Текст книги "Выбрать свободное небо (СИ)"
Автор книги: Тереза Тур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)
Глава двадцать шестая
Тереза принеслась на съемочную площадку через несколько минут после того, как Владимир позвонил. У съемочной группы создалось впечатление, что она стояла неподалеку и ждала его звонка. Ждала, чтобы приехать.
Владимир так обрадовался, что по-глупому разулыбался, глядя, как она пробирается через двор, заваленный гнутой арматурой, обломками, битым кирпичом… Словом, всем тем, что делало похожим этот заброшенный завод на Октябрьской набережной Санкт-Петербурга на развалины Сталинграда осени сорок второго года.
Съемочная группа смотрела на сияющего Зубова почти с ненавистью. Он страшно бесил коллег с тех самых пор, как вернулся из Москвы с пресс-конференции. По его мнению, что-то в проекте перестало получаться. Он отсматривал отснятый материал – и злился. Если бы он еще мог объяснить, что его не устраивало… Так нет же! Он и сам не мог понять, что не так. Предложения членов группы отвергались – он и бурчал, и язвил, и брюзжал. Вел себя, как дурная истеричная баба.
Зубов не вел так себя ни в апреле, когда они с представителями Степана набирали группу для работы над фильмом, ни после, во время экспедиции в Волгоград. Он всегда был корректным, сдержанным и очень доброжелательным. Хорошо представляющим, чего хочет, и умеющим это объяснить. А теперь уже сутки продолжалось непонятно что. Все – от актеров до последней ассистентки – были поражены превращением Зубова в маловменяемого самодура. И страстно мечтали об огромном булыжнике, плавно пикирующем на дубовую голову этого выскочки, возомнившего себя режиссером.
И вот теперь все видели, как он улыбается…
– Добрый день всем! – улыбнулась в ответ и Тереза. – Я рада вас видеть.
Актеры, ассистент режиссера, оператор – все, кто оказался неподалеку, – уныло закивали в ответ. Владимир же протянул ей обе руки, и она вложила в них свои маленькие ручки без перчаток. Также все заметили, как начинающий режиссер нежно погладил большими пальцами ее кисти.
Владимир не хотел выпускать ее руки из своих. Как обычно, пальцы Терезы были ледяными. Ему захотелось согреть их своим дыханием, коснуться губами. Но он вдруг поймал на себе несколько любопытных взглядов и осознавал, где находится. Решительно стер улыбку с лица. Позволил ей высвободить руки.
Тереза развернулась и стала сердечно раскланиваться с другими членами съемочной группы. Второй режиссер, пожилой и многоопытный мужик, оказывается, знал ее и стал представлять остальным. Каждый, кто изображал солдат штурмовой группы, засевшей в школе и отбивавшей атаки врага, счел своим долгом расцеловать ручки Терезе. Она смеялась, говорила комплименты. Владимир прислушался – слова были непустые, небезразличные. Она тепло, искренне говорила то, что действительно могло обрадовать именно этого человека.
Владимир принялся критиковать сразу все. Никого конкретно. Ни к кому не обращаясь.
– Мне все не нравится, – изрек он.
Актер, игравший командира штурмовой группы, поднял глаза к небу, потом жалостно-лукаво посмотрел на Терезу, и она прочитала в его взгляде: «Придумайте, как угомонить это чудовище!»
– Мне это все не нравится! – еще громче произнес Владимир.
– А что конкретно? – обернулась к нему Тереза, пока все остальные тихонько отходили подальше. Что будет потом, они за сутки уже повидали. Всем уже стало понятно, что это надолго. Можно было заняться своими делами: поесть, кофе выпить, сигарету выкурить. И просто отойти от взбесившегося деятеля подальше.
– Все, – упрямо и раздраженно повторил Владимир. Он действительно не знал. Поэтому и бесился…
– Все, – серьезно повторила Тереза.
Он прищурился и посмотрел повнимательнее – нет, не издевается. Тереза Ивановна Тур всегда на редкость серьезно подходит к вопросам, связанным с работой.
– Все как-то не так, – уже как-то печально пожаловался он.
– Раз у тебя не получается сформулировать, тогда покажи отснятый материал. Может быть, я соображу, что не так. Если нет – привлечем историков, посмотрим, что они скажут.
Тереза отсматривала материал внимательно, даже напряженно. Владимир любовался Терезой: «Как же я стосковался!». А съемочная группа наблюдала за обоими, размышляя над тем, что именно из-за этой невозмутимой дамы, видимо, у Зубова крышу и снесло. Как забавно…
– Не знаю, – пожала плечами Тереза, – мне кажется, все замечательно. Единственный момент… Может быть, убрать резкость движений во время боя? Не парад все-таки…
– Что убрать? – очнулся от любования ей Владимир. И он еще хотел себя убедить, что от нее надо отказаться? Он измучил себя этим решением настолько, что ему и работа стала не мила.
– Смотри, вот сцена боя. Солдаты бегут и стреляют.
– И что с того?
– Смотри, это больше напоминает парад, Может быть, тебя именно это зацепило? Слишком все отточено. Может, добавить усталости, остервенения? Ведь у тебя третий месяц обороны Сталинграда. Третий месяц ада… Все висит на волоске. «За Волгой земли нет» в прямом смысле. Если и есть, то лишь на братскую могилу. И то, если вынесут из города. Уже нет страха, нельзя же все время бояться. Уже нет отчаяния – ее вытеснила ненависть…
Владимир молчал, кивая. Он уже видел эти сцены, боялся словами спугнуть видения.
– Да, и во весь рост там вряд ли кто поднимался, еще и так лихо…
– Конечно! – ясная картина боя появилась в его голове.
– Я просто не знаю, как выразить это мимикой, жестами, движениями, – продолжала говорить Тереза.
– Ты и не должна, – ответил он, с обожанием глядя на нее, это не твоя работа. Однако у нас есть очень талантливые люди, которые умеют. Только я их разозлил. Может быть, ты с ними поговоришь?
– Хорошо, – у Терезы загорелись глаза. Что ни говори, лекции она читать умела и любила. Тем более, на тему обороны Сталинграда. Однако говорила она недолго. Четко и ясно, за десять минут, не забыв выдать порцию лести.
Сцену сняли с первого дубля после ее пламенной речи. За этот день они успели переснять предыдущий материал, забракованный Владимиром – и он опять превратился в нормального человека. Все утвердились во мнении, что не только в съемках было дело.
Зубов хотел пригласить Терезу на ужин тем же вечером, но не осмелился. Побоялся, что она откажет, не переставая улыбаться, и исчезнет. И ему опять останется только беситься от безысходности. Так что лучше оставить все, как есть. Пусть она приходит консультировать. Пусть она хотя бы недолго находится рядом.
Три недели длились съемки. Владимир приглашал ее присутствовать при творческом процессе, и она приезжала каждый день. Три недели он выжидал, надеясь на сближение, пытаясь предугадать ее реакцию. А потом ей позвонил ее муж.
Владимир услышал, как она сказала по телефону:
– Саша, на мой взгляд, это неуместно! Не стоит приезжать за мной сюда. Как – ты уже здесь?
И на съемочной площадке появился новый персонаж. Мужчина в черном длинном пальто нараспашку пробирался по развалинам. С огромным букетом лилий. Все поняли, что к Терезе.
– Кто это? – громким театральным шепотом, разнесшимся по всей площадке, поинтересовался оператор.
– Муж, – сквозь зубы ответил ему второй режиссер, который был лично знаком с Терезой, – бывший. Профессор.
Владимир почувствовал неловкость Терезы так же отчетливо, как свой гнев. Гнев на этого человека, что сейчас подойдет к ней, коснется ее. Отдаст ей эти чертовы цветы. Разве ему неизвестно, что от запаха лилий у нее дико болит голова?
Тереза между тем коротко вздохнула и направилась к Александру, взяла его под руку и, не желая никому представлять, быстро ушла.
– Извини меня, но являться ко мне на работу – бестактность, – выговаривала она, пока они выходили на набережную.
– Прости, – равнодушно пожал плечами Александр, – нам нужно поговорить.
– О чем? – изумилась Тереза.
Бывший муж между тем вспомнил про цветы и торжественно вручил их. Тереза пожала плечами, но взяла. Александр галантно распахнул перед ней дверь черного блестящего автомобиля и, когда они устроились внутри, скомандовал:
– Поехали!
Он был такой веселый, оживленный. Таким она его помнила только по первым встречам. Тереза не хотела с ним разговаривать, она не видела в этом никакого смысла. К тому же от запаха лилий у нее немедленно заломило виски и затылок. Она понимала, что он сейчас думает об их жизни, об их былой любви. О том, что было раньше. Было. Было. Было… И Тереза молчала, не собираясь ему помогать и первой начинать разговор. Она не могла простить ему себя. Ту, прошлую, преданную им. Ту, что умела чувствовать. Ту, которой были интересны люди вокруг…
Александр тоже молчал. Он так обрадовался, увидев ее. Вдруг понял, как соскучился, сколько времени упущено. Сколько ей всего надо рассказать… И все те мелочи, которых он не замечал, которые порой его раздражали, вдруг стали милыми и значимыми. Ее улыбка, от которой сначала теплеют глаза, а потом она проступает на губах. Ее непослушные локоны, разлетевшиеся по плечам. Брелок на сумке в виде черепахи, который теребит Тереза…
Но бывший муж вдруг понял, что не знает, как с ней заговорить. Ему было неловко и стыдно. Он вспомнил, насколько виноват. Еще и этот безумный разговор о разделе имущества… Если бы он промолчал тогда сам и не дал говорить Яне…
Александр тяжело вздохнул и начал:
– Тереза, я очень виноват.
– Совершенно верно, – не стала с ним спорить бывшая жена.
– Однако я хочу вернуть свою жизнь назад.
– В каком смысле? – Тереза чуть подалась вперед. – Вы позволите? – обратилась она к водителю и переложила цветы со своих коленей на переднее сидение. Сил терпеть этот запах и головную боль больше не было. Потом она посмотрела на Александра.
– Я хочу обратно свою семью: тебя, мальчиков, – продолжил он. – Хочу, чтобы все было по-прежнему. В идеале мне бы хотелось, чтобы ты вернулась на работу в университет и опять занялась делом… Впрочем, это неважно. Можешь писать свои книги, если тебе так хочется.
– Замечательно, – пробурчала себе под нос Тереза, – щедро. И удивительно вовремя.
– Что, прости?
– Великолепно, – громче повторила Тереза, но особого удовольствия в ее голосе бывший муж не расслышал, – скажи, пожалуйста, куда мы направляемся?
– Ужинать в ресторан.
– Остановитесь, пожалуйста, где это возможно, – обратилась Тереза к шоферу, тот кивнул. – Саша, я не люблю ресторанов. Я ем в них лишь по очень большой необходимости.
– А что же ты любишь? – не преминул обидеться бывший муж.
– Саша, тебе не кажется, что интересоваться этим после пятнадцати лет супружеской жизни, развода и раздела имущества, по меньшей мере, глупо?
Машина остановилась.
– Подождите нас, пожалуйста. Нам надо поговорить, – попросила Тереза водителя. – Мы немного пройдемся.
Она вышла и огляделась. Проехали они немного. Напротив возносились в серое небо желтые купола Александро-Невской лавры, подсвеченные огнями. От свинцовой воды Невы тянуло сыростью.
– Тереза, – окликнул ее бывший муж.
– Саша, ты любишь серые костюмы в едва заметную полоску, – стала говорить Тереза, старательно разглядывая реку. – В идеале – Хьюго Босс. Ты их покупаешь в Германии на рождественских распродажах. Галстуки завязываешь одинарным виндзором. Я помню, что ты учился и завязывал его сначала на коленке. И только потом – как положено, перед зеркалом, на шее. У тебя долго не получалось, но ты справился. Ты очень настойчивый человек. Далее… Ты любишь рыбу. Почти не ешь мяса, за исключением отварной говядины с бульоном. Из напитков – зеленый чай. Сорт «Зеленый порох». И никаких чайных пакетиков. Из авторов – Маркес «Сто лет одиночества». Мне продолжать? Одеколон? Марка телефона?..
– И к чему это? – он выглядел не то чтобы раздраженным, скорее озадаченным.
– Саша, а теперь скажи мне, пожалуйста, – Тереза была в странном состоянии, почти в исступлении, – скажи мне, что люблю я?
– В смысле?
– Да все очень просто – цветы, запах, блюдо. Хотя бы книгу… – она уже молила.
– К чему это?
– Понимаешь, я была с тобой пятнадцать лет… Пятнадцать лет своей жизни, Саша.
– Да, и мы были счастливы. Вот поэтому я и хочу все вернуть…
– Саша, как называлась моя первая книжка? Первая, которая была издана?
– Что-то про рыцарей, – растерялся он. – Название вылетело из головы…
– Почему ты мне принес лилии? Почему ты принес мне эти проклятые лилии?
– Ну, знаешь, Тереза, ты уже придираешься. Мне и так было нелегко прийти к тебе…
– Хочешь, я расскажу тебе, зачем ты пришел? – безумие трансформировалось в бешеную ярость, какой Тереза еще никогда не испытывала в своей жизни. – Слушай. Ты хочешь назад свою тихую, спокойную, размеренную жизнь. С деньгами, которые есть всегда. С чаем любимого сорта, поданным при определенной температуре. С туалетной бумагой, за которой не надо ходить в магазин. С продуктами, которые не заканчиваются в холодильнике и цену на которые ты просто-напросто не знаешь…
– Как ты можешь!
– Видимо, – горько рассмеялась Тереза, – тебе уже подали на ужин макароны с сосисками. Да еще и на тарелках не того диаметра… Для тебя же это преступление против человечества…
– Я выгляжу таким снобом?
– Ты не выглядишь. Ты такой, какой ты есть. К тому же тебе могли положить в суп недостаточно прожаренный лук. После такого вопиющего факта ты точно купил цветы, нанял машину, заказал столик в пафосном ресторане и отправился возвращать свою жизнь назад.
– Ты действительно жестокая, – обронил Александр, – и безжалостная.
Тереза закивала:
– Точно. И во всем виновата я одна. Я помню.
– А как же дети?
– Какие дети: мои мальчики? Или твоя девочка? Дети, как ты понимаешь, при любом раскладе пострадают. А теперь прости, мне надо возвращаться – у меня там машина осталась.
Глава двадцать седьмая
Зубов увидел ее издалека. Тереза неспешно шла вдоль реки, часто останавливаясь посмотреть на сумрачную воду, тревожное мелькание светофоров, слепящие огни машин, что пролетали мимо, рассекая осенний питерский сумрак.
Уже начинало смеркаться. Все в этих сумерках казалось призрачным, нереальным. Вот Тереза и подумала, что Зубов, терпеливо ожидающий возле ее машины, лишь плод воображения. Однако когда она перешла дорогу и приблизилась, он не исчез. Напротив, приветливо помахал рукой и пошел навстречу.
– Я тебя ждал.
– Откуда ты узнал, что я вернусь за машиной?
– Это было понятно. Вопрос – когда, – кривовато усмехнулся Владимир. – Но когда я увидел цветы, я понял, что это произойдет скоро.
– Почему ты так решил? – обеспокоенно спросила она – видимо, хотела выяснить что-то важное для себя.
– Ты же не любишь лилии. У тебя от них дико болит голова. По-моему, у тебя аллергия на них.
– Точно, – улыбнулась Тереза абсолютно счастливой улыбкой, – голова болит.
– Может, тебе таблетку выдать? Только надо в аптечке поискать.
– Нет, спасибо. Я прошлась – и отпустило. Ты не замерз? Ветер с реки холодный.
– Тереза, – Владимир вдруг вспомнил, зачем ждал ее, – и смутился. – Я ждал тебя, чтобы сказать…
– Что именно? – она подняла на него безмятежные глаза.
– Я решил, что ты мне должна, – неожиданно злобно объявил Владимир.
– Должна, – повторила со странной интонацией Тереза и чуть склонила голову.
– Да, должна. За тот визит в мою квартиру. Весенний.
– И все? Только за это? – улыбнулась Тереза, словно он сказал ей что-то приятное.
– И за то, что ты от меня ушла. И за то, что я не смог забыть… – он подошел ближе, положил ей руки на плечи. Наклонился, стал смотреть прямо в глаза. – И за книгу про драконов. И за эти три недели, когда я ждал хоть какого-нибудь знака, чтобы к тебе приблизиться. За то, что ты уехала со своим мужем сегодня…
– А за то, что я вернулась? – она качнулась к нему навстречу, привстав на цыпочки, чтобы ему было удобнее ее поцеловать…
– Куда поедем? – спустя некоторое время поинтересовался он. – Ко мне или к тебе?
– В гостиницу я не поеду, – напряглась она, вспомнив то, что читала о его летних похождениях.
Он не стал с ней спорить и что-то доказывать. А также объявлять, что у него теперь здесь квартира. Та самая у собора, что прежде принадлежала ей. Владимир, по странной прихоти, купил ее летом.
– У меня дома дети и Марья Ивановна. Будет неловко.
– Будет, – заулыбался он, представив, как они тайком пробираются по коридору к ней в комнату.
– Поехали на дачу, – решила Тереза, – только надо еды купить.
– У меня в багажнике есть еда, шофер привез. Там много всякой всячины.
– Хорошо. На чьей машине поедем?
– Давай на моей. А твою завтра шофер подгонит, только скажи – куда…
Самое главное – переложить ноутбук Терезы из багажника в багажник. Они это сделали быстро, больше их ничего не держало.
– Куда ехать? – спросил он через несколько минут, когда они тронулись.
– В Лемболово, – любовно ответила Тереза.
– Это далеко?
– Без пробок в Петербурге и окрестностях все близко, – вздохнула Тереза. – Сейчас почти шесть… Посмотрим, сколько пробок соберем.
Видимо, звезды в этот вечер благоволили к этим двоим. Машина быстро долетела до кольцевой. Владимир вел быстро, агрессивно. Однако Тереза видела, что он внимательно следит за дорогой, никого не подрезает и не совершает резких маневров, которых она не любила и боялась.
– Ты очень внимательно наблюдаешь, как я веду машину, – вдруг обратился он к ней, – и как?
– Мне нравится. Мне спокойно.
Зубов разулыбался:
– Спасибо. Хотя, надо признаться, раньше я любил погонять. Особенно когда появилась первая действительно хорошая машина.
Тереза напряглась. Сейчас они шли сто тридцать… «Погонять» – это тогда сколько?
– А ты? – Владимир ловко перестроился в крайний левый ряд, обогнал кого-то, перестроился обратно и опять вернулся к ста тридцати.
– Я? – отвлеклась от слежения за дорогой его спутница. – Я всегда думаю о безопасности. Хотя да… Упоение скоростью временами присутствует. Но безопасность – прежде всего. Перестройся направо, следующий съезд с кольцевой – наш.
… И вот, наконец, густой лес, узкая дорога, за шлагбаумом – улочка с высокими глухими заборами.
– Приехали, – объявила Тереза.
Она выскочила из машины, потянулась. Достала из сумки ключи, открыла калитку. Распахнула ворота. Владимир въехал, заглушил мотор.
– Вот! – Тереза гордо обвела рукой вокруг себя. – Это мои владения! Сосны. Озеро. Мой дом. В нем есть прихожая.
– Прихожая – это хорошо, – улыбнулся он намеку на то, что происходило в его доме несколько месяцев назад. – А у тебя свет есть?
– А что, страшно? – расхохоталась Тереза.
Он пожал плечами, вытащил еду из багажника. А потом – драгоценную сумку с ее ноутбуком с заднего сидения. Тереза тем временем щелкнула тумблером – неяркий свет залил подъезд к дому, сосны вокруг.
– Правда, здесь хорошо? – обернулась она к нему.
– Ты здесь… Рядом. Здесь не может быть плохо, – задумчиво ответил он.
Заключить ее в объятия в прихожей не получилось. Можно было бросить на пол еду, но не ее ноутбук… Поэтому он кинулся на нее в кухне после того, как все аккуратно выгрузил на стол.
Все завертелось перед глазами… и исчезло. Осталась лишь она – вскрикивающая, жадная до его прикосновений. Ни вопросов. Ни сожалений… Ничего больше. Жаль только, что в этом «ничего» нельзя было провести всю оставшуюся жизнь.
На этой мысли Владимир и очнулся. Они уже перебрались в спальню, на кровать. Он не спал, не позволил себе заснуть. Он лишь прислушивался к ровному дыханию Терезы и еле слышно вздыхал в такт своим мыслям. Старался запомнить ощущение счастья. И ждал рассвета. Где тут было спать…
Ему показалось, что прошло уже много-много часов и небо чуть избавилось от черноты. Владимир тихо поднялся и оделся. Обернулся около двери, чтобы запомнить ее, сладко спящую, – и натолкнулся на насмешливый взгляд Терезы.
– Ты не спишь… – раздраженно протянул он. Его замечательный план рухнул из-за того, что этой невозможной женщине не спалось.
– Не сплю, – дружелюбно ответила она и уселась по-турецки, тщательно обмотав себя одеялом.
– А я решил уехать, – объявил он торжественно. И сам удивился, как по-дурацки это прозвучало.
– Значит, – с любопытством продолжила она, – ты меня дождался, чтобы устроить мне ночь потрясающей страсти и гордо уйти, пока я сплю? Чтобы, когда я проснусь поутру, я ощутила все то, что почувствовал тогда ты?
– Да, – с досадой ответил он, – я так решил. Может, тогда мне станет легче.
– А сейчас тебе легче?
– Ты же проснулась, – рыкнул он, – план не удался.
– Слушай, может, не стоит держать зла на прежнюю меня? На ту, что тогда бестактно явилась к тебе без приглашения?
– Понимаешь, – он подошел к постели и уселся радом с Терезой, – как раз на ту женщину я теперь не могу злиться. Я ее жалел. Немножко понимал. И очень любил…
– Может быть, – она высунула руку из-под одеяла и нерешительно коснулась его, – вся беда в том, что той женщины не стало?
– Тереза, – он поймал ее руку, притянул эту невозможную женщину к себе, заставил смотреть ему в глаза, – объясни мне, чтобы я понял и успокоился…
– Володя, – она отвела глаза, – мне стыдно. Стыдно от того, как я обошлась с тобой. Стыдно за те слова, что я говорила. Ты не заслужил ни одного из них. Я должна была их сказать другому человеку. Сегодня я их сказала. Прости, я сожалею…
– Поди ты к дьяволу со своими сожалениями, – рявкнул он, отшатываясь, – я всегда считал, что настоящая, искренняя любовь не может не найти отклика…
– Увы, – прошептала она в ответ на его крик.
– Значит, ты просто-напросто не смогла полюбить меня? Странно, мне казалось, что моя любовь взаимна.
– Володя… Я просто не знаю, что я чувствую к тебе. Это слишком сильно. И слишком больно. И слишком противоречиво. Одной проще. Спокойнее. Прости, мне жаль, что так вышло…
– Я уже сказал, ты можешь оставить свою жалость при себе!
– Может быть, – прошептала она так тихо, что он еле расслышал, – та женщина, которую ты полюбил, погибла в больнице?
– Хватит нести чушь в стиле своих романов! – закричал Владимир. – Хватит подменять реальность своим бредом! Тереза, ты заигралась! Ты дошла до того, что расписала свою жизнь – и мою заодно, как жизнь своих персонажей!
– Может быть. Там все было ясно и понятно. И там я была хозяйкой, режиссером. А тут…
– Отпусти себя, – он вдруг стал обнимать ее, тормошить, трясти, – отпусти себя на волю. Не просчитывай. Не создавай мотиваций поступкам… Просто живи! Смейся, плачь, люби, ненавидь, доверяй…
– Доверяй? – закричала она, вырвалась из его объятий и вскочила на ноги на другой стороне кровати. – Доверяй! А яркая картина на тему «Как провел лето с прекрасными дамами актер Владимир Зубов» не в счет?
– А в чем ты меня можешь упрекнуть? – заорал он ей в ответ. – В чем ты имеешь право меня упрекнуть?!
– Ты прав, – внезапно своим обычным спокойным тоном ответила Тереза, – ты прав. Ни в чем.
Они помолчали.
– Ты хотел ехать, – произнесла она через какое-то время, – перед дорогой надо поесть. И кофе выпить.
