Текст книги "Ставка на смерть"

Автор книги: Тед Белл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Он был почти двухметрового роста и весил сто двадцать килограммов. Его детство и юность прошли в трущобах. Он дрался за деньги. Мудрый старый судья предложил ему флот как альтернативу тюрьме. Пройдя обучение в школе морской авиации в Коронадо, Сток воевал во Вьетнаме в шестьдесят восьмом. По возвращении домой его приняли стажером в отряд нью-йоркских пилотов-истребителей. Он должен был наблюдать и обеспечивать поддержку основной группе летчиков. Во время первой же операции Сток получил ранение и целый год промучился в запасе. Потом пошел работать в полицейское управление Нью-Йорка.

– Да. Мне нравится эта часть работы, – сказал Сток. – Шпионские штучки. Эй, босс, я так и не рассказал тебе об Эмброузе.

– А что с ним такое?

– Кто-то пытается его убить.

– У него есть какие-нибудь предположения, кто это может быть?

– Нет. Но он принимает все близко к сердцу.

Хок рассмеялся:

– Я поступил бы так же на его месте.

– Я хочу сказать, что он сам занимается этим делом.

– Хороший выбор.

12

Ночь была его самым любимым временем суток. Аромат порта, вплывающий через маленькое окошко, состоял из запахов морской соли, мертвого планктона, угля, вековых обломков кораблекрушений, гниющих морских организмов, отходов и многого другого. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, набрав полные легкие этих особых, ни с чем не сравнимых запахов. Казалось, что прошла целая вечность, пока его черные глаза, глубоко посаженные по обеим сторонам от тонкой, как лезвие, переносицы, снова открылись.

Его звали Ху Ксу. Ему было почти шестьдесят, и он был художником смерти, называя сам себя динером. Динер – старое немецкое название патологоанатома, имеющее также значения «ответственный слуга», «раб», но Ху Ксу не был ни тем, ни другим. Маленькая, понятная только ему шутка. В молодости, когда он жил с родителями в Америке, Ху Ксу несколько лет проработал патологоанатомом в Аризоне, в Темпе.

Традиционно всех избравших эту профессию называют этим немецким словом. Быть динером – копаться во внутренностях и выкладывать на стол кишки. Расстегивать мешки с трупами. Распахивать тела и узнавать их тайны, истории мертвецов. Ху Ксу обожал тайны. Это у него было в крови.

В Темпе, когда шериф и его люди узнали тайны Ху Ксу и бросились за ним в погоню, его называли просто «китаец». Китайцу очень сложно спрятаться в Аризоне. Здесь же, у себя на родине, он снова был невидимкой.

Стоя перед возвышением, где стоял железный тазик, до краев наполненный горячей мыльной водой, Ху Ксу внимательно вглядывался в замутненное от пара зеркало и рассматривал отраженную там идеальную красоту. От одного только вида собственного прекрасного лица у него по слегка искривленному позвоночнику шли подрагивающие импульсы наслаждения.

– Да-а-а-а-а-а, – прошипел он сквозь маленькие, ровные и очень острые зубы. – Я прекрасный динер.

И действительно, в его обычном состоянии, как сейчас, на него можно было только дивиться. Его тело, от шеи и дальше вниз, украшало восхитительное панно из переплетающихся замысловатых татуировок. На груди был изображен сверкающий желтыми, малиновыми и изумрудно-зелеными оттенками двуглавый китайский дракон, который спускался ниже черной фигурки Тао. Дракон на животе изрыгал оранжевые языки пламени, которые разделялись внизу и огибали его маленький, уродливой формы пенис. Несмотря на его неправильную форму, а может быть, как раз из-за нее сексуальные аппетиты Ху Ксу были неуемными и самыми разнообразными. Он обладал невероятно обостренным осязанием. То же самое можно было сказать и обо всех остальных органах чувств: вкусе, слухе и зрении.

Он усмехнулся, обнажив зубы, и пробормотал нечто одобрительное по поводу открывавшегося ему вида. Идеально ровные и белоснежные зубные протезы скрывали его собственные некрасивые зубы. Из волос у него оставалась тоненькая козлиная бородка и черный клок на лысой голове. Обычно он заплетал редкие пряди в косички и украшал семью серебряными черепами, которые позвякивали при каждом движении.

Сейчас он сбрил бородку и натянул на волосы латексовую имитацию лысины, так что косички исчезли.

Сегодня серебряные черепа были скрыты от глаз, но обычно их металлическое позвякивание становилось последним звуком, который бесчисленные жертвы Ху Ксу слышали в своей жизни. Он улыбнулся, вспоминая свои славные победы и достижения.

Он провел рукой по костлявому черепу, скользкому от пота, облизал тонкие сухие губы. Надо поторапливаться. Он не может опоздать на встречу с генералом Муном, а ему еще много всего нужно сделать, перед тем как уйти с барки. На маленьком деревянном столике у зеркала стояла красная кожаная сумка. В ней находились самые разнообразные и многогранные тайны, из которых и состояла его жизнь. Он сунул руку в сумку.

Ху Ксу осторожно достал еще один резиновый протез и бесчисленное множество тюбиков с кремом, гримом и пудрой. Ему нравилось петь, работая. Он исполнял песенку семи гномов, которую еще ребенком слышал в мультике «Белоснежка». Песня вдруг всплыла у него в голове, и он запел ее вслух – получилось красиво. Одной из многочисленных способностей Ху Ксу был удивительный дар подражать голосам. Душевный голос Эрика Клептона поплыл по покачивающейся на волнах барже.

Через двадцать минут морщинистый убийца исчез. Вместо него появилась миниатюрная женщина из высших кругов шанхайского общества. Звали ее мадам Ли, и у нее были все необходимые документы, чтобы это доказать. Пожилой сгорбленный Ху Ксу в черном шелковом платье с перламутровыми пуговицами наклонился вперед и стал внимательно разглядывать себя в зеркале. На щеках у него был тонкий слой румян, ресницы казались густыми и длинными за счет умело наложенной туши. А благодаря помаде и контурному карандашу губы казались не такими тонкими. Черный парик, подкрашенный хной, был забран в тугой пучок.

На плече у него висела старая сумка от Луи Вьюттона. Внутри лежали фальшивый паспорт и пятьдесят тысяч евро наличными. В соседней комнате зазвонил старый корабельный хронометр. Восемь. Пора идти. Генерал Мун будет ждать его через полчаса. Но сначала он должен хорошенько попрощаться с несчастным существом, которое терпеливо ждало внизу в темноте и зловонии.

Он распахнул крышку замаскированного люка и остановился, чтобы посмаковать милую вонь, щекотавшую ноздри. Там, внизу, его ожидал целый коллектор страха. Его студия. Он осторожно шагнул (туфли были на приличном каблуке) на деревянную лестницу и начал спускаться. На полпути вниз он услышал сдавленный крик бедняжки Мардж, в котором звучала надежда. Бабушка уже идет, Марджи! Он предполагал, что она его не узнает, и его радости по этому поводу не было предела. Неужели Мардж действительно думала, что милая семидесятилетняя дама спешит ей на помощь? Да, думала!

Трюмы плавучего дома Ху Ксу, старой двухпалубной барки, неотличимой от сотен ей подобных в переполненном плавучими средствами передвижения порту Виктория в Гонконге, были святилищем художника смерти и его рабочим местом. Глубоко в недрах своей барки он в одиночестве творил шедевры, работая всю ночь напролет. Его жертв освещали лишь оплывающие свечи, когда он изменял форму их тел и конечностей скальпелями, хлебными ножами, садовыми ножницами и старой вещицей, создающей много шума, – вибрирующей пилой для перепиливания костей.

Он отметил про себя, что внизу темно. Почти все большие свечи погасли, и только две еще горели. И все же в отблеске свечей все здесь казалось очень милым. У стен выстроились ряды больших и маленьких банок с формалином, в которых были внутренние органы, кусочки тканей и аккуратные конечности. В центре пола располагался сток, который подходил к баку внизу. Из бака жидкость попадала в мацератор – такие используются на больших рыболовных судах для того, чтобы перемалывать рыбьи внутренности в жидкую кашицу, перед тем как кровавая жижа наконец выплескивалась за борт в портовые воды.

В центре его патолого-анатомического кабинета, работа в котором кипела, стоял совершенно новый стол. Этот стол был абсолютной новинкой в дизайне моргов. Он состоял из двух ярусов. Верхняя пластина, на которой сейчас лежала Марджи, представляла собой не что иное, как обычный перфорированный металлический лист. Отверстия позволяли воде и телесным сокам просачиваться и стекать на нижний уровень. Второй ярус был тоже металлическим и служил решеткой для стока. Насос непрерывно качал воду на нижний ярус, благодаря чему тот оставался чистым.

Ее звали Мардж Гудвин. Имя казалось ему дурацким, даже для такой некрасивой и толстой американки. Она была женой коррумпированного служащего, приближенного к высшим эшелонам Банка Китая. Генерал Мун потребовал миллион долларов за возврат его дорогой жены. Крайний срок прошел. От непослушного банкира не было слышно ни словечка. Они решили, что он пошел в полицию. Бессмысленный поступок, потому что новый шеф полиции, как и многие другие в Гонконге, был у Муна на коротком поводке.

Увы, Мун приговорил Мардж Гудвин к смерти. Генерал передал эту информацию своему лучшему наемному убийце через майора Танга в виде закодированного сообщения. И, как всегда, его доставил безымянный рыбак на безымянном сампане.

Таких мужчин и женщин неопределенной наружности, живущих на сампанах, в порту были тысячи. Многие из них работали на генерала и получали за это деньги. Недавно Мун захотел усилить свои позиции в Гонконге и решил снабдить свою армию автоматическим оружием и гранатометами. Таким образом, она была скрытой, но тем не менее грозной повстанческой силой.

Ху расшифровал необычно длинное послание Муна и узнал, что у него будет новое и необычайно интересное задание. В Париже. Treschic, n’est-ce pas?[13]13
  Прекрасно, не правда ли? (фр.)


[Закрыть] Он был настолько взволнован, что записал эту новость в одном из своих черных кожаных блокнотов. Большую часть этого дневника он писал в форме хайку – одной из немногих традиций японской культуры, которой Ху действительно восхищался.

Ху ожидали сегодня ровно в девять вечера в «Золотом драконе». Ему предстоял тихий спокойный ужин с майором Тони Тангом, соратником генерала Муна по оружию. Танг, который снискал славу гламурной фигуры в высшем гонконгском обществе благодаря своему произносимому на западный манер имени и манере одеваться с шиком, даст Ху указания относительно его маршрута. Секретариат генерала тщательно и всесторонне подготовил все необходимое для поездки.

В послании генерала говорилось, что уже забронирован билет первого класса на самолет авиакомпании «Бритиш Эрвейс» до Парижа. А в отеле «Георг V» его уже ждал роскошный люкс. В этом отеле самые красивые цветы, подумал Ху Ксу. Прелестно составленные букеты. Надо выяснить, кто этим занимается. Купить пареньку выпить, а потом кто знает?

Но перед тем как он уедет, нужно еще, конечно, почистить свое гнездышко. Ху Ксу был только рад узнать, что может прекратить страдания своей жертвы. Просто по привычке он делал это очень-очень медленно и получал большое удовольствие.

Она была его пленницей всего лишь сорок восемь часов, которые принесли ему сумасшедшее счастье. Он почти уже закончил с ней. Несколько последних штрихов сегодня вечером, и voila, в печку ее! Но, Господи, какой же у нее громкий голос! Он устал от ее надоедливого стрекота. Ху сделал паузу после раскатистой низкой ноты, оглянулся через плечо на Мардж и закончил свою песню драматическим тремоло.

Она закричала. А кто на ее месте не закричал бы? Семидесятилетняя женщина, которая пела голосом Эрика Клептона? Этого было достаточно, чтобы свести с ума любого человека.

Сначала самое важное, подумал он, спускаясь с нижней ступеньки и поворачиваясь к жертве. Да, он немного запаздывал. Но если он чему и научился в медицинском центре Университета Темпе, так это тому, что всегда следует быть методичным и аккуратным. Всему свое время и место.

Ху снял с крючка на стене огромный зеленый больничный халат – такие обычно носят санитары – и резиновый фартук и надел их. На руки он натянул тонкие резиновые перчатки, на ботинки – бахилы. Секунду постоял, глядя на женщину и покачивая головой, пока она металась на столе. Господи, как же она металась! Она увидела глаза пожилой женщины и сразу поняла, что человек с жадным блеском в глазах, глядящих на нее сейчас, не был ее спасителем. Нет. В расширенных зрачках ее голубых глаз сверкнуло осознание правды.

– On! On, моя дорогая, – прошептал он, просовывая руку под спину Мардж, чтобы приподнять. Другой рукой он подложил черную резиновую колоду ей под спину в районе лопаток. Теперь ее горло было приподнято, а голова откинута назад. Он поводил ножом туда-сюда, царапая лезвие о точильный камень.

– О, да, моя дорогая. Боюсь, что этот язычок придется вытащить наружу.

– Ш-ш-ш-ш, – сказал он и поднял скальпель.

13

Сазерленд гнал машину на полной скорости по дороге в Теплоу. Чуть притормозив на повороте, он с визгом ворвался в главные ворота. Секунду они разглядывали вывеску Национального трастового фонда, а потом с черепашьей скоростью покатились по широкой плавно поворачивающей подъездной дорожке к Бриксден-хаусу.

Дорога, петляя, шла через сотни акров садов и парков, в которых то тут, то там стояли классические скульптуры, причем некоторые были действительно красивы; время от времени попадалась часовенка или пруд. Пятна июньского солнечного света на лужайках, озерах и клумбах делали местность чрезвычайно живописной.

По мнению Конгрива, все здесь было немного чересчур, но, с другой стороны, он ведь был готов к тому, что ему здесь не понравится. У Бриксденских земель, как их называли, была вполне определенная репутация. Сеансы. Балы-маскарады. Оргии. Он наклонил голову и посмотрел на Сазерленда, который, казалось, был очень воодушевлен визитом. Оргии, да уж.

– Наверное, нам придется пару раз заправиться, прежде чем мы доедем до дома, – заметил он, набивая трубку свежей порцией табака.

– Да, впечатляет, – согласился Сазерленд.

– Этот дом построил второй герцог Букингемский, – сказал Конгрив, стараясь подавить неодобрительный вздох, рвавшийся наружу. – Негодяй и распутник, каких еще поискать. Увернулся от пули на дуэли с мужем одной из своих любовниц. А вскоре простудился, занимаясь своим вторым после женщин любимым делом, охотой на лис, и умер. Кажется, он задал тон здешним развлечениям.

Но персиковые сады, через которые они сейчас проезжали, взывали к другой части Конгрива. В них было множество просторных парников и теплиц, где стены нектаринов перемежались с умопомрачительными рядами орхидей и бромелид, редкие сорта фуксий с почти исчезнувшими разновидностями цикламенов и бегоний; мелькали скамейки, увитые толстыми кливиями с огромными листьями. А когда наконец Эмброуз высмотрел клумбу с любимыми георгинами, то почувствовал, что смягчился хотя бы к самому Бриксден-хаусу, если не к его хозяйке.

Человек, разделявший его любовь к георгинам, не мог быть плохим.

Сам дом, когда они наконец-то его увидели, показался им весьма внушительным. Он был построен в классическом итальянском стиле, и даже Эмброуз вынужден был признать, что дом очень приятный. Первоначально, в середине XVII века, его построили как охотничий домик, затем много раз перестраивали, и сейчас перед ними возвышался загородный дом эпохи короля Эдуарда, который стоял на высоких меловых скалах и из которого открывался прекрасный вид на зеленый деревенский пейзаж.

Сазерленд бодро объехал огромный фонтан, прокатился по широкой, посыпанной галькой дорожке и завернул на стоянку. Он воткнул свой мини-купер между сверкающим новеньким «бентли» и огромным «астон-мартином». Эмброуз, несмотря на все попытки сдержаться, все-таки наклонился и заглянул в «бентли». Идея завести собственный автомобиль сильно его захватила. Он поймал себя на том, что любуется роскошной отделкой салона и представляет себя за рулем такой машины. Теперь он понимал, что чувствует наркоман, увидевший дымок от горящего опиума, или токсикоман, учуявший запах клея.

– Пошли, Сазерленд. У нас нет времени, чтобы стоять тут и глазеть по сторонам, – сказал он, выпрямляясь и застегивая твидовый пиджак. Для встречи с леди Марс он оделся очень стильно: тройка с рисунком черно-белой елочкой и его любимые коричневые ботинки из прекрасной кожи, сшитые на заказ у Джона Лобба. Как раз такие ботинки, подумал Эмброуз, носит человек, который ездит на «бентли».

Их ждали и сразу же провели в большой зал, где они должны были дожидаться ее светлость. Сазерленда потянуло к знаменитому портрету прабабушки леди Дианы Марс кисти Сингера Сарджента, который висел слева от камина. А Эмброуз тем временем рассматривал великолепные испанские доспехи, один из двух комплектов, поставленных у входа на огромную лестницу. В наши дни редко где можно увидеть доспехи – в середине XX века такие банальные вещи стали исчезать из большей части старинных домов. Заметив изящную филигрань на грудной пластине, Конгрив подумал, что возможно, мода на них скоро вернется.

– Должно быть, вы старший инспектор Конгрив? – услышал он голос у себя за спиной. – Я очень рада вас видеть здесь, в Бриксден-хаусе.

– Леди Марс, – сказал Эмброуз, поворачиваясь к ней. – Я… – слова застыли у него на губах. Он чувствовал себя так, словно со всего размаху врезался в стену красоты.

– Вы настоящая знаменитость, – сказала леди Марс, словно не замечая его явного смущения. – Я посмотрела информацию о вас в Google сегодня утром, инспектор. В одной газете вас назвали «демон обмана». В другой – «мировым маэстро тайны». Боже! Очевидно, мне придется следить за каждым своим словом в вашем присутствии, не правда ли?

Главного инспектора бросило в пот.

– Ну, я бы не стал придавать этому так много значения, леди Марс, я… я думаю, каждый, оказавшись на моем месте, сделал бы то же самое. Ведь все уголовные дела, которые я раскрыл, это всего лишь логика и… и…

– И? – сказала она.

Сазерленд, видя, что его коллега не в состоянии поддерживать диалог дальше, пришел ему на помощь.

– Добрый день, леди Марс, – громко сказал он и быстро пересек комнату, – инспектор Росс Сазерленд, Скотланд-Ярд.

– Здравствуйте, инспектор. Еще один симпатичный полицейский. Я так рада с вами познакомиться. Диана Марс. Хотите чаю? Чего-нибудь прохладительного? Вы проделали долгий путь, а на улице жуткая жара, не так ли? Я думаю, нам будет удобно в библиотеке.

Сазерленд посмотрел на Конгрива, который, казалось, был не в состоянии ответить даже на самый простой вопрос, и сказал:

– Было бы чудесно, большое спасибо.

– Тбгда прошу за мной, – пригласила леди Марс, заскользила по отполированному до блеска паркету и скрылась за сверкающими двустворчатыми дверями.

Сазерленд взглянул на Конгрива и увидел, что тот не сдвинулся с места.

– Может, мне сбегать за дефибриллятором, сэр? – спросил он.

– Что? Что такое?

– С вами все в порядке, сэр?

– Конечно. Да. А в чем, собственно, проблема, Сазерленд?

– Леди Марс приглашает нас на чай. В библиотеке. Это там.

– Что ты хочешь этим сказать, Сазерленд?

– Она ждет нас там, сэр.

– А, ну да. Тогда нам нужно идти, да?

– Вот вы где! – воскликнула леди Марс, когда они вошли в дверь. – Я думала, что напугала вас и вы сбежали. Садитесь и выпейте чаю. Вот, Оукшотт приготовил нам пирожные, да, Оукшотт?

Именно так, мадам, – ответил дворецкий. Он был высоким, худым, со светлыми кудрявыми волосами; когда он кланялся, его крахмальная рубашка упиралась ему в подбородок. Когда детективы уселись на глубокий бархатный диван, леди Марс налила чай, сначала Эмброузу, потом Сазерленду. Конгрив поднес чашку к губам, отчаянно пытаясь унять дрожь в руке. Раздался довольно заметный звон чашки о блюдце.

– Насколько я понимаю, вы любите георгины, леди Астор? – сказал Конгрив, ухитряясь сделать глоток чая, получившийся очень маленьким.

– Леди Астор? – удивилась она, вежливо улыбаясь, хотя ее только что назвали именем женщины, умершей почти сорок лет назад.

– Простите, – смутился еще больше Эмброуз, – я хотел сказать леди Марс. Как глупо с моей стороны. Видите ли, мне просто немного жарко. Мне очень жаль, но…

– Боже милостивый, – сказала она. – Здесь действительно невыносимо душно. Как это глупо с моей стороны. Оукшотт, вы не могли бы поставить кондиционер на несколько градусов пониже? Главный инспектор просто горит.

– Конечно, ваша светлость, – сказал дворецкий, с легким поклоном вернул сползшие очки с толстыми стеклами на переносицу и бесшумно выскользнул из уставленной книгами комнаты.

– По-моему, вы говорили о георгинах, старший инспектор, – сказала Диана Марс, глядя на него громадными голубыми глазами поверх чашки.

– Да? – поперхнулся Конгрив, нечаянно сделав слишком большой глоток горячего чая. Казалось, дальше поддерживать разговор он был просто не в состоянии.

– Да, – сказал Сазерленд, приходя на выручку, – говорили.

– Хотите эклер, старший инспектор? – спросила леди Марс.

– Что?

– Я спросила, не хотите ли вы эклер, старший инспектор.

– А, да. Извините. Я слушал звучание вашего голоса, а не слова, которые вы произносили.

Сазерленд тихонько кашлянул в кулак.

– Леди Марс, – взял быка за рога молодой детектив, доставая конверт из кармана темно-синего пиджака. – Мы не хотим отнимать у вас слишком много времени. Как я уже сказал по телефону сегодня утром, мы хотели бы поговорить о возможном подозреваемом в произошедшем недавно покушении на убийство.

– Да, детектив Сазерленд. Чем я могу вам помочь?

– Я хочу, чтобы вы взглянули на эту фотографию, – сказал Сазерленд и протянул ей глянцевую фотографию восемь на десять.

– И? – сказала она, вглядываясь в снимок.

– Вы кого-нибудь узнаете?

– Конечно. Этот снимок был сделан здесь, в Бриксден-хаусе. Если говорить точнее, в канун прошлого Нового года. Вон там, в большом зале. Видите? Где портрет моей бабушки на стене.

– Сазерленд, она совершенно права. Сарджент на стене. Ее прабабушка.

– Так, значит, – обратился Сазерленд к леди Марс, бросив короткий взгляд на Конгрива, который все еще старался успокоиться, – все эти люди, скажем так, ваши друзья?

– Господи, да нет, конечно. Каждый год я просто распахиваю настежь двери и смотрю, что попадется. Провожу эту вечеринку с тех пор, как умер мой дорогой муж. Понимаете, он отошел в мир иной в канун Нового года. Через минуту после начала нового тысячелетия. У него в горле застрял кусочек ветчины. И он задохнулся. Милый Найджел.

– Мои соболезнования, леди Марс, – сказал Сазерленд.

– Так, значит, – Конгрив наконец-то смог приступить к делу, – вы вдова.

– У вас отлично работает дедукция, главный инспектор, – сказала Диана Марс, тепло улыбнувшись ему. – Да, я вдова.

– Ходят слухи, что вы собираетесь продать Бриксден-хаус, – продолжал Конгрив, промокая лоб влажным носовым платком. – Превратить его во что-то вроде отеля.

– Мой дорогой, да он всегда был чем-то вроде отеля.

– Вернемся к фотографии, леди Марс, – сказал Сазерленд. – Я хочу спросить вас вот об этом джентльмене. С рыжими волосами.

– Да?

– Он голый.

– Кажется, да. Понимаете, я всегда ухожу к себе ровно в полночь. Как говорится, чтобы побыть наедине со своими воспоминаниями. Естественно, вечеринка продолжается полным ходом до самого рассвета. Обычно я приглашаю оркестр из Штатов. В прошлом году это был Джимми Баффетт. Он был просто великолепен. Завтрак подают на следующее утро в пять. Что происходит в доме после полуночи, меня не интересует. На следующее утро все просыпаются с тяжелыми головами и пытаются вспомнить, как хорошо они повеселились в память о дорогом Найджеле.

– Чудесно, – заметил Эмброуз.

– Да, – сказала она. – Лично я спиртного не употребляю. И одна из причин – я хочу точно помнить, как и с кем провожу время. – Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, ее глаза блестели.

– Если пьешь, не садись за руль, – пошутил Конгрив. – Даже в гольф не играй!

– Хорошая шутка, главный инспектор. Просто замечательно. Насколько я понимаю, вы играете в гольф? Я тоже.

– Так что насчет фотографии? – настаивал Сазерленд, бросив на босса тяжелый взгляд.

– Ах, да. Есть здесь кто-то, кого вы узнаете, леди Марс? – спросил Эмброуз, наклонившись вперед со сложенными на коленях руками. Саэерленд облегченно вздохнул. Наконец-то Эмброуз, которого он знал раньше, вернулся или по крайней мере появился хотя бы ненадолго.

– Эту женщину, – сказала она.

– Которую? – спросил Конгрив.

– Эту. Ее зовут Бианка Мун. У нее довольно дурная слава. По-моему, она была здесь несколько раз. Она и ее сестра Джет, они близнецы. На паре вечеринок. Но она, естественно, никогда не оставалась на обед или ужин.

– А можно узнать почему?

– Никто не может спокойно при ней говорить, вот почему. Мы все думаем, что она шпионка.

– Конечно, она шпионка, – подтвердил Конгрив. – Казалось, что все его недавнее оцепенение куда-то испарилось. – Вопрос в другом – почему именно эта шпионка так заинтересована в английском служащем французского посольства.

– Ну как же, ведь китайцы и французы, по-моему, очень сильно сблизились в последнее время, – сказала Диана Марс. – Большой нефтяной вопрос. Конечно, вы знали об этом. Об этом все знают.

– Конечно, – сказал Конгрив, изо всех сил стараясь сделать так, чтобы в его глазах отражалась неподдельная искренность. – Мы об этом знали.

И Сазерленд, еще до того как успел подумать и остановиться, выпалил:

– Знали?