Текст книги "Ставка на смерть"

Автор книги: Тед Белл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

33

Эмброуз Конгрив подошел к дому двадцать один по Пятьдесят второй улице, пребывая в радужном настроении. А почему бы ему и не быть в прекрасном расположении духа? Он ведь собирался поужинать в клубе «21», его самом любимом месте, с лучшими во всем Нью-Йорке напитками. Спокойная прогулка по Пятой авеню при мягком свете луны была бесконечно приятной. Он здесь удобно устроился, поселившись в милом угловом номере в «Карлайле» на перекрестке Семьдесят шестой и Мэдисон. В номере было много уютного ситца и очень мягкая мебель. А еще его ждал огромный букет гортензий.

Благоухающий голубой конверт из цветочного магазина на Парк-Авеню был теперь надежно спрятан в кармане жилета Эмброуза. С чтением открытки можно и подождать. Главное, он знал, от кого эта открытка. И этого было вполне достаточно.

Эмброуз приберег открытку на потом. Он предвкушал, как закажет холодный мартини, а потом прочтет, что она ему написала, пока будет стоять у бара и ждать. Он специально пришел пораньше. Ему нужно было время, чтобы как следует посмаковать записку Дианы вместе с мартини.

– Добрый вечер, мистер Конгрив, – произнес вежливый господин, стоящий у входа в обеденный зал. Он протянул руку, когда Эмброуз вошел в знакомую комнату, до отказа набитую моделями катеров, самолетов и другими спортивными аксессуарами, подвешенными к потолку. – Приятно снова видеть вас здесь.

Конгрив тепло пожал протянутую руку. По его мнению, Брюс Снайдер был душой и сердцем легендарного ресторанчика. Высокий, красивый мужчина с зачесанными назад волосами, в безупречно скроенном костюме умудрялся сочетать в себе элегантную утонченность Нью-Йорка и легкость манер, которая являлась неотъемлемой частью его оклахомского воспитания.

Именно Снайдер поддерживал огонек клубной атмосферы; именно он распоряжался порядком социального расслоения в священных стенах. Он и только он решал, будете вы сидеть на одной из почетных скамеек в зале или отправитесь «в ссылку» за барную стойку. Но Эмброуз знал, что в отличие от многих людей его уровня власти Снайдер носил свою мантию легко и с искренним добродушием.

– Я жду одного человека, Брюс, – сказал Конфив. – Я пришел рановато, и меня мучает жажда. Может, я сначала перехвачу чего-нибудь холодненького в баре.

– Прекрасная идея. Я оставил вам столик в углу, сможете занять его, когда будете готовы, – ответил Снайдер. – Что привело вас в Нью-Йорк, главный инспектор? Дела? Или решили немного отдохнуть?

– И то и другое. Лично у меня сегодня вечером на повестке два пункта, Брюс. Ваш восхитительный лобстер и этот старый стреляный воробей Мариуччи. Наверное, я стану чем-то вроде жаркого из креветок, омаров и мяса.

– Ну, он не такой уж и грозный, – с улыбкой отозвался Снайдер. – На самом деле он здесь только позавчера был со своей внучкой. Они отмечали ее день рождения.

– Мучи по свечам не стрелял?

Снайдер снова рассмеялся и прошел к бару вместе с Эмброузом. – Мы просим его оставлять пистолет на входе. Крикните мне, когда будете готовы сесть за столик.

Эмброуз заказал очень сухой неразбавленный «Сапфир Бомбея» и вытащил из кармана маленький светло-голубой конверт. Он был того же цвета, что и гортензии, которые Диана послала в «Карлайл». Эмброуз заметил, что у него дрожат руки. Мартини появился, как по мановению волшебной палочки, и он опустил конверт, чувствуя, что ему нужно выпить, прежде чем он сможет его открыть. С ним и вправду творилось что-то неладное, подумал Эмброуз… Что-то он совсем расклеился и…

Ему на плечо легла большая мясистая рука.

– Привет, морячок, первый раз в Нью-Йорке?

Детектив, капитан Джон Мариуччи, которого его многочисленные друзья, живущие в метрополисе, называли Мучи, а также известный под другими менее лестными кличками в кругу бандитов, которых он отправил за решетку, когда-то очень успешно сотрудничал с Эмброузом в расследовании нескольких дел. Сейчас все они стали историей. Мучи был чуть выше пяти футов ростом, подтянутый, с густыми черными усами и кожей терракотового цвета. Его аккуратно подстриженные волосы прорезала седина, но она его совсем не старила, а наоборот, словно сглаживала острые углы.

Эмброуз сунул записку Дианы обратно в карман жилета и пожал руку мужчины, стараясь не морщиться от боли. У Мучи было самое крепкое рукопожатие из всех знакомых Эмброуза, за исключением разве что Стокли Джонса, но Стокли по крайней мере умел себя сдерживать.

Он повернулся к бармену:

– Еще два, пожалуйста, и распорядитесь, чтобы их принесли нам.

– Ладно, инспектор, – сказал Мариуччи после того, как они уселись и он в один присест заглотил половину бокала. – Давайте пропустим погоню и перейдем сразу к развязке. Знакомство сможем возобновить позже. Что ты делаешь в моем городе и как я могу тебе помочь? Женщины, столик у Рао, что нужно устроить?

Эмброуз улыбнулся и отпил глоток из бокала.

– Ты когда-нибудь слышал о парне по имени Наполеон Бонапарт? – спросил он.

– Да, кажется, что-то припоминаю. Коротышка. Француз, по-моему. Все время руку закладывал за пиджак, как будто онанизмом занимался.

– Точно, это он.

– Он вам досаждает, инспектор?

– Ну, да, можно и так выразиться.

– Да я ему задницу надеру.

– Поэтому мы здесь.

– Ладно, Эмброуз, выкладывай. Только давай сначала закажем стейк. Кстати, я угощаю, моя очередь. Последний раз, когда я был в Лондоне, платил ты. – Эмброуз не стал оспаривать ни выбор блюд, ни порядок оплаты. Они были на территории Мучи, и ему было лучше знать. Мариуччи махнул официанту и сообщил ему, что меню им не понадобится, они сразу сделают заказ. – Два нью-йоркских стейка с кровью, картошку фри и два салата «Сансет» с заправкой «Лоренцо».

– Так что ты там говорил насчет Наполеона?

– У него был сын. Об этом мало кто знает.

– Я как раз из таких.

– Суть в том, что у императора есть потомки. Я здесь из-за человека по имени Люка Бонапарт, одного из прямых потомков Наполеона.

– Ах, да. Новый глава Франции или что-то вроде этого.

– Именно, мой мальчик. Он создает очень серьезные проблемы для наших с тобой стран.

– В таком случае он покойник. Хочешь вина?

– Безусловно.

– Я закажу замечательное бароло. Или барбареско. Любое вино, которое называется на букву «б», это хорошее итальянское вино. Я уже говорил тебе это, да? Расскажи мне поподробнее об этом парне Бонапарте.

– Он убил своего отца. В Париже, примерно тридцать пять лет назад. Спецы из Лэнгли наткнулись на старое дело, когда копались в его биографии. Потом посмотришь, оно у меня с собой. Вообще-то, я здесь по личной просьбе директора ЦРУ Патрика Келли.

– Так, значит, ты знаешь, что меня повысили?

– Нет. И какой же высокий пост ты теперь занимаешь?

– Ну вот, а говорят, ЦРУ все знает. Я теперь старший представитель полицейского департамента Нью-Йорка в Федеральном комитете по антитеррористическим действиям. ФКАД. Так что я теперь и сам вроде как поганый федерал. Но в моей команде все ребята – настоящие полицейские. В каком районе Парижа произошло убийство?

– У могилы Наполеона, в 1970 году.

– Свидетели есть?

– Да. Как минимум двое. Парень по имени Бен Сэнгстер. И его деловой партнер Джо Бонанно. Оба американцы.

– Ты меня разыгрываешь, наверное.

– Уверяю тебя, Мучи, у меня и в мыслях нет тебя разыгрывать.

– Бенни Сэнгстер и Бонни Джонс, как же. Я помню этих парней, я их обоих за решетку отправил. Да, кажется, припоминаю, на суде говорили, что провернули какое-то дело в Париже. Что-то, связанное с союзом Корсики. Ты много о них знаешь?

– Не очень. Ты гораздо больше сможешь почерпнуть из материалов дела.

– Расскажи мне, что ты знаешь о «Корсике».

– Французская мафия. Очень жестокая организация.

Старше, чем Сицилианский союз. Возникла на Корсике, где родился Наполеон, как тебе прекрасно известно. В шестидесятые-семидесятые годы корсиканский синдикат проворачивал серьезные операции здесь, на Восточном берегу, в основном контрабанда и наркотики. Иногда они работали на европейские корпорации так же, как якудза работает на японских бизнесменов. Корсиканский союз – единственная мафиозная группировка с собственной политической программой.

– Политической?

– Да. Они финансировали и организовывали террористические атаки на корпорации, отказывающиеся переходить на евро. Именно на этом наш мальчик Бонапарт и сделал себе имя. Тогда американские семьи сильно враждовали между собой.

– Понятно.

– Сэнгстер и Бонанно все еще за решеткой? – спросил Конгрив.

– Да нет, насколько я знаю, вышли. По-моему, они получили от десяти до пятнадцати или около того.

– Я очень хочу поговорить с ними обоими.

– И когда именно ты хочешь провести эту милую беседу?

– Ты сможешь их найти?

– Я могу найти кого угодно, Эмброуз. Когда тебе будет удобно проинтервьюировать двух уголовников?

– Сегодня вечером будет просто идеально.

– Значит, и вправду надвигается какой-то кризис?

– Как всегда, капитан, – сказал Эмброуз. – История, как однажды заметил Герберт Уэллс, это вечная борьба образования с катастрофой. Сейчас катастрофы впереди на два корпуса.

Мариуччи, улыбаясь, смотрел на него.

– Пойду позвоню. Это не должно занять бол ьше пяти минут. И не вздумай притрагиваться к стейку, пока я не вернусь.

Дом престарелых располагался в темном переулке возле оживленной развязки. Это было приземистое трехэтажное здание, со стен которого облезала штукатурка. Отделанной деревом крутой крыше явно требовался ремонт. Конгрив и капитан Мариуччи оставили привезшего их офицера внизу, за полквартала от дома престарелых и дальше пошли пешком.

– Жуткая дыра, да? Ладно, кто будет общаться с народом через дверь? Ты или я? – спросил капитан.

– Полагаю, это мое расследование, – сказал Эмброуз и постучал в потрескавшуюся ободранную дверь. Через секунду в двери появился крупный мужчина в зеленой униформе. Он лишь слегка приоткрыл дверь.

– Добрый вечер, сэр, – сказал Эмброуз, показывая ему свой значок. – Я главный инспектор Эмброуз Конгрив из Скотланд-Ярда. А это капитан Мариуччи из полицейского департамента Нью-Йорка. Мы можем войти?

– В чем дело? – спросил мужчина, на миллиметр уменьшив щель в двери.

– Я скажу, когда мы войдем, – ответил Конгрив, распахивая дверь и переступая через порог. Капитан последовал за ним, и все трое очутились в маленькой прихожей, освещенной тусклым желтым светом грязной лампочки.

– Что вам нужно? – спросил мужчина. – Я ничего не сделал. Я простой служащий.

– Как вас зовут? – спросил Мариуччи.

– Лейвон, сэр. Лейвон Грин.

– У вас здесь есть пациент по имени Бен Сэнгстер?

– Да, сэр, есть. Он сейчас наверху. Спит сном младенца.

– Хорошо. Капитан Мариуччи возьмет его дело для меня. А вы проводите меня к нему.

– Да, сэр. Сюда. Мистер Бен живет наверху. Он там один. Но он сейчас спит, как я уже сказал. Он принимает лекарства в шесть. После этого его вышибает, и он храпит до тех пор, пока его не позовут пить апельсиновый сок утром.

– Капитан, – сказал Эмброуз, – я пойду вместе с этим любезным джентльменом наверх, взгляну на мистера Сэн-гстера. Не могли бы вы к нам присоединиться, как только заберете его дело из кабинета управляющего?

– Конечно, главный инспектор, – отозвался Мариуччи, насмешливо поклонившись, – Я приступлю сейчас же. – Он пошел по обшарпанному коридору, бормоча что-то себе под нос. Лейвон показал на узкую лестницу в конце коридора, и Эмброуз быстро зашагал впереди него.

– Это его комната? – спросил Эмброуз, когда они поднялись наверх.

– Да, сэр.

– После вас, – сказал Эмброуз, подождал, пока мужчина откроет дверь, и вошел вслед за ним.

Резкий медный запах ударил Конгриву по носу. Протягивая руку к выключателю возле двери, он уже знал, что увидит. В комнате была свежая кровь. Много крови. Он включил свет.

– Господи Боже, – сказал сторож. – Боже мой, как это…

Эмброуз посмотрел на Лейвона Грина и спросил:

– Этот человек был жив, когда вы последний раз его видели?

– Да, сэр! Он…

– Последний раз вы его видели, когда давали ему лекарства? Во сколько это было?

– В шесть. В шесть часов, я уже говорил. В одно и то же время каждый день. О, Господи.

– Вы абсолютно уверены, что в шесть часов вечера он был жив?

– Живой, как вы или я. Да, сэр. Живой.

– И с тех пор вы ничего не слышали? Никакого шума? Криков?

– Нет, сэр.

– Я вам верю. Ему закрыли лицо подушкой, которая валяется на полу. Это мог сделать один из ваших пациентов?

– Нет, сэр. Ни у одного из них сил не хватит наполовину отрезать человеку голову.

– Кто-нибудь, кроме вас и управляющего, сегодня приходил сюда?

– Только антеннщик.

– Во сколько это было?

– Думаю, около семи. Все, кто еще не лег, сидели внизу, смотрели телевизор, и вдруг картинка пропала. Этот мужчина пришел минут через десять. Сказал, что будет чинить антенну, и для этого ему нужно подняться на крышу.

– Как он выглядел?

– Маленького роста. С широкой улыбкой на лице. Китаец.

– Китаец? Очень интересно. Я хочу, чтобы вы прямо сейчас спустились вниз и попросили капитана Мариуччи немедленно подняться сюда.

Бенни Сэнгстер лежал лицом вверх на пропитанной кровью постели. Его горло было перерезано до самого позвоночника, и рана зияла у него под подбородком, как второй красный рот. Подойдя к кровати, Конгрив заметил, что кровь частично свернулась. Именно в этот момент ему на глаза попалась вторая рана.

На груди тоже был разрез. Насколько Эмброузу было известно, это означало, что у человека вырезали какие-то органы. Судя по размеру и расположению раны, скорее всего сердце.

Кто-то знал о приезде Конгрива в Нью-Йорк, равно как и о цели этой поездки. И этот кто-то здорово его обставил, добрался до Бенни Сэнгстера раньше, чем сам Эмброуз.

Конгрив услышал тяжелые шаги бегущего по лестнице Мариуччи.

– Капитан! – крикнул Конгрив через плечо. – В какой части города находится Кони-Айленд, черт бы его побрал?

– Ты что, турист что ли? В Бруклине, конечно. На юге… А, черт, – воскликнул капитан Мариуччи. Он стоял на пороге, глядя на то, что осталось от Бенни Сэнгстера.

–. Джо Бонанно следующий, – сказал Конгрив. – Пошли.

– Да, точно, он следующий, – кивнул капитан, – и тот, кто прикончил Бенни, кто бы это ни был, наверняка тоже так думает. Пошли отсюда.

Для вечера пятницы дороги были на удивление свободными. Офицер гнал машину по кольцевой дороге.

– Он каннибал, – вдруг сказал Эмброуз, глядя из окна на огни Бруклина.

– Что? Кто? – встрепенулся Мариуччи.

– Убийца. Китаец, который убил Сэнгстера.

– О чем ты, черт возьми, говоришь, Эмброуз?

– Съесть сердце врага. Акт физиологической брутальности. Убийца съел сердце Сэнгстера. По крайней мере он его вырезал. Учитывая то, что его трудно носить с собой, особенно, если он планирует сегодня совершить еще одно убийство, я полагаю, что он съел его прямо над трупом.

– Господи.

– Китайцы не такие брезгливые, как мы, капитан.

– Ты хочешь сказать, что его поведение тебе понятно?

– Табу на каннибализм там слабее, чем на Западе. Во время войны многие китайцы, умиравшие от голода, привыкли к вкусу человечины. И есть много всяких историй о том, как работники моргов или крематориев отрезают ягодицы или груди с женских трупов и забирают их домой на ужин. Ну, понимаешь, начинка для пельменей.

– Ты не мог бы прекратить? Пожалуйста! – взмолился Мариуччи. – Заткнись сейчас же!

Джо Бонанно работал сторожем на колесе обозрения. Сегодня пятница, вечер, одиннадцать с небольшим, так что, скорее всего, они найдут его в парке. Дороги закрывали в полночь, поэтому он, должно быть, все еще был там. Пока они сбегали по ступеням дома престарелых, Мариуччи позвонил в отдел убийств по сотовому телефону. И труповозка уже была на пути в последний приют. Мариуччи подумал, что Лейвон никуда не денется за это время. Когда они выбегали из комнаты, громила все еще стоял над трупом и плакал.

34

Сток не сомневался, что под длинной черной юбкой на фрау Ирме были надеты высокие армейские ботинки. Черные блестящие ботинки, доходящие прямо до ее маленьких ангельских розовых коленок. Она явно была не самой красивой девушкой в Баварии. Ее жидкие серо-желтые волосы были закручены в два больших пончика по бокам головы. Квадратное плоское лицо с длинным носом посередине покрывал густой слой пудры, хотя, по скромному мнению Стока, оно и так было достаточно белым. Тело у нее было маленькое и сбитое, и, уж в чем ей действительно не откажешь, для женщины она была очень сильной.

– О, – сказала Ирма, глядя на документы Джет, – мы понятия не имели, что вы собираетесь к нам.

– Мы просто решили прогуляться по горам, – ответила Джет. Она повторила это уже дважды, когда они стояли на улице у входной двери, мучаясь от жажды в ярких и безжалостных солнечных лучах. Фрау явно не ожидала увидеть Джет без барона. А когда Джет представила Стокли Джонса в качестве своего личного тренера, фрау посмотрела на него, как на какое-то гигантское существо другой, неведомой им формы жизни. Сток улыбнулся и сказал «гу-тен таг», но она, кажется, не очень хорошо понимала его немецкий. Гуу-тен так. Надо будет поработать над своим произношением.

– А, прогуляться, – сказала фрау Ирма Винтервальд; ее голос звучал холодно и неприветливо. Она произнесла это так, словно гулять в этих горах было строго запрещено. Атмосфера в гостевом домике «У бешеной собаки» была устрашающей. Тяжелые бархатные занавески почти не пропускали солнечный свет. Резная мебель была тяжелой и темной, со стен смотрели пустыми стеклянными глазами звериные головы.

От стоящего в дальнем конце комнаты большого рояля исходила громкая музыка. На рояле играл мужчина – господин Винтервальд был слишком стар для ее мужа, поэтому Сток подумал, что это, должно быть, ее отец. Он был слепой, глаза закрывали темные очки, одет он был в темно-зеленый фланелевый пиджаке костяными пуговицами. Его седые волосы дыбом стояли на голове, словно он постоянно находился под действием электрического тока. То, что он играл, напоминало нацистские марши новой волны, если таковые существовали в природе.

Ирма заметила, что Сток смотрит на мужчину, и сказала:

– Он гений, правда?

– Да, – сказал Сток. – То есть нет.

– Итак, – сказала Ирма. – Вы останетесь только на одну ночь, да?

– На одну ночь, – отозвалась Джет с лучшей из своих актерских улыбок на лице.

– Вам нужна одна комната? – задавая этот вопрос, фрау смотрела не на Джет, а на Стока. Она бросила на него отягощенный намеками взгляд. Сток широко ей улыбнулся и поднял два пальца.

– Нет, – сказала Джет, – нам понадобятся две комнаты, фрау Винтервальд.

Сток видел, что Джет пришлось собрать в кулак все свои актерские навыки, чтобы сдержаться, не перелезть через стойку и не оторвать башку этой уродке. Уж если две женщины друг другу не нравятся, это видно сразу.

– Zwei Zimmer[23]23
  Значит, две комнаты (нем.).


[Закрыть]. Одна для фройляйн Джет и одна для мистера…

– Джонса, – сказал Сток, и она записала фамилию толстой чернильной ручкой.

– Совсем никакого багажа? – спросила Ирма. Она поднялась на цыпочки и заглянула за стойку, словно багаж мог чудесным образом материализоваться из воздуха.

– Нет, багажа у нас нет, – сказала Джет.

– А скажи мне, моя девочка, как дела у барона фон Драксиса? Мы его почти не видели с тех пор, как лыжный сезон закончился, – поинтересовалась Ирма.

– У него все прекрасно, – сказала Джет. – Мы с ним плавали по Средиземному морю на борту «Валькирии». Вы, вероятно, слышали, фрау Винтервальд, что мы с бароном фон Драксисом собираемся пожениться в сентябре?

Услышав это, фрау Винтервальд изменилась до неузнаваемости, прямо другим человеком стала:

– Нет, моя дорогая, я совершенно ничего об этом не знала! Как чудесно! Я очень за тебя рада. Он замечательный человек! И такой богатый! Тебе очень повезло! Не хотите пообедать в саду?

Фрау Ирма, превратившаяся в улыбающееся, благодушное создание, подала к обеду по бокалу холодного белого вина. Сток заказал венский шницель, потому что это было единственно известное ему блюдо из всего меню. Джет, понятное дело, попросила зеленый салат. Фрау Винтервальд поклонилась и ретировалась обратно в дом.

– А эта Ирма не такая уж и грозная, – прошептал Сток на ухо Джет, когда фрау скрылась из виду.

Джет улыбнулась:

– Да. Эта сучка всегда меня ненавидела. Но, по-моему, мы справились неплохо. Ты был просто великолепен.

– Да, я хорошо притворяюсь до тех пор, пока рот не открою. Смешно, да? У них тут в меню одна страница с разными блюдами и целых тридцать страниц с винами.

– Ik должен взглянуть на их винный погреб, – сказала Джет, внимательно на него глядя. – Может, сегодня вечером, когда они отправятся на покой.

– Я знал, что ты меня сюда неспроста привела, – улыбнулся ей Сток. – Должна же быть еще какая-то причина кроме невероятной гостеприимности хозяев.

– Они обычно ложатся в десять, – сказала Джет. – Я принесла кое-что, чтобы им в чай подсыпать для более крепкого и здорового сна. Когда они вырубятся, я постучу тебе в дверь.

– Они что, не запирают погреб?

– Я знаю, где она прячет ключ.

Было около двух ночи, когда Сток и Джет спустились в погреб. Ступени, ведущие вниз из кухни фрау Ирмы, были старыми, каменными и скользкими. Ему пришлось держать Джет за руку, чтобы они оба кубарем не скатились вниз. Сток держал в руке маленький швейцарский фонарик и направлял его луч Джет под ноги, чтобы она не поскользнулась.

На стене в конце лестницы висел железный подсвечник со свечой, на полке Сток нашел коробок спичек. Он зажег спичку и оглянулся. Столько вина он еще в жизни не видел. Маленькая комнатка была заставлена полками с пыльными бутылками, во все стороны из погреба расходились коридоры, по обеим сторонам которого тоже стояли полки с вином.

– Это гордость Шатци, – сказала Джет. – Самая большая коллекция довоенного бордо в Германии. Пойдем, нам сюда.

Сток посветил Джет под ноги и свернул вслед за ней в длинный темный коридор. Потом они уперлись в тупик – маленькую круглую комнату со стоящими на каменном полу дубовым столом и двумя стульями. Посреди стола стояла свеча, и Сток ее зажег. На столе лежала толстая книга в кожаном переплете. Джет присела, открыла книгу и стала перелистывать страницы с золотым обрезом, пробегая глазами по нацарапанным красной шариковой ручкой записям.

– Что это? – спросил Сток.

– Журнал учета вин. Вот этой ручкой нужно записывать каждый ящик. А вот эти номера в крайней колонке, это ключи. – Джет считала у себя на ладони, вычитала и прибавляла.

– Ключи к чему?

– Сейчас я тебе покажу, – сказала Джет и захлопнула книгу. Помоги мне отодвинуть стол.

Они сдвинули стол в сторону. В стене был незакрепленный камень. Опустившись на колени, Джет вынула из кармана маленький перочинный ножик. Она просунула лезвие в щелочку сбоку от камня и надавила. Сток направил свет фонарика на квадратную дыру, открывшуюся в полу. Там была черная стальная панель с цифровым дисплеем и клавиатурой. Джет смотрела на цифры на ладони, и они постепенно стали появляться на дисплее. Она нажала другую кнопку, и номера начали мерцать.

– Они каждую неделю меняют код, – сказала Джет. – Хорошая система.

– Безупречная, – восхитился Сток под грохот бутылок. – Да, точно.

Стена начала отодвигаться, открывая обшивку из нержавеющей стали. В стальную стену была вделана бронзовая дверь лифта.

– Я понял. По-настоящему хорошее вино он держит на другом этаже, так? – спросил Сток.

– Да, очень хорошее, – Джет подняла глаза и улыбнулась ему.

Они молча смотрели, как последняя полка с бесценным вином исчезает в полу.

– Ладно, – сказала Джет. – Мы почти пришли.

Она положила правую руку на матовую черную панель справа от двери. Красный луч биометрического сканера пробежал под ее ладонью, считывая ее данные. Через секунду маленький огонек над панелью замигал зеленым.

Сток услышал слабый гул и понял, что за стальными дверями к ним спускался лифт.

Вдруг Стока осенило.

– Эта лифтовая шахта проходит внутри горы прямо за гостевым домиком? – спросил он. Джет кивнула.

– Добро пожаловать в замок Райхенбах, – пригласила его Джетт, двери бесшумно закрылись. – Это одна из самых безопасных и изысканных частных резиденций в Альпах.

– Здорово, – отозвался Сток.

По пути наверх они молчали. На то, чтобы подняться на вершину горы, потребовалось десять минут. Когда лифт остановился, двери открылись, и они вышли.

– Потрясающе, да? – спросила Джет, вглядываясь ему в лицо.

– Слов нет, – признал Сток.

Он просто стоял и смотрел. Они были на высоте шести-семи тысяч футов. Стена из цельного стекла отделяла их от черного звездного неба и залитых лунным светом заснеженных горных вершин. Джет включила свет.

В комнате почти не было мебели. Пол из узорного паркета. Слева от Стока несколько низких кожаных кресел стояло вокруг большого камина. Над украшенной резьбой каминной полкой висел большой портрет, написанный маслом. На нем были изображены двое мужчин на лошадях где-то среди этих самых снежных вершин. Даже с такого расстояния Сток узнал в одном из мужчин фон Драксиса. На нем была яркая военная форма. В высшей степени героическая картина.

– А кто второй парень? – спросил Сток у Джет и подошел к камину, чтобы лучше рассмотреть.

– Это Люка Бонапарт, – ответила она. – Лучший друг Шатци.

– Бонапарт? Так это он? Я должен был догадаться по тому, как он руку за пальто заложил. Черт подери. Ух ты! Что это за костюмчик на Шатци?

– Альпенкорпс – форма немецких альпийских войск времен Второй мировой войны. У него в Темплхофе собрана целая коллекция военной формы.

– Опять это слово! Что еще за Темплхоф? Аэропорт что ли?

– Старый аэродром в Берлине. Его спроектировал Альберт Шпеер, а построен он примерно в 1937 году. Огромное здание серповидной формы длиной около пяти километров. После завоевания мира Темплхоф должен был стать главным аэропортом Германиады. Несколько лет назад правительство Берлина хотело снести здание, но Шатци увел его прямо у них из-под носа. Теперь в нем расположен центральный офис корпорации фон Дракси-са и дизайнерские кораблестроительные и авиационные студии.

– Вот как? Германиада. Так вот как он собирался назвать мир, да? Я не знал.

Единственный стол в форме полумесяца с одним стулом стоял у огромного окна.

– Это его стол? – спросил Сток, постукивая костяшками пальцев по полированной поверхности.

– Да. Сядь в кресло.

– Думаешь, он не будет возражать?

– Конечно, будет. Давай.

Сток сделал так, как она сказала. Сидя здесь, легко было чувствовать себя хозяином мира.

Через несколько долгих минут он взглянул на Джет и сказал:

– Джет, чем на самом деле занимается твой бойфренд?

– Он судостроитель. Самый удачливый и влиятельный во всей Германии. Его семья четыре века занимается этим бизнесом. Семья Крупа делала оружие. Семья фон Драксиса строила корабли, которые возили это оружие за море. На принадлежащей им верфи в Вильгельмсхафене построили «Графа Шпее».

– А наш малыш Шатци все еще строит корабли для немецкого флота?

– Сейчас уже почти нет.

– Немецкий флот уже не получает многомиллионные долларовые бюджеты, которые у него были раньше. Так какие корабли он строит сейчас?

– Пойдем, я тебе покажу.

– Куда мы идем?

– У Шатци в доме есть студии, где разрабатывают новые модели кораблей. Там конструкторы сначала воплощают в жизнь то, что он придумывает, а потом испытывают в лабораториях условия, имитируя катастрофы и чрезвычайные ситуации. Поэтому его корабли становятся идеальными во всех отношениях, прежде чем их корпус соприкоснется с водой.

– Что он сейчас строит?

– Самый большой океанский лайнер в мире.

– Для Германии? Он, что, собирается на него установить оружие?

– Нет. Он строит его для Франции.

– Франция. Ну не чудно ли это? Франция и Германия. Черт. По-моему, они наконец решились поцеловаться и обручиться. Пойдем посмотрим.

– Ты в порядке? Ты как-то странно себя ведешь.

– Я в порядке. Просто я всегда такой, когда меня что-нибудь сильно впечатляет.

Когда они вошли в мастерскую, Сток понял, что мог бы проторчать здесь неделю. Под раскрашенным в цвета штормового неба потолком разлилось море стеклянных ящиков. В каждом из них стояла тщательно выполненная модель корабля, сконструированная и построенная фон Драксисами для немецкого флота.

Сток несколько раз останавливался полюбоваться крупными боевыми кораблями типа «Тирпитц» и «Бисмарк».

Путь в следующую комнату преграждала украшенная резьбой стальная дверь, отделанная бронзой. На ней были запечатлены военные битвы, в которых участвовал военный флот Германии за последние несколько веков. Сток чувствовал, что он все больше узнает Шатии. И ему начало казаться, что идея Хока послать его в Германию была не так уж и плоха. Он не мог выбросить из головы портрет над каминной полкой.

Джет поколдовала с электронным замком на двери, и они вошли в конструкторское бюро. Вместо потолка здесь был стеклянный купол, высоко над головой блестели звезды. Джет потянулась к выключателю, Сток тронул ее за руку и сказал:

– Не надо. Подожди минутку.

В комнате была всего одна модель, она стояла в центре выложенного мрамором пола и была закрыта стеклянным ящиком футов тридцать в длину и пятнадцать в высоту. А внутри находился самый потрясающий корабль, который Сток видел в своей жизни. Название гигантского океанского лайнера было написано золотыми буквами на корме.

«Левиафан».

– Левиафан? – переспросил Сток.

– Морское чудовище, – сказала Джет. – Библейское. Такой у Шатци и Люка юмор.

– Понял, – сказала Сток, хотя на самом деле ничего не понял. Французский монстр был в полтора раза больше самого большого лайнера в мире на сегодняшний день «Куин Мэри-2», построенный Конардом. То есть он достигал пятисот футов в длину и трехсот футов в высоту. Если бы Стока попросили угадать его тоннаж, он сказал бы триста тысяч. Боже правый!

– Это рабочая модель, – сказала Джет, протяги вая ему пульт.

– Что значит «рабочая»?

– Все работает. Давай я тебе покажу. – Она нажала кнопку, и корабль по всей длине от носа до кормы осветили тысячи крошечных огоньков внутри и снаружи. Красные и зеленые огни размером с мячик для гольфа бегали по обеим сторонам носа лайнера. Она нажала другую кнопку, и крошечные якори начали опускаться.

– Черт побери, – сказал Сток. Эта штука была по-настоящему красивой.

– Да это еще так, ерунда. Посмотри-ка сюда, – сказала Джет. Она снова нажала на кнопку, и пространство внутри стеклянного ящика начало наполняться чистой голубой водой, подсвеченной снизу. Вода быстро поднималась по стенкам ящика, пока не достигла ватерлинии «Левиафана».

– Можно смоделировать любые условия водной среды, – сказала Джет. – На дне ящика спрятаны лопасти, создающие волны. И по всей длине емкости установлены сенсоры, чтобы можно было следить за воздействием волн на корпус корабля. Хочешь увидеть пятибалльный шторм? Цунами? Волны высотой пятьдесят футов?