Текст книги "Выбрать свободное небо (СИ)"

Автор книги: Тереза Тур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Глава тридцатая

– Просыпайся, Sleeping Beaty! – и Роберт легонько поцеловал ее в нос.

Лиза пробормотала что-то невразумительное, но на редкость недовольное.

Несколько оставшихся часов этой ночи она летала в поднебесье в объятиях дракона. Ой! И не просто летала!.. Ох!

Лиза вспомнила. Проснулась. И покраснела.

– А вот солнышко уже на небе! – улыбался Роберт.

– Какое солнышко… – бурчала Лиза, – там метель. И все заметено…

В ответ мужчина ее мечты рывком распахнул тяжелые вкусного шоколадного цвета занавески.

И комнату ворвался свет. Такой стремительный, такой брызжущий, такой ошеломляющий после вчерашней непогоды и темных снов, что Лиза, опять сказав «Ой!», подбежала к окну.

Это была та самая сказка, о которой она мечтала, в которую могла поверить. Над синим-синим зеркалом озера мечтательно склонилось наряженное в лазурь небо. Должно быть, оно склонилось на мгновение, да так и замерло, любуясь своей безупречной красотой, не замечая ни торжественных гор с белоснежными вершинами, что, посмеиваясь, подглядывали за этой милой картинкой.

– А вон там, – Лиза напряженно крутила головой у окна, – там должна быть стайка фей!

– Что? – Роберт обнял ее.

– Они будут на коньках кататься? Или – лучше – в снежки играть?

– Откуда феи на коньках?

– Главное – снег! – не слушала его Лиза.

– Почему?

– Потому что он – разноцветный!

И эта гадкая девчонка решительно выбралась из его объятий, метнулась в угол комнаты, где были сложены ее пожитки для рисования. Притащила все к окну и мгновенно расставила мольберт.

– А завтрак! А прогулка! В конце концов, мы коляску заказали!

– Свет! Посмотри, какой свет!! Там же феи живут!

– Ты невозможна! – Роберту хотелось произнести это недовольно, но не получилось. Получилось как-то ликующе…

– Да, и надо купить лак для волос!

– Зачем? Ты собралась прическу делать?

– У меня с собой только пастель. Если ее закрепить лаком, чтоб не осыпалась, то она еще и блестеть будет.

– Обалдеть! – Роберт сказал это по-русски и исключительно выразительно.

В ответ на это Лиза издала смешной рычащий звук… И исчезла из этой реальности.

Роберт спустился вниз, объяснил, что их можно не ждать – у Лизы приключился «свет». И заказал так необходимый Лизе лак для волос, который, оказывается, можно было использовать и более замысловато, чем просто для закрепления прически.

Лиза рисовала, рисовала, рисовала. Как обычно, быстро. Сегодня с особенной радостью человека, у которого все получается. Мелки пастели хрустели у нее под пальцами, крошилась.

Феи получались красивыми, беззаботными и удивительно красивыми. Одна, похожая на Терезу, лихо катила на коньках – и было видно, как лед взметается из-под лезвий. Другая – рыженькая, с волосами в разные стороны, приготовилась спускаться на санках с крутого берега.

Три феи, постарше, лепили снежки, и передавали их двум маленьким девочкам, который готовились закидывать кого-то этими самыми снежками.

Лиза чуть отступила назад. Растерла пастель в пальцах и стала добиваться той прозрачности неба, которое было перед ней.

Роберт дочитал сценарий, который ему накануне прислал агент, потянулся. И пошел на второй этаж, в спальню. Тихонько открыл дверь… И рассмеялся. Лиза выглядела так же, как ее картина. Такая же нежная, красивая. И цветная.

– И что ты хохочешь? – пробурчала она. – Я и так знаю, что вся перемазалась.

– Рисуй, не отвлекайся. – И Роберт полез в сумку за фотоаппаратом. С недавних пор у него появилась совершенно дурацкая – с точки зрения Лизы – все время фотографировать. В основном ее.

Какое-то время они занимались каждый своим делом – Лиза доделывала картину, а Роберт ее фотографировал.

– Все! – спустя какое-то время гордо объявила она.

– Волшебно! – оценил Роберт. – О! Тут даже моя мама есть?! Смотри, она подает снежок Лизе-маленькой. И твоя мама. И мама Терезы. А кто эта черноволосая девочка?

– Не знаю! – пожала плечами Лиза. – Как-то нарисовалась.

– А где мы с Зубовым?

– А-а! – довольно улыбнулась Лиза, и ее глазки заблестели. – Это вас должны забросать снежками. Так что вы скоро появитесь. А сейчас на улицу! Надо это озеро нарисовать с другого ракурса и карандашами. А то у меня вон те яркие кусты на переднем плане пастелью не вышли.

– Сначала завтракать. Хотя уже обедать, – посмотрев на часы, сурово приказал Роберт.

– Слушаю и повинуюсь, – насмешливо протянула Лиза.

– И надо нарисовать вторую картину.

– Какую? – не поняла Лиза.

– Такую же точно. А то знаю я этих Зубовых. Сейчас приедут, наговорят комплиментов. И заберут себе. А я не отдам!

– Я постараюсь! – и Лиза, наскоро что-то проглотив, унеслась на берег озера. Роберт понаблюдал в окно, как она, словно любопытная птичка, скачет по берегу. Вот Лиза замерла. Остановилась. И стала разбирать свою коробку с принадлежностями для рисования.

Он тоже вышел из дома. И понял, что как-то прохладно. Несмотря на солнце и теплые краски, от озера тянуло пронизывающим, ледяным ветром. Он поежился. И отправился за теплой одеждой в городок, который был совсем рядом. Себе и Лизе.

Зубовы вернулись поздно. Владимир улыбался, Тереза была задумчива и как-то рассеяна. Улыбалась, отвечала невпопад – и постаралась поскорее уйти.

– Похоже, мы добились того, чего хотели! – гордо объявил Зубов. – Тереза переделает финал. Только пару дней ее с нами не будет.

Утром, на следующий день, Роберт не пустил Лизу рассматривать озеро в окно. Он стащил ее с кровати, затащил в душ. Он бурчал и командовал.

– Быстро! Быстро! – не уставал повторять он.

– Роберт! – возмутилась Лиза, которая не знала, смеяться ей или ругаться. – Ты с ума сошел?

– Нет. Но я очень хочу показать тебе кое-что. А ты сейчас распахнешь глазки, увидишь какого-нибудь ангелочка на каминной полке. И все! День пропал. А у меня – планы. Так что – быстро!!! Завтракать!

– Я тебе страшно отомщу за это безобразие! – и Лиза попыталась состроить грозную мордочку.

– Я почти в обмороке от страха. А сейчас – быстро!

Около коляски, запряженной парой холеных лошадок, их ждали Владимир и Лиза-маленькая.

– Вы нас захватите с собой? – обратился он к Роберту и Лизе. – Нам надо срочно покататься на лошадках! Без этого жизнь не жизнь!

– Конечно! – рассмеялась Лиза.

Владимир подхватил дочку под мышки и сунул в коляску. Лиза покосилась на Роберта и поняла, что тот сейчас поступит так же бесцеремонно.

– Не думай даже! – прошипела она.

Роберт рассмеялся – и торжественно подал ей руку.

– Так-то лучше!

Лошадки ехали резво и скоро вывезли их из темного елового леса, что окружил озеро. Дорога вывела их через поле, припорошенное снегом, к аккуратному веселому городку с яркими крышами.

Здесь они распрощались с Зубовым и отправились вдвоем.

Дорога ощутимо пошла в гору, сначала между домов, потом справа остался какой-то веселый оранжево-коричневый замок.

А потом они попали в туман. Заснеженные деревья обступили их. Звуки исчезли, цвета смазались. Лизу охватило странное нетерпение, какое бывает, пожалуй, только в детстве, когда ждешь СКАЗКУ и еще умеешь верить в нее.

Она вертелась на сидении, нервно вглядывалась в туман, и ощущала себя Золушкой из старинной и удивительно справедливой сказки.

А потом, словно бы из ниоткуда, появился белоснежный замок. Лизе показалось, что он парит над землей, закутавшись в туман.

Белый цвет этим утром имел множество оттенков. Замок белел строгостью чистоты и какой-то легкой печалью, все пытаясь отразиться в небе. Снег, усыпавший все вокруг, отражался пронзительной синевой, а слегка розоватый молочный туман укутывал окрестности, словно пытаясь согреть…

Роберт наблюдал, как летали карандаши по картону, как линии и штрихи, что появлялись, сплетались в картину, которая была прекраснее даже той, что была у него перед глазами.

– Sorry, – раздалось у него за спиной – и он досадливо поморщился – первый раз в жизни общаться с поклонниками не хотелось. Роберт развернулся – и понял, что не он привлек внимание, а Лиза. Лиза и ее картина. А он… Его всего-то хотели обойти – он загораживал художницу.

– Значит, Лиза сегодня продавала картины? – улыбался Владимир.

– Нет, – продолжил рассказывать об их осмотре замка Роберт, – картины продавал я. Лиза хотела просто все раздать.

– Да какие это картины! – протестовала Лиза. – Так, наброски.

– Людям они понравились. Следовательно, пусть оценивают труд художника.

– Так он аукцион устроил!

– Да, – Роберт был горд собой необычайно, – и если бы кто-то не мешал, то денег было бы больше!

– Да ты пока торговался, я успела еще три замка набросать!

– И после этого аукцион пошел еще успешнее. Так что обед был за твой счет! И мы, кстати говоря, дальше смотровой площадки, так и не пошли. И в самом замке не побывали.

– А можно мы туда завтра пойдем? Люди говорили, что к самому замку ведет мост Марии. И оттуда вид потрясающий.

– Конечно, пойдем! Только никаких: «Да давай так отдадим!», чтобы я больше не слышал!

– Ты прав, – вдруг смутилась Лиза. – Это я расслабилась. Дом есть, еда – тоже. За отопление платить не надо… Раньше я себе этого не могла позволить со своими рисунками…

Роберт почувствовал себя дураком. И зачем он про деньги вспомнил…

– А мы с папой в аквапарк ездили! – вдруг объявила Лиза. – Там хорошо. Тепло. Лучше, чем в горах и в замке. И мороженое можно есть! А то на улице мне папа не разрешает!

Глава тридцать первая

Она прилетела к нему на четвертый день весны. В Африку, где проходили съемки. Веселая, как ласточка. Немного бледненькая – наверное, сказывался длительный перелет.

Он не смог встретить ее в аэропорте сам – режим съемок был жесточайший, а он – в главной роли, практически в каждой сцене, что снимали здесь… Когда их привезли в отель после работы: грязных, потных, пыльных – целый день на жаре с автоматом скакать – она его уже ждала. Лежала на кровати в его номере. И что-то рисовала в блокнотике. Услышала, как открывается дверь: и полетела ему навстречу.

– Стоп! – Роберт выставил вперед обе руки, – стоп. Пока я в душ не схожу, ты с той грязью, что на мне, обниматься не будешь!

– А можно я с тобой в душ пойду? – быстро спросила она, пока он исчезал за дверью.

– Можно, – крикнул ей, – но только после душа!

Лиза честно выждала пять минут. Ну, может быть, две – сняла с себя майку, любимые штаны с карманами, все остальное – и решительно вошла в ванную комнату. Открыла дверцу душевой кабинки.

– Наконец-то! – воскликнул он.

А Лиза вдруг застеснялась, растерялась. За эти восемь недель она отвыкла от него, от его прикосновений, от его вездесущих рук и губ… А он стосковался безумно, ему хотелось взрыва бешеной страсти. Взрыва ее страсти. Но она замерла, сжавшись… И он отступил. Выпустил ее из железных объятий. Тело заныло – это была пытка. Но он заставил себя чуть отодвинуться назад – насколько позволяла тесная душевая.

– Прости, – смутилась Лиза, – я…

– А давай сделаем так, – надо же, он еще говорить умеет, правда по-английски, но все же. – Я спрячу руки за спину – смотри, у меня получается – и отдамся в твою власть… И делай со мной, что хочешь…

Лиза посмотрела на него с подозрением, но он был невозмутим. Очень-очень серьезен.

– Хорошо, – голос у нее охрип, и она протянулась к нему. Он мог только стонать, а она делать с ним все, что хочет – он же разрешил… Лиза и старалась – она действительно, очень соскучилась.

– Пожалуйста, – пробормотала она вдруг, и он понял, что это – разрешение. Он зарычал, схватил ее, так тогда, в его квартире. Она, наверное, тоже вспомнила тот день, потому что застонала, приникла к нему – и они забыли обо всем.

Потом они валялись на кровати: есть хотелось неимоверно, но не хотелось размыкать объятия… Он опять потянулся к ней, накрыл ее собой. Он смог быть нежным… Смог не торопиться…

Когда они очнулись, был поздний вечер. Лиза сидела на краешке кровати, и жевала шоколадку.

– Будешь? – предложила она ему половину.

– Буду, – в животе бурчало. Он проглотил кусочек, распорядился. – Дай трубку телефона, пожалуйста. Хочется нормальной еды.

Она передала ему трубку, потом побледнела:

– Я сейчас, – и ушла.

Он заказал еду, достал чистые джинсы из шкафа, перецепился ногой за ручку ее сумки, которую она бросила там. Из сумки вывалились какие-то бумаги, на одной из которых он прочитал: «Направление на аборт». И дальше какие-то закорючки на всю бумажку. В голове зашумело.

– Я должна тебе кое в чем признаться, – произнес голос Лизы, которая подошла со спины.

Теперь пришел его черед содрогаться всем телом.

– Я… – она никак не решалась сказать.

– Не стоит, – он все покидал в сумку, взял в руки, протянул ей, – Я догадался. Убирайся. Уезжай. Забирай свои вещи из дома родителей – и чтобы я тебя больше никогда не видел.

– Ты спятил? Да что в этом такого – сейчас все стараются…

Роберт понял, что сейчас он ее убьет.

– Уходи. Господи, за что мне это… Прочь! – рявкнул он на нее, когда понял, что она сделала шаг к нему и протягивает руку, чтобы дотронуться.

– Роберт, ты не можешь…

Он схватил ее за плечи и навис. Лиза кожей ощущала его бешенство, его дикую ненависть. Роберт смотрел ей в глаза – и она не могла отвести взгляда от его горящих глаз.

Он понял, что еще одно биение сердца – и он… Он настолько явственно представил, как заламывает ей руку, стараясь сделать больнее, прижимает лицом к стене. Как она кричит.

Представил – и испугался тому, что сейчас превратится в зверя. Что еще чуть-чуть – он ее попросту покалечит.

И Роберт, тяжело дыша, отскочил от нее на другой конец комнаты.

Когда он пришел в себя – Лизы не было.

Еще через пять минут принесли ужин. Романтический ужин на двоих.

Еще через три дня ему в номер позвонили с ресепшена:

– Сэр, к вам посетитель.

– Пропустите, – ему было все равно. Может быть, ему кто-нибудь компанию составит…

Перед ним стояла бутылка виски. Закупоренная – он смотрел на нее вожделенно вот уже третий вечер, но все не решался открыть. Режим съемок срывать нельзя. Деньги за этот сериал ему платили очень-очень хорошие, но все штрафные санкции за нарушение трудовой дисциплины были поистине драконовскими. А Роберт понимал, что стаканчиком на ночь он не обойдется…

Несколько минут – и в дверь постучали.

– Открыто, – отозвался Роберт.

Вошел Владимир Зубов.

– Добрый вечер, – поднялся с кресел британский актер, – вот уж кого не ожидал увидеть… Вы сопровождаете супругу?

– Нет, – сквозь зубы проговорил любимец российских женщин, – Тереза приехать не смогла, я вынужден был бросить все свои дела – а у меня, между прочим, тоже съемки – и ехать сюда, в Африку…

Тут Роберт понял, что они говорят по-английски, на языке, которого Зубов вроде бы и не знал…

– Мне приятно, что вы прибыли меня навестить… – съязвил Роберт, – я право слово, польщен. Но я не вижу причины, по которой вы могли бы приехать.

– О…, – насмешливо и зло протянул актер, – у меня целых две причины. Первая – это та, что Терезу в больнице можно было удержать лишь обещанием, что я еду к вам – и еду немедленно.

– Тереза в больнице? – встревожился Роберт.

– Совершенно верно. В больнице. У нее девятнадцать недель беременности, поднялось давление, она решила лечь в больницу.

Роберт закрыл лицо руками: Тереза беременна… Вот она любит своего мужа, а вот Лиза… Он открутил пробку от бутылки, практически вырвал ее, с нижней полки столика достал два стакана, налил себе и русскому – выпил жадными глотками – как воду.

– Простите, – ответил он на недоуменный взгляд Зубова, – может быть, это поможет мне дослушать.

Тот пожал плечами, выпил.

– Гадость, – охарактеризовал русский актер напиток. – Надо было водку с собой привезти.

– Надо было, – согласно закивал британец. Алкоголь подействовал – он почувствовал себя согревшимся. Несмотря на жару, он последние три дня мерз – его подтрясывало. А тут – отпустило.

– Итак, Тереза в больнице, Тереза в беспокойстве, – продолжил Владимир. – Кроме того, моя супруга наотрез отказалась госпитализироваться в Москве – она, понимаете ли, доверяет лишь специалистам Военно-медицинской Академии… Вы даже не представляете, как я устал жить на несколько домов и на два города… Но это Тереза… Это надо понимать.

– Я понял, это первая причина. А вторая?

– Вторая заключается в том, что два дня назад в эту же больницу положили другую вашу знакомую. С тем же диагнозом. И теми же симптомами.

– В смысле? – не понял Роберт.

– Мой английский, видимо, оставляет желать лучшего… – отозвался Владимир.

– Нет, вы говорите хорошо, я смысла не понимаю.

– Смысл в том, что в соседней с Терезой палате лежит Лиза. В крайне угнетенном состоянии. Она приехала от вас – и обратилась за помощью к маме Терезы. Анна Яковлевна определила ее в больницу.

– Она не может быть беременна, – заявил Роберт, – еще виски?

– Давайте, – махнул рукой Владимир, – что-то разговор идет тяжело.

Они выпили.

– Она не может быть беременна, – упрямо повторил Роберт.

– Вам виднее, – флегматично пожал плечами русский, – однако врачи непреклонны. Беременность, говорят. Двенадцать недель, говорят.

– Я сам видел бумажку, на которой у нее было напечатано слово «аборт», – закричал Роберт, – я сам видел, своими глазами!

– Ага, – Зубов уже сам взялся за бутылку – разлил по стаканам, – что-то вы не то увидели… Наверное, языковой барьер, – и он выпил.

– Значит, я…, – Роберт обхватил голову руками – и завыл…

– Так что случилось-то? – в голосе русского промелькнуло сочувствие, промелькнуло лишь тенью, но Роберт был благодарен и за это…

– Я подумал, что она избавилась от ребенка… Я такого ей наговорил… Я же ее прогнал… Я ее чуть не… Боже, нет. Как она?

– Лежит. Молчит, – ответил Владимир.

Глава тридцать четвертая

Лиза лежала на кровати в больнице и практически не шевелилась. Вставала изредка, только в туалет. Разговаривала односложно. Ела, когда настаивали.

По счастью, угрозы выкидыша не было. Физическое состояние беременной тоже было ближе к норме – разве что гемоглобин низковат… А вот душевный настрой вызывал тревогу. Она не терзалась, не плакала. Ни на что не жаловалась. Молчала. И практически не шевелилась.

Через несколько дней после госпитализации к ней в палату неожиданно заглянул Зубов:

– Как вы? – спросил он.

Лиза равнодушно скользнула по нему взглядом и не ответила. Он почему-то смешался, словно ему из-за чего-то стало невообразимо стыдно – и вышел.

Тереза с ней разговаривать не пыталась. Она лишь приходила три раза в день и следила, чтобы Лиза что-нибудь съедала. Да еще вечерами садилась в кресло – специально для нее в палату доставили дорогущее кожаное кресло, вот как – возле Лизиной кровати и стрекотала по клавишам ноутбука.

Лиза пребывала в больнице четырнадцать дней, когда в больницу приехал Роберт. Он приехал под вечер, робко постучал. Не дождавшись ответа, вошел. Увидел ее – и вздрогнул. Выглядела она жутковато. От веселого озорного существа, его жизнерадостного котенка ничего не осталось…

– Лиза, – опустился он на колени рядом с кроватью, – Лиза… Прости меня. Я увидел эту проклятую бумажку с этим проклятым словом – и у меня помутилось в голове. Я потерял разум. Я слишком хотел ребенка, нашего ребенка… Я просто сошел с ума, когда подумал, что ты от него избавилась.

– Прочь…

– Лиза, – он уткнулся лбом в ее безжизненную руку, – Лиза, я проклинаю себя. Я ненавижу себя…

– Уходи, – прошелестели едва слышно ее губы.

– Прошу тебя, – прорыдал он.

– Ты обещал мне, что меня больше никто не обидит. Никто и никогда. И, знаешь, я ведь тебе поверила. Поверила… – только губы шевелились на протяжении этой речи.

– А ребенок? – прошептал он, понимая, что утратил право даже просить ее о чем-то.

– При чем тут ребенок? – первый раз в ее голосе проскользнуло хоть что-то, и это было изумление, – если все будет в порядке, ребенок родится в конце сентября. Если будет мальчик – я назову его Алексеем – в честь папы. Если девочка – Анна – в честь мамы.

Лиза почувствовала, как ее рука, в которую он уткнулся лицом, стала влажной. Он плакал, что ли? Она увидела, как его широкие плечи несколько раз беспомощно содрогнулись. Она не почувствовала ни радости, ни удовлетворения, видя его отчаяние, почти агонию…

– Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне…

– Нет, Роберт, нет… Уходи. Прошу тебя, уходи.

– Лиза, я тебя умоляю…

– Послушай, когда я верила в то, что моя жизнь будет счастливой – меня изнасиловали какие-то подонки. Я выжила. Потом ты заставил меня поверить в то, что я буду счастлива… Это все закончилось тем, что мы поговорили в отеле. В третий раз я не поверю. Слишком тяжело пытаться выжить потом… Уходи.

Он тяжело поднялся. Отошел к двери, долго-долго стоял, смотрел. Потом вышел.

Роберт знал, что где-то неподалеку в палате Тереза, он знал номер этой палаты – они созванивались. Он постучал, услышал: «Войдите», заглянул. Как он нуждался хотя бы в одном добром слове…

Тереза что-то печатала, рядом в кресле сидел Зубов и читал, недовольно пофыркивая.

– Добрый вечер, – смущенно поприветствовал он их.

– Роберт, – отложила Тереза ноутбук, голос ее был холоден, – заходи.

Он замялся на пороге, понимая, что не вовремя. Потом остановился, привалился к косяку двери – и закрыл глаза. Тереза и Владимир ничего у него не стали спрашивать: и так по его виду все было ясно.

Тереза понимала, зачем он пришел к ней. Ему хотелось хоть каких-то слов утешения и сочувствия. Понимала, что, безусловно, должна ему их сказать. В конце концов, он ее друг. И она-то знает, почему так его вынесло. Она знает. Но тех слов, что он хотел слышать, у нее не нашлось, а град упреков обрушивать на него она не хотела. Поэтому молчала…

«Что же ты наделал?»

«Как ты мог не приехать сразу?»

Вот и все, что она, его друг, могла ему сказать…

Это было то, что услышал в ее молчании Роберт.

Это было то, что разглядел в ее глазах Зубов. Поэтому он поднялся и бросил на жену укоризненный взгляд.

– Пойдемте, Роберт, покурим, – предложил он британцу.

– Ты что, опять начал курить? – возмутилась Тереза.

– Ты сама садишься за руль, игнорируя мои просьбы взять шофера. Тебя на скорости пять километров в час заносить на обочину, когда ты выезжаешь с дачи. Ты падаешь в кювет. Глубокий. Ставишь машину практически вертикально. Пугаешься сама до полусмерти. Пугаешь меня. Попадаешь в больницу. При чем в Питере. Отправляешь меня в Африку… Да, я снова закурил, – безапелляционно заявил он Терезе.

– И как ты меня терпишь? – ехидно спросила Тереза.

– Периодически с трудом, – отрезал актер.

Роберт напрягся, испугавшись, что и они переругаются, но Тереза рассмеялась. Ее смех подхватил Владимир.

– Мы пошли, не скучай.

Актеры вышли из палаты, спустились по лестнице, вышли на улицу.

– Фууу, – протянул Владимир, – женщины… Это же невозможно…

Роберт молчал.

– Я понимаю, конечно, – проговорил Владимир неожиданно мягко, – что любые слова в данной ситуации прозвучат… неубедительно, но все же… Не отчаивайтесь так. Постарайтесь надеяться. Это тяжело, это больно. Это сводит с ума, но это надо… Подождите. Попробуйте еще раз, когда Лиза отойдет.

– А если не получится?

– Скорее всего не получится. Она слишком оскорблена. Плюс – она же беременна. А это тяжелый коктейль… Вы же знаете, что Тереза тогда, два года назад, ушла от меня, как только поняла, что забеременела. Целую теорию подвела под это… И про мое непостоянство, и про то, что жить со мной не сможет. И про то, что не желает ждать, пока я ей изменю, а это неизбежно…

Только мне не потрудилась ничего объяснить: просто поставила перед фактом – и все. И это посреди полного благополучия… А вы такой прекрасный повод дали… Терпите. Просите еще…

– А если она не простит?

– Еще и еще. Снова и снова. Демонстрируйте постоянство. И редкостное занудство. Опробовано. Рекомендую…

Помолчали. Владимир так и не достал сигареты. У Роберта создалось впечатление, что он не курит – так, злит зачем-то жену…

– Можно задать вам вопрос? – спросил он вдруг.

– Почему вы всегда говорили, что не знаете английского?

– Особо не хотел общаться, – честно ответил муж Терезы.

– Понятно…

– Тереза с такой гордостью хвасталась вашими успехами в изучении русского, что мне, как вы понимаете, ничего не оставалось, как выучить язык предполагаемого противника…

– Ясно… – они опять помолчали, – Владимир, вы же понимаете, я ведь действительно не мог прилететь раньше… Я не мог позволить себе сорвать последние две недели съемок. Я с особым чувствами прыгал с автоматом по проклятым скалам. У меня герой, – усмехнулся он, – эдакий солдат удачи с выжженной душой. Внешне абсолютно равнодушный, невозмутимый – абсолютный автомат для убийства… Он, правда, способен на добрые поступки, которые совершает неожиданно. Неожиданно, прежде всего, для себя… Я вот думаю, что выжженную душу за эти две недели я показал превосходно. Про невозмутимость сказать ничего не могу, но претензий у режиссера ко мне не было… А еще я прыгал с моста. Отказался от каскадера, подписал дополнение к контракту, что отказываюсь от всех претензий к компании – и прыгнул. Крупный план получился отменный…

– Я понимаю. И Тереза тоже понимает, поверьте… Просто она была так счастлива за вас. Вы с Лизой были для нее, как ожившая сказка, до которых моя супруга большая охотница. Она же писатель-фантаст… Можете быть уверены – она все для себя придумала про вас – и была этим счастлива. Очень-очень счастлива…

Роберт опустил голову. Ему было невообразимо стыдно. А ведь о его разрыве с Лизой еще не знали родители…

Он не сказал, что практически перестал спать. Что у него постоянно ныло сердце, что режиссер отправил его к доктору, а доктор выписал ему курс успокоительного… Что он не собирался ничего подобного принимать – как он тогда чувства хоть какие-то выражать будет…

Они стояли рядом и молчали каждый о своем.

– Владимир, я бы хотел попросить вас и Терезу. Лизе необходимо подыскать дом. Такой, где она не будет бояться. Ей надо найти кого-нибудь, кто будет заботиться о том, чтобы она хотя бы поела вовремя… Я не представляю, как ее заставить принять это от меня… Но я просто не переживу, если она вернется в свою ужасную комнату. Это ад… Этого не должно быть.

Голос Роберта был глухой и безжизненный. Зубову хотелось ему помочь, только он не знал, как…

– Пожалуйста, уговорите ее, – говорил британец. – Мне необходимо сделать это для нее и ребенка… Если у вас не получится, позвоните, я прилечу, буду уговаривать сам. Только я опасаюсь, что эффект будет обратный.

– Это точно… – кивнул Зубов. – Я понимаю, я все понимаю. Мы с Терезой что-нибудь придумаем. И, конечно, будем держать вас в курсе…