улучшат жиденькие, торчащие в разные стороны усы. Оно ошибалось.

– Черт возьми, это же была наша дверь, – заявило лицо. – Вы сильно пожалеете!

Абрим сложил руки на груди.

Это, похоже, привело волшебника в ярость. Он резко выбросил руки вверх, выпутал пальцы из кружевных манжет и послал через пространство, отделяющее его от визиря, свистящую струю пламени.

Пламя ударило Абрима в грудь и, отскочив, рассыпалось ослепительными брызгами, но когда перед глазами Ринсвинда перестали плавать голубые пятна, он увидел, что Абрим остался цел и невредим.

Его противник лихорадочно потушил последний из очагов пламени на своей одежде и поднял глаза, в которых читалась жажда убийства.

– Да, ты не понял, – просипел он. – Сейчас ты имеешь дело с чудовством. Ты не можешь бороться с чудовством.

«Зато я могу его использовать», – возразил Абрим.

Волшебник зарычал и запустил в противника огненный шар, который, не причинив никому вреда, взорвался в нескольких дюймах от жуткой улыбки Абрима.

На лице волшебника промелькнуло выражение сильнейшего замешательства. Он предпринял еще одну попытку, послав в сердце Абрима выходящие прямо из бесконечности лучи раскаленной до синевы магии. Визирь взмахом руки отвел их прочь.

«Выбор твой очень прост, – предупредил он. – Ты можешь присоединиться ко мне – или умереть».

Как раз в этот момент Ринсвинд услышал возле самого своего уха какой-то регулярно повторяющийся скрежет. В нем звучали неприятные металлические нотки.

Ринсвинд полуобернулся и почувствовал знакомое, очень тягостное покалывание, означающее, что Время замедляет ход.

Смерть на мгновение перестал водить бруском по лезвию своей косы и, кивнув ему, как профессионал профессионалу, приложил костлявый палец к губам – или, скорее, к тому месту, где были бы губы, если бы у него таковые вообще имелись.

Все волшебники могут видеть Смерть, но не всегда они этого хотят.

У Ринсвинда заложило уши, и призрак исчез.

Абрима и противостоящего ему волшебника окружала корона дезорганизованной магии, но творящееся вокруг никак не подействовало на визиря. Ринсвинд вернулся в страну живых как раз вовремя, чтобы увидеть, как Абрим хватает волшебника за его безвкусный воротник. «Тебе меня не победить, – произнес визирь голосом шляпы. – Я в течение двух тысяч лет подчиняла магию своим интересам. Я могу черпать силу из твоей силы. Покорись мне, не то даже не успеешь пожалеть о своем мятеже».

Волшебник пожал плечами, и гордость возобладала над осторожностью.

– Ни за что! – воскликнул он. «Тогда умри», – предложил Абрим. За свою жизнь Ринсвинд повидал немало странностей, причем на большинство из них он смотрел с крайним отвращением, но он никогда не видел, чтобы человека взаправду убивали с помощью магии.

Волшебники не убивают обычных людей, потому что: а) редко их замечают; б) это считается неэтичным и в) кто тогда будет заниматься готовкой, выращиванием овощей-фруктов и выполнять прочие обыденные обязанности. А убить брата-волшебника практически невозможно, благодаря нескольким оболочкам из защитных заклинаний, которые любой предусмотрительный маг в любое время дня и ночи поддерживает вокруг своей персоны [19]

[Закрыть]. Первое, что узнает юный волшебник в Незримом Университете, – не считая того, куда ему вешать одежду и как пройти в туалет, – это то, что он должен постоянно себя защищать. Некоторые считают это паранойей, но это не так. Параноики только думают, что все ополчились против них. Волшебники это знают.

Маленький волшебник был защищен психическим эквивалентом закаленной стали трехфутовой толщины, но эта сталь плавилась, словно масло, нагреваемое паяльной лампой, ручьями текла прочь и исчезала.

Если и существуют слова, способные описать то, что случилось с волшебником после этого, то они заперты в не дающемся в руки словаре в библиотеке Незримого Университета. Возможно, здесь лучше положиться на воображение, но тот, кто действительно сумеет вообразить то существо, которое увидел Ринсвинд, – оно несколько секунд корчилось в мучениях, после чего, к счастью, исчезло, – явный кандидат на небезызвестную белую холщовую рубаху с длинными (по желанию) рукавами.

«Так погибнут все враги, – изрек Абрим и обратил лицо к верхним этажам башни. – Я бросаю вам вызов. И согласно Закону, те, кто не выйдет против меня, должны последовать за мной».

Наступило долгое, насыщенное молчание, производимое множеством внимательно прислушивающихся людей. Наконец с вершины башни послышался чей-то неуверенный голос: