Текст книги "Выбрать свободное небо (СИ)"
Автор книги: Тереза Тур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Глава вторая
Лиза спала плохо. На самом деле, она плохо спала уже пять лет. Ее мучили кошмары. Ей снился тот вечер. Ей снился тот вечер. Подворотня, ей зажимают рот, разворачивают лицом к желтой канареечной стене… Наверное, она и сейчас смогла бы нарисовать каждую трещинку на этой проклятой стене…
Но сегодня в этой подворотне появился мужчина. Черноволосый, со злыми серыми глазами. Сильный, очень сильный. И те, кто был в подворотне, трусливо убежали…
Она проснулась. Заставила себя открыть глаза. Заставила себя встать… Ей не впервой – она привыкла… Привыкла заставлять себя жить дальше.
Вспомнила вчерашний день… Черноволосого мужчину, который сказал ей, перед тем, как она ушла, что самоубийство – это трусость. Он долго вспоминал, как будет «самоубийство» по-русски… Не вспомнил. Сказал по-английски… Иностранец. Англичанин или американец. Сытый. С устроенной обеспеченной жизнью. Ему-то как раз и судить и о том, что такое «трусость». И что такое отчаяние…
Лиза и сама понимала, что сводить счеты с жизнью – не правильно. И до вчерашнего дня у нее не возникало даже мысли о том, чтобы сразу все закончить… Но после того, как в трубке мобильного телефона раздался голос, который сообщил, что умер от острой сердечной недостаточности единственный человек, которого она любила… Сообщил с невыносимым сочувствием, что его уже и похоронили… Где-то далеко-далеко…
Лизу охватила такое отчаяние, такая ненависть ко всему, что ее окружало, к себе самой… Ей захотелось убежать – а воды Невы так манили… Хорошо, что попались этот иностранец и светловолосая женщина. «Младшая дочка Лизонька», – надо же…
И зачем она назвала им свое имя, фамилию? Зачем рассказала, что рисует около Катькиного садика, да еще и предложила в благодарность нарисовать портрет? Наверное, чтобы отстали. Чтоб оставили в покое…
Лиза собиралась на работу, с горькой усмешкой думая, что жизнь сломана, но почему-то еще продолжается, и все равно зарабатывать надо. Самый разгар сезона, туристы ходят по городу толпами, и надо работать… А впереди – темная холодная-голодная зима.
Вчера глубокой ночью она закончила рисовать картинки на продажу. Виды Питера – традиционный ходовой товар, сувенирная продукция. Сегодня надо было отвезти их хозяину магазинчика – и получить свою копеечку. Потом надо позвонить бывшей научной руководительнице, которая жалела и ее саму, и растраченный на борьбу с жизнью талант. Жалела – и помогала, как могла. Договаривалась со своими многочисленными знакомыми, чтобы те брали «Питер» у ее бывшей ученицы.
Лиза пришла на свое место у Катькиного садика в одиннадцать утра – чуть позже, чем обычно. Сновали люди, шумел Невский, возвышалась императрица, присматривающая до сих пор за порядком в городе.
У афишной тумбы сидел молодящийся полный мужичок и предлагал погадать по ладони, стреляя глазами из-под козырька кепки в прохожих. У ограды соседствовали развал с матрешками и «армейскими» ушанками карамельных расцветок и лоток с гамбургерами. В рядочек, чуть поотдаль друг от друга, сидели уличные художники, незадорого рисуя портреты прохожим.
– Привет, Лиз, – обратился к ней сосед слева, а тебя тут мэн искал. Амеркос, вроде.
– А… – равнодушно отозвалась она. – Я его портрет нарисовать обещала. Вчера.
– Прикольный такой мужик, – поддержала разговор Анна с рупором, что зазывала прохожих на автобусные экскурсии, – Я его где-то видела… Лицо такое знакомое…
– Доброе утро, – легок на помине, поприветствовал ее вчерашний спаситель, красивым жестом снимая солнцезащитные очки, – я пришел узнать, как вы поживаете…
– Ради Бога! – прошептала Лиза, – без подробностей! Давайте я лучше просто напишу ваш портрет, как и обещала.
Она никак не ожидала, что иностранец действительно придет за этим злосчастным портретом.
Мимо прошла парочка благообразных лощеных туристов, переговариваясь по-английски. Мужчина напрягся и нацепил очки обратно:
– Послушайте, – обратился он к Лизе. – Есть ли возможность рисовать мой портрет в другом месте? Где есть меньше людей? Я не очень люблю толпу…
– «В другом месте»? – напряглась Лиза, испугавшись, что речь зайдет о номере в гостинице, – Что вы имеете в виду?
– Не знаю, – оглянулся вокруг мужчина, – вы же есть местный житель. Можем мы уйти из этого людного места? Туда, где у вас в городе хорошо – и меньше людей… чем здесь…
– Хорошо, – расслабилась Лиза и стала складываться. – В конце концов, я вам обязана…
Он нахмурился, словно ему было неприятно об этом слышать. Сделал попытку помочь девушке собрать свой мольберт и взять ящик с красками, но она отстранилась, отказываясь от его помощи.
– Свои вещи я буду носить сама. И, если можно, давайте без всяких душеспасительных разговоров, – сказала Лиза.
– I beg your pardon, каких разговоров? – не понял он. – Когда я слышу в русской речи столько шипящий звук, – слово «шипящий» он выговорил старательно и от этого еще более неправильно, – я страдаю! Это есть сложно для меня.
Лиза с удовольствием перевела ему на родной язык.
– Вы хорошо говорите по-английски, – одобрительно закивал он, – с легкий accent, но я понимаю.
– Меня хорошо учили, – ответила Лиза. – Мама считала, что необходимо знать иностранные языки. К тому же, рисуя на Невском, получаешь хорошую языковую практику.
– Я рад, что все окей, – вдруг сказал он серьезно.
– «Окей», – грустно улыбнулась она. – Со мной, увы, не все «окей». Но все равно, спасибо.
– Мой день рождения был вчера, – невпопад и тоже грустно отозвался мужчина.
– Поздравляю, – насмешливо ответила Лиза. Надо же – и у него печалька-печалька… Что-то, наверное, не так с сытостью. Может быть, приелась? – Кстати, а как вас зовут?
– Sorry, я не представил себя, – церемонно проговорил он. – Мое имя есть Роберт.
– Очень приятно, – Лизе вдруг захотелось спросить про женщину, что была с ним, но она не решилась…
По улице Садовой они дошли до Михайловского замка.
– Вот, – остановилась она в тени аллеи, – здесь, конечно, тоже не без людей… Но хорошо. Я люблю это место.
– Привет, Лиз, – к ним подошел парень, молодой совсем, тоже с кистями. – Ты к нам какими судьбами?
– Здравствуй, Дэн, – отозвалась девушка, – прости, что я без приглашения. Я человеку портрет обещала. На днюху. Можно здесь расположиться?
– Не вопрос, – и парень ушел, перед этим все же смерив подозрительным взглядом Роберта.
Лиза разложилась, выставила два раскладных стульчика – один себе, другой – Роберту. Кивнула, чтобы он усаживался. Как птичка на жердочку присела сама. Окинула его пронзительным взглядом. И стала быстрыми точными движениями что-то наносить на картон.
Роберт сидел смирно. Он был очень рад, практически счастлив. И потому, что эта странная девочка осталась в живых – он действительно переживал за нее. И потому, что ему было, чем занять этот бесцельный день, в котором был лишь он сам. И его одиночество… Тереза сказала, что сегодня занята – а он отложил отъезд на целый день. Ему почему-то было важно узнать, что со спасенной девочкой все в порядке.
– У вас очень выразительные глаза, – донеслось до него, – и породистые руки…
– Спасибо, – он как-то опешил от комплимента. – Я не совсем понял – какие руки?
– Тоже красивые, – сухо ответила девчонка. – Я про то, что их надо тщательно прорисовать. И пожалуйста, думайте о чем-нибудь более приятном. А то у вас лицо слишком печальное…
Роберт лишь вздохнул.
– Что? – усмехнулась дерзко художница, – обеспеченная жизнь, красавица жена, доченька Лизонька… Все это не в радость?
Роберт рассердился. Бледное лицо вспыхнуло гневом, глаза засверкали. Лиза это заметила – и испугалась. Но он сдержался – и не ничего не ответил…
– Простите, – искренне раскаялась Лиза, – я не хотела вас обидеть.
– Ничего, – он смог разжать зубы. – Окей. Yes, моя жизнь есть обеспеченная. Много работы. Я ее люблю. Но Тереза – не моя жена. Чужая. А Лиззи – не моя дочь. Я есть одинок. Хотя, нет, – он поправился, – есть еще папа с мамой.
– Вы счастливец, – прошептала Лиза.
– Sorry, – он понял, что сказал бестактность, вспомнил вчерашний день, про то, что у нее родители умерли… – Простите.
– Нормально, все нормально. Расскажите про них… Если можно…, – попросила Лиза.
– Они есть пожилые, добрые, немного смешные. Они любят меня. Я купил огромный дом за городом для них. Вместо квартиры, что у них была. Дом очень нравится им. Мама любит розы. Папа все время наводит порядок – хотя у него и так все идеально, на мой взгляд… Что еще? Им есть печально, что я очень редко живу дома.
– Почему? – удивилась Лиза.
– У меня есть много работы, – ответил Роберт.
– А кем вы работаете?
В его глазах сверкнуло удивление, смешанное с легким возмущением. Потом он расхохотался, мгновенно став очень милым.
– Простите, – не переставая смеяться, ответил он. – Я могу не говорить, какая моя работа? Вы не обидитесь?
– Без проблем, – пожала плечами Лиза. Ей, на самом деле, было все равно.
Он просидел спокойно где-то полчаса. Потом ему надоело – да и его длинные ноги затекли от сидения на неудобном стульчике.
– Можно я прогуляюсь? – жалобно попросил он Лизу.
– Окей, мне надо всего несколько минут, чтобы доделать. Отдохните.
Он прошелся вокруг – посмотрел на замок. Посмотрел на стены – они на самом деле были выкрашены в разные цвета – как и рассказывала Тереза. Действительно, русские – любопытный народ. Не выбрал император цвет – так и покрасили в разный. Так и продолжают красить, хотя тот уже несколько столетий назад умер…
Оглядел статую Геракла в нише, бросил взгляд на синие воды канавки неподалеку, на золотые с черным перила моста, на пароходики с туристами и вернулся к художнице.
Лиза работала увлеченно, ее лицо перестало быть насупленным – боль и отчужденность, видимо, отступили. Сейчас она показалась ему удивительно хорошенькой. Слишком худенькой, слишком дерзкой – но, в общем-то, милой девушкой.
И это несмотря даже на то, что ее рыженькие волосы были выстрижены неровными, рваными прядями, с одной стороны очень коротко, с другой – подлиннее, почти до плеча. В правом ухе была одна сережка, а в левом – целых пять штук. Одета она была в черную футболку и военного вида брюки с кучей карманов. «Славная девочка, – подумал он, – и глаза красивые. Интересного цвета – не то серого, не то зеленого, как китайский агат. И сколько ей лет? Восемнадцать? Двадцать? Должно быть, совсем юная…»
Роберт вдруг ощутил себя реликтом. Старым музейным экспонатом, который, словно в музее, выставляют за деньги…
Лиза поняла голову от рисунка – и увидела, что он за ней наблюдает. Поняла – и покраснела.
– У меня все готово, – сказала она быстро.
– Я уже могу посмотреть?
– Конечно.
Роберт направился к ней, споткнулся о ножку раскладного стульчика, потерял равновесие – и на мгновение оперся о плечо художницы, чтобы не упасть.
Он почувствовал, как она вздрогнула. Увидел, как побелела. Как у нее задрожали губы.
– Что есть с вами? – испугался он. – Вам не хорошо?
– Нет, – в лице по-прежнему не было красок. – Нет, все нормально!
– Сейчас я принесу вам воды. Погода сегодня очень душная! – И он решительно направился к тележке неподалеку, где наверняка продавали холодную воду.
– Подождите, – раздался за спиной ее встревоженный голос, – здесь нельзя ничего покупать!
– Почему, – остановился он, – все плохое?
– Нет, здесь все стоит невменяемых денег!
– What? – не понял он.
– Дорогая очень вода!
Он пробурчал по-английски что-то про адово пламя – и отошел. Через минуту вернулся.
– Пейте, – велел он, открывая бутылку. – И умойте себя. Вам надо.
Краска потихоньку возвращалась в ее лицо.
– Так, – продолжил распоряжаться он, – я голоден. Я очень-очень голоден. Я думаю, на сегодня искусства есть достаточно. Я заберу картину, какая она получилась. Пожалуйста, составьте мне компанию и пообедайте со мной.
– Вы даже не хотите взглянуть на портрет? – обиженно произнесла Лиза.
Роберт вздохнул – ну, не говорить же этой девочке, что ему абсолютно все равно, как она его нарисовала. Поэтому он посмотрел:
– Оу! – изумился он. Вот уж не предполагал, что у уличной художницы получится так достоверно изобразить его. С его неимоверным самолюбием, неизбывным одиночеством… Он смотрел на портрет – и видел себя: сильный, всего добившийся, но что-то потерявший… Что-то очень важное, – Оу!..
– Вам нравится? – тревожно спросила Лиза, – Роберт?
– I am shocked? Потрясен! Вы есть колдунья!
– Я люблю рисовать, – смутилась она. – Говорят, у меня получается…
– Я могу забрать портрет? Я подарю его своим родителям. Вы не возражаете?
– Мне будет приятно. Но могу я вас попросить?
– Конечно, – решительно отвечал Роберт.
– Я бы хотела доделать портрет. Дома, не торопясь. Пожалуй, тушь и перо будет уместно. Должно получиться хорошо. Могли бы вы забрать портрет завтра?
– Хорошо, но взамен вы выполните мою просьбу – пообедаете со мной.
– Это будет неудобно, – пробормотала Лиза – и стала собираться.
– Please, я так не хочу оставаться on my own… наедине с собой. В последнее время это очень тяжело. Нет никого, чтобы поговорить…
– Британский сплин, – посочувствовала она, а он и не заметил, что в голосе прозвучала легкая насмешка.
– Возможно, – он согласно кивнул. – А может быть, возраст…
– Хорошо, – кивнула она. – Обедаем. Разговариваем.
Роберт привел ее в первый же ресторан, который попался им на пути. Лиза озиралась с неудовольствием: место было пафосное, а одеты они – особенно она – были неподобающе. Художница хотела было развернуться и выйти прочь, но у Роберта сделалось удивительно надменное лицо – и надо отметить, что это выражение ему прекрасно подходило. Он органично смотрелся в этом месте. Не слушая ее возражений, он мягко взял девушку за плечи и осторожно повел вглубь ресторана.
«Хм, породистый, однако, мужчина. А ведь он красив. А как ловко сделал лицо, прямо артист!..», – подумала Лиза.
Тем временем, не убирая с лица надменности, Роберт негромко заговорил со встретившим их администратором по-английски. В свою очередь, у того сделалось удивительно приятное, любезное лицо, и профессионально улыбаясь, он проводил пару. Неформальный Лизин прикид уже никого не волновал. В зале, куда их проводили, был занят только один столик – за ним сидел мужчина в дорогом светлом костюме – и что-то сосредоточенно жевал. Он даже не взглянул в их сторону.
А Роберт выбрал столик у окна и сел спиной к свету и лицом в зал.
– Почему вы так confused…, – он подумал, подбирая слово, – напряглись? Так ведь надо говорить?
– Мы не так одеты, – ответила Лиза, – А кто вас учил говорить по-русски так?
– Учили сыновья Терезы. Это правильное слово? Хорошее?
– Нормальное, – улыбнулась Лиза и, почувствовав, что у нее горят щеки, прижала к ним ладони.
Роберт долго и внимательно смотрел на нее, потом протянул руку, словно хотел погладить по заалевшей щеке, но не решился. Поэтому он сказал:
– Не так? Не по дресс-коду? И что? Если бы нас не пустили – они потеряли бы деньги. Мы бы сделали еще несколько шагов и отнесли наши деньги в другой restaurant. Вот и все. Нет повода «напрягаться»!
Лиза в ответ смогла лишь завистливо вздохнуть и отложить в сторону меню.
– Вы уже выбрали?
– Мясо, – решительно заявила Лиза, – хочу мяса. И можно без гарнира. – Добавила она скорее себе, чем спутнику.
– Отчего же? Эти ваши модные диеты!.. Все женщины так любят эти модные шарлатанства! Но я думаю, также, что не следует отказываться и от сладкого!..
Лиза рассмеялась.
– Расскажите мне, а где вы научились так рисовать! – И Роберт с восторгом кивнул в сторону ее запакованного мольберта.
Когда они вышли из ресторана и дошли до Невского – Лиза решила, что пора прощаться.
– Вам в какую сторону? – поинтересовалась она у Роберта, понимая: в какую бы сторону он не пошел, ей следует пойти в противоположную…
– Налево, – ответил он как-то грустно, – там мой отель.
– А мне – направо. В метро. – На самом деле, ей придется ехать с пересадкой, это была не ее ветка – но это было не важно.
– Лиза, – он посмотрел на нее изучающее, – Лиза. Можно я попрошу вас кое о чем? Вы не обидитесь, если я…
Лизе стало противно. Вот сейчас он позовет ее в гостиницу – зря он ее обедом, что ли, кормил…
– Можно я заплачу вам за портрет? – закончил он, наконец, свою сумбурную речь.
– Что? – Лиза на всякий случай сделала шаг назад.
– Отдам вам деньги за портрет. Вы же из-за меня сегодня потеряли заработок!
– Хорошо, – она так обрадовалась своей ошибке, что даже не стала с ним спорить по поводу денег.
Глава третья
Когда он подходил к гостинице, он вдруг почувствовал, что ему грустно – их сегодняшняя прогулка с этой девушкой подошла к концу. В сердце вновь заворочалась тоска, и отчего-то стало себя жалко – словно он не всемирная знаменитость, любимец женщин и успешный артист, а всеми забытый, никому ненужный, одинокий старик. Хотя, конечно, до старика ему было еще весьма далеко, но одиночество в толпе посещало его регулярно.
Забавно – эта русская девушка не знала, кто он такой. Роберту было трудно представить себе, что кто-то в мире не видел фильмов с его участием, не обсуждал манеру его игры, не оценивал его с точки зрения неотразимости взглядов, мастерства трюков и кассовости сборов…
Он покачал головой, словно отгоняя эти свои мысли, предпочтя подумать о том, что завтра он заберет свой портрет у Лизы, после этого можно будет уезжать из России. Он и так задержался на целый день. Для чего? Получается, только лишь для того, чтобы убедиться, что с этой девушкой все в порядке.
Для него было в новинку стремление о ком-то позаботиться, о ком-то переживать. О ком-то настолько беззащитном. «Потому что наше время – время одиночек…» – вспомнились ему вдруг слова Аманды.
Вот только как-то надо провести вечер.
Безусловно, он знал, как его проведет. Он еще не ответил на поздравления с днем рождения. К тому же, надо была зайти на страничку фан-сайта и оставить благодарственное письмо. К тому, чтобы его фанаты были им довольны, он относился очень и очень серьезно.
С этой мыслью он и зашел в гостиницу.
– Вас ожидает посетитель, – после приветствия сообщила ему по-английски девочка за стойкой.
– Who? – искренне удивился Роберт – он никого не ждал.
Из-за газеты вынырнул Зубов, восседавший в кресле неподалеку.
– Добрый вечер, – он даже не пытался улыбаться, не хотел изображать приветливость – и поэтому его красивое лицо было почти раздраженным. – Могу я с вами поговорить?
Роберт сделал приглашающий жест рукой – и они отправились в сторону лифтов. Добрались до люксов на верхнем этаже. Британец открыл дверь в номер:
– Welcome, – сказал он.
Владимир прошел вовнутрь, оглядел роскошные апартаменты и сказал по-русски:
– Красиво живете, господин Роберт Рэнделл.
Владимир Зубов иностранных языков не знал – и очень этим гордился и всячески подчеркивал этот факт в их непростом общении.
– Я думаю, – ответил русскому британский актер, – вы при необходимости могли бы заселиться в точно такой же номер.
– Без сомнения, – скривился Владимир.
Эти двое друг друга не любили. Владимир помнил, что именно статья о «помолвке» Терезы с британским актером, в свое время выбесила его. Он помнил, как устроил такой чудовищный публичный скандал, что даже теперь, по прошествии нескольких лет, сам себе удивлялся. Он, публичный человек – и купился на газетную утку. Стыдоба….
К тому же британец был на четыре сантиметра выше его.
Что касается Роберта, то он не любил Зубова за то, что Владимир Зубов – муж Терезы. За то, что сам не успел…
– Что вам предложить? – тоном лощеного джентльмена поинтересовался британец.
– Водки, – любезно откликнулся русский.
– Банально! – наморщил лоб Роберт, но трубку снял и заказ сделал.
– Да мне не до оригинальности, – ответил Владимир. Помолчал. И продолжил:
– Вчера Тереза приехала домой в странном состоянии. Расстроенная и озадаченная. Я не стал ее ни о чем спрашивать. Я ей доверяю безусловно. Однако я не могу не спросить у вас. Вот и спрашиваю: в чем дело?
Роберт не стал злить его еще больше – и просто рассказал, что случилось.
Конечно, больше всего ему хотелось заявить русскому, чтобы он проваливал в ад, что это все – не его ума дело… Но так он сказать не мог, потому что прекрасно отдавал себе отчет в том, что все события, относящиеся к Терезе Тур, касаются и ее мужа.
– Надеюсь, теперь все в порядке? – уже менее раздраженно спросил муж, – Моя жена – женщина впечатлительная, сопереживающая. Возможно, ей, как и вам, важно, чтобы история завершилась миром. Вы сообщили Терезе, как все прошло?
– Я и не подумал…, – Роберт покачал головой. – Сейчас позвоню.
Он нашел в телефоне номер Терезы и под пристальным взглядом Зубова в двух словах рассказал, как провел день. Похоже, ничем он Терезу не удивил. «Вот как… хорошо…», – слышал он в трубке время от времени.
Взглянув исподлобья на Владимира, Роберт сообщил, что к нему прибыл Зубов. В ответ Тереза хмыкнула, попросила передать мужу привет, пожелала им хорошего вечера – и отключилась.
В номер постучали: принесли заказ. Мужчины поглядели друг на друга с любезностью двух голодных крокодилов. Пили они весь вечер и всю ночь. Старательно и вдумчиво, закусывая дополнительно заказанными маринованными корнишонами. Рассказывали друг другу о работе, о новых проектах…
Владимир доказывал, что искусство должно воспитывать зрителя – Роберт лишь обидно посмеялся – и сообщил, что это гордыня, что зрительницам только его, Зубова, или его, Роберта, в воспитатели не хватало.
Сам же он хотел донести до русского, что они своим лицедейством должны радовать зрителя – в этом и только в этом их святая обязанность. Владимир кривился…
Роберт говорил по-английски, потому что спьяну забыл абсолютно все русские слова. Владимир изъяснялся по-русски, так как английского вообще не знал. Это им не мешало понимать друг друга. И – сочувствовать.
Потом речь зашла о родителях. Оказалось, что Владимир со своими не общается, и попытался объяснить, почему. И тут же, смущаясь, он признался, что обожает свою тещу – маму Терезы.
– Потому что она – это моя семья. Потому что она умеет своих любить. И даже меня…
Роберт в ответ стал показывать фотографию своих мамы и папы, что была у него в бумажнике.
В половину пятого утра к ним в номер позвонили – за ними прибыл шофер, который должен был отвезти его и Зубова «на дачу». Странно, гость Северной столицы и не помнил, что должен был куда-то ехать, кроме аэропорта. И вообще, что такое эта «дача»?
– Это Тереза решила эвакуировать нас из гостиницы, как только свели мосты, – смог отчетливо проартикулировать Зубов.
Рэндэлл отчетливо помнил, что надо было сделать что-то очень-очень важное здесь, в центре Петербурга. Что он не собирался уезжать, пока с кем-то не встретиться. Но не мог вспомнить, что именно он собирался делать и с кем встречаться.
Потом они спускались вниз, поддерживая друг друга и чертыхаясь на двух языках – шофер лишь присвистнул: да, день начинался прелестно и обещал быть интересным.
– Ой-ё-ёй! – приговаривал он, пытаясь загрузить этих двоих в машину. Получалось плохо.
– Погоди! – размахивал руками Владимир, – погоди! Надо усадить гостя на переднее сидение!
Роберт признательно мычал.
– Давай, давай! – решительно командовал русский. – А я сяду сзади.
– Да какая разница? – не переставал удивляться шофер.
Владимир мог лишь пьяно и противно смеяться.
– Why? – наконец смог выговорить хоть что-нибудь англичанин.
– А – бикоз! – решительно ответил ему русский.
Шофер коротко вздохнул, взглянул на двух знаменитостей, быстро обошел машину и уселся за руль, заблокировал двери – чтобы никуда не делись… Тронулись! Машина ласточкой перелетела сквозь еще не забитый пробками город, а в салоне мирно спали две звезды экрана…
