Текст книги "Рассветная бухта"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

3

Прозаический секрет: работа в отделе убийств наполовину состоит из управления людьми. Новички представляют себе волка-одиночку, который уходит в глушь, повинуясь интуиции, однако на практике парни, не умеющие работать в команде, обычно оказываются в наружной слежке. Даже в мелком расследовании – а это расследование совсем не мелкое – заняты «летуны», пиарщики, криминалисты, патологоанатом да еще сам черт и его троюродная бабушка. И ваша задача – сделать так, чтобы они держали вас в курсе событий, действовали сообща и чтобы никто никому не мешал, потому что все замыкается на вас. Тишина внутри янтаря закончилась; как только мы вышли из дома, настало время заняться укрощением людей.

Купер, патологоанатом, с недовольным видом ждал у калитки, постукивая пальцами по своей папке. Правда, иного ожидать и не приходилось: даже в лучшие моменты Купер – угрюмая сволочь, а со мной он вовсе не церемонится. Я ничего ему не сделал, однако он почему-то меня невзлюбил, а ненавидят заносчивые ублюдки вроде Купера по полной программе. Хоть одна опечатка в запросе, и он заставляет писать его заново, и о срочности можно забыть: все мои дела, и важные, и не очень, ждут своей очереди.

– Детектив Кеннеди, – сказал он, раздувая ноздри словно я воняю. – Позвольте узнать: я что, похож на собаку?

– Вовсе нет. Доктор Купер, это детектив Курран, мой напарник.

Он сделал вид, что не замечает Ричи.

– Рад это слышать. Если я не собака, тогда почему меня не пускают в дом?

Должно быть, он обдумывал этот каламбур все время, пока ждал здесь.

– Извините, – сказал я. – Наверное, произошло недоразумение. Я, конечно же, никогда бы не стал зря тратить ваше время. Не будем вам мешать.

Купер пронзил меня испепеляющим взглядом, давая понять, что его не проведешь.

– Будем надеяться, – сказал он, – что вы не слишком сильно затоптали место преступления. – С этими словами он проскочил мимо меня в дом, на ходу натягивая перчатки.

«Летунов» пока не видно. Один из полицейских по-прежнему крутился у машины и сестры. Другой стоял на дороге, беседуя с парнями из двух белых фургонов – криминалистами и ребятами из морга.

– Что будем делать теперь? – спросил я у Ричи.

Как только мы вышли из дома, Ричи снова затрясло: он дергал головой, оглядывая дорогу, небо и дома, барабанил пальцами по ногам. Услышав вопрос, он замер.

– Отправим внутрь криминалистов?

– Разумеется, но что ты собираешься делать, пока они работают? Если будем крутиться здесь и поминутно спрашивать: «Ну что, готово?» – то и сами потеряем время, и им помешаем.

Ричи кивнул:

– Я бы поговорил с сестрой.

– Может, сначала проверим, не скажет ли нам что-нибудь Дженни Спейн?

– Я подумал, что она еще не скоро сможет с нами побеседовать. Даже если…

– Даже если выживет. Да, наверное, ты прав, но это надо проверить. У нас все должно быть под контролем.

Я уже набирал номер. Связь была такая, словно мы во Внешней Монголии: чтобы появился сигнал, пришлось дойти до конца дороги, где нет домов. Кроме того, я потратил немало времени, перезваниваясь с разными людьми, прежде чем добрался до врача, к которому попала Дженнифер Спейн, и убедил его в том, что я не репортер. Судя по голосу, врач был молодой и очень уставший.

– Она еще жива, но я ничего не обещаю. Сейчас она в операционной; если не умрет на столе, тогда у нас будет более четкая картина.

Я включил громкую связь, чтобы Ричи слышал наш разговор.

– Можете описать ее повреждения?

– Я провел лишь поверхностный осмотр. Не уверен…

Морской ветер унес его голос, и нам с Ричи пришлось склониться над телефоном.

– Мне нужны предварительные данные, – сказал я. – Ее все равно осмотрит наш врач, а пока я просто хочу узнать, что с ней – стреляли в нее, душили, топили или еще что.

Вздох.

– Поймите, это не окончательная информация. Я могу ошибаться.

– Понял.

– Ладно. В общем, ей повезло. У нее четыре ранения в живот – кажется, ножевые, но это решать вашему врачу. Две раны глубокие, однако ни один важный орган или сосуд не задет – иначе она бы истекла кровью еще до того, как попасть сюда. На правой щеке сквозная рана – похоже, резаная. Если женщина выживет, ей понадобится серьезная пластическая операция. Кроме того, она получила удар тупым предметом по затылку: на рентгене трещина в черепе и субдуральная гематома, – но, судя по рефлексам, мозг не поврежден. Повторяю, ей очень повезло.

Скорее всего он последний человек, который сказал «повезло» применительно к Дженнифер Спейн.

– Это все?

Он что-то глотнул – наверное, кофе – и подавил зевоту.

– Извините. Возможно, есть какие-то мелкие травмы, но я их не искал – моя задача состояла в том, чтобы доставить ее в операционную, пока не поздно. Так что кровь могла скрыть небольшие порезы и ушибы. Но никаких иных серьезных повреждений у нее нет.

– Следы сексуального насилия?

– Я же говорю: у меня были другие задачи, – однако поверхностный осмотр ничего подобного не выявил.

– Во что она была одета?

Возникла пауза: врач, вероятно, подумал, что ошибся и сейчас беседует с каким-то особым маньяком.

– В желтую пижаму. Больше на ней ничего не было.

– В больнице должен быть полицейский. Положите пижаму в бумажный пакет и отдайте ему. Если это возможно, укажите, кто к ней прикасался. – Вероятность того, что Дженнифер Спейн – жертва, увеличилась: женщины не уродуют себе лицо и ни за что не станут убивать себя в пижаме. Они надевают лучшие платья, тщательно выбирают косметику и такой способ самоубийства, который, как они полагают – и почти всегда ошибочно, – позволит им выглядеть красивыми и умиротворенными. Они думают, что боль уйдет и останется лишь холодный белый покой. Почему-то их разрушающееся сознание полагает, что им будет неприятно, если их обнаружат не в идеальном состоянии. Большинство самоубийц на самом деле не верят, что смерть – это навсегда. Наверное, как и мы все.

– Пижаму мы ему отдали. Список я составлю, когда у меня будет свободное время.

– Она хоть раз приходила в сознание?

– Нет. Я же говорю: велика вероятность того, что она вообще не придет в себя. После операции картина прояснится.

– Если она выживет, когда с ней можно будет поговорить?

Вздох.

– Об этом можно только гадать. Когда имеешь дело с травмами головы, ничего предсказать нельзя.

– Спасибо, доктор. Позвоните мне, если ситуация изменится?

– Сделаю все, что в моих силах. Прошу прощения, но я должен…

Он положил трубку. Я тут же звякнул администратору отдела Бернадетте, чтобы она побыстрее поручила кому-нибудь заняться финансами и телефонными разговорами Спейнов. Когда я закончил разговор, телефон загудел: три новых голосовых сообщения – кто-то не смог дозвониться из-за хреновой связи. О'Келли передал, что выбил для меня еще пару «летунов»; знакомый журналист умолял – на этот раз тщетно – дать ему информацию для материала; и, наконец, Джери. Дошли только обрывки текста: «…Мик, не могу… тошнит каждые пять минут… не могу выйти из дома, даже для… все нормально? Позвони, когда…»

–  Черт, – вырвалось у меня. Дина работает в городе, в кулинарном магазинчике. Я попытался прикинуть, через сколько часов там окажусь и какова вероятность, что за это время никто рядом с ней не включит радио.

Ричи вопросительно наклонил голову.

– Ничего, – сказал я. Звонить Дине не было смысла: она ненавидит телефоны, – а больше и некому. Я вздохнул и задвинул эту проблему подальше. – Идем. Криминалисты нас заждались.

Ричи кивнул. Я убрал телефон, и мы пошли общаться с людьми в белом.

Старший инспектор сдержал слово: мне прислали Ларри Бойла, фотографа, чертежника и еще парочку людей. Бойл – пухлый круглолицый чудак: когда его видишь, создается впечатление, что дом у него доверху набит странными журналами, аккуратно разложенными в алфавитном порядке, – однако на месте преступления действует безупречно и, кроме того, наш лучший специалист по следам крови. А мне нужно и то и другое.

– Наконец-то, – сказал Бойл, уже одетый в белый комбинезон с капюшоном. Перчатки и бахилы он держал в руке. – Кто это у нас тут?

– Мой новый напарник Ричи Курран. Ричи, это Ларри Бойл из отдела криминалистики. Будь с ним ласков. Мы его любим.

– Хватит заигрывать, сначала посмотрим, нужен ли я тебе, – отмахнулся Ларри. – Что внутри?

– Отец и двое детей, все мертвы. Мать в больнице. Дети наверху – их, похоже, задушили. Взрослые были внизу – их, кажется, зарезали. Крови столько, что тебе на месяц хватит.

– Чудесно.

– И не жалуйся потом, что я ничего для тебя не делаю. Кроме всего прочего, я хочу узнать как можно больше о последовательности событий – на кого напали первым, где, сколько жертвы двигались, какой была борьба. Судя по всему, наверху крови нет – и это может быть важно. Проверишь?

– Без проблем. Другие пожелания будут?

– В доме творилось что-то очень странное – притом задолго до вчерашнего дня. В стенах полно дыр, и я понятия не имею, кто их пробил и зачем. Если найдешь хоть какие-нибудь зацепки – отпечатки пальцев или еще что, – мы будем очень благодарны. Кроме того, там куча аудионянь – если судить по зарядкам на туалетном столике, то по крайней мере две аудио и пять видео, а возможно, и больше. Зачем они нужны, неясно, и пока что мы нашли только три камеры – на лестничной площадке, на столе в гостиной и на полу в кухне. Я бы хотел, чтобы вы их сфотографировали. И еще надо найти оставшиеся две камеры, или сколько их там. То же с устройствами для просмотра – два заряжаются, два на кухонном полу, так что по крайней мере одного не хватает.

– М-м, – с наслаждением протянул Ларри. – Лю-бо-пыт-но. Слава богу, на свете есть ты, Снайпер. Еще одна смерть от передоза, и я бы сдох от скуки.

– Какая-то связь с наркотиками, возможно, тут имеется. Пока ничего определенного, но мне очень хотелось бы знать, есть ли в доме наркота – и была ли раньше.

– О Боже, только не это. Конечно, мы возьмем мазки всего, что может представлять интерес, но я буду счастлив, если результаты окажутся отрицательными.

– Ищите мобильники и любые финансовые документы. Кроме того, на кухне стоит компьютер, им тоже нужно заняться. И как следует осмотрите чердак, ладно? Мы туда не поднимались, но странности, которые творились в доме, как-то связаны с чердаком. Вы сами все поймете.

– Вот это совсем другое дело, – радостно сказал Ларри. – Обожаю странности. Ну, мы пойдем?

– Там, в полицейской машине, сестра пострадавшей. Мы собираемся с ней поболтать. Подождете минутку, пока мы ее уводим? Не хочу, чтобы она вас видела, – не дай бог, у нее крыша поедет.

– Да, женщины часто на меня так реагируют. Не вопрос – побудем здесь, пока не дашь сигнал. Удачи! – Он помахал нам бахилами.

Мы пошли к сестре.

– Он не будет так радоваться, когда зайдет в дом, – мрачно заметил Ричи.

– Да нет, сынок, будет. Еще как будет.

* * *

Я не жалею никого, с кем встречаюсь по работе. Жалость – это прекрасно, она позволяет почувствовать себя офигительно чудесным человеком, но тем, кого ты жалеешь, она ни черта не дает. Думая о страданиях жертв, ты размякаешь, теряешь концентрацию, слабеешь – и в одно прекрасное утро оказывается, что у тебя нет сил встать с кровати и идти на работу. Ничего хорошего в этом нет. Я трачу время и силы на то, чтобы добыть ответы; объятия и горячий шоколад не моя специальность.

Но если кого и стоит пожалеть, так это родственников жертв. Как я и говорил Ричи, девяноста девяти процентам жертв жаловаться не на что: они получили ровно то, что хотели, – а вот члены семьи примерно с такой же вероятностью оказались в подобном аду совершенно незаслуженно. Я не верю, что во всем виновата мамочка, если малыш Джимми стал торчком и наркодилером и по собственной тупости решил нагреть своего поставщика. Да, возможно, она не помогла ему реализоваться, но у меня тоже было тяжелое детство, и что – я получил две пули в затылок от разъяренного наркобарона? Нет, пару лет ходил к психологу, чтобы разобраться с этими проблемами, и в то же время жил обычной жизнью. Потому что я взрослый человек и решения принимаю сам. Если однажды утром мне кто-то прострелит башку, значит, я сам виноват, а зализывать раны придется моим родственникам, которые тут совсем ни при чем.

Общаясь с родными, я усиливаю контроль над собой. Ничто так не сбивает с верного курса, как сострадание.

Когда утром Фиона Рафферти вышла из дома, ее, наверное, можно было назвать симпатичной девушкой. Мне нравятся более высокие и ухоженные, но у нее стройные ноги, а на голове – копна блестящих волос, хотя Фиона и не позаботилась о том, чтобы выпрямить их и покрасить из мышино-бурого цвета в более шикарный. Однако теперь девушка выглядела ужасно: распухшее красное лицо покрыто соплями и полосами поплывшей косметики, заплаканные глаза стали маленькими, как у поросенка. Она утирала лицо рукавом красной куртки – что ж, по крайней мере вопить перестала.

Полицейский тоже был малость не в себе.

– Нам нужно поговорить с мисс Рафферти, – сказал я ему. – Может, вернетесь в участок и попросите прислать кого-нибудь, чтобы отвезти ее в больницу?

«Мундир» кивнул и попятился, облегченно вздохнув.

Ричи опустился на одно колено у машины.

– Мисс Рафферти? – негромко спросил он. Такому мягкому обращению мог бы позавидовать и семейный доктор. Возможно, Ричи даже переусердствовал с вежливостью, ибо угодил прямо в грязь. Теперь все будут считать, что он на ногах не держится, но сам он, похоже, не обратил на это внимания.

Фиона Рафферти медленно и неуверенно подняла голову. Казалось, она ничего не видела перед собой.

– Я вам очень сочувствую.

Секунду спустя ее подбородок чуть наклонился – она еле заметно кивнула.

– Принести вам что-нибудь? Воды?

– Мне нужно позвонить маме. Как я… О Боже, дети!Я не могу сказать ей…

– Вас проводят в больницу, – сказал я. – Кто-нибудь сообщит вашей матери, чтобы она встретила вас там, и поможет поговорить с ней.

Она меня не слышала – ее мысли уже срикошетировали куда-то еще.

– С Дженни все в порядке? С ней все будет нормально, да?

– Мы на это надеемся. Если что-нибудь узнаем, то сразу вам сообщим.

– Мне не разрешили поехать на «скорой»… А ведь я должна быть с ней. Что, если она… Мне нужно…

– Понимаю, – ответил Ричи. – Но врачи за ней присмотрят, они-то знают, что делают. Вы же не хотите путаться у них под ногами?

Голова качнулась из стороны в сторону: «нет».

– Нет. В любом случае мы надеемся, что вы нам поможете – ответите на несколько вопросов. Можете сделать это сейчас?

Она открыла рот, задыхаясь:

–  Нет.О Боже, вопросы… Я не могу… Я хочу домой. Я хочу к маме.О Боже, я хочу…

Она снова была на грани истерики. Ричи начал отступать, успокаивающе поднимая руки.

– Мисс Рафферти, если хотите ненадолго вернуться домой и заехать к нам позже, мы вас задерживать не будем, – ловко ввернул я, пока Ричи ее не отпустил. – Выбор за вами. Но с каждой минутой шансы найти того, кто это сделал, уменьшаются. Улики уничтожаются, воспоминания тускнеют, убийца уходит все дальше. Помните об этом, когда будете принимать решение.

В глазах Фионы появился огонек.

– Если я… Он может уйти? Если я приеду позже, он скроется?

Крепко взяв Ричи за плечо, я отодвинул его за пределы ее поля зрения, а затем прислонился к дверце машины.

– Верно. Повторяю, выбор за вами, но жить с таким грузом на душе лично я не хотел бы.

Ее лицо перекосилось, и я испугался, что сейчас мы ее потеряем, но она прикусила щеку и собралась.

– Хорошо, хорошо, я могу… Ладно. Но… Дадите мне пару минут? Я покурю и тогда отвечу на все ваши вопросы.

– Вы сделали правильный выбор, мисс Рафферти. Не торопитесь, мы никуда не уйдем.

Она выбралась из машины – неуклюже, словно после операции – и побрела по дороге мимо недостроенных домов, затем присела на невысокую стену и закурила.

Мы в результате оказались у нее за спиной, так что я подал знак Ларри. Он радостно помахал мне рукой и заковылял к дому, натягивая перчатки. Остальные криминалисты последовали за ним.

Дешевенькая куртка Ричи не была рассчитана на загородные условия; он прыгал на месте, обхватив себя руками, и пытался делать вид, что ему совсем не холодно.

– Собирался отправить ее домой? – спросил я тихо.

Он резко дернул головой от удивления.

– Ну да, – осторожно ответил он. – Я подумал…

– Не думай. Только не об этом. Отпустить свидетеля или нет, решаю я, а не ты, понял?

– Мне показалось, она сейчас сорвется.

– И что? Это не значит, что ей можно идти домой, детектив Курран. Это значит, что она должна собраться. Еще немного, и ты бы сорвал допрос ценного свидетеля.

– Я не нарочно. Лучше поговорить с ней через пару часов – ведь если ее сейчас расстроить, она придет в себя только завтра.

– Нет, так не годится. Если тебе нужен свидетель, найди способ с ним поговорить, и точка. Нельзя отправлять ее домой, чтобы она выпила чаю с печеньем и выбрала удобное для нее время.

– Я подумал, что должен дать ей выбор. Она только что потеряла…

– Я что, наручники на нее надел? Дай девочке выбор, не вопрос – но она должна выбрать то, что нужно тебе. Правило номер три, четыре, пять и еще пара десятков: на этой работе нельзя плыть по течению – его нужно направлять. Я понятно выразился?

– Да. Прошу прощения, детектив. Сэр, – сказал Ричи после паузы.

Наверное, в ту минуту он меня ненавидел, но с этим я готов мириться. Пусть новички используют мои фотографии в качестве мишеней для дартса – лишь бы не нанесли ущерб делу или своей карьере.

– Это больше не повторится?

– Нет. То есть да, вы правы. Не повторится.

– Отлично. Тогда приступим к допросу.

Ричи спрятал подбородок в воротник и с сомнением оглядел Фиону Рафферти. Она обмякла – голова опустилась почти до колен, в пальцах повисла забытая сигарета. Издали Фиона казалась красной тряпкой, которую смяли и выбросили за ненадобностью вместе с прочим мусором.

– Думаете, она справится?

– Без понятия. Это не наша проблема, лишь бы не устраивала истерик во время допроса. Идем.

Не оглядываясь, я пошел по дороге и секунду спустя услышал хруст гравия – Ричи спешил за мной.

Фиона немного собралась: время от времени по ее телу все еще пробегала дрожь, однако руки уже не тряслись и тушь с лица она стерла, пусть даже и полой рубашки. Я отвел ее в один из недостроенных домов – подальше от сурового ветра и Ларри с его парнями, – усадил на штабель шлакобетонных блоков и дал еще одну сигарету. Я не курю и никогда не курил, но всегда держу под рукой пачку: лучший способ установить отношения с курильщиком, как и с любым другим наркоманом, – дать ему взятку в его собственной валюте. Я уселся рядом с ней, а Ричи встал у подоконника, за моим плечом, чтобы наблюдать за ходом разговора и делать пометки, не привлекая особого внимания. Условия не идеальные, но бывало и хуже.

– Может, вам еще что-нибудь нужно? – спросил я, давая ей прикурить. – Свитер? Стакан воды?

Фиона уставилась на сигарету – крутила ее в пальцах и делала быстрые короткие затяжки. Все мышцы девушки были напряжены – к концу дня она устанет так, словно пробежала марафон.

– Ничего не нужно. Давайте закончим с этим побыстрее! Пожалуйста!

– Без проблем, мисс Рафферти. Мы все понимаем. Для начала расскажите мне о Дженнифер.

– Дженни. «Дженнифер» для нее слишком чопорно… Ее всегда звали «Дженни» – с самого детства.

– Кто из вас старше?

– Она. Мне двадцать семь, ей двадцать девять.

Я так и думал, что Фиона моложе, отчасти из-за комплекции – она худая, невысокая, с узким несимметричным лицом. Но дело еще и в одежде – в этакой студенческой небрежности. Во времена моей молодости девушки одевались так и после окончания колледжа, однако сейчас основная масса старается принарядиться. Судя по тому, что мы видели в доме, Дженни наверняка уделяла своей внешности больше внимания.

– Чем она занимается?

– Работает в пиар-отделе… то есть работала. После рождения Джека сидит дома с детьми.

– Логично. По работе не скучает?

Фиона попыталась покачать головой, однако была так зажата, что движение больше походило на судорогу.

– Вряд ли. Ей нравилось работать, но амбиции у нее не завышенные; она знала, что не сможет вернуться после рождения второго ребенка, но они все равно решили завести Джека.

– Проблемы на работе? Может, она с кем-то не ладила?

– Нет. Правда, мне казалось, что девушки в той компании настоящие стервы, если кто-то забывал обновить искусственный загар, смеялись, а когда Дженни забеременела, называли ее «Титаник» и советовали сесть на диету.Но Дженни считала, что это ерунда…. Она не любит скандалов, понимаете? Скорее будет плыть по течению… – Фиона с шипением выдохнула сквозь зубы, словно на нее накатила волна боли. – Она всегда считала, что в конце концов все будет хорошо.

– А Патрик? Он ладит с людьми?

Не останавливайся, заставляй их прыгать от одной темы к другой, не давай им времени посмотреть вниз. Если они упадут, то уже не поднимутся.

Она резко повернулась ко мне – серо-голубые глаза с опухшими веками распахнуты до предела.

– Пэт… Боже мой, вы ведь не думаете, что это он! Пэт никогда, никогда…

– Знаю. Скажите…

– Откуда вы знаете?

– Мисс Рафферти, – добавил я немного строгости в голосе, – вы хотите нам помочь?

– Конечно! Я…

– Хорошо. Тогда сосредоточьтесь. Чем быстрее мы получим информацию, тем скорее сможем ответить на все вопросы. Договорились?

Фиона с безумным видом огляделась, будто ей приснился кошмар и эта комната в любой момент может исчезнуть. Нас окружали неровно сложенные стены из бетонных блоков; у одной из них – как опоры – стояли две балки. Стопка перил «под дуб», покрытая слоем пыли; на полу – расплющенные пенопластовые стаканчики, в углу – смятая в комок грязная синяя фуфайка. Мы словно попали в лагерь археологов, где время замерло в тот момент, когда обитатели побросали свое добро и бежали, спасаясь от природного бедствия или захватчиков. Сейчас Фиона ничего не замечала, но эта картинка останется с ней навсегда. Вот он, один из бонусов, которые убийство дает родственникам: вы можете забыть и лицо погибшего, и последние слова, но до мельчайших подробностей запомните место, где находились, когда в вашу жизнь ворвался этот кошмар.

– Мисс Рафферти, – сказал я. – Нам нельзя терять время.

– Да. Я в порядке. – Она затушила сигарету о шлакоблок и уставилась на окурок так, словно он появился в ее руке из небытия.

– Вот, – тихо сказал Ричи, наклоняясь вперед и протягивая ей пластиковый стаканчик.

Резко кивнув, Фиона схватила стаканчик и бросила в него окурок.

– Так что вы можете сказать о Патрике? – спросил я.

– Он чудесный. – Покрасневшие глаза с вызовом глядели на меня. Даже в таком состоянии упрямства ей было не занимать. – Мы все из Монкстауна, из одной компании. Пэт и Дженни вместе с шестнадцати лет.

– Какие у них были отношения?

– Они без ума друг от друга. У остальных романы редко длились дольше пары недель, но Пэт и Дженни… – Глубоко вздохнув, Фиона запрокинула голову и уставилась туда, где за пустым лестничным пролетом и торчащими во все стороны балками виднелось серое небо. – Они сразу поняли, что нашли друг друга. Остальные просто играли, забавлялись, понимаете? А у Пэта и Дженни все было серьезно, по-взрослому. Любовь.

На моей памяти от этого «серьезно», наверное, погибло больше людей, чем по всем остальным причинам и поводам.

– Когда они обручились?

– В девятнадцать лет. На День святого Валентина.

– По нынешним временам рановато. Как отреагировали ваши родители?

– Они были в восторге! Пэта они обожают. Просто посоветовали сперва закончить колледж. Пэт с Дженни были не против, и в двадцать два они сыграли свадьбу. Дженни сказала, что откладывать нет смысла – все равно не передумают.

– И как у них все вышло?

– Замечательно. Пэт так относится к Дженни… Он до сих пор обожает делать ей подарки. Раньше я молилась о том, чтобы кто-нибудь любил меня так же, как Пэт – Дженни. Понимаете?

О тех, кого уже нет, еще долго говоришь в настоящем времени. Моя мать умерла, когда я был подростком, но Дина до сих пор рассказывает о том, какие духи выбирает мама, какое мороженое любит. Джери от этого готова на стену лезть.

– Они ни разу не спорили? За тринадцать лет?

– Я так не говорила: спорят все, – но не ссорились ни разу.

– О чем они спорили?

Фиона уже смотрела только на меня, и на ее лице, стирая остальные эмоции, все сильнее проявлялась усталость.

– О том же, что и остальные пары. Раньше, например, Пэт злился, если кто-то заглядывался на Дженни. Или однажды Пэт хотел поехать на курорт, а Дженни считала, что сбережения нужно откладывать на покупку дома. Но они всегда договариваются.

Деньги: только из-за них люди умирают чаще, чем из-за любви.

– Чем занимается Патрик?

– Вербует сотрудников. Он работал в «Нолан и Робертс» – они подбирают людей для финансовых компаний, – но в феврале его уволили.

– По какой причине?

Плечи Фионы снова напряглись:

– Он ни в чем не виноват – уволили не только его, но и других. В финансовом секторе сейчас мало вакансий, понимаете? Кризис…

– У него были проблемы на работе? Может, он поругался с кем-нибудь?

– Нет! Вы хотите представить все так, словно у Пэта с Дженни повсюду враги, словно они постоянно ссорятся… А они не такие.

Фиона отстранилась от меня, прикрываясь стаканчиком словно щитом.

– Именно такие сведения мне и нужны, – успокаивающе сказал я. – Я ведь не знаю Пэта и Дженни, вот и пытаюсь составить о них представление.

– Они чудесные. Люди их любят. Они любят друг друга. Любят детей. Понятно? Этого достаточно, чтобы составить представление?

На самом деле я ни черта полезного не узнал, но, похоже, большего от нее не добьешься.

– Абсолютно. Большое вам спасибо. А родные Патрика по-прежнему живут в Монкстауне?

– Его родители умерли: папа давно, когда мы еще были детьми, мама – пару лет назад. У него есть младший брат Йен, он в Чикаго… Позвоните ему, спросите про Пэта и Дженни – он скажет то же самое.

– Не сомневаюсь. Пэт и Дженни хранили в доме ценности – деньги, ювелирные украшения или еще что-нибудь?

Пока Фиона обдумывала ответ, ее плечи снова слегка опустились.

– Обручальное кольцо Дженни – Пэт отдал за него пару кусков – и кольцо с изумрудом, которое бабушка завещала Эмме. И еще у них есть совсем новый компьютер – Пэт купил его на выходное пособие. Возможно, за него что-то получилось бы выручить… Эти вещи на месте или пропали?

– Мы проверим. Больше ничего нет?

– У них нетничего ценного. Раньше был большой внедорожник, но его пришлось вернуть – они не смогли оплатить кредит. Ну и еще есть вещи Дженни – пока Пэта не уволили, она много на них тратила, – но кто пойдет на такоеради кучи тряпок?

Я знал людей, которые убили бы и за меньшее, однако нутром чуял, что тут причина в другом.

– Когда вы видели их в последний раз?

Фиона задумалась.

– Мы с Дженни встретились в кафе в Дублине – летом, месяца три-четыре назад. А Пэта я сто лет не видела – с апреля, наверное. Боже мой, почему же мы так долго…

– А детей?

– Тоже с апреля, как и Пэта. Я приезжала на день рождения Эммы – ей исполнилось шесть.

– Заметили что-нибудь необычное?

– Вроде чего?

Голова вздернута, подбородок выпячен – Фиона заняла оборону.

– Все, что угодно: может, пришел какой-то странный гость или вы слышали непонятный разговор.

– Нет, ничего странного не было. Пришла куча одноклассников Эммы, Дженни поставила надувной за́мок – о Боже, Эмма и Джек… Они… Вы уверены, что они оба… Может, один из них не пострадал, а просто, просто…

– Мисс Рафферти, – сказал я так мягко, насколько мог, но все же с нажимом, – я уверен, что они не просто ранены. Если что-нибудь изменится, мы сразу вам сообщим, но прямо сейчас я хочу, чтобы вы побеседовали со мной. Каждая секунда на счету, помните?

Фиона прижала ладонь к губам и сглотнула:

– Да.

– Отлично. – Я протянул ей еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой. – Когда вы в последний раз разговаривали с Дженни?

– Вчера утром. – На этот вопрос она ответила сразу. – Я звоню ей каждое утро в полдевятого, как только прихожу на работу. Чтобы начать день, понимаете?

– Неплохая мысль. И какой она была вчера?

–  Обычной!Совершенно нормальной!Богом клянусь, я помню весь наш разговор – в нем не было ничего…

– Верю, – сказал я успокаивающе. – О чем говорили?

– Даже не знаю… о всякой всячине. Моя соседка по квартире играет на бас-гитаре, и у нее скоро будет концерт, – я рассказала Дженни об этом, а она – про то, что хочет купить в Интернете игрушечного стегозавра, – в пятницу Джек привел друга из детского сада, и они искали стегозавра в саду… Она была нормальной.Абсолютно нормальной.

– А она сказала бы вам, если бы что-то случилось?

– Думаю, да. Нет, я уверена, что сказала бы.

Ее голос звучал совсем не уверенно.

– Вы были близки?

– Нас же только двое. – Услышав себя, Фиона поняла, что это не ответ. – Да, мы близки. Ну, то есть раньше мы общались больше – а потом каждая пошла своей дорогой. И теперь, когда Дженни переехала сюда, поддерживать отношения стало сложнее.

– Как долго они живут здесь?

– Дом они купили года три назад. – Две тысячи шестой: самый пик бума. Сколько бы они ни заплатили за эту конуру, сейчас она стоит вдвое меньше. – Но тогда здесь ничего не было, только поля – они купили дом в проекте. Я думала, что они спятили, но Дженни была на седьмом небе от счастья, она так радовалась, что у них будет собственный дом… – Губы Фионы дрогнули, но она взяла себя в руки. – Где-то через год, как только дом был достроен, они переехали.

– А вы? Где вы живете?

– В Дублине, в Ренеле.

– Вы сказали, что снимаете с кем-то квартиру.

– Ага. Я и еще две девушки.

– Чем вы занимаетесь?

– Я фотограф. Пытаюсь сделать выставку, ну а пока работаю в студии Пьера – ну вы же знаете Пьера: его еще показывали в телешоу про элитные ирландские свадьбы? Я обычно снимаю детей или, если у Кита… Пьера… две свадьбы в один день, на одной из них работаю я.

– Сегодня утром вы фотографировали детей?

Ей пришлось напрячься, чтобы вспомнить, – утро было так далеко от нее.

– Нет. Разбирала снимки, сделанные на прошлой неделе, – мать ребенка хотела заехать сегодня за альбомом.

– Когда вы ушли?

– Примерно в четверть десятого. Один из парней сказал, что сам подготовит альбом.

– Где находится студия Пьера?

– У Финикс-парка.

По утренним пробкам и в такой таратайке до Брокен-Харбора минимум час.

– Вы беспокоились о Дженни.

И снова она резко мотнула головой, словно от удара током.

– Вы уверены? Немаленькие хлопоты только из-за того, что кто-то не взял трубку.

Пожав плечами, Фиона аккуратно поставила стаканчик рядом с собой и стряхнула пепел.

– Хотела убедиться, что с ней все в порядке.

– А почему вдруг она должна быть не в порядке?

– Потому. Мы всегда разговариваем – каждый день, уже много лет. И я ведь оказалась права, верно?