Текст книги "Рассветная бухта"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

– Самое скучноереалити-шоу в мире, – сказал Ричи. – Разве ты не предпочел бы найти, например, стрип-клуб? Или компанию девочек, разгуливающих топлес?

Я погрозил ему пальцем:

– Мы же не знаем, было ли оно скучным, правда? Именно это мы и хотим выяснить. Конор, дружище, рассказывай: люди в доме номер девять скучные?

Конор обдумал вопрос, прикинул, какую опасность он таит.

– Там семья, – сказал он наконец. – Мужчина и женщина. Мальчик и девочка.

– Офигеть и не встать, Шерлок. Прошу прощения за мой французский. Это мы и сами сообразили, не зря ведь нас называют детективами. Какие они? Как проводят время? Ладят между собой или нет? Обнимаются или орут друг на друга?

– Никто не орет. Раньше они… – Снова грусть в голосе – тяжелая и глубокая. – Раньше они играли в игры.

– В какие? В «Монополию»?

– Теперь я понимаю, почему ты их выбрал. – Ричи закатил глаза. – Увлекательное зрелище, да?

– Однажды они построили на кухне форт из картонных коробок и одеял. Играли в ковбоев и индейцев, все четверо; дети лазили по отцу, делали боевую раскраску маминой помадой. По вечерам, когда дети спят, он и она сидели в саду с бутылкой вина. Она массировала ему спину. Они шутили, смеялись.

Такой длинной речи мы от него еще не слышали. Ему до смерти хотелось поговорить о Спейнах, он буквально мечтал об этой возможности. Я кивал, и, достав блокнот, начал рисовать в нем каракули, притворяясь, что делаю пометки.

– Конор, дружище, у тебя отлично получается. Именно такие сведения нам и нужны. Продолжай. Говоришь, они были счастливы? Это был крепкий брак?

– Это был прекрасный брак. Прекрасный, – тихо сказал Конор.

Был.

– Он ни разу не сделал ей ничего плохого?

Конор рывком повернул голову в мою сторону. Покрасневшие распухшие глаза, серые и холодные словно вода.

–  Что,например?

– Это ты мне скажи.

– Раньше он постоянно приносил ей подарки, разную мелочь: хороший шоколад, книги, свечи – она любила свечи. Случайно столкнувшись на кухне, они целовались. После стольких лет вместе они по-прежнему были без ума друг от друга. Он бы скорее умер,чем причинил ей боль. Понятно?

– Ладно-ладно, – поднял я руки. – Спросить-то нужно было.

– И вот вам ответ. – Конор даже не моргнул. Кожа под щетиной казалась грубой, обветренной, словно он слишком много времени провел у холодного моря.

– Спасибо. Именно для этого мы здесь и собрались – чтобы выяснить факты. – Я аккуратно сделал пометку в блокноте. – А дети? Какие они?

– Она… словно куколка, словно девочка из книжки. – Боль в голосе Конора, казалось, сейчас выплеснется на поверхность. – Всегда в розовом. У нее были крылья феи, она их носила…

– Она? Кто «она»?

– Девочка.

– А, да ладно тебе, парень, хватит играть. Ты ведь знаешь, как их зовут. Что, они никогда не кричали друг другу в саду? Мама ни разу не звала детей ужинать? Ради бога, называй их по именам: я слишком стар, чтобы разбираться во всех этих «он, она, его, ее».

– Эмма, – тихо сказал Конор, словно боялся повредить имя.

– Точно. Давай про Эмму.

– Эмма обожала домашние дела – надевала фартучек, лепила булочки из рисовых колечек. У нее была игрушечная школьная доска; Эмма сажала перед ней кукол и изображала учительницу, рисовала на доске буквы. Брата тоже пыталась учить, но он не мог усидеть на месте – разбрасывал кукол и убегал. Она была тихой. Веселой.

Снова «была».

– А ее брат? Он какой?

– Шумный – всегда смеется, кричит, даже без слов, просто для того, чтобы пошуметь, он от этого со смеху помирал. Он…

– Его имя?

– Джек. Он постоянно опрокидывал кукол Эммы, но потом сам их поднимал и целовал, чтобы утешить. Давал им попить сока. Однажды Эмма простудилась и не пошла в школу, так он весь день ей что-нибудь таскал – игрушки, одеяло и все такое. Милые дети. Хорошие. Замечательные.

Ричи задвигал ногами под столом; он никак не мог забыть увиденное. Я постучал ручкой по зубам и принялся читать записи в блокноте.

– Конор, я подметил интересную деталь: ты все время говоришь в прошедшем времени – они играли, Пэт приносил Дженни подарки… Что-то изменилось?

Конор уставился на свое отражение в стекле, словно разглядывая непредсказуемого и опасного незнакомца.

– Он – Пэт – потерял работу.

– Откуда ты знаешь?

– Днем он сидел дома.

Значит, Конор был там в то время – и, соответственно, его тоже нельзя назвать трудолюбивой пчелкой.

– И ковбои с индейцами закончились? Объятия в саду – тоже?

Снова эта холодная серая вспышка.

– Увольнение бьет по голове – многим, не только ему.

Как быстро он встал на защиту Пэта. Я не мог понять, делал ли это Конор ради Спейна или ради себя самого.

– Значит, у него поехала крыша? – спросил я, задумчиво кивая.

– Возможно. – Он снова напрягся, стал осторожничать.

Я откинулся на спинку стула и начал неторопливо изучать свои фальшивые записи, давая Конору возможность успокоиться. В комнате стало теплее, и воздух казался плотным, колючим, будто шерсть. Ричи шумно выдохнул и принялся обмахивать себя краем футболки словно веером, однако Конор, будто ничего не замечая, так и не снял пальто.

– Пэта уволили несколько месяцев назад, – сказал я. – А когда ты начал проводить время на Оушен-Вью?

Секундная пауза.

– Недавно.

– Год назад? Два?

– Может, год или даже меньше. Я не обратил внимания.

– И как часто ты туда заезжал?

Снова молчание, на этот раз более долгое. Он опять осторожничал.

– По-разному.

– От чего это зависело?

Конор пожал плечами.

– Слушай, я ведь не прошу предоставить расписание с печатью. Скажи хоть приблизительно. Каждый день? Раз в неделю? Раз в месяц?

– Пару раз в неделю, а может, и меньше.

Что означало – по крайней мере, через день.

– А в какое время – днем или ночью?

– В основном ночью. Иногда днем.

– А позавчера ты тоже отправился в свой загородный домик?

Конор откинулся на спинку стула и, сложив руки на груди, уставился в потолок.

– Не помню.

Конец разговора.

– Ладно, – кивнул я. – Если не хочешь пока об этом вспоминать, не страшно. Выберем другую тему: поговорим о тебе. Чем ты занимаешься, когда не дрыхнешь в брошенных домах? Работа есть?

Нет ответа.

– Ах ты Боже мой. – Ричи закатил глаза. – Зубы рвать и то легче. Думаешь, мы арестуем тебя за то, что ты айтишник?

– Не айтишник. Веб-дизайнер.

А веб-дизайнер знает о компьютерах достаточно, чтобы удалить с них данные, как у Спейнов.

– Вот видишь, Конор. Не сложно, правда? Веб-дизайн – не то, чего нужно стыдиться. За такую работу платят хорошие деньги.

Конор невесело хмыкнул, по-прежнему глядя в потолок:

– Вы так думаете?

– Кризис, да? – Ричи щелкнул пальцами и указал на Конора. – Все было в шоколаде, ты талантливый дизайнер, ваял сайты, и вдруг – бац! – кризис, и ты уже на пособии.

Снова этот сухой почти смех.

– Если бы. Нет, я человек свободной профессии, так что для меня никаких пособий; когда кончилась работа, кончились и деньги.

– Ох ты! – Ричи раскрыл глаза. – Брат, тебе жить негде? Мы тебе поможем, сейчас я кой-кому звякну…

– Черт возьми, я же не какой-то там бродяга. У меня все супер.

– Да ты не стыдись. В наше время куча людей…

– Но только не я.

Ричи, похоже, это не убедило.

– Правда? Ты живешь в отдельном доме или в квартире?

– В квартире.

– Где?

– Киллестер.

Север; то что нужно для регулярных поездок в Оушен-Вью.

– С кем делишь – с девушкой, с друзьями?

– Ни с кем. Я живу один, понятно?

Ричи поднял руки вверх:

– Просто пытаюсь помочь.

– Не нужна мне ваша помощь.

– Конор, у меня вопрос, – сказал я, с любопытством разглядывая ручку, которую крутил в пальцах. – У тебя в квартире водопровод есть?

– А вам-то что?

– Я коп. Постоянно что-то вынюхиваю. Водопровод?

– Да. И горячая, и холодная вода.

– Электричество?

– Долбать-колотить! – воскликнул Конор, уставившись в потолок.

– Не выражайся, сынок. Электричество в квартире есть?

– Да. Электричество. Отопление. Газ. Даже микроволновка. Вы кто – моя мамаша?

– Не угадал. Потому что вопрос, приятель, к тебе следующий: если у тебя уютное холостяцкое гнездышко со всеми удобствами и даже микроволновкой, то какого черта ты мочишься из окна в ледяной крысиной норе в Брайанстауне?

Повисло молчание.

– Конор, мне нужен ответ.

Он сжал зубы.

– Потому что мне это нравится.

Ричи встал, потянулся и закружил по комнате той расслабленной, подпрыгивающей походочкой, которая – в любом районе – не предвещает ничего хорошего.

– Приятель, так не пойдет, – сказал я. – Потому что – останови меня, если ты уже это слышал, – две ночи назад, когда, по твоим словам, ты не помнишь,что делал, кто-то вломился в дом Спейнов и убил всех.

Конор не стал притворяться, что потрясен. Губы у него сжались, словно его накрыло мощной судорогой, однако он остался неподвижен.

– Поэтому нас, конечно, интересуют все, кто связан со Спейнами, – продолжил я, – особенно люди, у которых отношения со Спейнами, скажем так, необычные. И мне кажется, что твой игрушечный домик вполне соответствует требованиям. Можно даже сказать, что мы оченьзаинтересованы. Верно, детектив Курран?

– Мы заворожены, – ответил Ричи из-за плеча Конора. – Подходящее слово, да? – Он стремился вывести Конора из равновесия. Его угрожающая походка не пугала Конора, но мешала ему сосредоточиться, не давала замкнуться в молчании. Я вдруг понял, что мне все больше и больше нравится работать вместе с Ричи.

– «Заинтригованы» сойдет. Даже «зачарованы» в тему. Двое детей умерли. Лично я – и, кажется, не я один – готов сделать все, чтобы посадить за решетку пидора, который их убил. И мне хочется думать, что любой добропорядочный гражданин желал бы того же.

– В точку, – одобрительно заметил Ричи. Он ускорялся, и круги становились все меньше. – Конор, ты с нами, да? Ты же добропорядочный гражданин, верно?

– Понятия не имею.

– Ну так давай выясним, – радостно отозвался я. – Начнем вот с чего: когда ты занимался взломом и проникновением – нет, ты, конечно, записей не вел, тебе просто нравилось там бывать, – так вот, за последний год не видел ли ты каких-нибудь мерзких типов, которые околачивались в Оушен-Вью?

Конор пожал плечами.

– Это должно означать «нет»?

Молчание. Ричи шумно вздохнул и заскользил по комнате; подошвы, ехавшие по линолеуму, при каждом шаге издавали жуткий скрип. Конор поморщился.

– Да. То есть нет. Я никого не видел.

– А позапрошлой ночью? Конор, хватит заливать: ты ведь там был. Видел кого-нибудь интересного?

– Мне нечего вам сказать.

Я поднял брови:

– Не уверен, Конор, не уверен. У меня только две версии: либо ты видел, кто это сделал, либо ты сам это сделал. Если выбираешь первую дверь, то начинай рассказывать прямо сейчас. Если вторую… ну, если запираться, то по этой причине, да?

Когда обвиняешь человека в убийстве, обычно он на это реагирует. Конор поцыкал зубом, посмотрел на ноготь большого пальца.

– Сынок, если я упустил какой-то вариант, то, пожалуйста, сообщи нам. Все пожертвования будут приняты с благодарностью.

Ботинок Ричи завизжал за спиной у Конора, и тот вздрогнул.

– Я же говорю – мне нечего вам сообщить, – ответил он с нажимом в голосе. – Сами выбирайте варианты, меня это не касается.

Одним движением я смел в сторону ручку и блокнот и наклонился через стол, чтобы Конор мог смотреть только на меня.

– О нет, сынок, касается. Еще как, черт побери. Потому что я, детектив Курран и вся полиция страны, все мы до единого, работаем над тем, чтобы схватить мудака, который убил эту семью. И прямо сейчас ты у нас на мушке. Ты человек, оказавшийся на месте преступления без подходящей причины, ты целый год шпионил за Спейнами, ты вешаешь нам лапшу на уши, когда любой невиновный стал бы нам помогать… Как думаешь, о чем это говорит?

Конор пожал плечами.

– О том, что ты мерзавец и убийца. И, по-моему, это очень даже тебя касается.

Конор стиснул зубы.

– Ну, значит, мне вас не переубедить.

– О Боже! – Ричи закатил глаза. – Жалость к себе замучила?

– Называйте как хотите.

– Да ладно! Ты еще как можешь нас переубедить. Для начала мог бы рассказать, что видел в доме Спейнов – в надежде, что это нам пригодится. А ты просто надулся, словно парнишка, которого поймали на курении гашиша. Пора взрослеть, дружище. Я серьезно.

Конор бросил на Ричи злобный взгляд, но на уловку не поддался.

Я поудобнее устроился на стуле, поправил узел галстука и заговорил мягче, почти с любопытством.

– Конор, может, мы ошиблись? Все совсем не так, как кажется? Нас же с детективом Курраном там не было, так что мы многого не понимаем. Быть может, убийство совершено по неосторожности. Я даже могу представить себе, что все началось как самооборона и лишь потом ситуация вышла из-под контроля. Я готов это допустить. Однако мы бессильны – до тех пор пока ты не изложишь свою версию событий.

– Мать-перемать, да не было никаких событий! – воскликнул Конор, глядя куда-то поверх меня.

– Да нет же, все было. Тут даже и спорить не о чем, верно? Возможно, ты скажешь: «Той ночью я не ездил в Брайанстаун, и вот мое алиби». Или: «Я там был, видел какого-то подозрительного типа, и вот его описание». Или: «Спейны застукали меня в доме, набросились, и мне пришлось защищаться». Или: «Я сидел под кайфом в своем логове, потом все почернело, а потом я обнаружил, что лежу в ванне весь в крови». Любая версия подойдет, но мы должны ее услышать – в противном случае будем предполагать худшее. Уверен, ты все понимаешь.

Тишина и упорство – такое мощное, что оно почти давило на меня. Даже в наши дни есть детективы, которые решили бы проблему с помощью пары ударов по почкам – либо во время похода в туалет, либо в тот момент, когда камера таинственным образом сломалась. В молодости мне раз или два хотелось поступить так же, но я не поддался искушению: пусть насилие применяют кретины вроде Куигли, у которых нет других методов в арсенале. Но в той плотной, нагретой тишине я впервые понял, какая тонкая эта черта и как легко через нее перешагнуть. Руки Конора вцепились в край стола – сильные, с длинными пальцами, большие ловкие руки с выступающими сухожилиями. Ногти обгрызены до крови. Я подумал о том, что сделали эти руки, вспомнил подушку Эммы с котятами, прореху между передними зубами, вспомнил мягкие, светлые локоны Джека – и мне захотелось схватить кувалду и превратить эти руки в кровавое месиво. От одной мысли пульс застучал у меня в горле. Меня напугало то, что в глубине души я мечтаю это сделать; напугало, каким простым и естественным казалось такое решение.

Я заглушил в себе эту мысль, подождал, пока успокоится сердце. Затем вздохнул и покачал головой, скорее с сожалением, чем с яростью.

– Конор, Конор, Конор. Чего ты хочешь добиться? Хотя бы скажи мне. Неужели ты всерьез думаешь, что твое выступление нас поразит, да так, что мы отправим тебя домой и обо всем забудем? «Сынок, я уважаю стойких людей, так что не волнуйся, забудь про эти грязные убийства»?

Прищурившись, он уставился в пустоту. Пауза затянулась. Я стал что-то напевать себе под нос, барабаня в такт по столешнице. Ричи примостился на краешке стола, качая ногой и хрустя пальцами, однако Конора это уже не волновало. Он нас едва замечал.

Наконец Ричи с деланным видом потянулся и со стоном зевнул, затем взглянул на часы.

– Так, парень, мы тут всю ночь будем торчать? Если да, то мне нужен кофе, чтобы ненароком не заснуть от волнения.

– Детектив, он тебе не ответит. Он наказывает нас молчанием.

– А можно, он накажет нас, пока мы посидим в кафе? Клянусь, без кофе я засну.

– Почему бы и нет? Все равно меня уже тошнит от этого говнюка. – Я щелкнул колпачком на ручке. – Конор, если хочешь сначала подуться, а потом уже разговаривать, ради бога, но сидеть и ждать мы не будем. Веришь ли, ты не центр вселенной, и у нас полно важных дел. Нам некогда смотреть, как взрослый человек ведет себя словно капризный ребенок.

Конор даже не моргнул. Я прицепил ручку к блокноту, засунул его в карман.

– Вернемся, когда выдастся свободная минутка, – сказал я, похлопывая по карману. – Если захочешь в туалет, стучи в дверь – надеюсь, кто-нибудь тебя услышит. Еще увидимся.

По пути к выходу Ричи смахнул стаканчик Конора со стола и ловко схватил его кончиками пальцев.

– Наше любимое: отпечатки пальцев и ДНК, – сказал я Конору и кивнул на стаканчик. – Спасибо, парень, ты сэкономил нам кучу времени и сил. – Подмигнув Конору и продемонстрировав большой палец, я захлопнул дверь.

* * *

– А это ничего, что я нас оттуда вытащил? – встревоженно спросил Ричи, когда мы оказались в комнате для наблюдений. – Мы вроде как зашли в тупик – и я решил, что нужно уйти, не потеряв лицо, верно?

Я достал из шкафчика пакет для вещдоков и бросил ему.

– Все нормально. Ты прав: нам нужно перегруппироваться. Идеи есть?

Он уронил стаканчик в пакет и стал искать ручку. Я протянул ему свою.

– Ага. Знаете что? У него знакомое лицо.

– Ты долго на него смотрел, сейчас поздно, и ты разбит. Уверен, что память над тобой не подшутила?

Ричи присел на корточки у стола, чтобы подписать пакет.

– Уверен. Я видел его раньше – может, когда работал в отделе по борьбе с наркотиками.

Температура в обеих комнатах – и в нашей, и в комнате для допросов – регулируется с помощью одного и того же термостата. Я ослабил узел на галстуке.

– В системе его нет.

– Знаю: я помню тех, кого арестовал. Но вы же в курсе: какой-то парень притягивает взгляд, и ты понимаешь, что дело нечисто, но повесить на него нечего, поэтому запоминаешь лицо и ждешь, когда оно снова покажется. Я вот думаю… – Он разочарованно покачал головой.

– Пока забудь, потом вспомнишь – и тогда сразу сообщи мне: нам надо как можно скорее установить его личность. Что еще?

Ричи поставил инициалы на ярлычке, чтобы потом сдать пакет в комнату хранения вещдоков, и вернул мне ручку.

– Нет, этого парня не накрутишь. Да, мы его разозлили, но он чем злее, тем тише. Нужен другой подход.

– Да, – согласился я. – Отвлечение внимания – хороший метод, но из него больше ничего не выжмешь. И запугать его тоже не удастся. В одном я ошибся: он нас не боится.

Ричи покачал головой:

– Не-а. Он постоянно начеку, но не испуган. Распорядков не знает. По-моему, он здесь впервой. Так почему он не наложил в штаны?

Конор, тихий и напряженный, сидел в комнате для допросов, положив руки на стол. Он никак не мог услышать нас, но я все равно стал говорить тише.

– Излишняя самоуверенность. Думает, что замел следы, что у нас на него ничего нет.

– Возможно. Однако он должен знать: в нашем распоряжении целая команда, которая прочешет дом сверху донизу и найдет все, что он оставил. Это должно его беспокоить.

– Все они высокомерные ублюдки. Считают себя умнее нас. Не волнуйся: в конечном счете это нам поможет. Когда такому парню предъявляешь то, от чего нельзя отмахнуться, он рассыпается в прах.

– А что, если… – неуверенно начал Ричи, но умолк. Он смотрел не на меня, а на пакет, который крутил в пальцах. – Не важно.

– Что «если»?

– Я просто хотел сказать: если у него крепкое алиби, то он знает, что рано или поздно мы это выясним…

– То есть он невиновен и поэтому чувствует себя в безопасности.

– В общем, да.

– Не вариант. Если у него алиби, почему сразу не сказать об этом и не поехать домой? Думаешь, он над нами прикалывается?

– Возможно. К нам он теплых чувств не испытывает.

– Даже если он невинен словно младенец – а это не так, – он все равно не должен быть таким невозмутимым. Невиновные пугаются так же, как и преступники, и даже больше, ведь они не такие самодовольные уроды. Конечно, бояться им незачем, но им же не объяснишь.

Ричи взглянул на меня и скептически поднял бровь.

– Если они ничего не сделали, – сказал я, – то факт остается фактом: бояться им нечего. Но дело не всегда только в фактах.

– Ну да, наверное. – Ричи потер скулу, которая уже должна была зарасти щетиной. – Но вот еще что. Почему он не валит все на Пэта? Мы сами дали Конору десяток возможностей, так что обвинить Спейна было бы проще простого: «Да, детектив, теперь я припоминаю – потеряв работу, ваш Пэт сбрендил, стал поколачивать жену, пороть детей до полусмерти, а на прошлой неделе пригрозил им ножом…» Конор не тупой, понимает, что это его шанс. Почему он за него не уцепился?

– А как по-твоему, почему я дал ему такую возможность?

Ричи смущенно заерзал – похоже, хотел пожать плечами.

– Не знаю.

– Ты думал, я действую топорно и мне просто повезло, что парень не воспользовался такой возможностью. Сынок, ты не прав. Я и раньше тебе говорил: наш Конор считает, что у него со Спейнами особые отношения, и нам нужно выяснить – какие именно. Может, Пэт подрезал его на шоссе и теперь Конор винит его во всех бедах и думает, что тот должен умереть? Или Дженни улыбнулась ему на вечеринке, и он решил, что звезды велят им быть вместе?

Конор не сдвинулся с места. Пот на его лице блестел в свете белых галогеновых ламп, из-за чего Конор казался бледным и странным – существом с далекой планеты, чей корабль потерпел крушение на Земле.

– И ответ мы получили: Конор – подонок, но по-своему любит Спейнов. Всех четверых. Он не стал давать показания против Пэта, потому что не хочет смешивать его с дерьмом – даже ради того, чтобы спасти себя. Он верит, что любил их. Вот на этом мы его и поймаем.

* * *

Мы оставили его там на час. Ричи отнес стаканчик в комнату для хранения улик и на обратном пути захватил из столовой слабого кофе, который действует в основном за счет самовнушения, но даже такой кофе лучше, чем ничего. Я проверил, как идут дела у «летунов» в патруле: в городке они обнаружили примерно десяток припаркованных машин, и у всех была законная причина там находиться. Судя по голосам, «летуны» уже начали уставать. Я приказал им продолжать поиски. Мы с Ричи, закатав рукава и открыв дверь, остались в комнате для наблюдения следить за Конором.

Было уже почти пять часов. Двое парней в коридоре, чтобы не заснуть, перебрасывались баскетбольным мячом и костерили броски друг друга на чем свет стоит. Конор неподвижно сидел на стуле, положив руки на колени. Какое-то время его губы двигались в размеренном ритме, словно он читал что-то про себя.

– Молится? – тихо спросил Ричи.

– Будем надеяться, что нет. Если Бог велит ему держать рот на замке, нам придется туго.

В отделе мяч с грохотом сбил что-то со стола; один из парней сказал что-то остроумное, и второй засмеялся. Конор глубоко вздохнул – так что задвигалось все тело. Шептать он перестал и, похоже, начал погружаться в своего рода транс.

– Идем, – сказал я.

Мы зашли в комнату, обмахиваясь бланками для показаний, громко и весело проклиная жару. Мы дали Конору стаканчик с еле теплым кофе, предупредив, что на вкус он как моча: все обиды забыты, мы снова друзья. Мы вернулись к безопасным темам: стали обсуждать то, что уже было нам известно, – ссорились ли Пэт и Дженни, кричали ли они друг на друга или били детей… Возможность поговорить про Спейнов заставила Конора нарушить молчание, однако, судя по его словам, в сравнении с ними даже семейка Брэди [3]3
  «Семейка Брэди» – американский комедийный сериал 70-х гг. о многодетном овдовевшем отце, который женится на вдове с тремя детьми.


[Закрыть]выглядела как персонажи шоу Джерри Спрингера. [4]4
  Шоу Джерри Спрингера – американское ток-шоу в стиле трэш, гости которого часто устраивают потасовки прямо на сцене.


[Закрыть]Но стоило нам обратиться к расписанию – когда он обычно приезжает в Брайанстаун, когда ложится спать, – как в его воспоминаниях снова обнаружились пробелы. Он почувствовал себя в безопасности, ему показалось, что он разобрался в правилах игры. Настало время перейти к новому этапу.

– Когда ты в последний раз точно был в Оушен-Вью? – спросил я.

– Не помню. Возможно, в последний…

– Эй! – Я выпрямился на стуле и поднял руку, обрывая Конора. – Погоди.

Нащупав «блэкберри», я нажал кнопку, чтобы экран засветился, вытащил телефон из кармана и присвистнул.

– Из больницы, – обронил я Ричи вполголоса, заметив краем глаза, как дернулась голова Конора, словно его пнули в спину. – Возможно, это именно то, чего мы ждем. Продолжим допрос, когда вернусь… Алло, доктор? – Последнюю фразу я уже произносил на пути к двери.

Изредка поглядывая на часы, я следил за тем, что происходит в комнате для допросов. Пять минут никогда прежде не тянулись так долго, однако для Конора время шло еще медленнее. Полностью утратив самообладание, он ерзал на стуле, словно сиденье стало нагреваться, топал ногами и обкусывал ногти до крови. Ричи с интересом наблюдал за ним.

– Кто это был? – наконец выпалил Конор.

Ричи пожал плечами:

– Откуда я знаю?

– Он сказал – это то, чего вы ждете.

– Мы много чего ждем.

– Звонили из больницы. Из какой?

Ричи потер шею.

– Слушай, – сказал он весело и слегка смущенно, – может, ты все пропустил, но мы тут над деломработаем, да? И не рассказываем о нем кому попало.

Конор тут же забыл о существовании Ричи: поставив локти на стол, он прижал пальцы к губам и уставился на дверь.

Я дал ему еще минуту, затем ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь.

– Все на мази, – бросил я Ричи.

Он поднял брови:

– Да? Чудесно.

Я подтащил стул поближе к Конору и сел так, что наши колени едва не соприкоснулись.

– Конор, – сказал я, выкладывая на стол телефон, – кто, по-твоему, звонил?

Он покачал головой, разглядывая телефон. Я чувствовал, как ускоряются его мысли, как они летят в разные стороны словно гоночные машины, потерявшие управление.

– Приятель, слушай внимательно: у тебя нет времени, чтобы валять дурака. Может, ты еще не понял, но внезапно тебе очень, очень нужно спешить. Так скажи мне: кто это звонил?

– Больница, – наконец выдавил Конор в сжатые кулаки.

– Кто?

Вдох. Конор заставил себя выпрямиться.

– Вы же сказали. Больница.

Я хлопнул ладонью по столу – с такой силой, что Конор вздрогнул.

– Что я тебе сказал про дуракаваляние? Проснись и навостри уши. Сейчас, черт побери, пять утра, в моем мире не существует ничего, кроме дела Спейнов, и мне позвонили из больницы. Конор, какого хренаони это сделали?

– Один из них. Один из них в больнице.

– Точно. Сынок, ты облажался. Оставил одного из Спейнов в живых.

Мышцы в горле Конора так напряглись, что оттуда выходил только хрип.

– Кого?

– Это ты мне скажи, приятель. Кого бы ты предпочел? Давай говори. Если бы можно было выбирать, кого бы ты оставил?

Он ответил бы на любой вопрос, лишь бы я продолжал.

– Эмму.

Я расхохотался, откидываясь на спинку стула.

– Как это мило, честное слово. Значит, по-твоему, очаровательная девочка заслужила право на жизнь? Конор, ты опоздал – об этом нужно было подумать две ночи назад. А сейчас Эмма в морге. Ее мозг положили в банку.

– Тогда кто…

– Ты был в Брайанстауне позапрошлой ночью?

Он вцепился в край стола и едва не вскочил. В его глазах светилось безумие.

– Кто…

– Я задал тебе вопрос. Конор, ты был там позапрошлой ночью?

– Да, да, был. Кто… кого…

– Скажи «пожалуйста», приятель.

–  Пожалуйста.

– Так-то лучше. Ты пропустил Дженни. Она жива.

Конор уставился на меня. Рот его был распахнут, но из него вырвался лишь воздух – словно кто-то ударил Конора в живот.

– Она жива и здорова, и сейчас мне звонил ее врач – сообщил, что она пришла в себя и хочет поговорить с нами. И ведь мы все знаем, что она скажет, да?

Конор едва меня слышал. Он хватал губами воздух, снова и снова.

Я толкнул его обратно на стул, и он рухнул, словно колени у него расплавились.

– Конор, послушай меня. Я говорил, что тебе нельзя терять время – и это не шутка. Через пару минут мы отправимся в больницу к Дженни Спейн – и потом мне уже будет наплевать на то, что ты скажешь. Вот он, твой последний шанс.

Это его проняло. Он уставился на меня словно безумец.

Я подтащил стул поближе и пригнулся к нему, так что мы едва не касались головами. Ричи уселся на столе, прижавшись бедром к его руке.

– Сейчас я тебе кое-что объясню, – размеренно и тихо сказал я, почувствовав запах его пота, который смешивался с каким-то другим ароматом, диким и резким, похожим на запах разрубленного дерева. – Я, совершенно случайно, верю в то, что в глубине души ты нормальный парень. Все остальные, кого тебе доведется увидеть, решат, что ты извращенец, садист и психопат, с которого нужно содрать шкуру заживо. Но я с ними не согласен. Мне кажется, что ты хороший малый, который вляпался в дерьмо.

Глаза его были слепы, однако брови чуть дернулись: он меня слышал.

– Поэтому – и так как я знаю, что никто тебя не пожалеет, я готов предложить тебе сделку. Убеди меня в том, что я в тебе не ошибся, расскажи, что произошло, и я сообщу прокурорам, что ты нам помог, поступил правильно, раскаялся. А когда дойдет до вынесения приговора, это будет иметь значение. Конор, раскаяние в зале суда означает, что сроки за все преступления ты будешь отбывать одновременно. Не люблю ошибаться в людях; когда такое происходит, я готов на стенку лезть. И если ты станешь водить меня за нос, то мы с прокурорами пойдем ва-банк – предъявим тебе столько обвинений, сколько сможем, и будем добиваться последовательных сроков. Ты понимаешь, что это значит?

Он покачал головой – то ли пытался прийти в себя, то ли говорил «нет». Я мало что решаю, когда предъявляют обвинения, и вообще ничего – при вынесении приговора; кроме того, судью, который назначает совместные сроки за убийство детей, нужно одеть в смирительную рубашку и отлупить как следует, но все это было не важно.

– Это означает три пожизненных подряд плюс несколько лет за покушение на убийство, ограбление, уничтожение собственности и все остальное, что сможем откопать. Это шестьдесят лет минимум.Конор, тебе сколько лет? Какие у тебя шансы выйти на свободу через шестьдесят лет?

– Может и дожить, – возразил Ричи, наклоняясь и критически осматривая Конора. – В тюрьме о тебе позаботятся: никто не захочет, чтобы ты вышел до срока, даже в гробу. Правда, предупреждаю сразу: компания там скверная. В общую камеру тебя не посадят, ведь там ты и двух дней не протянешь, так что будешь в особом блоке вместе с педиками. Разговоры, конечно, будут тухлые, но по крайней мере у тебя будет много времени на то, чтобы завести себе друзей.

Снова это подергивание бровями: слова Ричи до него дошли.

– Или же ты можешь сразу избавить себя от многих неприятностей, – сказал я. – Сколько получится при одновременных сроках? Лет пятнадцать.А это же фигня. Сколько тебе будет через пятнадцать лет?

– С математикой у меня плохо, – Ричи снова заинтересованно взглянул на Конора, – но я бы сказал – сорок, сорок пять. Выйти на свободу в сорок пять или в девяносто – большая разница, и чтобы это понять, не нужно быть Эйнштейном.

– Мой напарник – человек-калькулятор – попал в точку. В сорок с чем-то еще можно сделать карьеру, жениться, завести поддюжины детей. Пожить. Не знаю, понимаешь ли ты это, сынок, но я предлагаю тебе жизнь. Предложение уникальное, и срок его действия истекает через пять минут. Если жизнь что-то – хоть что-нибудь – для тебя значит, начинай рассказывать.

Конор запрокинул голову; показалась длинная шея и то уязвимое место у ее основания, где видно, как под кожей бьется пульс.