Текст книги "Рассветная бухта"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Я едва не сказал ему все – и, Боже мой, удержался только потому, что решил, будто это сделает меня уязвимым.

– А ты думал, она кто? Моя девушка? Бывшая? Моя дочь? Как бы от этого стало лучше?

– Она сказала, что ты ее старый друг. Что вы познакомились еще в детстве – что ваши семьи вместе арендовали летом фургоны в Брокен-Харборе. Она так сказала. Почему я должен был думать, что она врет?

– Может, потому что она чокнутая? Она приходит к тебе, болтает о деле, о котором представления не имеет, несет разный вздор про то, что у меня якобы нервный срыв. Ее слова на девяносто процентов бред. И тебе даже не пришло в голову, что с остальными десятью тоже не все в порядке?

– Это был не бред. Она в точку попала: дело на тебя действует. Я почти с самого начала так думал.

Каждый вдох причинял мне боль.

– Как это мило. Я тронут. И, значит, тебе показалось, что в данной ситуации уместно трахнуть мою сестру.

Ричи, казалось, с радостью отрезал бы себе руку, лишь бы закончить этот разговор.

– Все было не так.

– Боженька милосердный! Как же это было не так?Она накачала тебя наркотиками? Приковала наручниками к кровати?

– Я не собирался… И, кажется, она тоже.

– Ты всерьез пытаешься меня убедить в том, что знаешь, о чем думает моя сестра? После одной ночи?

–  Нет.Просто хочу сказать…

– Я знаю ее гораздо лучше, но даже я понятия не имею, что творится у нее в голове. Более чем вероятно, что она с самого начала точно знала, что будет делать. Я на сто процентов уверен, что это была ее идея, а не твоя. Но это не значит, что ты должен был ей подыгрывать. О чем ты думал, черт тебя возьми?

– Богом клянусь, просто одно потянуло за собой другое. Она боялась, что дело сведет тебя с ума, бегала по гостиной и плакала, даже сесть не могла – так была расстроена. Я обнял ее – просто чтобы успокоить…

– И на этом месте заткнись. Красочные подробности мне не требуются. – Я сам мог в точности представить, как все произошло. Это так просто, так смертельно просто – поддаться безумию Дины. Сначала ты всего лишь мочишь ноги, сидя на краешке – надеясь схватить ее и вытащить, – а минуту спустя ты уже на глубине, отчаянно машешь руками, пытаясь выплыть на поверхность и глотнуть воздуха.

– Говорю тебе – это произошло само по себе.

– Сестру своего напарника. – Внезапно я почувствовал, что истощен, что меня тошнит, а в горле поднимается что-то жгучее. Я прислонился головой к стене, закрыл глаза и прижал пальцы к векам. – Безумную сестру своего напарника. Как это могло показаться нормальным?

– Это ненормально, – тихо ответил Ричи.

Темнота под пальцами была глубокой, успокаивающей; я не хотел открывать глаза и снова видеть этот жесткий, кусающий свет.

– А когда ты проснулся утром, Дина уже исчезла – как и пакет с вещдоком. Где он лежал?

Секундная пауза.

– На туалетном столике.

– Где его мог заметить каждый, кто вошел бы в комнату: сосед, грабитель, девочка на одну ночь. Блестящее решение, сынок.

– Дверь в спальню запирается. А днем я держал его при себе, в кармане пиджака.

Мы столько спорили: Конор или Пэт, воображаемые звери, старые романтические истории, – и все это время Ричи мне врал. Он с самого начала знал ответ – ответ был так близко, что я мог дотянуться до него рукой.

– И это так здорово тебе помогло, да?

– Я и не думал, что она его возьмет. Она…

– Ты вообще не думал. По крайней мере, после того как она зашла в твою спальню.

– Она была твоей подругой – по крайней мере, я так считал. Я не думал, что она что-то у меня украдет,а особенно вещдок. Она сильно насчет тебя переживала – это было очевидно. Зачем же ей портить твое дело?

– О нет, нет. Дело испортила не она. – Я отнял руки от лица – Ричи был пунцовым. – Она стырила пакет, потому что изменила свое мнение о тебе. И не она одна, приятель. Как только она его заметила, ей пришло в голову, что ты, возможно, не такой уж прекрасный прямодушный парень, которому стоит доверять, и, значит, не тот, кто может позаботиться обо мне. Поэтому она решила сама это сделать, доставив мне вещдок, который мой напарник захотел утаить. Двойная польза: расследование возвращается в нужное русло, а я узнаю, с кем имею дело. Сумасшедшая она или нет, но что-то она поняла правильно.

Ричи молча разглядывал свои ботинки.

– Ты вообще собирался мне об этом рассказать?

Услышав вопрос, он резко выпрямился.

– Да, собирался. Именно поэтому я и положил вещдок в пакет и надписал его. Если бы не хотел, то мог бы в унитаз спустить.

– Ну, поздравляю, сынок. А что ты за это хочешь – медаль? – Я кивнул в сторону пакета. Я не мог смотреть на него прямо: казалось, что в нем сидит что-то живое и яростное, как огромное насекомое, которое бьется о тонкую бумагу и пластик, пытаясь разорвать швы и напасть. – Найдено в жилище Конора Бреннана, в гостиной. Когда я был на улице, звонил Ларри?

Ричи тупо посмотрел на бумаги у себя в руках, словно не мог вспомнить, откуда они взялись. Он разжал пальцы, позволив им упасть на пол.

– Да.

– Где это было?

– Наверное, на ковре. Я раскладывал по местам добро, которое лежало на диване, а ноготь зацепился за рукав свитера. Его там не было, когда мы забрали одежду с дивана, – помнишь, мы же тщательно ее просматривали на предмет кровавых пятен. Должно быть, ноготь зацепился, когда свитер лежал на полу.

– Какого цвета свитер? – Если бы у Конора Бреннана были розовые вязаные вещи, я бы это запомнил.

– Зеленый. Типа хаки.

А ковер – кремового цвета, с грязно-зелеными и желтыми завитками. Парни Ларри могли бы облазить всю квартиру с лупой в поисках вещи, которая совпадает с этим розовым клочком, и ничего не найти. Но как только я увидел этот ноготь, я сразу понял, откуда взялась розовая шерсть.

– И как ты интерпретируешь эту находку? – спросил я.

Возникла пауза. Ричи смотрел в пустоту.

– Детектив Курран, – окликнул его я.

– Ноготь… По форме и лаку… соответствует ногтям Дженни Спейн. Шерсть, которая застряла в нем… – У Ричи дернулся уголок рта. – Мне кажется, что она соответствует вышивке на подушке, которой задушили Эмму Спейн.

Та промокшая нитка, которую Купер выудил из ее горла, придерживая хрупкий подбородок большим и указательным пальцами.

– И что, по-твоему, это означает?

– По-моему, это означает, что убийцей могла быть Дженнифер Спейн, – ответил Ричи ровно и очень тихо.

– Не «могла быть». Была.

Он шевельнул плечами:

– Это неточно. Она могла подцепить клочок и другим способом – раньше, когда укладывала Эмму…

– Дженни следит за собой, у нее ни один волосок из прически не выбьется. Думаешь, она бы целый день проходила с цепляющимся за все ногтем и так бы и легла спать?

– Клочок шерсти мог попасть и от Пэта. Шерсть цепляется к его пижаме, когда он душит Эмму подушкой, а затем, пока он борется с Дженни, она ломает ноготь, клочок цепляется за него…

– Данное конкретное волокно – одно из тысяч волокон на его пижаме, на ее пижаме и тех, что по всей кухне. Какова вероятность?

– Это могло произойти. Нельзя просто валить все на Дженни. Помнишь, Купер же был уверен, что она не сама нанесла себе раны?

– Знаю. Я с ней поговорю. – Мысль о том, что придется иметь дело с миром за пределами комнаты, ударила словно палка по коленям. Я тяжело сел за стол. Стоять я уже не мог.

«Я с ней поговорю». Не «мы». Ричи все понял; он открыл рот, потом снова закрыл, пытаясь придумать правильный вопрос.

– Почему ты не сказал мне? – В моем голосе прозвучала нота боли, но мне уже было плевать.

Ричи отвел взгляд и, встав на колени, принялся собирать бумаги с пола.

– Потому что я знал, что́ ты захочешь сделать, – ответил он.

– Что именно? Арестовать Дженни? Не предъявлять Конору обвинения в трех убийствах, которых он не совершал? Что, Ричи? Что, мать твою, тут такого ужасного, что ты просто не мог этого допустить?

– Не ужасного… Арестовать ее… Не знаю, по-моему, это было бы неправильно.

– Это же наша работа. Мы арестовываем убийц. Если у тебя с этим проблемы, значит, ты выбрал не ту профессию.

Ричи снова встал.

– Вот поэтому я тебе и не говорил. Знал, что ты так скажешь. Знал. У тебя все черное и белое, никаких вопросов; просто действуй по инструкции и иди домой. Мне нужно было все обдумать; я знал, что, как только тебе скажу, будет уже поздно.

– Черт побери, разумеется, у меня все черное и белое. Ты убиваешь своих родных, ты садишься в тюрьму. Где, по-твоему, тут оттенки серого?

– Дженни в аду. Каждую секунду до конца жизни она будет испытывать такую боль, о которой я и думать не хочу. Ты считаешь, что тюрьма накажет ее сильнее, чем она сама? Ни Дженни, ни мы не в силах исправить то, что она сделала, и вряд ли стоит сажать ее под замок. Чем тут поможет пожизненное заключение?

Я-то думал, что это особый дар Ричи: убеждать подозреваемых и свидетелей в том, что он – как бы абсурдно и фантастично это ни звучало – относится к ним как к живым людям. Как он дал понять Гоганам, что они для него не просто мерзкие сволочи, как он убедил Конора Бреннана, что тот не дикое животное, которое нужно убрать с улиц города, – все это произвело на меня огромное впечатление. Я должен был раскусить его в ту ночь, когда мы сидели в логове и разговаривали просто как два мужика. Я должен был сразу распознать опасность и понять, что его поведение вовсе не притворство.

– Так вот почему ты так накинулся на Пэта Спейна. А я-то думал, что все это во имя истины и справедливости. Вот дурак.

Ричи хватило воспитанности, чтобы покраснеть.

– Нет, не поэтому. Поначалу я действительно думал, что это сделал он: Конор меня не убеждает, и мне казалось, что других подозреваемых нет, а увидев эту штуку, подумал…

Он умолк на полуслове.

– Мысль о том, чтобы арестовать Дженни, оскорбила твою тонкую натуру, а вот засадить Конора в тюрьму пожизненно за преступления, которых он не совершал, – это, по-твоему, всего лишь плохая идея. Очень мило с твоей стороны. Поэтому ты решил свалить все на Пэта. Хорошо ты вчера разыграл сцену с Конором. Кстати, он ведь почти клюнул. Наверное, у тебя весь день пошел насмарку, когда он дал задний ход.

– Пэт же умер,ему все равно. Я помню, что ты говорил – все будут считать его убийцей. А как он писал на форуме, что просто хочет позаботиться о Дженни? Как думаешь, что бы он выбрал – взять вину на себя или упечь ее пожизненно? Он бы умолял нас назвать его убийцей. На коленях бы ползал.

– Так вот что ты делал с этой сукой Гоган, и с Дженни тоже. Весь этот бред про то, не стал ли Пэт чаще выходить из себя, не было ли у него нервного срыва, не боялись ли вы, что он причинит вам вред… ты хотел, чтобы Дженни бросила Пэта под танк. Только оказалось, что у убийцы больше представления о чести, чем у тебя.

Лицо Ричи вспыхнуло еще ярче, но он не ответил.

– Давай на секунду предположим, что все будет по-твоему, – сказал я. – Отправим эту штуку в измельчитель мусора, переложим вину на Пэта, закроем дело и позволим Дженни уйти из больницы. Как ты думаешь, что будет дальше? Что бы ни произошло той ночью, Дженни любила своих детей. И мужа тоже любила. Что она сделает, как только наберется сил?

Ричи положил отчеты на стол на безопасном расстоянии от пакета и подравнял стопку.

– Закончит начатое, – ответил он.

– Да. – Свет поджигал воздух, превращал комнату в белое марево, в головоломку из светящихся силуэтов. – Именно так она и сделает. И на этот раз не облажается. Если выпустить ее из больницы, через двое суток она умрет.

– Да. Скорее всего.

– И почему, черт побери, это тебя не волнует? – Ричи приподнял плечо, словно пожимая им. – Может, ты хочешь отомстить? Она заслужила смерть, но у нас никого не казнят, так что какого черта, пусть сделает это сама. Так ты думал?

Ричи посмотрел мне в глаза:

– Это лучшее, что может с ней случиться.

Я едва удержался, чтобы не схватить его за рубашку.

–  Ты не имеешь права так говорить.Сколько Дженни еще жить – пятьдесят лет, шестьдесят? И по-твоему, ей лучше всего лечь в ванну и вскрыть себе вены?

– Да, может, шестьдесят лет. Половину из них в тюрьме.

– И это самое лучшее для нее место. Ей лечиться нужно. Ей нужна терапия, лекарства, не знаю еще что – в этом врачи разбираются. В тюрьме она все это получит. Она вернет долг обществу, ей вправят мозги, и, выйдя на свободу, она сможет как-то жить.

Ричи замотал головой:

– Нет, не сможет. Не сможет. Ты что, сдурел? Ничего ее не ждет. Она же убила своих детей– держала их до тех пор, пока они не перестали сопротивляться. Зарезала мужа и лежала рядом с ним, пока он истекал кровью. Ни один врач в миреэтого не исправит. Ты видел, в каком она состоянии. Ее уже нет. Прояви милосердие, отпусти ее.

– А, ты хочешь поговорить о милосердии? Дженни Спейн не единственная героиня этой истории. Фиону Рафферти помнишь? А ее мать? Их пожалеть не хочешь? Подумай о том, что́ они уже потеряли, а потом посмотри на меня и скажи, что они заслужили потерять еще и Дженни.

– Они ничего из этого не заслужили. Думаешь, им станет легче, если они узнают, что она сделала? Они ее в любом случае потеряют – но так хотя бы все будет кончено.

– Нет. – Слова вытягивали из меня воздух, оставляя внутри пустоту. Мне показалось, что грудная клетка вот-вот обрушится. – Для них это никогда не кончится.

Это заставило Ричи заткнуться. Он сел напротив меня, продолжая равнять стопку отчетов. Потом снова заговорил:

– Я не знаю, что такое «ее долг обществу». Назови хоть одного человека, которому станет лучше, если Дженни просидит в тюрьме двадцать пять лет.

– Заткнись. У тебя нет права даже спрашиватьоб этом. Сроки назначает судья, а не мы. Вот для чего вся эта проклятая система: чтобы надменные гаденыши вроде тебя не играли в Бога, не раздавали смертные приговоры по своему усмотрению. Действуй по правилам, мать твою, сдавай все долбаные вещдоки, и пусть долбаная система работает как задумано. Не тебе решать, должна жить Дженни Спейн или нет.

– Дело не в этом. Заставить ее столько лет жить с такой болью… Это пытка. Так нельзя.

– Нет. Ты думаешь, что так нельзя. Кто знает, почему тебе так кажется? Потому, что ты прав, или потому, что это дело разбивает тебе сердце, или тебя просто мучает совесть, оттого что Дженни похожа на мисс Келли, твою первую учительницу? Вот для этого нам даны правила, Ричи – потому что в вопросах добра и зла нельзя полагаться на разум. Только не в таких делах. Если совершить ошибку, последствия будут настолько огромные, что о них и подумать страшно, не говоря уж о том, чтобы с ними жить. В соответствии с правилами мы должны посадить Дженни. Все остальное – бред.

Ричи качал головой:

– Это все равно неправильно. В этом случае я полагаюсь на свой разум.

Я не знал, смеяться мне или выть.

– Ах вот как? Ну и посмотри, к чему он тебя привел. Ричи, правило номер ноль, всем правилам правило: твой разум слаб и жалок, он ни на что не годен, он подведет тебя в самый неподходящий момент. По-твоему, разум моей сестры не сказал ей, что она поступает правильно, когда она шла за тобой? Думаешь, Дженни не считала, что поступает правильно в ту ночь? Если доверяешь своему разуму, непременно облажаешься, и притом по-крупному. Все правильные поступки я совершил, не доверяя своему разуму.

Ричи с усилием поднял голову, чтобы посмотреть на меня.

– Твоя сестра рассказала мне про вашу мать, – проговорил он.

Я едва не дал ему по морде, но увидел, как он готовится к этому, увидел вспышку страха или надежды. Когда я сумел наконец разжать кулаки и снова сделать вдох, молчание длилось уже слишком долго.

– Что именно она тебе сказала?

– Что твоя мама утонула в то лето, когда тебе было пятнадцать. Когда вы все жили в Брокен-Харборе.

– Она, случайно, не упоминала о том, какой была эта смерть?

Он уже на меня не смотрел.

– Да, сказала. Твоя мама сама вошла в воду – типа, специально.

Я подождал – но больше он ничего не говорил.

– И ты решил, что я всего в одном шаге от смирительной рубашки? Так?

– Я не…

– Нет, сынок, мне очень интересно. Давай выкладывай: к такому выводу привела тебя цепочка умозаключений? Ты решил, что мне нанесена такая страшная травма, что уже на расстоянии одной мили от Брокен-Харбора у меня начнется психоз? Ты решил, что безумие – это наследственное, и поэтому я в любой момент могу раздеться догола и полезть на крышу, крича что-то про людей-ящериц? Боялся, что я вышибу себе мозги прямо при тебе?

– Я никогда не думал, что ты сумасшедший. Никогда. Но то, как ты вел себя с Бреннаном… Это меня беспокоило даже до… до прошлой ночи. Мне казалось, что ты перегибаешь палку, и я тебе об этом сказал.

Мне отчаянно хотелось оттолкнуть стул и закружить по комнате, но я знал – если я подойду к Ричи, то непременно его ударю, и я знал, что это плохо, даже если и не мог вспомнить почему.

– Ну да, ты так и сказал. И после разговора с Диной решил, что теперь знаешь почему. Более того, ты решил, что у тебя карт-бланш при работе с вещдоками. Этот идиот, подумал ты, этот псих с выгоревшим мозгом, сам ни о чем не догадается – он слишком занят тем, что рыдает в подушку, оплакивая мертвую мамочку. Я прав, Ричи? Так оно было?

– Нет. Нет! Я подумал… – Он быстро вздохнул. – Я подумал, что мы станем хорошими напарниками. Да, я знаю, что это звучит глупо и кем я себя вообще возомнил, но я просто… Мне показалось, что у нас все получится. Я надеялся… – Я смотрел на него в упор до тех пор, пока он не оборвал фразу. – По крайней мере, на этой неделе мы были напарниками. А если у одного из напарников проблема, значит, и у другого – тоже.

– Это было бы восхитительно, вот только у меня никаких проблем нет.По крайней мере, не было – до тех пор пока ты, умник, не решил поиграть с вещдоками. И моя мать тут ни при чем.Ты это понял? Дошло это до тебя?

Его плечи как-то странно изогнулись.

– Я просто хочу сказать… Я подумал, может… Я понимаю, почему тебе не хочется, чтобы Дженни довершила начатое.

– Мне не хочется, чтобы люди убивали– ни себя, ни кого-то еще. Именно этим я тут и занимаюсь —и никакого глубокого психологизма тут не требуется. Если кому и нужен хороший психотерапевт, так это тебе – чтобы ты не спорил о том, стоит ли столкнуть Дженни Спейн с крыши небоскреба.

– Да ладно, что за ерунда. Никто не говорит, что мы должны ее столкнуть. Но… пусть природа возьмет свое.

В некотором смысле я почувствовал облегчение – пусть горькое и слабое, но все же облегчение. Ричи никогда не стал бы детективом. Даже если бы и не это дело, даже если я не был бы таким тупым, слабым и жалким, даже если бы я видел не только то, что хочу увидеть, все равно – рано или поздно все вышло бы точно так же.

– Я тебе не какой-то там Дэвид Аттенборо. Я не сижу на трибуне и не смотрю на то, как природа берет свое.Если когда-нибудь я поймаю себя на такой мысли, то сам спрыгну с небоскреба. – В моем голосе зазвучала нота отвращения. Ричи содрогнулся, но я почувствовал лишь холодную радость. – Убийство – это часть природы. Неужели не замечал? Люди калечат друг друга, насилуют, убивают – делают все то же, что и животные. Это все часть природы. Она мой главный враг, дьявол, с которым я борюсь. Если у тебя все по-другому, ты выбрал не ту работу.

Ричи не ответил; опустив голову, он водил ногтем по столу, выписывая невидимые геометрические узоры, – я вспомнил, что он так же рисовал их на окне наблюдательной комнаты, и мне показалось, что это было сто лет назад.

– Так что ты будешь делать? – наконец спросил он. – Просто сдашь вещдок, словно ничего не произошло?

«Ты», не «мы».

– Даже если бы это было в моем стиле, такой возможности у меня нет. Дина меня не застала.

Ричи тупо уставился на меня.

– Твою мать, – выдохнул он, словно кто-то ударил его в живот.

– Угу, твою мать. Поверь мне, Куигли такого случая не упустит. Что я тебе говорил всего пару дней назад? Куигли с удовольствием бросит нас под танк. Не помогай ему в этом.

Он побелел еще сильнее. Во мне проснулся садист – у меня не осталось сил держать его под замком в одном из темных чуланов, – и вид побелевшего Ричи доставлял ему огромное удовольствие.

– Что мы будем делать? – спросил он дрогнувшим голосом.

Он протянул ко мне руки, словно я герой в сверкающих доспехах.

–  Мы —ничего. Ты идешь домой.

Ричи неуверенно взглянул на меня, пытаясь понять смысл моих слов. В комнате было холодно, и он – в одной рубашке – замерз и теперь дрожал, сам того не замечая.

– Собери вещи и иди домой, – сказал я. – Сиди там, пока я тебя не вызову. Можешь в это время подумать о том, как будешь оправдываться перед главным инспектором, однако вряд ли это что-то изменит.

– А ты что будешь делать?

Я встал, опираясь о стол словно старик.

– Это не твоя проблема.

– А что будет со мной? – спросил Ричи после паузы.

К его чести, он заговорил об этом только сейчас.

– Снова наденешь форму. И больше ее не снимешь.

Я по-прежнему смотрел на свои ладони, лежащие на столе, однако краем глаза видел, как он бессмысленно кивает, пытаясь переварить услышанное.

– Ты был прав, – сказал я. – Мы хорошо сработались. Мы бы стали отличными напарниками.

– Да, это точно. – В голосе Ричи зазвучала такая печаль, что я едва не вздрогнул.

Он подобрал стопку отчетов и встал, но с места не сдвинулся. Я не поднимал глаз. Минуту спустя Ричи сказал:

– Я хочу извиниться. Знаю, на данном этапе это ни хрена не поможет, но все равно – мне очень, очень жаль, что все так вышло.

– Иди домой.

Я все так же смотрел на свои руки, пока они не расплылись, не превратились в странных белых существ, в бесформенных червей, готовых к нападению. Наконец я услышал, как закрылась дверь. Свет бил в меня со всех сторон, рикошетил от пластикового окошка в пакете для вещдоков и колол глаза. Никогда я еще не был в комнате, которая казалась столь дико яркой и такой пустой.