Текст книги "Рассветная бухта"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

18

Их было так много – комнаты в обветшалых сельских участках, где пахнет плесенью и немытыми ногами; гостиные, набитые мебелью в цветочек и открытками с изображениями святых – этими сияющими медалями респектабельности; кухни в многоэтажках, где хнычут младенцы, посасывая кока-колу из бутылочки, и где столы завалены окурками и залеплены коркой из кукурузных хлопьев; наши собственные комнаты для допросов, где тихо, словно в святая святых, такие знакомые, что я даже с закрытыми глазами мог бы найти любое граффити, любую трещинку в стене. Все это – комнаты, где я взглянул в глаза убийце и сказал: «Ты. Ты это сделал».

Я помню каждую, я их коллекционирую – колоду ярко разукрашенных карточек, которые нужно хранить в бархате и просматривать по ночам, если день выдался слишком долгим и тебе не спится. Я помню, было ли там тепло или холодно, помню, как свет впитывался в облупившуюся желтую краску и заставлял вспыхнуть синюю кружку, помню, проникал ли мой голос во все уголки под потолком или же его глушили тяжелые занавески и фарфоровые украшения. Я помню текстуру деревянных стульев, колыхание паутинки, мягкое постукивание капель по раковине, податливый ковер под подошвами ботинок. «В доме Отца Моего обителей много»: если я когда-нибудь обзаведусь обителью, она будет состоять из этих комнат.

Я всегда любил простоту. «У тебя все черное и белое», – сказал Ричи, словно обвиняя меня, однако в действительности почти каждое дело об убийстве либо простое, либо может стать простым. Это необходимо, да – но это и поразительно: если и есть на свете чудеса, то вот вам одно из них. В этих комнатах огромный шипящий клубок теней всего мира сгорает дотла, все его коварные оттенки серого натачиваются до чистоты ножевого лезвия. Две режущие кромки: причина и следствие, добро и зло. Мне эти комнаты кажутся прекрасными. Я вхожу в них как к себе домой, как боксер – на ринг; там я собран и чувствую себя энергичным и непобедимым.

Больничная палата Дженни Спейн – единственная комната, которой я боялся: либо потому, что тьма в ней была острее любого предмета, к которому я когда-либо прикасался, либо потому, что внутренний голос подсказывал мне, что она совсем не заточена, что тени в ней до сих пор пересекаются и плодятся, и на этот раз их не остановить.

Они обе были там – Дженни и Фиона. Когда я открыл дверь, они повернули головы в мою сторону, но разговора я не прервал – они просто молчали. Фиона сидела у кровати на крошечном пластиковом кресле, сжимая ладонь Дженни, лежащую на ветхом одеяле. Они уставились на меня; худые лица, в которых боль навсегда прорезала морщины, пустые голубые глаза. Кто-то сумел вымыть Дженни голову – без выпрямителей ее волосы стали мягкими и пушистыми словно у девочки. Вода смыла искусственный загар, сделав Дженни даже более бледной, чем Фиона. Я впервые заметил, что они похожи.

– Извините за беспокойство, – сказал я. – Мисс Рафферти, мне нужно поговорить с миссис Спейн.

Фиона еще крепче сжала руку Дженни.

– Я останусь.

Она все знала.

– Боюсь, что это невозможно, – сказал я.

– Тогда она не будет с вами разговаривать. И в любом случае она не в состоянии. Я не позволю вам ее запугивать.

– Я и не собираюсь никого запугивать. Если миссис Спейн хочет, чтобы при нашем разговоре присутствовал адвокат, пусть попросит об этом, однако посторонних в комнате быть не должно. Уверен, вы все понимаете.

Дженни мягко положила руку Фионы на подлокотник кресла.

– Все нормально, – сказала она. – У меня все в порядке.

– Нет, не в порядке.

– Да нет же, честно. – Врачи уменьшили дозу болеутоляющих: Дженни по-прежнему двигалась так, словно она под водой, а лицо выглядело неестественно спокойным, почти обмякшим, как будто у нее были перерезаны какие-то важные мышцы, однако ее глаза уже фокусировались на объектах и говорила она отчетливо, хоть и медленно. Она уже была в состоянии давать показания – если бы до этого дошло. – Ну же, Фиона. Выйди ненадолго.

Я держал дверь открытой, пока Фиона неохотно вставала с кресла и надевала пальто.

– Да, возвращайтесь, – сказал я ей. – С вами мне тоже нужно побеседовать. Это важно.

Фиона не ответила; ее взгляд по-прежнему был устремлен на Дженни. Когда Дженни кивнула, Фиона протиснулась мимо меня в дверь и зашагала по коридору. Убедившись в том, что она действительно ушла, я закрыл дверь.

Поставив чемоданчик у кровати, я повесил пальто на ручку двери и придвинул кресло так, что мои колени уткнулись в ее одеяло. Дженни следила за мной устало и не проявляя интереса, словно я очередной врач, снующий туда-сюда с приборами, которые гудят, мигают и причиняют боль. Толстую повязку на щеке сменила узкая аккуратная полоска; на Дженни надели что-то синее и мягкое – майку или пижамную куртку с длинными рукавами. Через один из них была продета тонкая резиновая трубка капельницы. За окном высокое дерево кружило карусели из блестящих листьев на фоне голубого неба.

– Миссис Спейн, нам надо поговорить.

Она следила за мной, откинувшись на подушку, терпеливо ждала, когда я закончу и уйду, оставлю ее гипнотизировать себя движущимися листьями. Она хотела раствориться в них – искорка света, дуновение ветерка, и больше ее нет.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я.

– Лучше. Спасибо.

Она и выглядела лучше. От больничного воздуха ее губы пересохли, однако голос смягчился, стал высоким и нежным словно у девочки, а глаза уже не были красными – она больше не плакала. Если бы она выла, обезумев от горя, я бы не так за нее боялся.

– Это приятно слышать. Когда врачи собираются отпустить вас домой?

– Они сказали – может, послезавтра или днем позже.

В моем распоряжении оставалось менее двух суток. Тикающие часы и тот факт, что она рядом, – все это заставляло меня торопиться.

– Миссис Спейн, я пришел сообщить вам о том, что следствие добилось определенных успехов. Мы арестовали одного человека за нападение на вас и ваших родных.

Глаза Дженни удивленно вспыхнули.

– Сестра вам не сказала?

Она покачала головой.

– Вы… Коговы арестовали?

– Возможно, для вас это станет неожиданностью. Этого человека вы знаете – вы долгое время были с ним очень близки. – Удивление сменилось страхом. – Почему Конор Бреннан мог желать зла вашей семье?

– Конор?

– Мы арестовали его за эти преступления. Обвинения будут предъявлены в конце недели. Мне жаль.

– О Боже… Нет. Нет-нет-нет, вы все напутали. Конор никогда бы не причинил нам зла – и никому другому. – Дженни пыталась подняться с подушки; на протянутой ко мне руке выступили сухожилия, словно у старухи, и я увидел ее сломанные ногти. – Вы должны его отпустить.

– Хотите верьте, хотите – нет, но тут я на вашей стороне: мне тоже не кажется, что Конор – убийца. Правда, к сожалению, все улики указывают на него, и он признался в преступлениях.

–  Признался?

– От такого не отмахнешься. Если кто-то не предъявит неопровержимые доказательства того, что Конор не убивал ваших родных, я буду вынужден предъявить ему обвинение – и, поверьте, дело не развалится в суде. Ему грозит очень большой срок.

– Я была там. Это сделал не он. Это достаточно неопровержимое свидетельство?

– Мне казалось, что ту ночь вы не помните, – мягко заметил я.

Это остановило ее лишь на секунду.

– Не помню. И если бы это сделал Конор, я бы запомнила. Так что это не он.

– Миссис Спейн, время для таких игр закончилось. Я почти точно знаю, что произошло в ту ночь. И, я уверен, вы тоже знаете. Следовательно, выручить Конора можете только вы. Если не хотите, чтобы его признали виновным в убийстве, расскажите мне, что произошло.

Дженни сморгнула накатившие слезы:

– Я не помню.

– Подумайте минуту о том, что будет с Конором, если вы станете и дальше гнуть ту же линию. Вы ему небезразличны. Он очень долго любил вас – думаю, вы знаете, как сильно он вас любит. Что он подумает, узнав, что вы отправили его на пожизненное заключение за преступления, которых он не совершал?

Ее губы дрогнули, и на секунду мне показалось, что я ее расколол, однако Дженни взяла себя в руки.

– Он не сядет в тюрьму. Он ничего не делал. Вы все поймете.

Я подождал, однако она молчала. Мы с Ричи были правы: она собиралась написать записку. Конор ей дорог, но шанс покончить с собой для нее важнее.

Я наклонился к чемоданчику, достал из него рисунок Эммы, найденный в квартире Конора, и положил его на накрытые одеялом колени Дженни. На секунду мне показалось, что я чувствую прохладный, сладкий запах дерева и яблок.

Дженни крепко зажмурилась. Когда ее глаза снова открылись, она смотрела в окно, изогнувшись так, словно рисунок может на нее броситься.

– Эмма нарисовала его за день до смерти.

Дженни снова зажмурилась, а затем снова уставилась на сверкающие листья, будто меня там не было.

– Животное на дереве – что это?

На этот раз никакой реакции. Оставшиеся силы Дженни тратила на то, чтобы игнорировать меня. Скоро она уже не будет меня слышать.

Я наклонился к ней – так близко, что почувствовал химический цветочный аромат ее шампуня. По коже медленной холодной волной побежали мурашки. Я словно прижался к привидению.

– Миссис Спейн. – Я поставил палец на пластиковый конверт, на зловещее черное существо, которое обвилось вокруг ветки. Оно улыбалось мне. Глаза оранжевые, в распахнутой пасти треугольные белые зубы. – Посмотрите на рисунок, миссис Спейн. Скажите, что это?

Ее ресницы дрогнули.

– Кошка.

Именно так я и думал – и сейчас не мог поверить, что принял это существо за безвредного пушистого зверька.

– У вас нет кошки. И у соседей тоже.

– Эмма хотела кошку. Поэтому и нарисовала.

– Это похоже не на домашнего питомца, а на дикого, кровожадного зверя. Такого маленькая девочка в постель с собой не возьмет. Кто это, миссис Спейн? Норка? Росомаха? Кто?

– Не знаю. Эмма сама его придумала. Какая разница?

– Насколько я знаю, Эмма любила все красивое – мягкие пушистые розовые вещи. Где она могла увидеть такого зверя?

– Без понятия. Может, в школе. По телевизору.

– Нет, миссис Спейн. Она нашла его дома.

–  Нет.Я бы не разрешила своим детям подходить к дикому животному. Давайте обыщите дом. Ничего подобного вы там не найдете.

– Я уже нашел. Вы знаете, что Пэт общался на форумах в Интернете?

Дженни повернула голову так резко, что я вздрогнул. Ее зрачки расширились.

– Нет, неправда.

– Мы нашли его сообщения.

– Нет, ничего вы не нашли. Это же Интернет – там любой человек может выдать себя за кого угодно. Пэт в Интернете не сидел – он только брату писал и подыскивал вакансии.

Ее голова и руки затряслись мелкой дрожью.

– Миссис Спейн, мы нашли сообщения в вашем домашнем компьютере. Кто-то попробовал удалить журнал интернет-браузера, но у него это не совсем получилось и наши парни мигом восстановили данные. В течение нескольких месяцев до смерти Пэт пытался поймать – или по крайней мере опознать – хищника, который живет у него за стеной.

– Это просто шутка. Он скучал, у него было много свободного времени, вот он и решил проверить, как к этому отнесутся люди в сети. Это все.

– А волчий капкан на чердаке? А дыры в стенах? Видеоняни? Все это тоже шутки?

– Не знаю. Не помню. Дыры в стенах возникли сами собой – дома построены паршиво, вот и разваливаются на части… Видеоняни – это просто Пэт играл с детьми, они хотели проверить…

– Миссис Спейн, послушайте – мы сейчас одни. Я ничего не записываю. Я не зачитал вам ваши права. Все, что вы скажете, не может быть использовано против вас.

Многие следователи часто так рискуют, делая ставку на то, что если подозреваемый заговорит однажды, то во второй раз уже будет легче, или что непригодные для суда показания помогут найти то, что можно использовать. Я не люблю рисковать, однако в тот раз у меня не было времени и выбирать не приходилось. Дженни никогда не признала бы свою вину в официальной обстановке. Я не мог предложить ей того, что было бы ей нужнее чудесной прохлады бритвенных лезвий, очищающего огня инсектицида, зовущего моря. Все, чем я мог ей пригрозить, было для нее не страшнее мысли о пятидесяти годах, прожитых на этой Земле.

Если бы в сознании Дженни шевелилась хоть малейшая надежда на будущее, она бы вообще не стала мне ничего рассказывать – не важно, грозила бы ей тюрьма или нет. Но я знаю кое-что о тех, кто готовится покончить с собой: они хотят, чтобы люди знали, как все вышло. Возможно, они хотят знать, что последний фрагмент их жизни сохранится в чьей-то памяти и после того, как они станут землей и водой. Возможно, они просто хотят сбросить этот пульсирующий, кровавый груз кому-то на руки, чтобы он не обременял их в пути. Хотят сохранить историю своей жизни. Никто в мире не знает об этом лучше меня.

Именно это я и предлагал Дженни Спейн: возможность поделиться своей историей. Я бы сидел там сколько нужно – пока голубое небо не стало черным, пока за холмами в Брокен-Харбор не погасли ухмыляющиеся фонари из тыкв, пока не загорелись бы дерзкие рождественские огни. Пока она говорила, она была бы жива.

Тишина. Дженни обдумывала мои слова. Дрожь прекратилась. Ее ладони медленно высвободились из мягких рукавов и потянулись к рисунку. Как слепая, она ощупывала четыре желтых головы, четыре улыбки, слово «ЭММА», написанное печатными буквами в нижнем углу.

– Зверь вылез наружу… – Струйка шепота еле пробивалась в застывшем воздухе.

Медленно, опасаясь ее спугнуть, я откинулся на спинку кресла, чтобы дать ей больше пространства, и только тогда осознал, что отчаянно пытался задержать дыхание, и теперь у меня кружится голова.

– Давайте начнем с начала, – сказал я. – Как все началось?

Дженни тяжело помотала головой на подушке.

– Я бы это прекратила, если бы знала. Я лежу здесь и думаю, думаю об этом, но ничего не приходит в голову.

– Когда вы заметили, что Пэта что-то беспокоит?

– Давно, сто лет назад – в мае, в начале июня? Бывало, я спрошу у него что-нибудь, а он не отвечает; посмотрю на него – а он уставился в одну точку, словно прислушивается. А если дети начинали шуметь, Пэт взвивался и кричал: «Заткнитесь!» Когда я спрашивала у него, в чем проблема, он отвечал: «Ни в чем, просто хочу немного тишины и покоя в собственном доме, черт побери». Это все мелочи – никто другой бы ничего не заметил, и он сам говорил, что у него все хорошо, но я-то его знала как свои пять пальцев. Понимала, что с ним что-то не то.

– Но не знали – что именно.

– Откуда я могла знать? – Внезапно в голосе Дженни появились оправдывающиеся нотки. – Он сказал пару раз, что на чердаке кто-то скребется, однако я ничего не слышала. Решила, что туда залетает большая птица. Я не думала, что это что-то серьезное, и с чего бы? Просто считала, что у Пэта депрессия из-за того, что его уволили.

А Пэт в то же самое время все больше опасался: вдруг она подумает, будто у него галлюцинации. То, что зверь действует и на ее психику, он принял как данность.

– Он переживал из-за того, что остался без работы? – спросил я.

– Да, очень сильно. Мы… – Дженни беспокойно заворочалась в постели и резко вздохнула, словно у нее открылась какая-то рана. – Из-за этого у нас возникли проблемы, мы начали ссориться, чего раньше не случалось. Пэт любил заботиться обо всех нас – он был счастлив, когда я ушла с работы, так гордился тем, что мы можем себе это позволить. А когда его уволили… Поначалу он был абсолютно позитивен, говорил: «Не волнуйтесь, малыши, я мигом найду что-нибудь еще. Не переживай, детка, покупай топ, который хотела». Я тоже думала, что он непременноустроится на новую работу – он же хороший специалист и работает как проклятый, верно?

Она по-прежнему ворочалась, водила рукой по волосам, дергала за колтуны все сильнее и сильнее.

– А получается так: все знают – если у тебя нет работы, значит, ты хреновый специалист или на самом деле она тебе не нужна. Конец.

– Сейчас кризис. Во время кризиса бывают исключения из правил, – сказал я.

– Он должен был найти что-нибудь – это же логично,да? Однако в наше время уже никакой логики нет. Какими бы качествами ни обладал Пэт, работу ему было не подыскать. Когда мы это поняли, то фактически были разорены.

От этих слов Дженни покраснела.

– И это давило на вас обоих.

– Да. Когда нет денег… это ужасно. Один раз я сказала про это Фионе, но она не поняла. Она говорит: «Ну и что? Рано или поздно один из вас найдет работу, а сейчас вы все равно не голодаете и одежды у вас полно – дети вообще ничего не заметят. Все будет нормально». Ну, может, для Фионы и ее богемных дружков деньги не важны, но для нас, людей, которые живут в реальном мире, разница есть.

Дженни с вызовом посмотрела на меня, словно ожидая, что я, старик, ничего не пойму.

– И в чем разница?

– Во всем. Во всем.Раньше мы приглашали людей на ужин, летом – на барбекю, но это нереально,если теперь вы можете позволить себе только чай с печеньем. Наверное, Фиона и позвала бы друзей на чай – но я бы умерла от стыда. Среди наших знакомых есть настоящие сволочи, они бы сказали: «О Боже, вы видели этикетку на бутылке? Заметили, что внедорожника больше нет? Видели, что на ней та же одежда, что и в прошлом году? В следующий раз они все будут носить засаленные треники и питаться одними гамбургерами». Все остальные стали бы нас жалеть – а мне этого не нужно. Если нельзя устроить настоящий прием, то вообще ничего не нужно. Мы перестали приглашать гостей.

Ее лицо вспыхнуло, стало казаться распухшим и кровоточащим.

– И из дому мы тоже не могли выбраться, так что практически перестали звонить друзьям. Это унизительно: когда ты с кем-то нормально болтаешь и вдруг тебе говорят: «Ну что, когда встретимся?» – и тебе нужно выдумывать какую-нибудь отговорку про то, что у Джека грипп, или еще что-нибудь. После нескольких таких случаев нам перестали звонить. Этому я даже обрадовалась – мне стало гораздо проще, – но все равно…

– Наверное, вам было одиноко.

Румянец усилился – словно Дженни стыдилась и этого тоже. Она опустила голову так низко, что волосы совсем закрыли лицо.

– Да, очень одиноко. В городе я могла бы пойти в парк и встретить других мамаш, но там… Иногда я целыми неделями ни с кем не общалась, кроме Пэта, – разве что скажешь спасибо продавщице, и все. После свадьбы мы ходили в кафе или еще куда три-четыре раза в неделю, и выходные у нас всегда были расписаны – мы были популярными.А теперь мы торчали в одиночестве – пара неудачников, у которых нет друзей.

Она заговорила быстрее.

– Мы начали доставать друг друга по поводу мелочей, глупостей – как я сложила выстиранное белье или на какой громкости он должен смотреть телевизор. И каждый раз это превращалось в спор о деньгах – не знаю почему, но так было всегда. Вот я и решила, что Пэт беспокоится об этом.

– Вы его не спрашивали?

– Не хотела на него давить. Это и так был больной вопрос. Ну я и подумала: ладно, сделаю так, чтобы ему было хорошо. Докажу ему, что у нас все замечательно. – Воспоминания заставили Дженни задрать нос, и в ее голосе снова появились стальные нотки. – В доме всегда было чисто, но тут я стала держать его в идеальном порядке – типа, нигде ни крошки, даже если у меня совсем не оставалось сил. Прежде чем лечь спать, я прибиралась на кухне, чтобы утром Пэт не увидел ни пятнышка. Гуляя с детьми, я собирала цветы, чтобы потом поставить их в вазы. Детскую одежду я покупала на «иБэй» – она хорошая, но, Боже мой, пару лет назад я бы скорее умерла,чем стала бы одевать их в обноски. Благодаря этому у меня оставались деньги на приличную еду, на то, что любит Пэт, – иногда я даже бифштексы готовила. Типа: «Смотри, все в порядке. Мы справимся и за одну ночь нищими не станем. Ничего не изменилось».

Ричи, наверное, разглядел бы в ней избалованную принцессу из среднего класса, которая не способна прожить без салата с соусом песто и дорогой обуви. Я же увидел хрупкую отважную девушку, решившую, что построила неприступную крепость на берегу бурного моря. Она отчаянно сражалась, размахивала всем своим жалким оружием, пока поток бежал дальше, огибая ее. Это зрелище разбило мне сердце.

– Но все не было в порядке.

– Да, совсем не в порядке. Где-то к началу июля Пэт стал еще более нервным и… Нет, он не то чтобы игнорировал меня и детей, а как бы забыл о нашем существовании – думал о чем-то невероятно важном. Он рассказывал про шум на чердаке и даже подключил старую видеоняню, но я по-прежнему не могла связать одно с другим. Я просто думала: вечно парни возятся со своими игрушками. Знаете, да? Мне казалось, что Пэт только хочет как-то себя занять. Я уже начала понимать, что дело не только в отсутствии работы, но… Он все больше времени проводил за компьютером или наверху. Я боялась, что он пристрастился к какой-то извращенной порнухе или завел себе роман в Интернете. – Дженни издала странный звук: то ли рассмеялась, то ли всхлипнула – так хрипло и горько, что я вздрогнул. – Ах если бы. Мне следовало бы догадаться насчет видеонянь, но… Не знаю. У меня были свои проблемы.

– Неизвестный взломщик.

Дженни поежилась:

– Да. Взломщик или кто там еще. Он начал проникать в дом примерно тогда же – по крайней мере тогда я начала обращать внимание. Из-за этого мысли путались: я все время проверяла, все ли на месте, не переставлено ли что-нибудь. Но если я что-то замечала, то боялась, что это просто моя паранойя, а потом мне стало страшно, что у меня паранойя и насчет Пэта…

А сомнения Фионы только усугубили ситуацию. Я задумался, чувствовала ли Фиона, что подталкивает Дженни к безумию, или же действовала честно и невинно; я спросил себя, есть ли хоть что-то невинное в отношениях между родственниками.

– Поэтому я просто все игнорировала и пыталась действовать как ни в чем не бывало – других вариантов не было. В доме я убирала еще тщательнее: если дети разводили где-то грязь, я в ту же секунду вычищала все или отправляла вещи в стирку. Пол на кухне мыла не меньше трех раз в день – и не только для того, чтобы порадовать Пэта: я хотела, чтобы все было идеально, чтобы любые изменения были сразу заметны. Ну то есть… – Дженни вдруг недоверчиво взглянула на меня. – Все это ерунда. Я же знала, что это сделал Пэт – переставил что-то, да и забыл. Я просто хотела в этом убедиться.

А я-то думал, что она прикрывала Конора. Ей даже в голову не пришло, что он имеет отношение к этому делу. Она была уверена в том, что галлюцинирует; она боялась только одного – того кошмарного сценария, в котором врачи обнаружат ее безумие и запрут в больнице. Она охраняла самое дорогое, что у нее осталось: свой план.

– Понимаю, – сказал я и, сделав вид, что пытаюсь сесть поудобнее, взглянул на часы: прошло примерно двадцать минут. Рано или поздно Фиона – особенно если я не ошибся насчет нее – уже не сможет ждать дольше. – А что потом? Что изменилось?

– Потом… – В комнате становилось все жарче, но Дженни плотно обхватила себя руками, словно ей холодно. – Однажды поздно ночью я зашла на кухню, и Пэт чуть не сбил компьютер со стола, пытаясь замаскировать то, что делал. Я села рядом с ним и сказала: «Расскажи мне, что происходит. Что бы ни происходило, я должна знать. Мы все уладим». Поначалу он отмахивался, говорил, что все в порядке, что все под контролем, – мол, не волнуйся. И конечно, у меня началась страшная паника. Я говорю: «Что? Что?! Нет, мы будем сидеть здесь до тех пор, пока ты не расскажешь, что происходит». Увидев, как я напугана, Пэт все рассказал: слова из него буквально рекой текли.«Не хотел тебя пугать, думал, что поймаю его, и тогда ты даже не узнаешь…» Он говорил про норок, хорьков, про кости на чердаке, про советы на форуме…

Снова этот хриплый смех.

– Знаете что? Я была на седьмом небе от счастья! Я говорю: «Погоди, то есть дело только в этом? В этомвся проблема?» Я тут думаю, что у него роман или, не знаю, смертельно опасная болезнь, а Пэт мне рассказывает, что в доме завелся кто-то вроде крысы.Я едва не расплакалась от облегчения. Я говорю: «Ну, значит, завтра позвоним дератизатору. В крайнем случае возьмем кредит в банке – дело того стоит». Но Пэт сказал: «Нет. Послушай, ты не понимаешь». По его словам, он уже вызывал дератизатора и тот сказал, что с таким зверем не справится. Я отвечаю: «Боже мой!Пэт, мы не можем здесь оставаться! Ты что, спятил?» Он посмотрел на меня, словно ребенок, который принес мне свой рисунок, а я выбросила его в мусорную корзину. Он сказал: «Думаешь, я бы допустил, чтобы вам угрожала опасность? У меня все под контролем. Не нужен нам дератизатор – он просто разложит яд и сдерет с нас несколько штук. Я сампоймаю эту тварь».

Дженни покачала головой.

– Я говорю: «Эй! Але, ты меня слышишь? Ты пока ее даже не видел».Он говорит: «Ну да – потому что не хотел, чтобы ты что-то заподозрила. Но теперь, когда ты все знаешь, я смогу сделать кучу вещей. О Боже, Джен, я так рад». Он смеялся, раскачивался на стуле, ерошил себе волосы. Лично я не видела ничего смешного, но все-таки… – Дженни печально улыбнулась. – Мне было приятно увидеть его таким, понимаете? Очень приятно. И я говорю: «Что ты будешь делать?»

Пэт поставил локти на стол – как в те дни, когда мы планировали отпуск или еще что, – и начал: «Ну, видеоняня на чердаке, похоже, не работает, так? Животное от нее ускользает – возможно, ему не нравится инфракрасное излучение. Не знаю. Поэтому нам нужно понять его образ мыслей. Врубаешься?»

Я говорю: «Ни капельки». Он снова засмеялся и говорит: «Ну что ему нужно? Этого мы не знаем – возможно, ему нужна пища, тепло или даже компания. В любом случае зверь думает, что сможет найти это здесь, иначе бы он сюда не пришел, так? Ему что-то нужно, и он думает, что это он получит от нас. Поэтому мы должны дать ему шанс подойти поближе».

Я говорю: «Ни за что!» – но Пэт в ответ: «Нет-нет, не волнуйся, мы не подпустим его совсем близко. Я имею в виду контролируемоесближение. Процесс полностью под нашим контролем. Я поставлю на лестничной площадке видеоняню и направлю ее на люк, да? Люк оставим открытым, но отверстие закроем проволочной сеткой, чтобы животное не проникло в дом. На лестнице будет гореть свет, так что не придется включать инфракрасное излучение – вдруг оно пугает зверя. Рано или поздно животное захочет подойти поближе, направится к люку, и – бац! – попадет в объектив. Видишь? Это идеальный план!»

Дженни беспомощно подняла руки.

– Мне он не показался таким уж идеальным… Но ведь мой долг – поддерживать мужа, так? Кроме того, я уже несколько месяцев не видела его настолько счастливым. Поэтому я сказала: «Хорошо, действуй».

Я думал, что услышу поток бреда, неразборчивые обрывки, перемежаемые всхлипами, однако рассказ Дженни был предельно четким. Она излагала с той же неутомимой, стальной точностью, которая заставляла ее каждый вечер наводить идеальный порядок в доме. Возможно, мне следовало восхититься ее самообладанием или по крайней мере поблагодарить за то, что она сохранила силу воли. Раньше, до нашей первой беседы, мне казалось, что мой самый страшный кошмар – это Дженни, завывающая от горя. Однако этот плоский и спокойный голос, словно у бесплотного существа, которое шепчет тебе на ухо по ночам, был куда хуже.

Чтобы выпустить слова наружу, мне пришлось прочистить горло.

– И когда у вас был этот разговор?

– Где-то в конце июля? О Боже… – Она сглотнула. – Меньше трех месяцев назад. Невероятно… А кажется, прошло три года.

По срокам это совпадало с перепиской Пэта на форумах.

– Вы решили, что животное действительно существует? Вам не приходило в голову – хотя бы в качестве одного из вариантов, – что ваш муж просто его придумал?

– Пэт не псих, – быстро и резко ответила Дженни.

– Я этого и не утверждал. Но вы же только что сказали, что у него был сильный стресс. В подобных обстоятельствах воображение может работать с повышенной нагрузкой.

Дженни беспокойно заворочалась на постели.

– Не знаю. Может, я думала об этом. Ну, то есть сама я зверя никогда не слышала, так что… – Она пожала плечами. – И в общем, мне было все равно. Я хотела только одного – чтобы все стало как прежде. Я подумала: если Пэт установит камеру, ему станет лучше. Либо он увидит животное, либо решит, что его в доме нет: или оно ушло, или его вообще не существовало. В любом случае он почувствует себя лучше, оттого что чем-то занят и оттого что мы с ним общаемся, так? Я до сих пор считаю, что это было правильно. Это же не безумный план, верно? Так бы каждый поступил, да?

Широко раскрытые глаза смотрели на меня с мольбой.

– Я бы именно так и подумал. Но вышло совсем по-другому, верно?

– Стало только хуже.Пэт никого не увидел, но не сдался, а решил, что животное заметило видеоняню. Я говорю: «Чего? Каким образом?» Он отвечает: «Зверь не дурак. О нет, он совсем не глупый». Он все говорил, что слышит шорохи в гостиной, когда смотрит телевизор, и поэтому решил, что зверь испугался камеры и перебрался за стену.Он говорит: «И о чем я только думал! Люк слишком распахнут, ни одно дикое животное туда не сунется. Ну конечно,он пролез за стену. То, что мне нужно, – это камера, направленная за стену гостиной».

Я говорю: «Нет, ни за что». Но Пэт отвечает: «Да ладно, Джен, всего одну крошечную дырочку. Я ее скрою за диваном, ты даже не заметишь. Всего на пару дней, максимум на неделю – только до тех пор пока не увидим эту тварь. Если не разобраться с этим сейчас, животное может застрять где-нибудь и сдохнуть, и тогда мы полдома снесем, извлекая трупик. Нам же этого не надо, так?»

Пальцы Дженни тянули за край простыни, собирая его в крошечные складки.

– Если честно, это меня совсем не беспокоило. Возможно, вы правы – в глубине души я верила, что там никого нет. Но на всякий случай… Кроме того, это же так много для него значило. Поэтому я согласилась. – Ее пальцы забегали быстрее. – Возможно, это была ошибка. Может, если бы в тот момент я настояла на своем, он бы обо всем забыл. А вы как считаете?

Ее отчаянная мольба обожгла кожу словно кипяток.

– Вряд ли он бы про это забыл, – ответил я.

– Вы так думаете? По-вашему, все было бы плохо, даже если бы я сказала «нет»?

Я не мог смотреть ей в глаза.

– Значит, Пэт проделал отверстие в стене?

– Да. Мы работали как проклятые, чтобы купить наш замечательный дом, чтобы держать его в чистоте. Мы любилиего – а он теперь разбивал его на куски. Я чуть не заплакала. Пэт увидел мое лицо и сказал так мрачно:«Какая разница? Еще пара месяцев, и он все равно достанется банку». А ведь раньше он бы стал меня успокаивать – говорить, что все нормально, что мы что-нибудь придумаем… А его лицо… У меня не было слов. Я просто повернулась и вышла – а он стал дальше колотить по стене. Она разваливалась, словно сделанная из опилок.

Краем глаза я снова посмотрел на часы. Возможно, Фиона уже прижалась ухом к двери и решает, пора ли ей войти. Я придвинул кресло еще ближе к Дженни, чтобы ей не нужно было говорить громко. От этого волосы у меня на голове встали дыбом.