Текст книги "Рассветная бухта"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

– Никто не заставляет тебя ее есть.

Пожав плечами, Дина плюхнулась на диван и принялась грызть батончик с таким видом, словно он ядовитый.

– С Лорой ты был счастлив. Если честно, я даже не сразу сообразила, что с тобой происходит, ведь ты не из тех, для кого счастье – нормальное состояние. Но это было приятно.

– Да, – отозвался я.

Лора – такая же стройная эффектная красавица, как и Дженнифер Спейн, и тоже тратит много сил на поддержание своей красоты. Сколько мы с ней знакомы, она постоянно, за исключением Рождества и дней рождения, сидит на диете, каждые три дня обновляет искусственный загар, каждое утро распрямляет волосы и никогда не выходит из дому без макияжа. Некоторым мужчинам нравится, если женщина выглядит естественно – по крайней мере, они делают вид, что это так, – но лично я любил Лору еще и за ту храбрость, с которой она сражалась с природой. Я привык вставать на пятнадцать-двадцать минут раньше – только для того, чтобы посмотреть, как она прихорашивается. Даже в те дни, когда она опаздывала, роняла вещи и чертыхалась вполголоса, для меня это было самое умиротворяющее зрелище в мире – словно вид умывающейся кошки. Я всегда считал, что такая девушка – прилагающая столько сил, чтобы выглядеть как положено, – должна и хотеть то, что положено: цветы, драгоценности, уютный дом, отпуск на море и мужчину, который будет любить ее и заботиться о ней до конца жизни. Девушки вроде Фионы Рафферти для меня полная загадка – я их совершенно не понимаю и потому нервничаю. А с Лорой было по-другому: мне казалось, что у меня есть шанс сделать ее счастливой. В общем, было глупо удивляться, когда она захотела именно то, чего хотят все женщины.

– Лора ушла из-за меня? – спросила Дина, не глядя в мою сторону.

– Нет, – тут же ответил я. Это правда: Лора с самого начала узнала про Дину – примерно в том ключе, в каком и можно было ожидать. Она ни разу не заговаривала на эту тему, не намекала, что заботиться о Дине не мое дело, что я не должен пускать в дом эту сумасшедшую. Когда Дина наконец засыпала в гостевой комнате и я ложился спать, Лора гладила меня по голове. Вот и все.

– Никто не хочет разгребать это дерьмо. Я и сама не хочу.

– Может, кто-то и не хочет. На таких женщинах я бы не женился.

Дина фыркнула:

– Лора мне нравилась, но это не значит, что она святая. Думаешь, я совсем дура? Я знаю, что ей было неприятно, когда в ее доме появлялась психованная сучка и портила ей всю неделю. Помнишь тот раз – свечи, музыка, бокалы с вином, у вас обоих волосы растрепанные? Наверное, в тот момент ей хотелось меня удавить.

– Нет. Ни тогда, ни в другие дни.

– Ты бы в любом случае мне ничего не сказал. Почему тогда Лора тебя бросила? Она ведь тебя обожала. И ты тут ни при чем – ты не бил, не материл ее. Для тебя она была принцессой, ты бы для нее луну с неба достал. «Или она, или я» – так она сказала? «Я хочу жить своей жизнью, гони эту сумасшедшую»?

Дина начала заводиться – прижалась к валику дивана, и в ее взгляде мелькнул испуг.

– Лора ушла, потому что хотела детей.

Дина застыла с открытым ртом.

– О черт… Майк, у вас не могло быть детей?

– Не знаю. Мы не пробовали.

– Тогда…

– Я не хочу детей. И никогда не хотел.

Дина поразмыслила об этом, рассеянно посасывая брусочек гранолы.

– Лора успокоилась бы, если бы родила.

– Возможно. Надеюсь, у нее будет шанс это выяснить, но только не со мной. Лора все понимала, когда выходила за меня. Я ее не обманывал.

– Почему ты не хочешь детей?

– Так бывает. Это еще не значит, что я урод.

– Я что, назвала тебя уродом? Нет, просто спросила почему.

– Дети не для тех, кто работает в отделе убийств. Они делают тебя слабым: ты уже не выдерживаешь напряжения и, в конце концов, заваливаешь работу – а потом скорее всего портишь жизнь и детям. Работа и дети несовместимы. Я выбираю работу.

– О Боже, что за бред. Ты всегда во всем винишь работу – и даже не представляешь себе, как это скучно.

– Работу я ни в чем не виню. Я серьезно к ней отношусь. Если это скучно, тогда извини.

Дина закатила глаза и нарочито вымученно вздохнула.

– Хорошо. – Она решила все разжевать, чтобы даже идиот мог следить за ходом мысли. – Ставлю все, что у меня есть – правда, ни хрена у меня нет, ну да ладно, – на то, что сотрудников твоего отдела не кастрируют в первый же рабочий день. У твоих сослуживцев есть дети, они выполняют ту же работу, что и ты. Не упускают убийц каждый раз, иначе бы их уволили. Верно? Я права?

– Да, у кого-то из наших есть семьи.

– Тогда почему ты не хочешь детей?

Кофе подействовал, и квартира вдруг показалась тесной и мерзкой, а искусственный свет – жестким; мне так сильно захотелось на полной скорости погнать в Брокен-Харбор, что я едва не выскочил из кресла.

– Потому что риск слишком велик, – ответил я. – Он настолько огромен, что от одной мысли об этом меня тошнит. Вот почему.

– Риск, – сказала Дина после паузы. Она аккуратно вывернула обертку батончика гранолы наизнанку и теперь изучала блестящую поверхность. – Но он связан не с работой, а со мной. Ты боишься, что дети выйдут такими, как я.

– Я боюсь не тебя.

– А кого?

– Себя.

Дина наблюдала за мной, и в ее загадочных голубых глазах отражались крошечные огоньки от лампочки.

– Ты стал бы хорошим отцом.

– Возможно. Но «возможно» – это слишком мало. Ведь если мы оба ошибаемся и я стану ужасным отцом, что тогда? Я абсолютно ничегоне смогу изменить. Когда все выяснится, уже ничего не изменишь: дети здесь, и отправить их обратно нельзя, можно только портить их и дальше, день за днем, и наблюдать, как идеальные малыши превращаются в неудачников. Дина, я не могу этого сделать. Либо я недостаточно глуп, либо недостаточно смел, но на такой риск я пойти не могу.

– У Джери все нормально.

– У нее все замечательно. – Джери – веселая, добрая – она создана быть матерью. После рождения каждого из детей я звонил ей ежедневно в течение года, откладывая все дела – засады, допросы, ссоры с Лорой, – лишь бы набрать номер и узнать, все ли в порядке. Однажды у нее был хриплый голос, она казалась настолько подавленной, что я заставил Фила уйти с работы и отправиться домой. Выяснилось, что у нее простуда, и, разумеется, я должен был чувствовать себя полным идиотом, но ничего подобного. Спокойствие дороже.

– Я бы хотела, чтобы у меня были дети. – Дина смяла обертку и бросила в сторону мусорной корзины, но промахнулась. – По-твоему, это дурацкая идея.

При мысли о том, что в следующий раз она придет ко мне беременной, я похолодел.

– Моего разрешения тебе спрашивать не нужно.

– Но тебе все равно так кажется.

– Как дела у Фабио? – спросил я.

– Его зовут Франческо, и я не думаю, что у нас с ним что-нибудь выйдет.

– Лучше подождать с детьми до тех пор, пока не найдешь человека, на которого можно положиться. Ну да, считай меня старомодным.

– Ты хочешь сказать – на тот случай, если я сойду с ума. На тот случай, если у меня съедет крыша, пока я ухаживаю за трехнедельным малышом. По-твоему, кто-то должен за мной наблюдать.

– Я этого не говорил.

Дина растянулась на диване и стала изучать жемчужно-голубой лак на ногтях.

– Я чувствую, когда съезжаю с катушек. Хочешь, расскажу, как это бывает?

Мне совершенно не хотелось знать, как работает мозг Дины.

– Расскажи.

– Все начинает звучать по-другому. – Быстрый взгляд на меня из-под челки. – Например, вечером я снимаю с себя топ и кидаю на пол, а он делает плюх,словно камень, который бросили в пруд. Или вот однажды я шла домой с работы, и при каждом шаге сапоги пищалисловно мышь, попавшая в мышеловку. В конце концов я села на дорожке и сняла их – нет, я не дура и знаю, что мышей в сапогах нет, но я должна была убедиться. Домой все равно пришлось ехать на такси – звук оказался просто невыносимым, это было похоже на агонию…

– Как только что-то подобное начинается, сразу обращайся за помощью.

– Я так и делаю. Сегодня на работе большой морозильник, в котором лежат булочки, затрещал словно лесной пожар, и я сразу пошла к тебе.

– И это замечательно. Я очень рад, что ты так поступила, но я имел в виду профессионалов.

– Врачей. – Дина вздернула губу. – Я им счет потеряла. Что от них хорошего?

Благодаря им она еще жива – и это кое-что значит и для меня, и для нее. Однако ответить мне помешал телефонный звонок. Достав мобильник, я взглянул на часы: ровно девять. Молодчина Ричи.

– Кеннеди, – сказал я, вставая и отходя подальше от Дины.

– Мы на месте, – ответил Ричи так тихо, что мне пришлось прижать телефон к уху. – Все спокойно.

– Криминалисты и «летуны» заняты своим делом?

– Да.

– Проблемы есть? Встретил кого-нибудь по дороге? Что-нибудь произошло?

– Не, все нормально.

– Тогда поговорим через час, а если что-то случится, то раньше. Удачи.

Дина скручивала полотенце в тугой узел и внимательно наблюдала за мной сквозь завесу блестящих волос.

– Кто это?

– По работе. – Я засунул мобильник во внутренний карман. Дина склонна к паранойе, и я не хотел, чтобы она прятала мой телефон, не давая мне позвонить в воображаемую больницу, или, еще лучше, чтобы ответила на звонок и сказала Ричи, что знает про все его замыслы и надеется, что он сдохнет от рака.

– Я думала, твой рабочий день закончился.

– Ну да – более-менее.

– Что значит «более-менее»?

Ее пальцы сжали полотенце.

– Это значит, что иногда у людей возникают ко мне вопросы, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно. – В отделе убийств нет такого понятия как «рабочий день закончился». Звонил мой напарник – и, возможно, позвонит еще несколько раз.

– Почему?

Я взял кружку и пошел на кухню налить еще кофе.

– Ты же его видела: он новичок. Прежде чем принять важное решение, он должен посоветоваться со мной.

– Какое важное решение?

– Любое.

Быстрыми сильными движениями Дина принялась сдирать ногтем корку с поджившей раны на тыльной поверхности ладони.

– Сегодня на работе кто-то слушал радио, – сказала она.

О черт.

– И что?

– И то. Там сказали, что кто-то погиб и эта смерть кажется полиции подозрительной. Сказали, что это в Брокен-Харборе. Говорил какой-то коп – и голос у него был как у тебя.

И тогда морозильник затрещал словно лесной пожар.

– Угу, – осторожно сказал я, снова устраиваясь в кресле.

Расчесывание возобновилось с новой силой.

– Не делай так. Не смей, черт бы тебя побрал.

– Что не делать?

– Не строй из себя непрошибаемого копа. Не говори со мной так, словно я тупая запуганная свидетельница, с которой можно играть в разные игры. Я тебя не боюсь, понял?

Спорить не имело смысла.

– Понял, – спокойно ответил я. – Я не буду тебя запугивать.

– Тогда хватит валять дурака. Рассказывай.

– Ты же знаешь, я не могу говорить о работе. Ничего личного.

– Боже мой, как это – ничего личного?! Черт побери, я же твоя сестра!

Она забилась в угол дивана, поджав под себя ноги, словно готовилась броситься на меня, – вариант маловероятный, но тем не менее возможный.

– Верно. Я хотел сказать, что не скрываю ничего лично от тебя. Мне нужно быть осторожным со всеми.

Дина вцепилась зубами в предплечье и смотрела на меня как на врага – в прищуренных звериных глазах блестел холодный расчет.

– Ладно. Тогда давай смотреть новости.

Я надеялся, что такая мысль ей в голову не придет.

– Ты ведь вроде любишь тишину и покой.

– О Боже! Если об этом деле знает вся страна, вряд ли оно настолько секретное, что его нужно скрывать от меня, так? Если там действительно ничего личного.

– Дина, ради Бога! Я же целый день работал – сейчас мне меньше всего хочется смотреть на работу по телевизору.

– Тогда говори, что за хрень у вас творится! Или я включу новости – останавливать меня придется силой. Хочешь попробовать?

– Ладно, – сдался я. – Расскажу, но только если ты успокоишься. Прекрати грызть руку.

– Это же моя рука. Какая тебе разница?

– Пока ты ее грызешь, я не могу сосредоточиться и, следовательно, рассказать. Выбор за тобой.

Упрямо взглянув на меня, Дина еще раз впилась в руку белыми зубками, но когда я не отреагировал, вытерла предплечье о майку и засунула ладони под колени.

– Вот. Теперь ты счастлив?

– Там не просто один труп, а семья из четырех человек. Они жили в Брокен-Харборе – теперь это место называется Брайанстаун. Вчера ночью к ним в дом кто-то вломился.

– Как он их убил?

– Об этом мы узнаем после вскрытия. Похоже, орудовал ножом.

Обдумывая услышанное, Дина смотрела в пустоту и не двигалась – даже не дышала.

– Брайанстаун, – наконец сказала она. – Что за тупое, идиотское название. Тот, кто его придумал, должен засунуть голову под газонокосилку. Ты уверен?

– Про название?

– Нет! Бог ты мой! Про убитых.

Я потер подбородок, пытаясь расслабить сведенные челюсти.

– Ага, уверен.

Дина снова уставилась на меня:

– Ты уверен, потому что расследуешь это дело.

Я не ответил.

– Ты сказал, что не хочешь смотреть про него в новостях, так как работал над ним целый день.

– Я не хотел смотреть на дело об убийстве; любое дело – это работа. Такая у меня профессия.

– Бла-бла-бла, не важно. Этодело об убийстве – твояработа, так?

– Какая разница?

– Разница такая: если скажешь, я позволю тебе сменить тему.

– Да, я работаю над этим делом. Вместе с кучей других детективов.

– Хм. – Дина бросила полотенце в сторону двери ванной, сползла с дивана и снова закружила по комнате. Я почти слышал тонкий, комариный писк существа, которое живет в ней.

– А теперь меняем тему.

– Угу. – Дина взяла слоника из мыльного камня, которого мы Лорой привезли из Кении, стиснула его, а затем с интересом принялась рассматривать красные вмятины на ладони. – Я тут думала, пока ждала тебя: мне нужна другая квартира.

– Отлично. Можем прямо сейчас присмотреть что-нибудь в Сети.

Квартира Дины – настоящая крысиная нора. Она в состоянии снять приличное жилье – я помогаю ей платить за него, но утверждает, что при виде квартиры в спальном районе ей хочется разбить голову о стену, и поэтому всегда выбирает себе полуразрушенный особняк в георгианском стиле, превращенный в шестидесятые в многоквартирный дом. Ванную ей обычно приходится делить с каким-нибудь волосатым неудачником, который называет себя музыкантом и которому постоянно надо напоминать о том, что ее брат – полицейский.

– Нет, – сказала Дина. – Ради Бога, послушай: я хочу ее изменить. Я ее ненавижу, потому что от нее у меня зуд. Я уже пыталась переехать – пошла наверх к девчонкам и попросила поменяться квартирами. Ну ведь у них-то не будет чесаться на сгибах локтей и под ногтями, как у меня. И дело не в насекомых! Я говорю, смотрите, как чисто: думаю, это все из-за дерьмового рисунка на ковре. Я им так и сказала, но эти сучки даже не стали слушать, только рты раскрыли, тупые рыбы. Интересно, не держат ли они рыб в аквариуме? Ну вот, раз переехать я не могу, то нужно что-то изменить. Хочу передвинуть комнаты. Кажется, мы уже сносили стены, но я точно не помню, а ты?

Ричи звонил каждый час, как и обещал, – сказать, что ничего не произошло. Иногда Дина разрешала мне ответить после первого звонка – грызла палец, пока я разговаривал, – а когда я вешал трубку, врубала следующую передачу: «Кто это?», «Что ему нужно?», «Что ты рассказал ему обо мне?». Иногда я должен был ждать второго или третьего звонка, а она тем временем кружила по комнате все быстрее и разговаривала все громче, чтобы заглушить его, пока не падала на диван от усталости. В час ночи она выбила мобильник у меня из рук и завопила:

– Я пытаюсь сказать что-то важное, но тебе насрать; я хочу с тобой поговорить, не игнорируй меня, кто бы там ни был, слушай, слушай, слушай…

В начале четвертого она заснула прямо на середине фразы – свернувшись в тугой комок на диване и засунув голову между подушками. На руку она намотала мою майку и стала ее посасывать.

Я принес одеяло и накрыл Дину, затем притушил свет, налил себе холодного кофе и сел за обеденный стол раскладывать пасьянс на телефоне. Далеко внизу грузовик ритмично бибикал, сдавая назад; этажом ниже хлопнула дверь. Дина шептала во сне. Прошел дождь, негромко шурша и стуча в окна, затем все стихло.

Когда наша мать покончила с собой, мне было пятнадцать, Джери – шестнадцать, а Дине – почти шесть. Сколько я себя помню, отчасти я ждал, когда же это случится, и с хитроумием человека, который мечтает лишь об одном, она выбрала день, когда мы этого не ждали. Весь год мы – отец, Джери и я – заботились о ней круглые сутки: словно тайные агенты, мы следили, не появятся ли первые признаки, и уговаривали ее поесть, когда она не желала вставать с постели. Мы прятали болеутоляющее в те дни, когда она бродила по дому словно порыв холодного ветра, мы держали ее за руку, когда она плакала ночи напролет. Весело и ловко, будто мошенники, мы лгали соседям, родственникам – всем, кто спрашивал про нее. Но на две недели в году все мы обретали свободу. Что-то в Брокен-Харборе – воздух, перемена обстановки, решимость не портить нам каникулы – превращало маму в смеющуюся девушку, которая робко и удивленно подставляет ладони солнцу, словно не веря тому, какая нежная у нее кожа. Она бегала с нами наперегонки по песку и целовала отца в шею, натирая кремом от загара. В течение двух недель мы не пересчитывали ножи и не вскакивали по ночам от малейшего шума, потому что она была счастлива.

В то лето, когда мне исполнилось пятнадцать, она казалась счастливее, чем когда бы то ни было. Почему – я понял сильно позднее. В воду она зашла в самый последний вечер наших каникул.

До той ночи Дина была искоркой – озорной, упрямой девчонкой, всегда готовой пронзительно захихикать, причем так, что вы начинали смеяться вместе с ней. Позднее врачи предупреждали нас, чтобы мы следили за «эмоциональными последствиями». Сейчас ее – а скорее всего и нас тоже – сразу бы отправили к психотерапевту, но на дворе стояли восьмидесятые, и наша страна по-прежнему считала, что психотерапия – развлечение для богатеньких, которым на самом деле нужен хороший пинок под зад. Мы следили, и это у нас отлично получалось: поначалу мы круглые сутки по очереди сидели у постели Дины, пока она дергалась и бормотала во сне. Однако она, казалось, чувствовала себя не хуже, чем мы с Джери, и куда лучше, чем наш отец. Она сосала большой палец, много плакала, но постепенно вернулась в норму – по крайней мере насколько мы могли понять. Однажды утром она засунула мне под одеяло мокрую тряпку; я проснулся, а она бросилась наутек, визжа от восторга. В тот день Джери поставила свечку Деве Марии в благодарность за исцеление Дины.

Я тоже поставил свечку, до последнего надеялся на лучшее – и убеждал себя, что верю в него. Однако я знал, что такая ночь не проходит бесследно, и оказался прав. Эта ночь нашла в Дине самое уязвимое место, забралась в него, свернулась в комочек и стала ждать – ждала много лет, – а разжирев, проснулась и прогрызла себе путь на поверхность.

Если у Дины начинался приступ, мы никогда не оставляли ее одну. Время от времени ей каким-то образом удавалось заблудиться по дороге ко мне или к Джери; она приходила к нам в синяках, а однажды – с клоком выдранных с корнем волос. Каждый раз мы с Джери пытались выяснить у нее, что произошло, но на удачу особо не рассчитывали.

Я почти решил позвонить на работу и сказаться больным. Телефон уже лежал у меня в руке, и я был готов набрать номер отдела и сообщить, что подхватил мерзкий кишечный грипп от племянницы и теперь не могу отойти от унитаза. Знаю, все бы подумали, что меня остановила мысль о немедленном крахе карьеры, но на самом деле от этого звонка меня удержала возникшая перед глазами картинка: Пэт и Дженни Спейн сражаются не на жизнь, а на смерть, в одиночку, решив, что мы их бросили. Я не смог бы жить, если бы в итоге это оказалось правдой.

Когда до четырех оставалось минуты две, я вошел в спальню, перевел мобильник в тихий режим и стал смотреть на экран – до тех пор пока на нем не высветилось имя Ричи. Снова ничего. Судя по голосу, он уже засыпал.

– Если до пяти ничего не произойдет, можешь сворачиваться, – сказал я. – Передай как-бишь-ее-там и остальным «летунам», пусть вздремнут немного, а в полдень возвращаются. Ты ведь еще пару часов протянешь, да?

– Без проблем. Кофеиновые таблетки остались. – Возникла пауза, он определенно подбирал нужные слова. – Я… увижу вас в больнице, да? Или…

– Да, сынок, увидишь. Ровно в шесть. Скажи как-бишь-его-там, чтобы подбросил тебя до дома. И не забудь позавтракать – когда приступим к делу, времени на чай с гренками не будет. До скорого.

Я принял душ, побрился, нашел чистую одежду и быстро съел миску мюсли – так тихо, как только мог. Затем нацарапал записку Дине: «Доброе утро, соня! Мне нужно на работу, но скоро вернусь. А ты пока поешь, что найдешь в кухне, почитай/послушай/посмотри, что стоит на полках, прими душ – вся квартира в твоем распоряжении. Если возникнут проблемы или захочется поболтать, звони мне/Джери. М.»

Записку я оставил на кофейном столике, на полотенце с еще одним батончиком гранолы. Никаких ключей. Я долго об этом думал, и в конце концов все свелось к выбору – рискнуть ли пожаром в квартире, пока Дина взаперти, или тем, что она пойдет гулять темными улочками и наткнется на кого-нибудь не того. Была не та неделя, чтобы верить в людей или в удачу, но если меня зажать в угол, я всегда выбираю удачу.

Дина изогнулась на диване, и я застыл, но потом вздохнула и еще глубже закопалась в подушки. Из-под одеяла свисала рука – молочно-бледная, с нечеткими красными полукружиями – отпечатками укусов. Я накрыл ее одеялом. Затем надел пальто, выскользнул из квартиры и защелкнул дверные замки.