Текст книги "Выбрать свободное небо (СИ)"
Автор книги: Тереза Тур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
Глава двадцать третья
«Интересный все-таки она человек, – даже не в раздражении, а в каком-то унынии думал Роберт, – может быть, отвезти ее к маме, пусть она ей еще раз объяснит по поводу покупок, подарков и, в особенности, по поводу этого чертова кольца!»
Утро началось прекрасно, они проснулись рядышком, заулыбались друг другу… Лиза сказала:
– Ой! – словно все еще считала его сном и очень удивилась, обнаружив его рядом.
– Ой, – передразнил он ее, – ему показалось, что получилось похоже.
Лиза убежала в ванную, зашумела вода. Он полежал минуточку, подумал, что хочет кофе – и отправился заправлять кофе-машину.
Потом они ели вчерашнюю пиццу – и Лиза все хохотала над тем, как он морщится. Пили кофе. Целовались. Лиза каялась, что воспользовалась его зубной щеткой. В ответ он потащил ее в постель.
А потом он повторил свое предложение руки, сердца – и так далее, вплоть до того, чем он владеет. Она заколебалась – вот ведь дерзкая девчонка – он уже приготовил возмущенную тираду о том, что не сделай он предложения – чувствовал бы себя подлецом, сделал – чувствует себя идиотом…, но она уже прошептала: «Да…»
А потом они поехали покупать кольцо! Это чертово кольцо. Поскольку он запланировал эту поездку накануне, то позвонил Шейле еще вчера и спросил:
– Куда мне отвезти Лиззи купить кольцо, чтобы мне там понравилось? Да, нам еще надо платье купить для поездки к Терезе. У нее намечается что-то грандиозное…
Шейла после минутного раздумья продиктовала два адреса. Отметила, что все там хорошо, но цены будут заоблачные – ассистент помнила про его прижимистость… Роберт расхохотался – эта девица помнила все, замечала все, и – как ему иногда казалось – знала его лучше, чем он сам…
По продиктованным Шейлой адресам они и направились днем. Он понимал, что разумнее будет оставить Лизу в машине и отправится за кольцом самому, но Роберт не знал, какого размера ей кольцо покупать. Лиза, выяснилось, тоже…
Он отправил ее мерить кольца, а сам остался в сторонке и внимательно наблюдал за ней. В один момент у нее блеснули глаза, и Роберт сделал продавщице знак – подождите.
– Покажите! – Лиза протянула руку: кольцо представляло собой две полоски белого золота, соединенные причудливыми переплетениями, в которых горели бриллианты. Роберту показалось, что оно похоже на морозный узор на окне.
– Да, – кивнул Роберт, – вот это. – И он протянул кредитку.
– У вас прекрасный вкус, – улыбнулась продавщица Лизе.
– Спасибо, – печально пробормотала девушка.
– Если ты не улыбнешься и не обрадуешься, – свирепо прошептал он ей на ухо, – я куплю тебе цепь. Самую длинную и толстую, какую мне найдет эта любезная девушка. А еще у тебя пять дырочек в ушках… Пять дырочек – пять сережек… А в них – бриллианты… Подумай хорошенько – и начинай улыбаться.
– И чего ты опять угрожаешь? – нахмурилась Лиза.
– Ты же не радуешься мне: милому, любящему, щедрому…, – Роберт продолжал шептать ей на ухо, сдерживая свой порыв чуть прикусить ее маленькое, красненькое ушко, – ты обижаешь меня… Вот я и угрожаю…
Лиза фыркнула – надо же, милый. Кольцо же снимала с явным сожалением. На самом деле, ее угнетало состояние рук и пальцев. Уж очень неухоженными они выглядели для того, чтобы на них что-то примерять.
– Вы действительно тот самый Роберт Рэнделл? – между тем интересовалась продавщица.
Роберт ее уверил, что тот самый.
– А можно с вами сфотографироваться? Мы с дочерью – ваши большие поклонницы.
Роберт не отказал. Лиза их сфотографировала. Он подождал, пока распечатают фотографию с телефона – и размашисто на ней расписался. Как обычно: «With love» – Лиза уже привычно поморщилась – и подпись.
– Спасибо, – продавщица была в восторге, – это очень мило. Приходите за покупками еще.
– Непременно, – отозвался Роберт и, хитро взглянув на Лизу, добавил, – нам еще серьги покупать. И цепочку…
Они подошли к машине: Роберт улыбался. Потом посмотрел на Лизу, дернул ее за ухо:
– Вот так вот!
– А ты всем женщинам мира будешь писать «With love», – невпопад пробурчала Лиза.
Он энергично кивнул:
– Конечно! Кратко, выразительно… И положение обязывает.
– Хе-хе-хе, – тяжело вздохнула Лиза, – а если у меня будет острый припадок ревности?
– Не надо, – вдруг очень серьезно попросил он, – не надо ревности.
– Хорошо…, – смутилась Лиза от этого тона, – не вопрос. Хотя…, – она посмотрела на него хитрющими глазами, – может быть, иногда…
Он ее обнял. Поцеловал в макушку. Усадил в машину и объявил, что они едут покупать ей платье. Лиза опять насупилась.
– Давай так! – объявил он ей торжественно, – я – счастливый и расточительный. Ты – с радостью и детским восторгом это принимаешь. Взамен я разрешу тебе на будущее рождество оплатить бабочку от моего смокинга.
– Только бабочку? – улыбнулась Лиза, – а сам смокинг?
– Я даже боюсь представить, как тебе придется радоваться, чтобы я это позволил, – нахмурился Роберт.
Лиза расхохоталась. Потом призналась, что ее гнетет несоответствие тем магазинам, в которые он ее заводил.
– Забей, – ответил он ей.
Лиза в недоумении уставилась на него. Она всегда восхищалась, как он говорит по-русски, но знаниями подобных слов он не отличался.
– Это меня сыновья Терезы научили, – с гордостью произнес он, – они объясняли, что если человек переживает из-за какой-то фигни, – он произнес это слово с большой гордостью, – я правильно выговариваю?
Лиза кивнула в полном восторге.
– Так вот: если человек переживает из-за какой-то фигни, ему надо сказать: «Забей»! И второе слово, я его забыл, – он наморщил лоб, вспоминая, – забыл: что-то про баню.
– Не парься! – подсказала Лиза.
– Точно, не парься.
Платьев, в конечном итоге, он купил ей два. Лизе понравилось одно: бешено-синее, бархатное, со сложными драпировками по левому плечу и открытым правым. Роберту другое: медного цвета, похожее на простой сарафан на бретельках. С чуть присборенной юбкой. Но сшито оно было из изысканных кружев.
Поздним вечером он делал ей предложение в доме родителей. Чтобы сделать приятное маме, папе, да и себе заодно, даже припал на одно колено. Надел Лизе кольцо на палец. Все прослезились – включая и отца. Роберт улыбался: он был счастлив. Непомерно, нереально, абсолютно счастлив…
Глава двадцать четвертая
Роберту снилось, что Лизы нет. В этом сне не было картинок: ярких, тревожащий, хотя бы страшных. Не было звуков. Было лишь понимание того, что ее нет. Он не хотел там находиться, в этом сне, он понимал, что это сон, но никак не мог проснуться.
Наконец он очнулся – и понял – ее действительно нет рядом. В голове застучало: он резко вскочил. Окно было напротив постели: Роберт выглянул – выдохнул с облегчением. В ночной темени, смазанной непрекращающимся дождем, ярко сияли окна ее мастерской. Значит, она посреди ночи удрала туда.
Роберт тяжело вздохнул. Тогда они вернулись домой. Она унеслась рисовать с самого утра. Приготовления к рождеству, которые последовали за этим, ее лишь раздражали. Двадцать четвертого декабря, накануне Рождественской ночи, он запер перед ее носом дверь в гостиную и заявил, что она войдет туда лишь в полночь. Раз уж она не участвовала в приготовлениях.
Лиза лишь пожала плечами. Однако вечером все пыталась проникнуть в гостиную – одним глазком взглянуть на елку. Но Роберт был непреклонен.
– Только вечером. И только в красивом платье.
– Какой ты грозный! – Лиза смотрела на него насмешливо. В окружении своих драконов, в замызганном краской комбинезоне, пропахшая краской она казалась настолько на своем месте, что Роберту на секунду показалось преступлением отрывать ее от творческого процесса.
Но он успешно подавил эти мысли. Все-таки праздник. Первый их совместный. И какой! Волшебное рождество…
– А вот у нас, в России, рождество в ночь с седьмого на восьмое января, – проворчала Лиза.
– Все у вас не как у людей, – ответил Роберт.
– Так, я бы попросила!
– Шучу. Только шучу! – и постарался сменить ему поскорей – еще не хватало поругаться. – Слушай, а мне вот кажется, что твои драконы уже готовы. Посмотри – они же красивые. На больших полотнах. Чего же ты хочешь добиться еще?
Лиза посмотрела на него почти с жалостью:
– Это настолько не законченные картины, что… и говорить не о чем. Наброски практически…
– Наброски? – Роберт оглядел мастерскую, огромные картины, расставленные по мольбертам. Двенадцать готовых картин. Взгляд задерживается на любимых.
Вот красные драконы кружатся над раненым черным. Огненное небо заката. Беспощадное. Ликующе, победно горит чешуя красных на солнце. Этот огонь отражается и в пламени, которым объято крыло черного дракона. Роберт почему-то ощущает, какая боль пронизывает раненого. Но нет в его фигуре ни обреченности, ни гнева. Может, какое-то облегчение. Он знает – за что. Он понимает, что это все – искупление.
Вот другая картина. В грозовом небе исступленно несутся два дракона – золотой и черный. Элеонора и Ральф. Чувствуется и то, насколько это высоко-высоко в небе. И бешеная скорость совершенных существ. И их напряжение рядом друг с другом. И еще Роберт понимал, глядя на картину, что небо… оно живое.
А вот его любимая. Та, на которую он готов смотреть часами – и до сих пор переживать. Это сцена казни красной драконицы. Девушка готова прыгнуть с обрыва. Ее фигурку Лиза изобразила с большой высоты, словно разглядывал на верхней галерее кто-то из драконов. И открывается настолько головокружительная перспектива, от которой просто захватывает дух…
Стройная, высокая фигура, длинные косы, заплетенные на средневековый манер каким – то хитрым плетением, чуть рыжеватые в них отблески на солнце. И такое ощущение пустоты оттого, что это живое, прекрасное существо через несколько секунд разобьется об скалы… И ничего с этим нельзя поделать.
– Наброски… – повторяет Роберт и в недоумении смотрит на Лизу.
– Конечно, – она энергично кивает. – Наброски с кучей недостатков.
– Ты шутишь!
– Нет. Зачем? Посмотри: вот здесь, – она показала на картину с падающим Ральфом, – небо не сияет еще так, как должно быть. И огонь не достаточно выразительный. И над чешуей драконов еще работать и работать. Вот здесь, – Лиза подошла к картине с полетом драконов, – не дописано небо. И опять-таки чешуя. Должна быть видна структура. Каждая деталь. И вот тут…, – она обернулась к сцене казни.
– Все! Не хочу слушать. Про мою любимую картину! Не порть сказку…
– Тебе сказка – а мне несколько месяцев работы еще. Это же метод лессировки – так старые добрые голландцы писали. Каждый день новый слой масла. Разной плотности. День за днем. Тонко-тонко. Слой поверх слоя. Тогда и видно, какое небо. Какие камни. Какие чешуйки. Как играет на них солнечный свет. Мне необходимо добиться того, чтоб картины сияли изнутри…
И все же к ночи она пришла в дом, переоделась, вышла к Роберту и его родителям.
Огромная ель, сияющие огоньки, игрушки. Лиза увидела всю эту сказку – и замерла от восторга. Не было слов – только абсолютное счастье. Абсолютное настолько, что оно пугало…
Мама подарила ей шарф, связанный собственноручно. Шарф, по мнению миссис Ренделл, идеально подходивший художнице. Был он из разных ниток разнообразных цветов, украшен деревянными бусинами – и, несмотря на сочетание несочетаемого производил впечатление чего-то гармоничного и очень-очень красивого.
Прагматичный папа подарил будущей невестке новый телефон. Роберт высыпал ей на колени пять сережек с бриллиантиками – по числу ее дырочек в ушках. Он привез их еще со съемок – с того самого края света, где снимали новый боевик… На самом деле ему продали три пары: почему-то серьги по одной не продавались – но одну он спрятал.
Что касается Лизы, то она торжественно и, немного смущаясь, вручила им две картины: мистеру и миссис Ренделл портрет их семьи. Двое эльфов сидели в креслах у жаркого камелька и слушали то, что им рассказывал им третий эльф, расположившийся между ними, спиной к огню. Видно было, что они очень счастливы, и рассказывает он им что-то интересное.
Роберту была подарена небольшая картина. Но на ней был его дом. Их дом… В лучах неяркого осеннего солнышка.
Это был счастливая ночь. Покой снизошел на него и на Лизу. Она была тиха, покойна и довольна, как маленький котенок. Но с самого утра двадцать пятого декабря она исчезла в своей мастерской. И так продолжалось уже несколько дней.
Роберт и сам был по натуре трудоголиком. Он часто забывал обо всем, кроме работы. Он был слегка помешан на съемках, репетициях, подготовках, фотосессиях и промоакциях. Интервью… На своем успехе – он достался ему не так уж и легко. Наверное, до этих зимних дней, щедро пропитанных дождем, он и не понимал, как можно жить по-другому. Как и не понимал людей, живущий по-другому… Теперь понял.
Ему хотелось, чтобы Лиза была с ним все время. Ему хотелось касаться ее – словно бы ненароком – днем. Ему нравилось случайно дотрагиваться до нее ночью. Чувствовать, как кровь закипала. Чувствовать, как эта девочка ему принадлежала. Принадлежала. Чувствовать. Ха-ха-ха… Она же рисовала своих драконов.
Он мечтал отвезти ее куда-нибудь, где тепло и нет выматывающего душу дождя. Куда-нибудь на остров с белым-белым песком, где они будут одни. Совсем одни… Ха! У нее же был график, большое количество картин она рисовала разом – и по времени уехать не получалось.
Он думал повозить ее по стране. Может быть, замки. Еще лучше: зимнее сумрачное море, белые скалы… Хотя бы Лондон… Нет, в Лондоне они были. Однако про Лондон лучше помолчать. Это было счастье… Хотя ничего не видели… Когда он заговорил про путешествие по стране, Лиза отказалась. «Я не могу позволить себе лишние впечатления, – заявила она, – я хочу, очень хочу. Но не могу. Это меня собьет».
Так что Лиза тоже была трудоголиком… Еще каким. А он… А у него был отпуск. Сколько он себя помнил, он тяжело переживал такие периоды, когда нормальные люди отдыхали и набирались сил. Он же чувствовал себя не нужным, не знал, чем себя занять. В голову лезли всякие глупости: вот, летом, например, он побил все рекорды. Хорошо, что не донес эти самые мысли до Терезы… Сейчас же ему было скучно, он брюзжал и занудничал.
Последние числа декабря. Последние числа уходящего года. Года, подарившего ему Лизу. Кстати говоря, накануне они поругались. Она рисовала – он тосковал. Он вдруг обиделся, что она пренебрегает им, предпочитая ему общество драконов. Лиза обиделась за драконов: с тех пор, как он приехал, у нее горели глаза, все получалось. Соответственно, ее злило все, что могло сбить такой чудесный настрой. Она злилась целый день, выходила лишь тогда, когда ее звала мама Роберта: с миссис Ренделл она не спорила. Такая мысль ей в голову попросту не приходила.
Перед ужином он сам к ней отправился: он же был мужчиной беззаветной храбрости и не побоялся заявиться к ней в сарайчик. С сомнениями, но без трепета он постучал в дверь мастерской, превращенной в логово самых разнообразных драконов.
Лиза пахла скипидаром и краской. Жалюзи, которые он заказал себе в подарок на рождество, оказались выше всяких похвал. Стол был крепким. Драконы смотрели на них со всех сторон, как ему показалось, с одобрением. Может быть, с восхищением…
После ужина ему удалось заманить ее в спальню. Оказалось, в нем было еще и коварство! Наверное, он насмотрелся на ее картины. Потом он заснул, сладко-сладко. А эта гадкая девчонка удрала к своим драконом. А его, бедного, стали мучить кошмары.
Роберт хотел нахмуриться, но понял, что ему что-то мешает. Потом он призадумался – и понял, что именно. Он стоял у окна, смотрел на свет в ее сарайчике – и улыбался.
Небо чуть утратила абсолютную черноту, в него слегка плеснули синевой, когда она вернулась. Дверь тихонечко открылась. Из проема пахнуло красками и растворителями. Потом Лиза вздрогнула – увидела его силуэт на фоне окна.
– Прости, – прошептала она смущенно.
– Мне надо придумать распорядок дня, чтобы тебе не мешать, – откликнулся он задумчиво, – а тебе надо принять душ, чтобы изо всех сил уговаривать меня придумать этот дурацкий распорядок. И следовать ему. А потом ты спишь, хотя бы семь часов, иначе я…
– Запрешь мастерскую и спрячешь ключи, – зевнула Лиза, и пошла в душ, – чего ты сразу грозишься? – высунула она голову из-за двери.
Он через пять минут зашел к ней: принес полотенце. Правда, в душе уже была парочка, но полотенце же лишним не бывает – это же понятно… Обнаружил, что Лиза практически спит под душем. Извлек ее из-под воды, вытер, отнес в кровать.
– Грозишься, – бурчала она недовольно, – все грозишься… Зачем?
– Чтобы ты поняла серьезность моих намерений, – ответил Роберт строго и поцеловал ее в нос, – спи! А я еще думал, что трудоголик – это я…
Он укрыл ее одеялом и заснул. Опять сладко и без всяких сновидений.
– А я и понимаю всю серьезность твоих намерений, – смеялась она с утра. Была она при этом восхитительно свежа и хороша. Хотя проспала всего лишь часов шесть. Роберт чувствовал себя разбитым, голова болела – неужели он умудрился простыть? Этого еще не хватало.
– Что ты говоришь? – просипел он.
– Я говорю, что твои намерения серьезны, и я это понимаю, – повторила Лиза и показала ему руку с кольцом, – ты выглядишь как-то не очень…
– Ты нарисуешь нас? – ответил он ей, прижимаясь лбом к ее плечу – оно было прохладным.
– Но сроки… – начала она бормотать.
– В адово пламя твои сроки, – рассердился Роберт, – нас надо нарисовать – хочешь, рисуй в виде драконов, чтобы найти себе оправдание.
– Я не могу представить тебе или себя в виде дракона, – нахмурилась Лиза, подумав с минуту. – А раз я не могу, то пока рисовать не буду. Для того, чтобы нарисовать нас, – она погладила его по щеке, – мне нужна лошадь.
– Мы будем лошадьми? – оживился он, – будем скакать рядом бешеным галопом? А что мы еще будем делать?
– Нет, – остановила поток его мыслей безжалостная Лиза, – мы не будем лошадьми. Так далеко мои фантазии не заходят.
– Жаль, очень-очень жаль…
Глава двадцать шестая
– И что ты смеешься, – ворчливо говорил Роберт Терезе. – Я рассказываю тебе печальнейшую историю. Историю моей жизни. А ты мне не сочувствуешь… Ты хохочешь…. Друг называется! – на самом деле был рад, что ему удалось рассмешить Терезу. В последнее время она была мрачна. Одержима своим текстом – последним романом про черного дракона – романа, который перестал получаться. Как понял Роберт, у Терезы не выходила концовка.
– Прости, пожалуйста! – вытерла глаза Тереза. – Я тебе сочувствую.
– Я вижу, – притворяясь обиженным, проговорил Роберт.
– Но я как представлю тебе, печально бегающим по окрестностям с гантелями, пока Лиза рисует целыми днями…
– Я бегаю не печально. – Роберт приосанился, – поскольку я очень серьезно подхожу к вопросу своей формы, то я бегаю остервенело. Исступленно. Но никак не печально.
– Прости, если задела твою гордость, – снова расхохоталась Тереза.
– Нет в тебе сочувствия! Мой день расписан по минутам. Бег, душ, ланч, общение в Интернете. Тренажерный зал. Душ. Я много читаю, в том числе и по-русски, со словарем, – он скривился. – У меня же отпуск…
Он промолчал про попытки затащить Лизу в постель днем – когда удачные, когда нет. И про ночи, полные страсти. Это никого не касалось, даже его друга – Терезы Тур.
– Меня в последнее время беспокоят окружающие, – вдруг сказала Тереза.
– Что-то случилось? – быстро проговорил Роберт, – я могу чем-нибудь помочь?
– Нет, все хорошо, – нахмурилась Тереза, – все слишком хорошо. Владимир много снимается – и еще больше играет в театре.
Она покачала головой в ответ каким-то своим мыслям. Роберт слушал ее очень внимательно:
– Иван сейчас будет сдавать первую сессию – его очень хвалят в Большом университете – он все-таки пошел на физико-математический, я надеюсь, что в науку. Хотя периодически он грозиться все бросить – и уйти в актеры по стопам Владимира… Тот клянется, что у Ивана талант. Что касается Якова, то он живет для Олимпиады, что будет через два года. Он стал каким-то одержимым. С другой стороны, такая одержимость свойственна нашему роду – она, можно сказать, в нашей крови. И дед был такой, и мама такая, да и я сама, если чем-то увлечена.
Вдруг Тереза всхлипнула:
– Лиза растет – она такая потешная. У меня сердце замирает от счастья, когда я смотрю на нее. Что-то все слишком хорошо…, – пробормотала она с абсолютно несчастным видом…, – слишком. И я боюсь…
– Тереза, – мягко перебил он ее, – Тереза, перестань. Не зови беду!
– Ты как Зубов, право слово. Он мне говорит тоже самое…
– Может быть, допустить страшную мысль, что он прав? Я понимаю, что это не легко, – кривлялся Роберт, – что этого попросту не может быть…
Тереза слегка улыбнулась.
– Вот и хорошо, – обрадовался Роберт, – расскажи мне лучше, что с твоими драконами?
– Текст не идет, – пожала плечами Тереза, – ты же понимаешь, что за два с лишним года я накрутила многого всего. Это пятая книга, я знала, что там происходим еще до того, как начала ее писать. Я знала, что делают герои в каждой из глав… Стала писать – не получается. Я расписываю главу за главой – перечитываю – и понимаю: все, что я напридумывала – не правда.
– Что, – с восторгом возликовал Роберт, – они взбунтовались?
– Роберт, они же литературные персонажи. Мои литературные персонажи… Как они могут взбунтоваться?
– Не знаю… Но если это твои литературные персонажи, то я почему-то уверен в том, что да – могут.
– Спасибо…
– Может быть, отпустить их на волю? – попросил Роберт, – и уж, по крайней мере, не убивать главного героя в последней битве?
– Роберт, – сморщилась Тереза, – я уже жалею, что рассказала тебе. Понимаешь, это логичный финал. Битва, ради которой и стоило жить. Битва, ради которой и стоило умирать… Битва, в которой даже оружие казалось хрупким и бесполезным, а пламя дракона – беспомощным и слабым… Понимаешь – так должно случиться… Каков герой – таков и финал…
– Тереза, пожалуйста! – он стал просить за ее дракона, как за живого человека, – пожалуйста, оставь его в живых. Дай ему то, что он заслужил. Не надо смерти…
– Что заслужил? – откликнулась Тереза, – «Не заслужил света, но заслужил покоя», – усмехнулась она, что-то явно процитировав.
– Он заслужил счастье, – отрицательно покачал головой Роберт. – Не покой. Счастье. Хотя бы за пределами своих миров.
– И как ты представляешь себе счастье для дракона?
– Маленькая гостиница на краю всего… Океан. Дождь. Тепло камина. И золотая драконица, которая его отыскала.
– Ой, Роберт, – насмешливо поглядела на него Тереза, – что-то такое я уже читала. И не единожды… И про гостиницу. И про дождь. И про океан. И про край всего…
– Ты уже все читала – и не единожды, – так же насмешливо ответил ей актер – интонации собеседника он ловил превосходно, – сама говорила. И любишь повторять, что только не филолог может думать, что написал что-то новое… А ты-то как раз филолог… И знаешь, что все написано до нас, давным-давно… И разве вариант героической гибели главного героя в битве не был описан много раз? Или я ошибаюсь?
– Нет, ты не ошибаешься…, – задумчиво проговорила Тереза, – не ошибаешься… Значит, ты просишь ему какое-нибудь пристанище – что-то типа трактира «Адмирал Бенбоу» – помнишь Стивенсона – рокот океана, достаточно пустынные дюны вокруг. Легкую печаль, следы былого величия на лице… Следы былой роскоши на стенах…
– И золотую драконицу рядом, – мягко напомнил Роберт.
– Ага… Чтобы в один из дней, когда под непрекращающимся зимним дождем тоска о былом величии сведет с ума, когда он сможет лишь поражаться, за что судьба оставила его в живых – тихонько откроется дверь – и войдет Элеонора…
– Точно, – обрадовался Роберт, – только скажи мне, с чего ты взяла, что он, познавший все, будет скорбеть о былом величии? Будет оставлять следы роскоши на стенах? Может быть, отсутствие всего этого будет его лишь радовать… И это будет его награда?
– Мне надо подумать, – сказала Тереза и прервала связь, даже не попрощавшись.
Но углубиться в работу не получилось.
– А вот почему ты проблемы обсуждаешь не со мной, а со своим английским другом? – раздался у нее за спиной брюзжащий голос Владимира.
Тереза обернулась:
– Привет! Я и не слышала, как ты вернулся.
– Вернулся, – подтвердил муж и, как-то печально подволакивая ноги и излишне гордо неся голову, прошествовал в кабинет.
– Зубов! – ахнула Тереза. – Да ты пьяный!
– Я – пьяный! А ты наши семейные дела обсуждаешь с Робертом… У каждого свои недостатки.
– Вот уж никогда не думала, что драконы – это наши семейные дела, – рассмеялась жена и ласково погладила по щеке грозно склонившегося над ней Владимира.
– Драконы – наши дела. Это я – прообраз Ральфа. Это со мной надо советоваться… И мне надо жаловаться на хандру. И на меня надо ворчать! А то ты мне только улыбаешься – все хорошо, говоришь… Обидно.
– Обидно? – удивилась Тереза.
– Конечно! – безапелляционно констатировал Зубов.
– Не надо… Я просто настолько счастлива с тобой, что еще и жаловаться… Я думаю, это попросту покажется тебе неблагодарностью… – Она погладила его по щеке и хотела поцеловать, но принюхалась и не романтически сказала. – Фу!
– Что – фу? – Зубов распахнул глаза.
– Слушай, а не устроить ли тебе какой-нибудь грандиозный скандал? Явился ночью. Поздно. Пьяный. С претензиями. Да и еще и пил какую-то гадость! К тому же возникает вопрос – с кем?
– Да. Я пил! И что?! – Зубов отошел от нее и отправился к дивану, так старательно изображая глупость на лице и пошатываясь, что у Терезы не было сомнений – переигрывает.
– Да, я шут, я циркач. Так что же! – пробормотала она. – Ты с кем хоть выпивал? И по какому поводу?
– Ты не поверишь. С твоим дядюшкой! Павлом!
– Как вас угораздило?
– Он мне на жизнь жалился!
– А у него-то с жизнью что плохого? Сколько у него сыну? Месяца три, кажется?
– Сколько у них сыну – не помню. А жаловался он на свою супругу, Юлию.
– И чего вам, мужчинам надо? Замуж твоя партнерша по спектаклям за него пошла? Пошла. Сына ему родила? Родила! Чего он страдает?
– Она на работу хочет.
– Ну, это вообще безобразие!
– Ты смеешься?
– Конечно. А то он не знал, в кого влюбился. Юля – актриса. Если она почувствует себя ненужной, нереализовавшейся… Вот тут-то ему и можно будет посочувствовать…
– Да он и сам это понимает. Просто сын совсем маленький. А Павел по всей стране мотается. А Юле роль предложили…
– Ясно. И что он хочет? Чтобы ты с Юлей поговорил?
– Нет, что ты! И Павел не сумасшедший. И я не такой дурак, чтобы у актрисы на пути к роли стоять. Он мне проект предложил.
– Какой?
– Он хочет музыкальный спектакль делать по твоим драконам. Вот мне и предложил Ральфа сыграть.
– Зубов! Вот скажи мне – ты еще и поешь?
– Нет. И тебе это известно. И Паше. Но он мне сказал, что моя роль будет драматическая. Петь будут другие.
– И что ты думаешь?
– Не знаю еще.
– Если удастся решить вопрос с небом… – задумчиво протянула Тереза, – и с полетами… Тогда это может быть изумительно…
– Паша говорил, что придумали что-то с декорациями. На заднике обещали сделать полную картину. И горы. И небо. И летящих драконов. В общем, что-то грандиозное.
– Да… Осталось еще со мной, как с автором договориться. По деньгам. Я же буду отдельный сценарий под вашу затею писать…
– Да и со мной, как с актером на главную роль, договориться было бы не грех!
– А ты не хочешь?
– Ральфа сыграть? Не знаю. С одной стороны, интересно. А с другой… Что-то такое я уже играл.
– Дракона в смысле?
– Нет. Что-то такое героически-любовное… И вообще – сначала надо сценарий почитать.
– Слушай, а что бы ты хотел сыграть?
– Отрицательный персонаж. Какой-нибудь гнусный совсем… Чтобы от меня уж точно такого не ожидали.
– Понятно… А зачем?
– Не знаю. Хочется.
– Отрицательный персонаж, – задумавшись, проговорила сценарист, и Зубов даже ощутил, как заходили «шестереночки» у нее в мозгу. – Отрицательный персонаж – это хорошо. Это интересно. Но почему гнусный-то? Лучше, на мой взгляд, что-то черное, яркое. Героическое, но антиморальное. Такое, чтобы, несмотря на всю гадостность натуры, он вызывал симпатию.
– Хочу Квазиморду! Чтоб не говорили, что у меня, как у актера, есть лишь внешность.
– Зубов, даже если тебя загримировать в лешего, одеть в отрепья и дать гениальную роль, которую ты гениально сыграешь, все равно многие скажут и напишут, что ты – плохой актер.
– Но почему?
– Ты как дитя малое, право слово. Ты – красив. И не морщись. Ты – красив. Успешен. Талантлив. Счастлив. И это все повод написать тебе какую-то гадость. Потому что, во-первых, гадости продаются лучше. А во-вторых, потому что тебе завидуют…
