Текст книги "Забыть все"

Автор книги: Тэми Хоуг (Хоаг)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава девятнадцатая

Первое впечатление от окружного морга Лос-Анджелеса – запах. Система вентиляции морга была слабой, но никого в приемной это, похоже, не беспокоило.

Диксон болтал с помощниками коронера, сидевшими за большим белым столом в ожидании следующего «клиента». По прибытии его измерят, снимут отпечатки пальцев, сфотографируют, закутают в пакет и уберут в холодильник, где он будет ждать аутопсии, если таковую сочтут необходимой. А пока они воспользовались перерывом, чтобы попить кофейку и послушать шипение электронной ловушки для насекомых.

– Трудный день? – спросил Диксон, угощаясь молочными шариками с солодом с бумажной тарелки.

– Как обычно, – ответил дородный ассистент, лысый, размером с медведя, с синими татуировками, сверху донизу покрывавшими мясистые и толстые, как бревна, руки. Он вел себя, как человек, работающий в морге уже давно. Он относился к тому типу людей, которые спокойно залезут в изъеденный червями труп, а потом сядут и как ни в чем не бывало с удовольствием умнут бутербродик-другой.

Единственная женщина, симпатичная брюнетка лет двадцати, сказала:

– Четырнадцать вызовов, три убийства, четыре самоубийства и шесть смертей по неосторожности.

– И куропатка на грушевом дереве? [18]18
  Отсылка к рождественской песне, где в каждой строчке перечисляются все новые подарки.


[Закрыть]– спросил Винс.

Девушка засмеялась.

– Приколись, – сказал громила. – Двое из тех шестерых, которые по неосторожности, полезли на дерево за кошкой. Придурки. Кто-нибудь когда-нибудь видел там скелетированную кошку? Эти твари слезают сами, когда им вздумается.

– Наверное, девочек своих удивить хотели, – сказал Винс.

Девушка закатила глаза.

– Любую женщину, которой нужен такой дуб, надо стерилизовать.

Винс блеснул своей знаменитой улыбкой:

– Вы не романтик?

Она снова рассмеялась.

– Не здесь.

– Кто-нибудь видел Микадо? – спросил Диксон.

– В третьем отделении, – сказал громила. – Ждет тебя.

– Спасибо.

– Приятно видеть тебя, Кэл.

– Тебя тоже, Бак.

Винс подмигнул девушке и обрадовался, когда она подмигнула ему в ответ. Может, он еще не так уж плох.

Он двинулся за Диксоном.

– Вам, верно, пришлось подергать за нужные ниточки, чтобы пропихнуть свою жертву в начало списка.

Окружной морг Лос-Анджелеса был легендарным местом. Открыт всегда, производит около двадцати тысяч вскрытий в год. Двести пятьдесят трупов могли одновременно храниться на полках из нержавеющей стали.

– Я многие годы в них путаюсь, – сказал Диксон. – Пришло наконец время и дернуть за них.

Они вошли в одно из трех отделений аутопсии, надели желтые халаты, бахилы и хирургические маски, чтобы не занести заразу или не получить ее. Патологоанатом и его помощники были одеты в синие халаты. Некоторые носили защитные очки или щитки для защиты лица. Был даже один в респираторе. Диксон всех познакомил.

– Мик, это мой детектив Тони Мендес и специальный агент Винс Леоне, ФБР. Тони, Винс: помощник главного медэксперта – коронер доктор Мик Микадо.

Микадо оказался тем самым, в респираторе. Он вскинул брови.

– Ого. С большими шишками водишься, Кэл. – Он кивнул Винсу. – Рад познакомиться. Я ваш большой поклонник.

Винс закатил глаза.

– Только никаких автографов. Я тут на побегушках. Вот наша звезда, – сказал он, указывая в сторону обнаженной мертвой женщины, лежавшей на столе из нержавеющей стали. – Посмотрим, что она нам скажет.

Все принялись за дело. В дальнем конце отделения полным ходом шло другое вскрытие, коронер и его ассистенты молча обходили друг друга, словно танцоры, совершая одно выверенное движение за другим. Завизжала костепилка. Стальные инструменты загремели в стальных поддонах. Один из облаченных в халаты людей подошел к столу с огромным секатором для разрезания грудной клетки.

Микадо начал визуальный осмотр.

Лиза Уорвик при жизни была симпатичной девушкой: темные волосы, овальное лицо, стройное тело. Однако последняя глава в ее жизни была совсем лишена привлекательности. Над ней издевались бог знает сколько времени. О ней ничего не было известно около десяти дней. Винс не знал ни одного убийцы, который бы холил и лелеял свою жертву до убийства. И этот не был исключением.

Верхняя часть тела женщины представляла собой палитру художника-садиста, состоявшую из фиолетового, синего, зеленого и желтого цветов – ужасных синяков, особенно в районе груди и живота. Удары наносили несколько дней, судя по разнице в оттенках.

Ее мучитель использовал хорошо заточенный нож, чтобы наносить глубокие порезы по всему телу, начиная с подошв ног и заканчивая пальцами рук и грудью. Большой палец левой руки отсутствовал. Соски были вырезаны.

Вероятно, части тела убийца сохранил, чтобы обновлять в памяти все события. Возможно, что он каким-то образом использует их в быту. Небезызвестный убийца Эд Гейн, мясник из Плейнфилда, орудовавший в сельской местности штата Висконсин, из кожи своих жертв помимо всего прочего делал абажуры. Также он ел части их тел в ритуальных целях, чтобы его жертва стала частью его самого.

Каковы бы ни были намерения преступника, пытка имела явный систематический характер. Порезы были нанесены твердой рукой, по какой-то схеме, хотя их рисунок ничего не выражал.

Вырезанные на теле жертв кресты также часто встречались в практике психопатов и имели очевидные религиозные мотивы. Однажды Винс работал над делом из Филадельфии о жестоком изнасиловании и убийстве монашки в церкви, на лбу которой перочинным ножом было вырезано слово «грех».

На теле этой жертвы линии не сводились ни в какую осмысленную картину, однако одни из них были горизонтальными, а другие – вертикальными, и возникало чувство, что для убийцы это что-то значило.

Коронер подошел и попытался открыть веко жертвы.

– Они склеены, – сказал Мендес. – Губы тоже.

– Губы, видимо, не единожды, – заметил Винс, подходя поближе, чтобы получше разглядеть. – Посмотрите на эти линии, отсутствуют кусочки кожи здесь и здесь. Наверное, он заклеил ей рот, но в какой-то момент пытки она порвала кожу, закричав.

– Господи, – еле слышно пробормотал Мендес.

Приподняв халат, Винс извлек из кармана своего пиджака «Полароид» и пару раз сфотографировал губы жертвы и порезы на теле.

– Можно получить соскобы клея с глаз и рта для лаборатории ФБР? – спросил он Микадо, а затем повернулся к Диксону. – Если получится установить, что это за клей, и окажется, что он какой-нибудь особенный, это может помочь.

Микадо еще взял образцы ногтей, которые сложил в конверт, чтобы отослать в окружную лабораторию, на случай, если жертва поцарапала своего мучителя. Тогда можно было бы получить для исследований кожу, определить тип крови.

– Есть какие-то следовые улики? – спросил Винс.

Микадо бросил на него многозначительный взгляд.

– Тело было чистым, когда мы его получили.

Винс посмотрел на Диксона.

– В местном морге думали, что сделали хорошее дело, обмыв ее, – сказал Диксон, понимая, что они утратили улики. Волокна одежды, волоски, телесные выделения, которые могли остаться на теле, исчезли.

– После драки кулаками не машут, – сказал Винс. – Когда прогремело дело убийцы детей из Атланты, и стало известно, что следовые улики вывели полицию на Уэйна Уильямса, преступники стали умнее и начали убирать за собой.

– Может, нам что-нибудь даст мазок из влагалища, – предположил Микадо.

Аутопсия мало чем помогла в смысле улик. Не было следов укуса, по которым можно было идентифицировать преступника. Никаких отличительных признаков орудия преступления. Лизу Уорвик душили при помощи чего-то гибкого, но это не оставило никаких следов при травмировании, никаких волокон. Возможно, это какая-то мягкая ткань, подумал Винс, – шарф, галстук, колготки. Ничего, что может оставить следы.

На шее имелся вполне ожидаемый сильный кровоподтек, но подъязычная кость (маленькая U-образная косточка, расположенная между основанием языка и гортанью) повреждений не имела. Винс решил, что это, а также отсутствие синяков от следов пальцев исключало удушение руками.

Микадо никак не удавалось открыть веки, чтобы обнаружить наличие петехиального кровоизлияния в конъюнктиву глаза – бесспорный признак асфиксии. Все попытки открыть глаз в конце концов привели к тому, что он выдавился.

– В общем, надо послать это в Вашингтон, – сказал Винс, представляя, каким неприятным сюрпризом будет открыть коробку, в которой лежит пара искореженных глаз. – Они там разберутся, что это за клей.

Разъединить губы оказалось проще. Заглянув в рот Лизы Уорвик, они обнаружили, что ее язык имел консистенцию разжеванного гамбургера.

Микадо заглянул в уши жертвы и тихо проговорил:

– Ее барабанные перепонки проколоты чем-то. Они уничтожены.

– Ну вот и третья часть фразы, джентльмены, – тихо сказал Винс. – Зла не вижу. Зла не скажу. Зла не слышу.

Переварив все услышанное и увиденное, Мендес побледнел. Он дошел до ведра, на котором было написано: «Не для мусора. Только органы», и его стошнило.

Даже Диксон, который за свою долгую карьеру повидал всякого, казался абсолютно обескураженным. Он отвернулся и покачал головой. Мысль, что Лиза Уорвик испытала весь этот ужас, не укладывалась в его голове.

Рожденный и воспитанный в католических традициях, Винс должен был помолиться за эту девушку. Но он обиделся на Бога еще давно. Он нашел табуретку неподалеку от бокса, где проводили вскрытие, и сел на нее, отключившись, когда ассистент Микадо включил вибрационную пилу, чтобы срезать верхушку мозга Лизы Уорвик.

За годы он перевидал множество подобных дел, и каждый раз чувствовал себя так, словно старел на десять лет. Он чувствовал себя старым, словно Мафусаил, хрупким, будто кость. Ему казалось, что вот сейчас он прахом посыплется на выложенный желтой плиткой пол, и его сметут, как медицинские отходы.

– Как привыкнуть к этому? – тихо спросил Мендес.

– Сынок, – сказал Винс, – в тот день, когда ты к этому привыкнешь, сдай свой значок и свое оружие. Ибо больше ты не будешь принадлежать к роду человеческому.

Глава двадцатая

– И что ты думаешь, дорогуша? – осведомился Фрэнни. Он вручил Энн бокал белого зинфанделя [19]19
  Сорт калифорнийского вина.


[Закрыть]и сел рядом на ступеньку заднего крыльца. – Приютила преступника в пятом классе?

Она отпила треть бокала. Вечер выдался прохладным. Они оба натянули теплые свитера. И сели поближе, чтобы греть друг друга, а бассет-хаунд и кокер-спаниель Фрэнни бродили по заднему двору, то и дело появляясь в бледном свете фонарей.

– Конечно, нет. Просто мне не по себе при мысли, что Дэннис мог видеть, что происходит в чаще. А вдруг там есть еще трупы? Черт, что здесь происходит? Теперь еще одна женщина пропала…

– Вчера мы проснулись и оказались в мультике Диснея, а сегодня – в фильме Джона Карпентера, – сказал Фрэнни. – Может, тебя в нашем фильме сыграет Джейми Ли Кертис.

Энн украдкой посмотрела на него.

– А ты побудешь моим помощником?

– Лапуля, я твой вечный помощник.

– А кто сыграет в фильме тебя?

– Ричард Гир, разумеется, – ответил он без промедления. – Он латентный гей, ты же знаешь.

– Да послушать тебя, любой более-менее привлекательный мужчина – латентный гей.

– Неправда. Например, тот утренний детектив-милашка… Вот он точно не гей.

– Да ты его даже не видел. С чего ты взял, что он милашка?

Он расплылся в улыбке, словно Чеширский кот.

– Ты только что сказала об этом.

Энн почувствовала, как к лицу приливает краска.

– Тебе определенно надо за него взяться.

– Он вроде как немного занят пока, – сказала Энн. – И я тоже. Мне надо найти способ подступиться к Дэннису. Фрэнк Фарман говорит, что с Дэннисом все в порядке. Ну подумаешь, обнаружил убитую женщину. Что такого? Если это не первая мертвая женщина, которую он видел в чаще, тогда действительно ничего особенного.

– Скорее всего он все придумал, дорогуша, – сказал Фрэнни. – Дэннис Фарман – отвратительный и ненормальный маленький говнюк. Он заглядывает под юбку училкам еще с третьего класса. У него, наверное, под кроватью коллекция порножурналов. Совсем нетрудно представить, что про трупы в чаще он все выдумал, чтобы напугать других детей.

Энн вздохнула и протянула руку, чтобы погладить по носу Честера, бассет-хаунда, который уселся рядом с ними на ступеньки.

– Однажды он ради показухи притащил дохлую кошку.

– Иди ты!

– Ну да. В первую же неделю занятий. Он нашел ее по пути в школу – беднягу просто размазали по дороге.

Энн вздрогнула, припомнив инцидент и то, как сияли глаза Дэнниса Фармана. Тогда она этого не заметила, поглощенная заботами, каким образом избавиться от останков кошки, но теперь вспомнила все четко; и странный восторг, который выходил далеко за пределы простого детского любопытства.

– Он ее укусил и заразил бешенством, – произнес Фрэнни. – Почему ты мне об этом не рассказывала?

– Тебе было не до этого, – ответила Энн. – У тебя были проблемы с зубами.

– Боже мой! – воскликнул он, драматично откинув голову и прижав руку к сердцу. – Я думал, отдам концы! Это было просто ужасно. Я думал, что из офиса доктора Крейна я отправлюсь прямиком в морг.

– Питера Крейна? – спросила Энн. – Отца Томми?

– Да. Дантист-мечта. Такой милашка.

– Но не голубой.

– Нет. И его жена меня пугает. Ты видела эти плечики? Фу-у… Дорогуша, у Джоан Кроуфорд, по сравнению с ней, просто нет плечиков.

– Тебе виднее, – сострила Энн.

Она еще раз посмотрела на часы. Она ходила в офис шерифа, чтобы поговорить с Мендесом, но ей сказали, что он взял отгул. Она звонила по номеру телефона, который был на его визитке, и оставила сообщение, попросив, чтобы он перезвонил ей как можно скорее. Но он не перезвонил.

Теперь, когда дело шло к ночи, а Энн была вымотана после событий этого дня, она начала думать, что, может, отреагировала слишком бурно, Мендес послушал ее сообщение, закатил глаза и подумал, что она истеричка. А потом посмеялся над ней за компанию с Фрэнком Фарманом.

– Ты знаешь, – сказала Энн, – я всегда думала, что могу видеть своих учеников насквозь. Я быстро учусь. Встречаюсь с их родителями на родительском собрании и считаю, что знаю всю их подноготную. Боже, какой же наивной я была или самонадеянной…

Фрэнни обнял ее одной рукой и крепко прижал к себе.

– Забудь об этом сегодня. Завтра будет новый день, Скарлетт.

– Вот этого я и опасаюсь. Что случится завтра? В город ворвутся четыре всадника Апокалипсиса? Я прожила здесь всю жизнь. В Оук-Нолле не убивают людей. И не похищают женщин. Пятиклассники не находят в парке трупы, – сказала она. – Я подавлена. Мне страшно. Ну вот что моим детям делать со всем этим? Разве я смогу убедить их, что помогу им справиться со страхом?

– Старайся изо всех сил, – сказал Фрэнни. – Мне проще. Дети пяти лет поглощены самими собой и своими сиюминутными желаниями. А их маленький мирок преимущественно безопасен и радостен. Они не понимают, что такое смерть. Они не знают, что такое зло. Твои дети уже начали понимать, что мир – это не всегда приятное место. Не думаю, что будет плохо, если ты позволишь им понять, что тебе тоже бывает страшно, – сказал он.

– Страх – человеческое чувство. Эй, ребята, вот что вы узнаете, когда вырастите: мир сошел с ума.

Фрэнни допил свое вино и отставил бокал.

– Хватит хмурых мыслей, бука-злюка. Я налью еще вина, и мы поговорим о том, что я люблю больше всего на свете: обо мне! В следующем году я собираюсь закатить грандиозную вечеринку в свой сороковой день рождения. Будет карнавал. Я назову его Фрэннивал!

Несмотря на усталость, Энн улыбнулась.

– Я люблю тебя, Фрэнсис.

Он улыбнулся, как ангел:

– Не ты одна.

Глава двадцать первая

Первая игра серии за звание чемпиона Национальной лиги 1985 года. «Сент-Луис кардиналс» против самой лучшей бейсбольной команды на свете – «Лос-Анджелес доджерс».

За день до этого Томми думал, как будет здорово усесться с отцом в общей комнате, смотреть игру, есть хот-доги и попкорн и пить содовую (строго запрещенную его матерью). По средам она обычно пропадала на заседаниях какого-нибудь из многочисленных благотворительных обществ, в которых состояла.

И вот игра была в самом разгаре, и Томми мечтал забыться, увлечься и болеть за свою команду, но никак не получалось чувствовать себя так, как ему хотелось бы. Он сидел на диване, утонув в своей огромной фанатской футболке «Доджеров», а его карточка команды лежала на столе рядом с сувенирным доджеровским карандашом. Подавал Фернандо Валенса. «Доджеры» поднялись на одно место в шестерке лучших.

Его отец сидел в конце дивана, читая газеты во время перерыва на рекламу. «Лос-Анджелес таймс», «Санта-Барбара ньюс-пресс», «Оук-Нолл индепендент». Время от времени он поглядывал на сына.

– О чем задумался, приятель?

Томми пожал плечами.

– Есть хочешь? Я могу приготовить попкорн прямо сейчас.

Томми покачал головой. Он взглянул на газету, которую отец отложил на кофейный столик. В ней была фотография с места преступления: два дерева, обтянутые желтой лентой, и полицейские, нагнувшиеся над землей. Заголовок гласил: «Убийство в парке». А под ним подзаголовок: «Ужасная находка детей».

– Я только проверяю, чтобы никто из них не напечатал ваших с ребятами имен, – сказал отец.

Томми ничего не ответил. Он не хотел, чтобы его имя напечатали в газетах. В отличие от Вэнди он хотел, чтобы это все забылось как можно быстрее.

– Пап, а что такое сериальный убийца? – спросил он. – Разве такие бывают?

– Не сериальный, не от слова «телесериал», – сказал отец. – Серийный, то есть делающий что-то повторно. Серийные убийцы – те, которые убивают несколько человек.

– А зачем они убивают? Они злятся на тех, кого убивают? Или просто сумасшедшие?

Отец обдумал свой ответ, прежде чем произнести его вслух.

– Не думаю, что люди знают, почему кто-то становится убийцей. Тут все очень сложно. Но тебе не нужно беспокоиться об этом, Томми.

– Откуда ты знаешь? А что, если преступник видел нас и теперь тоже хочет убить?

– Этого не случится, – пообещал отец. – Я не позволю, чтобы это произошло. И мисс Наварре не позволит. Детектив Мендес не позволит, чтобы это произошло. Не переживай, сынок. Ты в безопасности. Мы все защитим тебя. Понимаешь?

Томми не ответил, потому что не хотел говорить неправду. Вместо этого он ближе придвинулся к отцу и притворился, что теперь чувствует себя в безопасности, когда «Доджеры» вновь взялись за биты.

Позже, тем же вечером в нескольких кварталах от дома Томми Вэнди сидела под покрывалом с включенным фонариком, подсвечивая свою импровизированную палатку и что-то записывая.

Она сказала Томми, что хочет записать их историю и продать ее в Голливуд. Может, они даже сами будут играть в кино. Ей нравилась идея быть актрисой, но журналистом ей бы понравилось быть больше. А Томми только сказал, что история будет маленькой.

– А вот и нет, – возразила Вэнди. После обеда они с ней сидели на улице на солнышке, и она делала свои записи. – Обнаружение мертвого человека – только первая сцена. Теперь нам еще предстоит узнать, кто такая эта мертвая женщина, кто ее убил и почему.

– Это работа детектива, – заметил он. – Мне теперь даже не разрешают играть на улице.

Вэнди состроила недовольную физиономию.

– Твоя мама не может следить за тобой все время. Она же работает. Мы должны вернуться в чащу.

– Нет, не должны.

– Ну где твоя жажда приключений?

– Ограничена до особого распоряжения.

– Не будь таким трусом, – раздраженно сказала Вэнди. – Через пару дней наши родители обо всем позабудут. Обещай, что пойдешь со мной в чащу.

Томми испуганно посмотрел на нее, что бывало нередко. Но в конце концов он всегда сдавался.

Она захлопала ресницами, как делала ее мама, когда хотела получить что-нибудь от отца.

– Ну же, Томми. Ты сказал, что защитишь меня. Ты просто посмотришь, чтобы та собака не появилась снова.

– Или убийца, – сказал он.

– Да, тогда получилась бы отличная сцена для фильма!

Она записала это теперь, когда сидела под покрывалом. Они с Томми в чаще, осторожно пробираются к тому месту, где было зарыто тело. Уже почти стемнело. Может быть, даже громыхает гром, и полыхает молния. Это для эффекта. А убийца тоже крадется по чаще, следя за ними. И как только они с Томми подходят к огромному дереву, сверкает молния, и появляется он! Возникает над ними с безобразным лицом, глазами, чуть не вылезающими из орбит, а руки, словно клещи, хватают их. Их сердца бешено бьются, когда они отпрыгивают и визжат от страха.

Слезы наполнили глаза Вэнди, она откинула покрывало и отбросила ручку и блокнот. Боже! Боже! Боже! А что, если так и случится?

Вэнди выскочила из кровати, вылетела из комнаты и бросилась вниз по лестнице, крича:

– Мама!

В другом доме в другой части города Коди Роч тоже не спал. Ему не нравилось просыпаться посреди ночи, когда мама спала, а папа был на работе. Он всегда слышал какой-то шум в доме. Скрип половиц. Шаги в коридоре. Он задерживал дыхание и прислушивался до тех пор, пока единственным, что он слышал, не оставался его собственный пульс, отдававшийся в ушах.

Он сел в кровати, закрывшись покрывалом до подбородка. Дрожал как сумасшедший. Дэннис назвал бы его трусом.

Дэннис видел трупы в чаще. Коди подумал, что они бегали там и играли в коммандос, наступая на трупы. Он подумал, что больше никогда не сможет заснуть, потому что ему снились кошмары, как он бежит через чащу, а из земли вылезает рука и хватает его за лодыжку. А потом все мертвецы поднимаются из могил, словно зомби, полусгнившие, с глазами, выпадающими из глазниц. Он бежит к Дэннису, ища помощи, но Дэннис тоже превратился в зомби и теперь охотится за ним.

«Не волнуйся о Дэннисе», – сказала мисс Наварре.

Мисс Наварре хорошая. Коди очень ценил, что она приехала только за тем, чтобы проведать его. Такого еще никогда не случалось в его жизни – никто из взрослых не приходил, чтобы просто проведать его, даже когда он не попадал в неприятности.

Но мисс Наварре не слишком хорошо знала Дэнниса. Она не знала, о чем Дэннис любил говорить, например, о том, как он будет делать плохие вещи с девочками. И она не знала, что временами Дэннис начинал злиться на него ни с того ни с сего. Если бы мисс Наварре узнала все это о Дэннисе, подумал Коди, она бы тоже испугалась. И тоже, наверное, не смогла бы заснуть.

Дэннис не хотел спать. Он хотел ударить кого-нибудь, пнуть. На ум пришла мисс Наварре. Тупая сука. Это из-за нее отец пришел к нему с ремнем. Вот занималась бы своим делом – так нет же, ей надо было явиться в их дом, чтобы лично сказать родителям, что его не было в школе.

Его спина и задница до сих пор горели огнем в тех местах, где его лупил отец за то, что он прогулял уроки. Дэннис лежал на животе, потому что не мог лежать иначе. Он сел на колени, чувствуя, как гнев бьется внутри него, словно дикое животное. Он не знал, что делать с ним, поэтому принялся лупцевать подушку обеими руками, снова, и снова, и снова.

Он представил, что подушка – это лицо мисс Наварре, и он бьет и бьет ее до тех пор, пока оно не превращается в кровавое месиво.

Тупая сука. Долбанная стерва.

Ненависть переполнила его, и он ударил подушку еще несколько раз, пока руки не устали, и слезы не хлынули из его глаз и покатились полипу.

Однажды он покажет им всем. Никто не посмеет наказывать его, заставлять краснеть или говорить, что он бездарь. Это он будет наказывать всех. Они все будут бояться его.

Дэннис слез с кровати, сел на пол и засунул руку под кровать, чтобы достать то, что хотел. Фонарик, который он украл из строительного магазина. Взяв его, он пошел к своему шкафу, освещая путь желтым лучом, порылся среди кучи грязной одежды и нашел старую коробку из-под сигар, которую хранил там.

Гордость наполнила его, когда он достал ее. Никто не видел, как он взял эту штуку. Никто не заметил, как он положил эту штуку себе в карман. Повсюду сновали копы, и никто его не поймал.

Он поднес коробочку к окну и поставил ее на стул. Все еще держа фонарик в одной руке, открыл крышку и заглянул внутрь.

Именно в этой коробке Дэннис хранил свои сокровища: перочинный ножик, сигареты, которые своровал у матери, зажигалку, сушеную голову гремучей змеи, которую, как он видел, убил садовник, и его новое, самое ценное приобретение.

Оно было мягкое и уже начало вонять, но это только добавляло трепета. Так пахнет труп, когда его закапывают в землю, и он лежит там. Думая об этом, Дэннис получал наслаждение.

Он улыбнулся, осторожно доставая свое сокровище из коробки и поднося к свету.

Отрезанный палец мертвой женщины.