Текст книги "Рассветная бухта"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Тана Френч
РАССВЕТНАЯ БУХТА

Дарли, волшебнику и джентльмену

1

Давайте начистоту – с этим делом мог справиться лишь я. Вы удивитесь, сколько парней, будь у них выбор, не подошли бы к нему и на милю. Выбор был и у меня – по крайней мере, сначала. Пара ребят мне так и сказали: «Хорошо, что оно досталось тебе, а не мне». Однако я их просто жалел и ни о чем не беспокоился.

Кое-кто не в восторге от громких дел – слишком много вони в прессе, говорят они, слишком много дерьма летит, если на тебе остался «висяк». Но если думать о том, что будет больно, – считай, почти проиграл. Я фокусируюсь на позитиве, а тут его полно: даже те, кому якобы это неинтересно, знают: за большие свершения повышают по службе. Так что мне дайте то, о чем пишут на первых полосах, а дела о зарезанных торговцах наркотой можете оставить себе. Если не нравится шумиха, служи в участке.

Вот некоторые, к примеру, совершенно не способны работать с детьми, и тут вопросов нет, но позвольте полюбопытствовать – если вас тошнит от крови, какого черта вы приперлись расследовать убийства? Неженок с радостью примут в отделе защиты интеллектуальных прав. У меня были дети, утопленники, изнасилования с убийствами и человек, которому отстрелили голову из дробовика так, что мозги засохли на стенах. И что? Если дело закрыто, бессонница меня не мучает.

И раз уж об этом зашел разговор, давайте кое-что проясним: я, черт побери, был и остаюсь профессионалом. В отделе убийств я уже десять лет, и семь из них – с тех пор как освоился – у меня была самая высокая раскрываемость. В этом году я на втором месте, потому что нынешнему лидеру привалила серия верняков с домашним насилием, когда подозреваемый буквально сам подает себя на тарелочке с яблочным соусом. Лично мне доставались тяжелые мутные случаи – с наркоманами, без единого свидетеля, – и все равно я выдавал результат. Если бы наш старший инспектор хоть раз – хоть раз! – во мне усомнился, то мигом бы меня отстранил.

Я вот что пытаюсь сказать: все должно было пройти как по маслу. Дело попало бы в учебники – блестящий пример того, как нужно работать.

* * *

Я сразу понял, что случай серьезный. Мы все это поняли. Обычные убийства распределяются в порядке общей очереди, и только большие, сложные дела, которые кому попало не отдашь, распределяет старший инспектор.

Когда О'Келли заглянул в отдел, рявкнул: «Кеннеди, в мой кабинет!» – и исчез, мы сразу все поняли.

Я схватил пиджак, висевший на спинке стула. Сердце забилось. Давно, слишком давно мне не поручали такие дела.

– Никуда не уходи, – сказал я Ричи, своему напарнику.

– О-о, – протянул в притворном ужасе Куигли, сидевший за своим столом, и взмахнул пухлой рукой. – Неужто Снайпер вляпался в дерьмо? Я и не надеялся…

Он злился, ведь сейчас подошла его очередь и О'Келли отдал бы дело ему, если бы не знал, что тот полное ничтожество.

– Яркое, ослепительное шоу только для тебя, старина. – Я надел пиджак и поправил галстук.

– А что ты натворил?

– Трахнул твою сестру. Бумажные пакеты были при мне – на случай если стошнит.

Парни захихикали, и Куигли надул губы словно старуха.

– Не смешно.

– Что, за живое задело?

Ричи сидел с открытым ртом; его распирало от любопытства, и он был готов вскочить со стула. Я вытащил из кармана расческу и быстро провел ею по волосам.

– Так нормально?

– Жополиз, – мрачно пробормотал Куигли.

– Ага, – ответил Ричи. – Супер. А что…

– Никуда не уходи, – повторил я и пошел к О'Келли.

Второй знак: засунув руки в карманы, старший инспектор стоял за столом и раскачивался на пятках. Адреналин в нем так бурлил, что он не мог усидеть в кресле.

– А ты не торопишься.

– Прошу прощения, сэр.

О'Келли не сдвинулся с места и, цыкая зубом, в который раз перечитал отчет о вызове, лежащий на столе.

– Как продвигается дело Маллена?

Последние несколько недель я потратил на подготовку досье для государственного обвинения по запутанному делу с одним наркоторговцем – чтобы там не осталось ни щелочки, в которую мог бы проскользнуть этот ублюдок. Некоторые следователи думают так: обвинения предъявлены – работе конец. Но если кто-то из моих подопечных срывается с крючка – редко, но бывает, – для меня это личное оскорбление.

– Все готово. Ну, плюс-минус.

– Его сможет закончить кто-то другой?

– Без проблем.

О'Келли кивнул и продолжил чтение. Он любит, когда ему задают вопросы – тогда становится ясно, кто тут главный, – и, раз уж он действительно мой начальник, то я не против подыграть для пользы дела.

– Что-то новое пришло, сэр?

– Ты Брайанстаун знаешь?

– Никогда не слышал.

– Я тоже. Один из новых городков на побережье, за Балбригганом. Раньше назывался Брокен-Бей или как-то так.

– Брокен-Харбор, – сказал я. – Да, его я знаю.

– Теперь это Брайанстаун. И к вечеру о нем узнает вся страна.

– Скверное, значит, дело.

О'Келли положил руку на отчет о вызове, словно пытался его удержать.

– Муж, жена и двое детей зарезаны в собственном доме. Жену везут в больницу, чуть живую. Остальные погибли.

Мы помолчали, слушая, как расходятся по воздуху крошечные волны, созданные этим словом.

– Кто сообщил? – спросил я.

– Сестра жены. Они общаются каждый день, а сегодня утром она не смогла дозвониться. Это обеспокоило ее так сильно, что она села в машину и отправилась в Брайанстаун. Автомобиль у дверей, в доме горит свет, хоть уже день на дворе, никто не открывает. Она звонит мундирам, те вышибают дверь, и – сюрприз-сюрприз.

– Кто на месте?

– Только местные. Взглянули разок, сообразили, что это не их весовая категория, и сразу дали сигнал нам.

– Чудесно, – сказал я. В полиции полно идиотов, которые готовы несколько часов играть в детективов, превращая место преступления в дерьмо, прежде чем признают поражение и вызовут профессионалов.

– Я хочу, чтобы делом занялся ты. Возьмешься?

– С радостью.

– Если не можешь все бросить, скажи: я отдам дело Флэгерти.

Флэгерти – тот самый малый, который раскрывает верняки.

– Не надо, сэр. Я беру.

– Хорошо. – О'Келли наклонил отчет, почесывая большим пальцем подбородок. – А Курран? Он готов?

Юный Ричи был в команде всего две недели. Многие не любят обучать новичков, так что это приходится делать мне. Если ты профессионал, твой долг – передать свои знания.

– Будет готов, – ответил я.

– Я могу на время его куда-нибудь засунуть, а тебе дать человека, который понимает, что к чему.

– Если Курран не тянет, то лучше узнать об этом сразу. – Я не хотел получить напарника, который понимает, что к чему. Одно из преимуществ выпаса новичков заключается в том, что ты избавляешь себя от кучи проблем: ведь у всех, кто работает не первый год, есть свои привычки и методы. Новичок же, если правильно с ним обращаться, тормозит тебя куда меньше, чем ветеран. Я не мог тратить время на все эти игры – «нет-вы-нет-только-после-вас».

– В любом случае главный – ты.

– Сэр, поверьте, Курран справится.

– Ладно, рискнем.

Примерно год новички проходят испытательный срок. Это не официально, но все равно серьезно. И если Ричи в самом начале ошибется, то может собирать вещички.

– Все будет в порядке. Я прослежу.

– Рискует не только Курран, – заметил О'Келли. – Когда в последний раз ты вел большое дело?

Его проницательные глазки уставились на меня. Мое прошлое громкое дело закончилось скверно. Я тут ни при чем – человек, которого я считал своим другом, обвел меня вокруг пальца, утопил в дерьме. Но люди ничего не забывают.

– Почти два года назад.

– Точно. Давай закрой это, и все будет путем.

– Закрою, сэр.

О'Келли кивнул.

– Держи меня в курсе. – Он перегнулся через стол и толкнул ко мне отчет о вызове.

– Спасибо, сэр. Я вас не подведу.

– Купер и криминалисты уже в пути. – Купер – наш патологоанатом. – Тебе понадобятся люди; я распоряжусь, чтобы отдел прислал толпу «летунов». Шестерых хватит для начала?

– Замечательно. Если понадобится еще, я позвоню.

Я уже собирался уйти, как вдруг О'Келли добавил:

– И, ради бога, сделай что-нибудь с его одеждой!

– Я беседовал с ним на прошлой неделе.

– Побеседуй еще раз! Черт возьми, в чем он пришел вчера – в толстовке?

– По крайней мере я заставил его снять кроссовки. Маленький, но прогресс.

– Если он хочет заниматься этим делом, пусть ускорит движение к прогрессу – до того как приедете на место. Там будет полно журналистов – слетятся как мухи на дерьмо. Хотя бы скажи ему, чтобы надел пальто и прикрыл свой тренировочный костюм, или в чем уж он там соизволил прийти.

– У меня в ящике запасной галстук. Все будет нормально.

О'Келли угрюмо буркнул что-то про свинью в смокинге.

На обратном пути я мельком проглядел отчет. Жертвы: Патрик Спейн, его жена Дженнифер и их дети Эмма и Джек. Сестра, которая вызвала полицию, – Фиона Рафферти. Под ее именем диспетчер вывел печатными буквами: «ВНИМАНИЕ: ЗВОНИВШАЯ – ИСТЕРИЧКА».

* * *

Ричи не сиделось: он прыгал с ноги на ногу, словно у него пружины в коленях.

– Что…

– Собирайся. Мы уезжаем.

– Я же говорил, – сказал Куигли, обращаясь к моему напарнику.

Ричи широко распахнул глаза, сама невинность:

– Правда? Извини, брат, не слышал. На уме совсем другое, понимаешь?

– Курран, я пытаюсь оказать тебе услугу. Ладно, дело твое. – На лице Куигли застыла гримаса обиды.

Я надел пальто и стал копаться в чемоданчике.

– Похоже, у вас тут увлекательная беседа. Может, поделитесь?

– Ерунда, – мгновенно отозвался Ричи. – Просто болтаем о всяком…

– Я сказал ему, что нехорошо, когда старший вызывает тебя одного и передает информацию втайне, – лицемерно произнес Куигли. – Это дурно отражается на репутации Ричи в отделе. Юноше стоит подумать.

Куигли обожает прикалываться над новичками, а также давить на подозреваемых чуть сильнее, чем следует. Правда, обычно ему хватает ума не трогать моих ребят, а вот Ричи чем-то его разозлил.

– Юноше будет о чем подумать, нечего отвлекаться на разную фигню!.. Ну, детектив Курран, готов? – Я вытащил из ящика галстук и сунул его в карман пальто – под столом, чтобы не давать Куигли повода для насмешек. – Тогда поехали.

– До встречи, – сказал Куигли не очень-то вежливым тоном.

Ричи послал ему воздушный поцелуй, а я сделал вид, что ничего не заметил.

Это было плотное, холодное и серое утро вторника, такое угрюмое и злобное, словно на дворе не октябрь, а март. Я вывел из гаража любимый серебристый «бумер». Официально машины распределяются в порядке живой очереди, однако салаги, занимающиеся домашним насилием, никогда не посмеют подойти к лучшей тачке отдела по расследованию убийств, поэтому машина всегда там, где нужно, и никто не бросает на пол обертки от гамбургеров.

Я и с закрытыми глазами наверняка нашел бы Брокен-Харбор, но рисковать не хотелось, поэтому я включил навигатор.

Где находится Брокен-Харбор, прибор не знал. Он хотел ехать в Брайанстаун.

Ричи недавно пришел в отдел и помогал мне вносить уточнения в досье Маллена. Это было его первое убийство, и он чуть из штанов не выпрыгивал.

– Нам дали дело?!

– Да.

– А какое?

– Убийство. – Я остановился на красный и передал Ричи галстук. Какое счастье: сегодня на нем была белая рубашка – дешевая и такая просвечивающая, что видна грудь, – и серые брюки, почти приличные, только на размер больше, чем надо. – Надень-ка.

Он посмотрел на галстук так, словно никогда подобного предмета не видел.

– Да?

– Да.

Я испугался, что придется притормозить и самому повязать Ричи галстук – он, похоже, в последний раз надевал его на первое причастие, – однако в конце концов парень справился… ну, плюс-минус.

– Круто выгляжу, да? – спросил он, наклоняя солнцезащитный козырек, чтобы посмотреться в зеркало.

– Получше, чем было, – ответил я.

О'Келли правильно говорит: одежда все меняет. Галстук был достойный: шелковый, красно-коричневый, с тонкими полосками, – но кто-то умеет носить хорошие вещи, а другим это не дано. Рост у Ричи пять футов девять дюймов максимум, он узкоплечий, тощий и выглядит лет на четырнадцать, хотя в личном деле написано, что ему тридцать. Считайте меня предвзятым, но я могу с точностью сказать, из какого он района. Это очевидно: слишком короткие бесцветные волосы, острые черты лица, подпрыгивающая походка, и одним глазом он словно высматривает опасность, а другим – то, что плохо лежит. На парне этот галстук казался краденым.

Ричи провел по нему пальцем:

– Симпатичный. Потом верну.

– Оставь себе. А подвернется момент, купи еще несколько.

Он бросил на меня взгляд и, кажется, хотел что-то ответить, но передумал.

– Спасибо.

Мы выехали на набережную и свернули к шоссе М-1. С моря вдоль берега Лиффи дул сильный ветер, заставляя пешеходов пригибаться. Когда мы попали в пробку – какой-то кретин на внедорожнике не заметил, что не успевает проскочить перекресток, – я выудил «блэкберри» и отправил сообщение сестре Джеральдине: «Джери, СРОЧНО выручай. КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ вытащи Дину с работы. Если начнет ныть, что потеряет день, скажи, что я компенсирую. Не бойся, с ней все нормально, но пусть несколько дней побудет у тебя. Позвоню позже. Спасибо». Старший инспектор прав: через пару часов в Брокен-Харбор нагрянет пресса. Дина – младшая в семье, и мы с Джери по-прежнему ее защищаем. Когда сестренка узнает про эту историю, она должна быть в безопасном месте.

Пока я писал, Ричи следил за показаниями навигатора.

– Едем за город?

– В Брайанстаун. Слышал про него?

Он покачал головой.

– Судя по названию, один из новых городов.

– Точно. На побережье. Раньше там была деревня Брокен-Харбор, потом застроили. – Кретин на внедорожнике наконец убрался к чертовой матери, и пробка рассосалась. Одно из преимуществ экономического кризиса: половина машин остается в гараже, и те, кому действительно нужно ехать, теперь могут добраться до места назначения. – Можешь вспомнить, что самое страшное ты видел на работе?

Ричи пожал плечами:

– Я сто лет работал на трассе, еще до транспортного отдела. Видел разную жуть. Аварии.

Они все так считают. Когда-то я и сам так думал.

– Нет, сынок. Ничего ты не видел. Ты просто невинная овечка. Да, совсем не смешно, когда какой-то урод неправильно повернул и сшиб ребенка. Но ребенок, которого били головой об стену до тех пор пока не перестал дышать, – это совсем другое. Пока что ты видел только несчастные случаи. Теперь же сможешь взглянуть на то, что люди делают друг с другом сознательно. Разные вещи, поверь.

– А что там, куда мы едем? Ребенок?

– Семья – отец, мать и двое детей. Женщина, возможно, еще выкарабкается. Остальные уже нет.

Ричи замер. Я впервые видел его совершенно неподвижным.

– Боже мой. Сколько лет детям?

– Пока неизвестно.

– Что произошло?

– Похоже, их зарезали – дома, вчера вечером.

– Охренеть! Нет, ну просто охренеть. – Лицо Ричи исказила гримаса.

– Точно. И когда мы приедем на место, ты должен об этом забыть. Правило номер один, можешь записать: никаких эмоций на месте преступления. Считай до десяти, читай молитвы, тупо шути – все, что угодно. Если нужен совет, как бороться с чувствами, спрашивай прямо сейчас.

– Я в порядке.

– Надеюсь. Там сестра жены, и твои чувства ее не интересуют. Она хочет быть уверена, что у тебя все под контролем.

– Так и есть.

– Отлично. На, почитай.

Я протянул ему отчет о вызове и дал полминуты на то, чтобы просмотреть текст. Сосредоточившись, Ричи стал выглядеть старше и умнее.

– Когда приедем, что ты выяснишь у «мундиров» прежде всего? – спросил я, когда время истекло.

– Про оружие. Найдено ли оружие?

– А почему не о наличии следов взлома?

– Их кто угодно мог подделать.

– Давай без недомолвок: под кем угодно ты подразумеваешь Патрика или Дженнифер Спейн?

Он чуть поморщился – и я заметил это только потому, что внимательно следил за ним.

– Всех, у кого был доступ, – родственников, друзей. Всех, кого они впустили бы в дом.

– Но ведь думал ты не про них, а про Спейнов.

– Да, наверное.

– Так бывает, сынок, – незачем это отрицать. То, что Дженнифер Спейн выжила, делает ее одним из главных подозреваемых. С другой стороны, это, как правило, все-таки отец: женщина убивает только детей и себя, а вот мужчина – всю семью. В любом случае обычно никто не пытается изобразить взлом. У преступников на уме совсем другое.

– И все-таки это мы выясним на месте, как только приедут криминалисты. Полагаться на слова «мундиров» не будем. А вот насчет оружия я хотел бы узнать сразу.

– Молодец. Да, это самый главный вопрос. А о чем ты спросишь сестру?

– О том, кто мог желать зла Дженнифер Спейн. Или Патрику Спейну.

– Конечно, но об этом мы будем разговаривать со всеми, кого найдем. А о чем ты хочешь спросить именно Фиону Рафферти?

Он пожал плечами.

– Ни о чем. Лично я мечтаю узнать, что она там делала.

– Тут сказано… – Ричи поднял листок. – Они общались каждый день. Она не смогла дозвониться.

– И что? Ричи, подумай. Допустим, они разговаривают… ну, например, в девять, когда благоверные уже на работе, а дети – в школе.

– Или когда женщины тоже работают.

– Дженнифер Спейн не работала, иначе сестра бы сказала: «Ее нет на работе», – а не: «Я не могу ей дозвониться». Итак, Фиона звонит Дженнифер около девяти, самое раннее, в половине девятого – ведь утром у них много дел, – а в десять тридцать шесть, – постучал я по листку, – она в Брайанстауне и звонит «мундирам». Не знаю, где именно живет и работает Фиона Рафферти, зато мне точно известно, что ехать от Брайанстауна до ближайшего населенного пункта не меньше часа. Иными словами, через час после несостоявшегося разговора – максимумчерез час, а может, и раньше – Фиона так сильно напугана, что бросает все и мчит к черту на рога. Слишком уж бурная реакция. Я бы с удовольствием узнал, почему она так подорвалась.

– Может, ей не нужно ехать час. Может, она живет по соседству и просто решила проведать сестру.

– Тогда зачем ехать на машине? Если пешком не дойти, значит, она живет слишком далеко – и, следовательно, ведет себя странно. А вот и правило номер два: странное поведение – это подарок, и его нельзя выпускать из рук, пока полностью не рассмотришь. Ричи, ты уже не в транспортном отделе, у нас не говорят: «Наверное, в тот день она просто встала не с той ноги. Не важно. Забудем об этом». Никогда так не говори.

Возникла особая пауза, означавшая, что разговор еще не закончен.

– Я хороший детектив, – сказал Ричи.

– Уверен, когда-нибудь ты станешь отличным детективом, а сейчас тебе еще учиться и учиться.

– Для этого совершенно не обязательно носить галстук.

– Приятель, тебе не пятнадцать лет. Костюм грабителя еще не делает тебя страшной угрозой истеблишменту. Ты выглядишь как идиот.

Ричи коснулся пальцами рубашки и сказал, тщательно подбирая слова:

– Парни в отделе убийств обычно не из того района, откуда я родом. У остальных родители – фермеры или учителя. Я понимаю, что не такой, как все.

Зеленые глаза Ричи в упор глядели на меня.

– Не важно, откуда ты родом. Происхождение изменить невозможно, так что даже не думай об этом. Важно то, куда ты движешься. А вот направление, друг мой, можно выбирать.

– Знаю. Я же здесь, так?

– И моя задача – помочь тебе пойти дальше. Один из способов выбрать направление – сделать вид, будто ты уже прибыл. Мысль ясна?

На лице Ричи ничего не отразилось.

– Ну смотри: почему мы едем на «бумере»?

Ричи пожал плечами:

– Потому что он вам нравится.

– То есть ты решил, что машина нравится моему эго, – сказал я, ткнув в его сторону пальцем. – Ричи, не обманывай себя: все не так просто. Мы же не мелких воришек ловим: убийцы – крупная рыба. Приехать на место преступления в побитой «тойоте» 95-го года – значит, проявить неуважение, показать, что жертвы не заслуживают лучшего. Людей это напрягает.

– Понятно.

– Более того, в старой, обшарпанной «тойоте» мы будем похожи на неудачников. А это крайне важно, друг мой, – и не только для меня лично. Если преступники увидят неудачников, то подумают, что они круче нас, и тогда их труднее сломать. Если неудачников увидят хорошие люди, то решат, что мы все равно не раскроем преступление и поэтому нам и помогать-то не стоит. И если мы сами увидим в зеркале пару неудачников, что станет с нашими шансами на победу?

– Наверное, шансов станет меньше.

– В точку!.. Если хочешь победить, Ричи, ты должен чувствовать себя победителем. Понимаешь?

Он коснулся узла на галстуке.

– Все просто: нужно лучше одеваться.

– Нет, сынок, тут нет ничего простого. Правила придуманы не зря – и об этом нужно помнить, прежде чем их нарушать.

Я выехал на пустую трассу и позволил «бумеру» показать себя во всей красе. Я знал, что еду точно с разрешенной скоростью, ни на милю больше; Ричи хоть и поглядывал на спидометр, но помалкивал – возможно, думал о том, какой я зануда. Так многие считают, однако все они подростки, если не по возрасту, то по уровню умственного развития. Только подросток может полагать, что скука – это плохо; взрослые с кой-каким жизненным опытом знают: скука – дар небесный. У жизни в рукаве достаточно волнующих событий, которые обрушиваются на тебя в самый неподходящий момент, так что усиливать драматизм совсем не обязательно. Скоро Ричи это поймет.

* * *

Я всей душой за развитие инфраструктуры. Если хотите, можете винить в экономическом кризисе застройщиков и их ручных банкиров, но факт остается фактом: если бы не они, мы бы до сих пор выбирались из предыдущего кризиса. Многоэтажка, под завязку набитая жильцами, которые каждое утро идут на работу, поддерживают страну на плаву, а вечером возвращаются домой в уютные гнездышки, куда лучше, чем поле, приносящее пользу от силы паре коров. Людские поселения – они как акулы: если не движутся вперед, то погибают. Однако у каждого из нас есть уголок, который – как мы думаем – никогда не изменится.

Раньше я, тощий паренек в залатанных джинсах, знал Брокен-Харбор как свои пять пальцев. Дети, выросшие во времена процветания, привыкли проводить каникулы на курортах, уж две недели на Коста-дель-Соль – самый что ни на есть минимум. А мне сорок два, и наше поколение довольствовалось малым: две недели в доме-фургоне на берегу Ирландского моря – и ты круче всех.

В то время Брокен-Харбор считался глухоманью – несколько участков для жилых прицепов, дюжина разбросанных в беспорядке домов, населенных людьми по фамилии Уилан или Линч с тех самых пор, как на Земле зародилась жизнь, магазин Линча и паб «Уилан». Короткая пробежка босиком по осыпающимся песчаным дюнам мимо зарослей тростника – и пожалуйста, пляж. Каждый июнь мы проводили там две недели в ржавом домике с двухъярусными кроватями, который отец бронировал за год вперед. Мы с Джери занимали верхние койки, а Дина всегда спала внизу, напротив родителей. Джери – по праву старшинства – могла занять любое место, но всегда выбирала сторону, обращенную к полям, чтобы лицезреть пасущихся пони. Поэтому первое, что я видел по утрам, – сверкающую в лучах рассветного солнца белую морскую пену и длинноногих птиц, снующих по песку.

Ни свет ни заря мы трое – веснушчатые, с облезающей от соленой воды, ветра и редких солнечных лучей кожей – выходили из домика, сжимая в руках куски хлеба с сахаром, и целыми днями играли в пиратов с детьми из других фургонов. К чаю мама жарила на походной плитке яичницу с колбасой, а потом отец отправлял нас в магазин Линча за мороженым. Когда мы возвращались, мама уже сидела у отца на коленях, положив голову ему на плечо, и мечтательно улыбалась, глядя на воду. Он приглаживал ей волосы, чтобы не попали в мороженое. Я целый год ждал, чтобы увидеть родителей такими.

Мы свернули на проселок, и маршрут, словно выцветший набросок, стал постепенно всплывать у меня в памяти: проехать мимо этих зарослей (деревья уже вымахали), за изгибом в каменной стене повернуть налево… Но если раньше с низенького холма открывался вид на море, сейчас откуда ни возьмись появился поселок и, словно баррикада, преградил нам путь: за высокой стеной из шлакобетонных блоков – рады черепичных крыш и белых фронтонов. У входа рекламный щит, на котором яркими и крупными, с мою голову, буквами написано: «Добро пожаловать в Оушен-Вью в Брайанстауне. Новое слово на рынке жилья премиум-класса. Роскошные дома открыты для просмотра». На знаке кто-то нарисовал большой красный член с яйцами.

На первый взгляд Оушен-Вью был довольно симпатичным: большие дома (нечто осязаемое за ваши деньги), узкие полоски газонов, причудливые указатели – «Детский сад „Самоцветы“», «Развлекательный центр „Бриллиант“». Второй взгляд, и вы понимаете, что газоны заросли сорняками, а на пешеходных дорожках не хватает камней. С третьего взгляда становится ясно – что-то здесь не так.

Дома слишком похожи друг на друга. Даже у тех, что отмечены кричащими красно-синими знаками с триумфальной надписью «Продано», никто не покрасил входную дверь в идиотский цвет, не расставил на подоконниках цветочные горшки, не разбросал по лужайке пластмассовые игрушки. У домов там и сям припаркованы автомобили, но в основном подъездные дорожки пусты – и совершенно непохоже, что хозяева уехали на своих машинах поднимать экономику. По дорожке, толкая перед собой коляску, шла крупная молодая женщина в красном анораке с капюшоном, ее волосы трепал ветер. Возможно, она и ее круглолицый ребенок – единственные живые люди на много миль вокруг.

– Боже мой, – произнес Ричи, и в тишине его голос прозвучал так громко, что мы оба вздрогнули. – Деревня проклятых.

В отчете о вызове значилось: «Подъем Оушен-Вью, 9», – и название имело бы смысл, будь Ирландское море океаном или будь у нас на худой конец возможность его увидеть. Однако приходилось довольствоваться тем, что есть. Навигатор, похоже, столкнулся с непосильной задачей – привел нас проездом Оушен-Вью к роще Оушен-Вью, которая взяла главный приз, поскольку там не было ни одного дерева. «Вы прибыли на место назначения. До свидания», – сказал нам прибор.

Я развернулся и продолжил поиски. Мы словно смотрели фильм задом наперед: чем дальше мы продвигались в глубь городка, тем больше дома напоминали чертежи, а вскоре они окончательно превратились в наборы из отдельных стен и строительных лесов – с зияющими дырами вместо окон, с недоделанными комнатами, заваленными обломками лестниц, трубами и мешками с цементом. Делая очередной поворот, я каждый раз надеялся увидеть толпу строителей, занятых работой, но в конце концов увидел лишь накренившийся набок старый желтый экскаватор среди холмиков выкопанной земли.

Здесь никто не жил. Городок был построен в стиле лабиринтов из живой изгороди – сплошные тупики и развороты, – и мы почти сразу заблудились. Я слегка запаниковал. Ненавижу терять ориентиры.

На перекрестке я притормозил – рефлекторно, вряд ли здесь кто-то бросился бы мне под колеса, – и во внезапно наступившей тишине мы услышали рев прибоя. Вдруг Ричи поднял голову:

– Что это?

Короткий, хриплый, раздирающий вопль – он повторялся снова и снова, с удивительной регулярностью. Можно было подумать, что его издает какой-то механизм. Звук отражался от недостроенных стен, так что мог прилететь откуда угодно.

– Бьюсь об заклад, что это сестра, – сказал я.

Ричи посмотрел на меня так, словно я над ним прикалываюсь.

– Это лиса или какой-то другой зверь. Может, ее задавила машина.

– Ричи, готовься: тебя ждет большой сюрприз.

Я открыл окно и поехал на звук. Эхо заставило меня пару раз сбиться с курса, но дом мы узнали с первого взгляда. С одной стороны подъема Оушен-Вью аккуратно, словно костяшки домино, стояли чистенькие белые двухквартирные лома с эркерами, а с другой – торчали леса и валялся строительный мусор. Между «костяшками», за стеной, виднелась серая полоска моря. Возле некоторых домов парковалось по одной-две машины, а у одного – сразу три: белый «вольво»-хэтчбек, на котором не хватало только надписи «Семейный», желтый «фиат-сейсенто» и полицейский автомобиль. Вдоль невысокой садовой ограды была натянута сине-белая лента.

Я не шутил, когда говорил Ричи, что в нашем деле важно все – даже то, как ты открываешь дверцу автомобиля. Пусть я еще ни слова не сказал свидетелю или подозреваемому, но он уже должен знать – прибыл Мик Кеннеди, и у него все схвачено. В чем-то мне повезло: я симпатичный (уж поверьте на слово), высокий, еще не облысел, и мои волосы на девяносто девять процентов темно-каштановые. Все это работает в мою пользу, а остальное добыто упорным трудом. В самую последнюю секунду я ударил по тормозам, ловко выскочил из машины, прихватив чемоданчик, а затем быстро пошел к дому. Когда-нибудь Ричи научится не отставать.

Один из «мундиров» неуклюже присел на корточки рядом со своей машиной и гладил человека на заднем сиденье – видимо, того, кто вопил. Второй полицейский расхаживал перед воротами, заложив руки за спину. Воздух, свежий и сладко-соленый, был холоднее, чем в Дублине. Среди строительных лесов и балок посвистывал ветер.

Второй полицейский оказался примерно моего возраста – грузный, с брюшком; он, очевидно, прослужил лет двадцать, не сталкиваясь ни с чем подобным.

– Полицейский Уолл. У машины полицейский Маллон, – доложил он.

Ричи протянул ему руку; в этот момент он напоминал щенка.

– Сержант уголовной полиции Кеннеди и сотрудник уголовной полиции Курран, – вставил я, прежде чем мой напарник начнет набиваться Уоллу в друзья. – Вы заходили в дом?

– Только когда приехали, но сразу вышли и позвонили вам.

– Отличное решение. Теперь рассказывайте, что делали, от входа до выхода.

Полицейский перевел взгляд на дом, словно до сих пор не мог осознать, что пару часов назад прибыл именно сюда.

– Мы решили проверить, все ли в порядке, – сестра хозяйки волновалась. Подъехали к дому в начале двенадцатого и попытались связаться с жильцами, звоня в дверь и по телефону, однако ответа не получили. Следов вторжения не заметили, но, заглянув в окно, увидели, что на первом этаже горит свет, а в гостиной беспорядок. Стены…

– Через минуту мы сами увидим этот беспорядок. Продолжайте. – Нельзя, чтобы кто-то рассказывал тебе о месте преступления, на котором ты еще не был, – увидишь то же, что и он.

– Ясно. – Полицейский моргнул, пытаясь сосредоточиться. – Ну вот. Мы хотели обойти дом, но тут и ребенок не пролезет. – И правда: ширины зазора между домами хватило только для боковой стенки. – Мы решили, что беспорядок и беспокойство сестры – достаточное основание для взлома входной двери. Мы…

Он переминался с ноги на ногу, не сводя взгляда с дома, словно тот – затаившийся зверь, в любую секунду готовый броситься в атаку.

– Вошли в гостиную. Ничего примечательного там не оказалось – обычный беспорядок. Затем мы проследовали на кухню и обнаружили мужчину и женщину, лежащих на полу. Судя по всему, их зарезали. Одна рана на лице женщины была отчетливо видна мне и полицейскому Маллону, и напоминала ножевую…