Текст книги "Забыть все"

Автор книги: Тэми Хоуг (Хоаг)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Глава семьдесят пятая

Как обычно, в красивый осенний субботний вечер площадь и прилегающие улицы были заполнены людьми – обедающими, общающимися, слушающими музыку. Энн отпустила свои мысли на волю, возвращаясь к машине. Она позволила себе роскошь помечтать о мужчине, который ей нравился. Где он сейчас? Что делает? О чем думает?

Она упрекнула себя, что ведет себя глупо. Мужчина, который ей нравился, ловит серийного убийцу, а не сидит, мечтая о ней.

Может, он и помечтает, но потом.

Энн вспомнила тот вечер, когда у них выпало несколько свободных минут.

– Как тебе прошлая ночь? – спросил он.

Она почувствовала, как краска заливает щеки.

– Уже поздно стесняться, – сказал он, ухмыляясь. – Жалеешь?

– Нет, – без колебаний ответила она. – Я еще не разобралась в своих чувствах, но нет.

– Хорошо.

Она еще не разобралась в чувствах. Но, может, и не в чем разбираться. Может, она просто взрослая женщина, наслаждающаяся вниманием мужчины. Может, и не надо никакой причины и никаких намерений. Если и следовало подумать о том, куда все это приведет, то… Но она не станет.

Энн выехала с парковки и направилась по улице Сикамор.

Он сказал, что скорее всего задержится на работе допоздна, но если закончит не слишком поздно, не будет ли она против, если он заедет?

Нет. Особенно после того, какой день она провела сегодня. Она очень устала. Устала в душе от того, чего ей пришлось насмотреться на прошлой неделе. Никто никогда не посмел бы назвать ее Поллианной, но в начале недели она воспринимала этот мир куда более радужно, чем пять дней спустя. Она чувствовала себя так, словно ее оптимизм был раздавлен на гравийной дороге грузовиком.

Как было бы хорошо скользнуть в объятия Винса, который скажет ей, что все будет в порядке, и позаботится о ней. Совершенно неполиткорректно со стороны молодой одинокой карьеристки так думать, но она думала именно так. Она так долго была сильной. Хотя бы иногда надо позволять другим быть сильнее.

Энн свернула на виа Колинас и заметила, что машина, ехавшая за ней, тоже свернула. Она свернула на Рохас. Машина тоже.

Ее сердце забилось сильнее. Она выехала из центра. Начался тихий жилой квартал. Люди сидели по домам и смотрели телевизор – точно так же, как и в ее квартале, когда она приедет туда и пойдет к дому в одиночестве.

Можно было отправиться в офис шерифа, подумала она и забеспокоилась.

И только эта мысль пришла ей в голову, как позади показались красно-синие проблесковые маячки.

Застонав, она остановилась. Должно быть, она забыла включить поворотники. Вот что бывает, когда слишком замечтаешься, – второй штраф за неделю.

Она опустила стекло и потянулась за сумкой.

– Права, регистрация, страховка.

Голос, исходивший из-за яркого, бьющего в глаза света, немедленно вогнал ее в ступор.

Это был Фрэнк Фарман.

Томми был невероятно доволен собой, когда они с отцом шли к парковке за отцовским офисом, направляясь к машине. Он чувствовал себя совсем взрослым после делового обеда, какие обычно бывали у его матери.

– Здорово было, а, приятель? – спросил отец.

– Ага.

– А ты все понял, что сказала мисс Наварре про те вопросы? В них нет ничего плохого.

Томми кивнул, но не стал ничего говорить. Он понял, что мисс Наварре не имела в виду ничего плохого, но по-прежнему сердился на детектива Мендеса и человека из ФБР за то, что они сказали его матери. Они говорили так, будто были уверены в каждом своем слове, а говорили они, что считали его отца убийцей. Быть подозрительными – это часть их работы, но Томми все равно сердился. Наверное, это была одна из тех вещей, которые он поймет сразу, как вырастет, или по крайней мере ему объяснят взрослые.

– Было очень мило с твоей стороны подарить мисс Наварре подарок, – сказал отец. – А что там было?

– Цепочка.

Его отец взглянул на него в свете рекламных фонарей.

– А где ты ее взял? Ты не выходил из дома сегодня.

Томми скривился, собираясь сделать признание.

– Мама ее выбросила. У нее с утра было такое настроение, и она ее выбросила. Но украшение было такое красивое, и я подумал, что она как бы виновата перед мисс Наварре за то, что вчера накричала на нее при всех, поэтому я решил подарить цепочку мисс Наварре. И подарил.

Его отец смотрел на дорогу.

– Твоя мать выбросила цепочку?

– Она все время что-нибудь выбрасывает. Ей не нужны красивые вещи, если она не хочет обращаться с ними как следует, – сказал Томми.

Теперь он чувствовал себя виноватым. Он знал, что не должен злиться на свою мать, когда она делала что-то в плохом настроении. Она не могла держать себя в руках в такие моменты. Он должен был переживать за нее, а не выдавать ее.

– Я сделал что-то не так? – спросил он.

– Нет, сынок. Ты не хотел ничего плохого, – сказал отец.

– Важен не подарок, а внимание, – произнес Томми. Вот еще одна вещь, которую постоянно говорили взрослые, и которую он совершенно не понимал. Но звучало хорошо.

Энн вручила документы и права Фрэнку Фарману через окно.

– Что я сделала, офицер?

– Здесь я задаю вопросы, – отрезал он. – С вами сплошные проблемы, а, мисс Наварре? Не знаете, когда надо держать рот на замке.

– Я уверена, что это не противозаконно.

– Выйти из машины! – приказал Фарман.

– Нет. – Ее ответ был машинальным.

Фарман рванул дверь «фольксвагена».

– Выйти из машины. Ваше бездумное вождение и агрессивный настрой говорят о том, что вы можете находиться в состоянии опьянения. Или вы выйдите из машины, или я вас выведу из нее и арестую.

Тогда он посадит ее на заднее сиденье своего джипа и… Что потом? Больше никто ее не увидит? Эта сцена возникла у нее перед глазами: как Дэннис говорит: «Он убил ее», – и Энн повернулась, чтобы посмотреть на Фрэнка Фармана через окно.

Дрожа, но стараясь этого не показывать, она вышла из машины. Фарман сверкнул ей в лицо своим фонариком.

– Вы звонили в службу охраны детства, – сказал он. – Написали заявление.

– Теперь это не имеет никакого значения, – проговорила Энн, – особенно после того, что произошло сегодня.

– Это останется в моем деле, – ответил он. – Вы меня скомпрометировали, из-за вас в моем деле появилось то, что не поспособствует моему продвижению по службе.

У Энн не было слов. Спрашивать: «Вы в своем уме?» – было не совсем резонно. Его жена пропала. Его сын пытался совершить убийство. А он волнуется за запись в своем личном деле, которая повлияет на продвижение по службе…

– Вы глумились надо мной, – продолжил он. – Теперь я унижу вас. Руки по швам. Как вам понравится обвинение в управлении автомобилем в состоянии опьянения, которое направится к вам в школу, мисс Наварре?

– Я не пьяна.

– Коснитесь кончика носа пальцем левой руки.

Когда она выполнила его приказ, он протянул руку и толкнул ее так сильно, что она едва не упала.

– Это нехорошо, – сказал Фарман. – Ставьте одну ногу перед другой и идите по прямой от меня.

– Вы достаточно повеселились, офицер, – проговорила Энн, стараясь перехватить контроль над ситуацией. – Положительных результатов на алкотестере вам не получить. Если вы хотели меня запугать, вам это удалось.

Он продолжал светить ей в глаза, и она не могла видеть, но со слухом у нее все было в порядке. Она услышала, как щелкнул затвор пистолета.

– Не волнуйтесь об алкотестере, – сказал он. – Я выпил столько, что хватит нам обоим. У вас будет положительный результат. Пошла. В мою машину.

Теперь она дрожала так, что не могла этого скрывать. Ей стало действительно страшно. На улице не было ни души. Они стояли в середине квартала – там, куда не доставал даже свет фонарей.

Он держал ее на мушке.

– Пошла!

Энн поставила одну ногу перед другой. Фарман сделал ей сзади подножку, и она упала на тротуар, выставив руки вперед, чтобы смягчить падение.

С виа Колинас повернула машина, и ее осветило светом фар. Энн взглянула вверх, и на ее лице отразилась вся глубина страха.

«Пожалуйста, остановитесь!»

– Это мисс Наварре! – вскрикнул Томми.

Питер Крейн припарковался у обочины перед ее «фольксвагеном».

– Томми, оставайся в машине.

– Но папа!

– Оставайся в машине!

Энн с трудом встала с тротуара.

Фарман отвернулся.

– Сэр, оставайтесь в машине.

– Что здесь происходит?

Питер Крейн. Облегчение обдало Энн, словно вода.

– Вы мешаете задержанию, – сказал Фарман. – Эта женщина пьяна.

– Нет, она не пьяна. Мыс моим сыном только что обедали с ней. Я могу поручиться за нее. Она пила содовую. – Он заглянул Фарману через плечо. – С вами все в порядке, мисс Наварре?

– Нет, – проговорила Энн. – Не все.

– У меня телефон в машине. Я вызову полицию.

Если Фарман и был зол прежде, то теперь ярость волной накрыла его с головой. Энн чувствовала, что она витает даже в воздухе вокруг него. Она подумала, что Фарман лопнет от гнева, но он быстро пошел к своему джипу, сел в него и уехал.

– Боже мой, – сказала Энн, прислоняясь спиной к машине в поисках опоры, потому что ее колени ослабели.

– Какого черта тут происходит? – спросил Крейн. – Он что, с ума сошел?

– Думаю, есть такая вероятность, – пробормотала Энн, затаив дыхание. Ее сердце бешено колотилось.

– Я могу вам помочь?

– Вы только что это сделали.

«По-моему, вы только что спасли мне жизнь».

Они проводили мисс Наварре до дома, и это Томми показалось очень интересным и очень важным. Он не совсем понял, что произошло. В машине было почти не слышно разговоров. А отец не стал ему ничего объяснять, но Томми мог сказать, что он расстроился, а значит, мистер Фарман сделал что-то не то. Но мисс Наварре была очень благодарна – она поблагодарила их уже раз десять.

– Ребята, вы просто мои герои, – повторила она в который раз прежде, чем войти в дом.

Томми был на седьмом небе.

Он болтал всю дорогу домой, говоря, что они с отцом настоящая команда. Какой сегодня замечательный вечер – у него было почти свидание, а потом он выступил как герой. Надо подождать и рассказать Вэнди. Теперь не только ей есть что рассказать. Он был героем.

Машина матери стояла на подъездной дорожке, когда они приехали, но даже это не могло испортить настроения Томми. Конечно, ей он не сможет рассказать о том, что произошло. Они с отцом ездили поесть пиццы, вот и все. А остальное – их секрет.

Какой замечательный вечер.

Глава семьдесят шестая

Наверное, он следил за ней, думала Энн, входя в дом. Она села за стол в столовой – на первый попавшийся стул. Ее до сих пор била дрожь.

Фрэнк Фарман следил за ней. Слишком невероятно, чтобы он остановил именно ее по чистой случайности. Он должен был следить за ней от парковки в центре. А чтобы ехать за ней от парковки, он должен был знать, что она там будет. Значит, он должен был ехать за ней от самого ее дома за несколько часов до того.

Он вообще не должен патрулировать улицы. Она не могла поверить, что Диксон не отстранил его после всего, что случилось.

– Ты забыла про мороженое, – провозгласил ее отец.

Энн посмотрела на него, когда он появился из коридора, катя перед собой свой баллон с кислородом с таким видом, словно это было щегольское дополнение к его красной пижаме и черному шелковому халату.

– Я написал его в списке, но ты не купила, – пожаловался он. – Пломбир с пеканом. Я написал его в самом начале.

– Ты издеваешься? – осведомилась Энн. – У меня сегодня один ученик чуть не убил другого, а ты жалуешься, что я забыла про мороженое?

– Не понимаю, как одно связано с другим.

– Ну да. Естественно.

– К нам заходил полицейский после того, как ты уехала на обед, – неодобрительно сказал он. – Я тебя воспитывал не для того, чтобы ты стала преступницей.

– Ты меня вообще не воспитывал.

– Он хотел знать, куда ты уехала.

– И ты ему сообщил.

– Естественно. И он сердечно поблагодарил меня за мои ежегодные пожертвования в фонд шерифа, – самодовольно добавил он.

– Великолепно. Может, тебе будет интересно узнать, что этот полицейский обвиняется в убийстве своей жены?

– Чепуха!

– Зачем я с тобой спорю? Ты даже не удосужился узнать, почему я так выгляжу, – сказала Энн, глядя на свои исцарапанные грязные руки, грязь и дырки на коленях своих черных брюк. Она поднялась и посмотрела на себя в зеркало буфета. Лицо было белым, как простыня.

За спиной она видела отца.

– Потому что ты вся в мать, – сказал он, совершенно не поняв, о чем она говорила. – Я отправляюсь в постель. Без моего мороженого.

Энн пошла в кухню и налила себе бокал вина. По крайней мере, одна загадка была разрешена: Фрэнк Фарман знал, где найти ее, потому что его пустил по ее следу собственный отец.

Она нашла телефон Винса в своей сумочке и набрала номер. Он ответил сразу же:

– Как поживает моя любимая учительница пятиклашек?

– Нормально.

– Что случилось?

– Ездила на обед с Питером Крейном и Томми.

– Ну и как?

– Хорошо. Мы с Томми все уладили, – сказала она. – Но по дороге домой произошло кое-что ужасное с участием Фрэнка Фармана.

– Да, – ответил он невпопад совершенно другим тоном – холодным, деловым. Что-то было не так.

– Да? Что значит да?

– Да, – повторил он. – Фрэнк сейчас здесь, в офисе шерифа, приставил дуло к виску Кэла Диксона.

Глава семьдесят седьмая

Фарман держал Диксона за шею сзади, прижав дуло своего пистолета к виску шерифа.

Это произошло так быстро, почти молниеносно. Никто не ожидал – хотя должны были, сетовал Винс.

Фрэнка Фармана прикрывала его работа, его форма. Проработав больше десятка лет в полиции и имея безупречное досье, он мог выбрать любую область. Стать детективом. Заниматься наркотиками. Такой прямолинейный человек был создан для работы в Бюро или разведке. Но Фрэнк Фарман остался в своей форме, потому что был одним целым с ней.

Винс знавал не одного Фрэнка Фармана за эти годы, с тех самых лет, когда был еще пехотинцем. Непреклонный. Все делает по уставу. Не имеет чувства юмора. Таким людям обычно нетрудно бросить вызов кому угодно. Они неизбежно слишком сильно сосредотачивались на работе, подмечали любые мелочи, даже особенности речи своих сослуживцев и начальства.

Если работа была всем, то вся их жизнь была связана только с работой. Если что-то угрожало работе, значит, угрожало и самому человеку, и люди вроде Фрэнка Фармана в конце концов оказывались в сторожевых башнях со снайперской винтовкой в руках или же приставив пистолет к чьему-нибудь виску.

За несколько дней кирпичик за кирпичиком сложенный мир Фрэнка Фармана начал разваливаться, и ответственность за это разрушение – по мысли Фармана – лежала на его друге Кэле Диксоне.

Они, должно быть, приехали один за другим, вошли в боковую дверь из коридора – сначала Диксон, потом Фарман. Диксон, вернувшийся из больницы после многочасовой нелегкой встречи с Джейн Томас и матерью Карли Викерс, не обратил на него никакого внимания. Он устал и был поглощен своими мыслями. Входя в здание, он даже не обернулся, но Фарман уже был в нескольких шагах от него.

Когда Диксон открыл дверь в конференц-зал, Фрэнк напал на него, сжав рукой горло и приставив дуло к виску, втолкнул его внутрь и оказался в безвыходном положении.

Так они и стояли. Винс разговаривал с Энн, когда это случилось. Не спуская глаз с Фармана, он закончил разговор, положил трубку и набрал «девять-один-один», на тот случай, если никто в коридоре не видел, что случилось.

Ответил оператор:

– Девять-один-один. Что у вас случилось?

– Фрэнк, – громко сказал Винс. – Это конференц-зал. Нельзя же приходить в офис шерифа и приносить сюда оружие. Почему бы тебе не положить пистолет? Мы все обсудим.

Фарман смотрел сквозь него.

– Все к стене! – приказал он, указывая на стену с единственной дверью. Через стекло он хотел видеть коридор.

Винс остался стоять на своем месте – напротив двери. Гамильтон и Хикс последовали его примеру и тоже остались, где стояли, распределяя внимание Фармана по всей комнате, совсем не как он хотел.

– К стене, или я вышибу его чертовы мозги!

– Да, похоже на план, Фрэнк, – сказал Винс. – Хочешь вырубить шерифа?

Он намеренно не стал называть имени Кэла Диксона. Не стал говорить слово «друг». Несмотря на то, что Фарман с Диксоном были друзьями долгие годы. По мнению Фармана, шериф предал его. Никакие призывы к разуму не могли обуздать это безумие.

– У всех у нас есть оружие, Фрэнк, – сказал Винс. – Ты же не можешь перестрелять всех нас одновременно. Ты пришьешь шерифа – и всё, мы тут же сцапаем тебя. Ты за этим сюда явился? Застрелиться? Как трус?

– Я не трус! – рявкнул Фарман.

– Убьешь шерифа – станешь хуже, чем трус. Ты трус и убийца. А ведь сколько лет ты носишь форму, Фрэнк. Создавал репутацию все эти годы. Хочешь пустить все коту под хвост из-за своих нервов?

Казалось, Фарман не знал, что сказать. Все шло не так, как он планировал, когда ехал сюда, мечтая о блеске славы.

Его глаза были какими-то безжизненными и слегка мутными. Скорее всего он пил, может быть, много, как и в предыдущий вечер, когда пропала его жена.

Для человека, который должен постоянно контролировать себя, потеря контроля была самой страшной вещью на свете и требовала огромного количества алкоголя, чтобы подавить страх и боль.

– Поговори же с нами, Фрэнк, – сказал Винс, слегка продвигаясь влево. На полшага, не больше. – Тебе есть что сказать, иначе бы ты не пришел сюда.

Лицо Диксона было пунцовым, то ли от недостатка кислорода, то ли от угрожающего удушья. Было бы не так уж плохо, если бы он потерял сознание, подумал Винс. Диксон мог думать так же, но его размышления могли осложняться тем, что у них с Фарманом есть прошлое. Он не хотел, чтобы Фармана застрелили. Он хотел, чтобы его просто разоружили.

– Ну давай, Фрэнк, – сказал Хикс. – Положи пистолет. Ты хлебнул лишнего. Никто не станет держать на тебя зла.

Хикс чуть подвинулся влево.

Фарман осторожно переставил ноги, переместившись левее. Он по-прежнему прекрасно видел коридор, слегка повернув голову.

Мендес должен быть в комнате отдыха и смотреть всю драму по монитору, подумал Винс. Он ушел в туалет не больше чем за минуту до того, как все это началось.

– Что ты хочешь сказать нам, Фрэнк? – спросил Винс.

Фарман молчал, но Винс видел, что слова мешаются в его голове. Он должен был заставить его выплюнуть их. Нельзя одновременно стрелять и говорить.

– Ты меня не знаешь, – наконец произнес он напряженным голосом, в котором словно бы вибрировала мембрана. – У меня была безупречная характеристика.

– Я знаю, Фрэнк, – сказал Винс, перемещая вес с одной ноги на другую и переставляя их еще на пару дюймов влево. – Я ее читал. Я изучал твое дело. Оно безупречно. Ты всегда был серьезным честным человеком. Так зачем ты это делаешь?

– Это не считается, – продолжил он. – Шестнадцать лет. И все развалилось из-за того, что я выписал штраф какой-то шлюхе, и человек, с которым мы стояли спина к спине все эти годы, ополчился на меня в одну секунду.

– Я понимаю, что, с твоей точки зрения, все это кажется несправедливым, Фрэнк, – сказал Винс. – Но ты этим себе не поможешь. Опусти пистолет.

– Уже поздно.

– Нет, не поздно. Ты находился под влиянием стресса, Фрэнк, – продолжил Винс. – Стресс на работе, стресс дома. Все это понимают. Опусти пистолет. Мы все утрясем. Ты возьмешь отпуск, снимешь напряжение. Шестнадцать лет безупречной службы. Вчерашний вечер – такая мелочь в сравнении с этим…

Фарман покачал головой.

– Ты ничего не знаешь… Уже слишком поздно…

– Твой сын сейчас в другом конце коридора, Фрэнк. Ему одиннадцать лет. Он попал в беду. Ты нужен ему, Фрэнк. Ему нужен его отец. Ты можешь опустить пистолет. Мы можем все исправить, и ты будешь с ним.

– Я пытался воспитывать его как надо, – сказал Фарман. – Так же, как мой старик воспитывал меня. Я не знаю, что с ним не так.

– У него есть проблемы, Фрэнк, – произнес Винс, двигаясь ближе к нему еще на один шаг. – Такое случается. Кто знает почему? Но ты все равно можешь помочь ему. Мальчику нужен отец.

Краска бросилась в лицо Фарману. Он крепче схватил Диксона за горло, сильнее сжал пистолет.

– Да? Эта сука заявила на меня в комиссию по охране детства, – сказал он. – Они теперь тоже насядут на меня.

Недоброе предчувствие охватило Винса, когда он вспомнил слова Энн: «…по дороге домой произошло кое-что ужасное с участием Фрэнка Фармана».

– Это неважно, Фрэнк, – сказал он. – Это всего лишь недоразумение. Ты делал все как надо. Ты был хорошим примером для своего сына, Фрэнк. Все здесь это знают. Положи пистолет, мы сядем и разберемся во всем. У тебя рука уже, наверное, устала.

– Нет, – сказал Фарман, хотя и потел, как лошадь, а его рука, державшая пистолет, дрожала.

Винс надеялся, что Диксону повезет, и курок окажется тугим.