Текст книги "Рассветная бухта"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

– Жизнь, – сказал он, и его губы сложились то ли в оскал, то ли в жуткую улыбку. – Делайте что хотите. Мне наплевать.

Он поставил кулаки на стол, стиснул зубы и уставился на зеркальное стекло.

Я облажался. Десять лет назад я бы вцепился в него и тем самым еще сильнее оттолкнул. Но теперь я знаю – выяснил на горьком опыте, – как пользоваться всеми возможностями, как молчать, как позволить делу идти своим чередом. Я откинулся на спинку стула и стал разглядывать воображаемое пятнышко на рукаве, выдерживая паузу. Разговор растворился в воздухе, впитался в покрытую каракулями доску и линолеум, исчез. В наших комнатах для допросов люди теряли рассудок, здесь они ломались, рассказывали о немыслимых вещах. Эти комнаты могут впитать в себя все – да так, что и следа не останется.

Когда в воздухе не осталось ничего, кроме пыли, я очень тихо сказал:

– Но на Дженни Спейн тебе не наплевать.

Уголок рта Конора дернулся.

– Знаю, ты не ожидал, что я это пойму. Не думал, что это вообще кто-нибудь поймет, да? Но я знаю: они – все четверо – были тебе небезразличны.

Снова этот тик.

– Почему? – спросил он; слова вырывались наружу против его воли. – Почему вы так думаете?

Я положил локти на стол, сцепил пальцы и наклонился к Конору, словно мы старые собутыльники в ночном пабе и сейчас клянемся друг другу в любви и дружбе.

– Потому что я тебя понимаю. То, что я знаю о Спейнах, то, как ты обустроил ту комнату, то, что рассказал мне сегодня, – все это говорит о том, как много они для тебя значили. Они для тебя важнее всего на свете, да?

Он повернул ко мне голову – серые глаза были чисты словно вода в озере, все напряжение и хаос прошлой ночи исчезли.

– Да, – сказал он. – Важнее всего на свете.

– Ты любил их, верно?

Он кивнул.

– Конор, я открою тебе самую главную тайну: от жизни нам нужно только одно – чтобы те, кого мы любим, были счастливы. Без всего остального можно обойтись: тебе будет хорошо даже в картонной коробке под мостом, если, возвращаясь в нее, ты будешь видеть счастливое лицо своей женщины. Но если этого нет…

Краем глаза я заметил, что Ричи подался назад и соскользнул со стола, выходя за пределы нашего круга.

– Пэт и Дженни были счастливы, – сказал Конор. – Они были самыми счастливыми людьми в мире.

– Однако счастье осталось в прошлом и ты был не в силах его им вернуть. Возможно, кто-то мог снова сделать их счастливыми – но не ты. Конор, я прекрасно понимаю, что такое любовь, такая любовь, что ради нее ты готов вырвать себе сердце и подать любимой под соусом барбекю, лишь бы все исправить. Однако это ни хрена не помогло бы. И что тогда делать? Что ты можешь сделать? Что остается?

Его руки лежали на столе, ладонями кверху.

– Ждать. Больше ничего не остается, – сказал он так тихо, что я едва его расслышал.

– И чем дольше ты ждешь, тем больше сердишься – на себя, на них, на весь этот бардак под названием «мир», – до тех пор пока мысли в голове окончательно не перепутаются; до тех пор пока не перестанешь понимать, что делаешь.

Он сжал кулаки.

– Конор, – сказал я так мягко, что слова падали сквозь нагретый воздух, невесомые будто пух. – Дженни выпало столько страданий, что их хватит на десяток жизней, и я совсем не хочу, чтобы она еще раз проходила через этот ад. Но если ты не расскажешь, что произошло, мне придется пойти в больницу и заставить Дженни говорить. Я буду вынужден заставить ее заново пережить каждую минуту той ночи. Думаешь, она это выдержит?

Он качнул головой из стороны в сторону.

– Я тоже так не думаю. Возможно, после такого она окончательно сойдет с ума, однако у меня нет иного выхода. А у тебя есть. Ты можешь спасти ее хотя бы от этого. Сейчас самое время доказать, что ты ее любишь, время сделать правильный выбор. Другого шанса не будет.

Конор исчез, спрятался где-то за неподвижным, угловатым лицом, похожим на маску. Его сознание снова превратилось в гоночную автомашину, однако теперь она была у него под контролем и он эффективно управлял ею на бешеной скорости. Я затаил дыхание. Ричи прижался к стене, неподвижный словно камень.

Конор быстро вздохнул, провел руками по щекам и повернулся ко мне.

– Я вломился в их дом, – сказал он четко и сухо, словно сообщал о том, где припарковал машину. – Я их убил. По крайней мере я так думал. Вы это хотели услышать?

Ричи выдохнул, невольно издав еле слышный писк. Гул в моей голове усилился, словно там спикировал осиный рой, затем стих.

Я надеялся на продолжение, однако Конор просто наблюдал за мной распухшими, покрасневшими глазами и тоже ждал. Обычно признания начинаются с отрицаний: «Все было не так, как вы думаете…» – и тянутся бесконечно. Убийцы заполняют комнату словами, пытаясь затупить острые как у бритв лезвия истины; они хотят снова и снова доказать тебе, что это произошло случайно, что он сам напросился, что на их месте так поступил бы каждый. Если дать им волю, большинство из них будут убеждать тебя, пока из твоих ушей не хлынет кровь. Конор не доказывал ничего. Он свою речь закончил.

– Почему? – спросил я.

Он покачал головой:

– Не важно.

– Это важно для родственников жертв. И для судьи, который выносит приговор.

– Не моя проблема.

– В показаниях ты должен указать мотив.

– Придумайте его. Я подпишу все, что захотите.

Когда Рубикон перейден, обычно преступники расслабляются – ведь они потратили все силы на то, чтобы удержаться на берегу лжи. Теперь же течение сбило их с ног, понесло прочь, ошеломленных, задыхающихся, и с зубодробительным треском выбросило на противоположный берег. И они полагают, что худшее позади. От таких мыслей они размякают – кто-то трясется, не в силах совладать с собой, кто-то плачет, а некоторые болтают или смеются без умолку. Они пока не замечают, что ландшафт здесь другой, что обстановка меняется, знакомые лица исчезают, ориентиры растворяются вдали, что мир уже никогда не будет таким, как раньше. Но Конор по-прежнему был собран словно зверь, сидящий в засаде, – воплощенное внимание. Похоже, битва еще не закончилась, однако я не мог понять почему.

Если я надавлю на него насчет мотива, Конор победит, а этого допускать нельзя. Поэтому я спросил:

– А как ты попал в дом?

– Ключ.

– От какой двери?

Крошечная пауза.

– От задней.

– Где ты его достал?

Снова пауза, более длинная. Он осторожничал.

– Нашел.

– Когда?

– Пару месяцев назад, может, больше.

– Где?

– На улице. Пэт его обронил.

Я кожей почувствовал этот легкий уклон, изменение тона голоса, которое говорило: «Ложь», – однако не мог понять, где он соврал и зачем.

– Из твоей норы улицу не видно, – сказал Ричи из угла за спиной у Конора. – Как ты узнал, что он потерял ключ?

Конор обдумал вопрос.

– Вечером увидел, как он возвращается с работы. Чуть позже пошел прогуляться, заметил ключ и решил, что его потерял Пэт.

Ричи подошел к столу и сел напротив Конора.

– Неправда. Улица не освещена. Ты кто, Супермен? Видишь в темноте?

– Было лето. Темнело поздно.

– Ты бродил вокруг их дома в светлое время? Пока они не спали? Да ладно, брат. Ты что, хотел,чтобы тебя арестовали?

– Ну, может, это было утро. Я нашел ключ, сделал копию, проник в дом. Конец.

– Сколько раз? – спросил я.

Снова крошечная пауза, словно он прокручивал в голове варианты ответа.

– Не трать зря время, сынок, – резко сказал я. – Не надо водить меня за нос – это уже в прошлом. Сколько раз ты был в доме Спейнов?

Конор тер лоб тыльной стороной запястья, пытаясь удержать себя в руках. Каменная стена упрямства пошатнулась. Адреналин не действует вечно – Конор мог свалиться от усталости в любую минуту.

– Несколько раз. Может, десять. Какая разница? Говорю же – я был там позапрошлой ночью.

Это было важно – значит, уверенно ориентировался в доме: даже в темноте смог пробраться по лестнице, найти комнаты детей, подкрасться к их постелям.

– Унес оттуда что-нибудь? – спросил Ричи.

Конор попытался найти в себе силы и ответить «нет», но сдался.

– Только мелочи. Я не вор.

– Что именно?

– Кружку. Пригоршню резинок. Ручку. Ничего ценного.

– И нож, – добавил я. – Не забудем про нож. Что ты с ним сделал?

Это был один из сложных вопросов, однако Конор повернулся ко мне с таким видом, словно хотел поблагодарить меня за него.

– Выбросил в море. Во время прилива.

– Откуда выбросил?

– Со скалы. В южной части побережья.

Мы никогда его не найдем – сейчас нож на полпути к Корнуоллу; холодные течения несут его на глубине, между водорослями и мягкими слепыми существами.

– А другое оружие? То, которым ты ударил Дженни?

– То же самое.

– Что это было?

Конор запрокинул голову, приоткрыв рот. Горе, которое он скрывал всю ночь, выбралось на поверхность. Именно оно, а не усталость, лишило его концентрации внимания, подточило силу воли. Оно сожрало его изнутри. Кроме горя, у Конора ничего не осталось.

– Ваза – металлическая, серебряная, с тяжелым основанием. Простая красивая вещь. Раньше она ставила в нее розы. Эта ваза стояла на столе, когда она готовила романтический ужин на двоих…

Он издал странный звук – то ли сглотнул, то ли сделал вдох – словно человек, который тонет.

– Давай отмотаем назад, ладно? – предложил я. – Начнем с того момента, когда ты вошел в дом. В котором часу это было?

– Я хочу спать, – сказал Конор.

– Только после того, как ты все нам объяснишь. В доме кто-нибудь бодрствовал?

– Я хочу спать.

Нам нужна была вся история, вся последовательность событий, с кучей подробностей, известных только убийце, однако время шло к шести часам и Конор приближался к тому уровню усталости, за который мог бы зацепиться адвокат.

– Ладно, сынок, ты почти у цели, – мягко сказал я. – Вот что я тебе скажу: мы сейчас все это запишем, а потом отведем тебя туда, где ты сможешь поспать. Договорились?

Он кивнул, резко мотнув головой как-то наискось, словно шея вдруг устала ее держать.

– Да, я все напишу. Только оставьте меня одного, хорошо?

Он был на пределе и вряд ли попытался бы что-то намудрить с показаниями.

– Конечно. Если тебе это поможет – без проблем. Однако нам нужно твое настоящее имя – для протокола.

На секунду мне показалось, что он снова упрется, но сил сопротивляться у него уже не было.

– Бреннан, – ответил он тупо. – Конор Бреннан.

– Отлично.

Ричи тихо подошел к угловому столу и передал мне бланк протокола. Я достал ручку и написал в соответствующем поле крупными печатными буквами: «КОНОР БРЕННАН».

Затем я объявил ему, что он арестован, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний и снова зачитал ему текст о его правах. Конор даже не поднял глаза. Я вложил ему в руки бланк и свою ручку, и мы с Ричи вышли.

* * *

– Так-так-так, – сказал я, бросая блокнот на стол в комнате для наблюдения. Каждая клеточка в моем теле закипала от ощущения триумфа, словно от шампанского. Мне хотелось изобразить Тома Круза – прыгнуть на стол и заорать: «Обожаю свою работу!» – Все прошло гораздо проще, чем я ожидал. Ричи, друг мой, мы молодцы. Знаешь, кто мы? Отличная команда, черт побери.

Я энергично пожал ему руку и хлопнул по плечу. Ричи ухмыльнулся:

– Да, точно, есть такое ощущение.

– Никаких сомнений. У меня было много напарников, и, положа руку на сердце, скажу – вот сейчас была настоящая работа. А у кого-то и через много лет так не получается.

– Ага, точно. Мне тоже понравилось.

– Когда прибудет старший инспектор, то обнаружит на своем столе подписанные показания. Стоит ли говорить о том, как данный факт повлияет на твою карьеру? Теперь этот урод Куигли к тебе не полезет. Две недели в отделе, а ты уже поучаствовал в раскрытии самого громкого дела года. Ну как ощущения?

Ладонь Ричи выскользнула из моей слишком быстро. Он все еще ухмылялся, но уже как-то неуверенно.

– В чем дело? – спросил я.

Он кивнул в сторону стекла:

– Взгляните на него.

– Не волнуйся, он все нормально напишет. Конечно, у него возникнут сомнения, эмоциональное похмелье – однако это будет только завтра, а к тому времени дело практически можно будет отправлять прокурору.

– Я не о том. Кухня была в таком состоянии… Вы же слышали, что сказал Ларри: там шла упорная борьба. Почему он как огурчик?

– Да потому. Потому что это реальный мир, а в нем иногда происходят неожиданные вещи.

– Я просто… – Ухмылка исчезла. Засунув руки в карманы, Ричи уставился на стекло. – Я должен задать этот вопрос. Вы уверены, что это наш парень?

Кровь, кипящая в венах, начала остывать.

– Ты уже не первый раз меня об этом спрашиваешь.

– Да, я знаю.

– Ну давай выкладывай. Какая муха тебя укусила?

Он пожал плечами:

– Не знаю. Просто вы как-то жутко уверены, вот и все.

Волна гнева прошла по моему телу словно судорога.

– Ричи, – сказал я, очень тщательно контролируя свой голос. – Давай повторим пройденное. Мы нашли снайперское гнездо, которое Конор Бреннан устроил, чтобы следить за Спейнами. У нас есть его собственные показания о том, что он несколько раз вламывался в их дом. А теперь, черт побери, у нас есть чистосердечное признание.Давай, сынок, говори: какого хренатебе еще нужно?

Ричи покачал головой:

– У нас полно всего, тут я не спорю. Но вы были уверены и раньше, когда мы нашли только логово.

– И что?Я оказался прав.Ты что, забыл? Кипятишься из-за того, что я пришел к выводу раньше тебя?

– Я нервничаю из-за того, что вы слишком рано убедили себя. Это опасно.

Судорога накрыла меня так сильно, что я с трудом разжал зубы.

– А тебе хотелось бы остаться непредвзятым?

– Да. Хотелось бы.

– Угу. Отличная мысль. И на сколько – на месяцы, годы? До тех пор пока Господь Бог не пришлет хор ангелов, чтобы они на четыре голоса пропели тебе имя убийцы? Хочешь, чтобы мы лет через десять говорили друг другу: «Да, возможно, это совершил Конор Бреннан, но Спейнов могла убить и русская мафия. Давайте как следует отработаем данную версию и не будем спешить с выводами»?

–  Нет.Я просто хочу сказать…

– Ричи, ты долженубедить себя в этом. Должен. Других вариантов нет. Или сри, или с горшка слезай.

–  Знаю.Про десять лет никто не говорил.

Жара была словно в камере в августе – плотная, неподвижная – заполняла легкие как цемент.

– Тогда о чеммы здесь толкуем? О том, сколько времени уйдет? Через пару часов, когда у нас будет машина Конора Бреннана, Ларри с парнями выяснят, что она вся в крови Спейнов. Примерно в то же время они сравнят его отпечатки с найденными в логове. А спустя несколько часов, если будет на то Господня воля и мы найдем кроссовки и перчатки, ребята докажут, что кровавые следы рук и ног принадлежат Конору Бреннану. Готов спорить на свое месячное жалование. Это тебя убедит?

Ричи потер шею и сморщился.

– О Боже, – вздохнул я. – Ну ладно. Давай выслушаем тебя. Черт побери, я га-ран-тирую, что к концу дня у нас уже будут доказательства того, что он был в доме в то время, когда убили семью Спейн. И как ты от этого отмахнешься?

Конор писал, низко склонившись над бланком и выставив вперед согнутый локоть, словно защищая его. Ричи следил за ним.

– Парень любил Спейнов, – сказал он. – Вы же сами говорили. Допустим, что в ту ночь он на посту в своем логове. Дженни сидит за компьютером, а он за ней наблюдает. Затем спускается Пэт и бросается на нее. Конор приходит в ужас, идет их разнимать – карабкается вниз, перелезает ограду, входит через черный ход. Но слишком поздно. Пэт умер или умирает. Конору кажется, что Дженни тоже погибла – возможно, из-за этой кровищи он запаниковал и не проверил как следует. Может, именно он перенес ее к Пэту, чтобы они были вместе.

– Трогательная история. Но как ты объяснишь стертые данные? Пропавшее оружие?

– Точно так же: он любит Спейнов. Не хочет, чтобы вина пала на Пэта. Он удаляет файлы: ему кажется – или он знает наверняка, – что Дженни спровоцировала Пэта и что доказательства хранятся в компьютере. Затем выбрасывает оружие: тогда полиция решит, что действовал посторонний.

Я сделал глубокий вдох – чтобы успокоиться и не откусить Ричи голову.

– Замечательная сказочка, сынок. Берет за душу, но не более того. Нет, сама по себе она хороша, но ты упускаешь один момент: какого дьявола Конор признался в убийстве?

– Из-за того, что произошло там, – Ричи кивнул на стекло. – Вы же практически пригрозили отправить Дженни в психушку, если он не скажет того, что вам нужно.

– Детектив, вам не нравятся мои методы? – Мой голос был настолько холоден, что намек понял бы и гораздо более тупой человек, чем Ричи.

Он поднял руки:

– Я не ищу дыр в вашей версии, а просто объясню, почему он признался.

– Нет, детектив. Ни черта подобного. Он признался, потому что виновен.Вся чушь, которую я нес про любовь к Дженни, – просто отмычка; она не спрятала за дверью то, чего там еще не было.Может, у тебя другие ощущения, может, ты больше знаешь об этой работе, но мне лишние сложности не нужны: я и так с трудом убеждаю подозреваемых признаться в том, что они сделали.И могу с уверенностью сказать, что ни разу за всю карьеру не заставлял их признаться в том, чего они не совершали.Если Конор Бреннан говорит, что он тот, кто нам нужен, значит, так и есть.

– Но он не похож на других, верно? Вы сами сказали, да мы оба это говорили: он другой. Тут что-то не то.

– Ну да, он странный. Он не Иисус. И он не умрет за грехи Пэта Спейна.

– Есть и другие странности. Что скажете про видеоняни? Их ведь не Конор расставил. А дыры в стенах? Нет, что-то происходило внутридома.

Я привалился к стене и сложил руки на груди. Может, все дело было в усталости или в пятнах желтовато-серого утреннего света в окне, однако ощущение победы окончательно исчезло.

– Скажи, сынок, откуда такая ненависть к Пэту Спейну? Может, у тебя комплекс из-за того, что он был столпом общества? Если так, то избавься от него, да поживее. Не в каждом деле найдется мальчик из среднего класса, на которого можно все свалить.

Ричи бросился на меня, выставив вперед палец, и мне показалось, что он сейчас ткнет меня в грудь, но ему хватило ума остановиться.

– Дело не в классе. Совсемне в классе. Я полицейский – такой же, как и ты. Я не тупой бычара, которого ты взял к себе из милости, потому что сегодня день «Приведи на работу урода».

– Тогда и веди себя соответственно, – сказал я. – Сделайте шаг назад, детектив, и успокойтесь.

Ричи поразглядывал меня еще секунду, затем отвернулся, прижавшись к стеклу и засунув руки поглубже в карманы.

– Скажите, почему вы так уверены, что это неПатрик Спейн? Откуда такая любовь к нему?

Я не обязан объясняться перед желторотиками – но мне хотелось это сделать, я хотел затолкать эти слова поглубже в голову Ричи.

– Потому что Пэт Спейн играл по правилам, – сказал я. – Он делал то, что полагается. Убийцы живут по-другому. Я с самого начала тебе говорил – подобные вещи на ровном месте не возникают. То, что родственники рассказывают журналистам: «Ой, я не верю, что он мог это сделать, он же такой паинька, в жизни мухи не обидел, они были самой счастливой парой в мире», – все это бред. Каждый раз, Ричи, каждый раз оказывается, что у паиньки во-от такой список преступлений, или что он мухи не обидел, только вот жену запугивал до полусмерти, или что они были бы самой счастливой парой в мире, если бы не тот малозначительный факт, что он трахал ее сестру. Но нигде нет ни одного намека, что все это имеет отношение к Пэту. Ты сам говорил: Спейны старались. Пэт делал все, что в его силах. Он был хорошим парнем.

Ричи не шелохнулся:

– Хорошие парни ломаются.

– Редко. Очень-очень редко. И на то есть причины. Потому что когда становится туго, у них есть то, что их удерживает – работа, семья, обязательства. У них есть правила, по которым они жили всю свою жизнь. Уверен, тебе все это кажется старомодным, но факт остается фактом: правила работают. Благодаря им люди не переходят черту.

– Значит, Пэт был милым мальчиком из среднего класса. Столпом общества, – сказал Ричи бесцветным тоном. – И поэтому убийцей он быть не может.

Я не хотел спорить об этом, только не в душной комнате посреди ночи, в пропотевшей рубашке, липнущей к спине.

– У него было то, что было ему дорого: дом – пусть и в полной заднице, но Пэт и Дженни его обожали, это видно с первого взгляда, женщина, которую он любил с шестнадцати лет. «По-прежнему без ума друг от друга» – так сказал Бреннан. У него были двое детей, которым нравилось по нему лазить. Ричи, вот что удерживает хороших парней. У них есть родной дом и любимые люди, о которых нужно заботиться. Это удерживает их на краю пропасти – там, где другой уже сорвался бы. А ты пытаешься убедить меня в том, что в один прекрасный день Пэт взял и послал все к черту – просто так, без причины.

– Не без причины. Вы же сами сказали: он мог потерять дом. Работы нет, дома тоже скоро не будет, и жена, возможно, уже собиралась забрать детей и уйти. Такое бывает. Такое случается по всей стране. Если их попытки ни к чему не приводят, старательные ломаются.

Внезапно я почувствовал, что силы кончились: две бессонные ночи вцепились в меня когтями и потянули вниз.

– Сломался Конор Бреннан, – сказал я. – Вот человек, которому нечего терять: у него нет ни работы, ни дома, ни семьи, ни даже рассудка.Ставлю что угодно – изучив его жизнь, мы не найдем ни близких друзей, ни родных. Бреннана ничто не держит. Кроме Спейнов, он никого не любит. Последний год он прожил словно какой-то отшельник или Унабомбер – просто для того, чтобы наблюдать за ними. Даже твоя теорийка строится на том факте, что Конор – псих, который, черт побери, шпионил за Спейнами в три часа ночи. Ричи, у парня не все в порядке с головой. И от этого не отмахнешься.

За спиной у Ричи, в жестком белом свете комнаты для допросов, Конор положил ручку и принялся тереть глаза кончиками пальцев – в мрачном, безостановочном ритме. Я подумал о том, сколько он уже не спал.

– Помнишь, мы говорили о самом простом решении? Оно сидит у тебя за спиной. Если найдешь доказательства того, что Пэт был злобным подонком, что он избивал жену и детей до полусмерти и готовился уйти от них к девочке-модели с Украины, тогда и приходи. А пока что я ставлю на психа.

– Ты же сам сказал: псих – не мотив, – возразил Ричи. – То, что его расстраивали проблемы Спейнов, – это все ерунда. Неприятности у них начались много месяцев назад. И ты мне говоришь, что он ни с того ни с сего решился на убийство – да так быстро, что у него даже не осталось времени убраться в логове. «По телику ничего нет… А, я знаю, что делать: пойду к Спейнам и всех замочу». Да ладно. Ты сказал, что у Пэта Спейна нет мотива. Черт побери, а у этого парня какой мотив? На хрена ему их убивать?

Вот поэтому, в частности, убийство – уникальное преступление: только оно заставляет нас задаваться вопросом «почему?». Ограбления, изнасилования, мошенничество, торговля наркотиками – у каждого преступления из этого грязного списка есть свои, готовые, «встроенные» объяснения. Расследование убийства требует ответов.

Некоторым следователям наплевать. И формально они правы: если можешь доказать кто, закон не обязывает тебя доказывать почему. Однажды мне досталось дело – человека убили из проезжавшей мимо машины. Жертва вроде бы погибла случайно, но уже после того, как мы взяли убийцу и добыли улики, которых хватило бы на десять дел, я потратил несколько недель на разговоры со всеми ненавидящими копов подонками из его вонючего района, и наконец кто-то проболтался, что дядя жертвы работал в магазине и отказался продать двенадцатилетней сестре убийцы пачку сигарет. В тот день, когда мы перестанем задаваться вопросом «почему?», в тот день, когда мы решим, что «потому» – приемлемая причина оборвать чью-то жизнь, в тот день мы отойдем от входа в пещеру и впустим внутрь диких зверей.

– Поверь, мы все выясним, – сказал я. – У нас есть знакомые Бреннана, его квартира, которую можно обыскать, компьютер Спейнов – а возможно, и Бреннана, – у нас есть улики, которые нужно проанализировать… Мотив есть. Извини, что не сложил воедино все кусочки загадки за первые сорок восемь часов,но, честное слово, я их найду. А теперь давай разделаемся с этими долбаными показаниями и пойдем по домам.

Я двинулся к двери, однако Ричи остался на месте.

– Напарники, – сказал он. – Утром ты говорил, что мы напарники.

– Да, так и есть. И что?

– Значит, ты не можешь решать за нас обоих. Мы принимаем решения вместе. И я говорю, что нужно дальше заниматься Пэтом Спейном.

Его поза – ноги расставлены, плечи разведены – говорила о том, что без боя он не сдастся. Мы оба знали, что я могу загнать его обратно в коробку и захлопнуть крышку. Один плохой отчет о нем – и Ричи отчислят из отдела и вернут в отдел транспортных преступлений или наркотиков на несколько лет, а то и навсегда. Мне нужно было просто намекнуть – разберись с бумагами Конора, оставь Пэта Спейна в покое, – и он бы отступился. И на этом закончились бы наши отношения, которые начались на больничной парковке менее суток назад.

– Ладно. – Я закрыл дверь, привалился к стене и постарался расслабить плечи. – Ладно. Вот что я предлагаю. Где-то с неделю придется поработать с Конором Бреннаном, чтобы дело не развалилось, если, конечно, он тот, кто нам нужен. А параллельно будем заниматься Пэтом Спейном. Старшему инспектору О'Келли эта идея понравится еще меньше, чем мне, так что трубить о наших планах не станем. Если же это всплывет, мы скажем, что делаем все, чтобы защита Бреннана не раскопала каких-нибудь жареных фактов про Пэта. Придется работать допоздна, но если ты справишься, то и я тоже.

Ричи, казалось, засыпал стоя, но он был молод, так что пара часов сна все исправит.

– Я справлюсь.

– Не сомневаюсь. Если найдем что-нибудь на Пэта, то заново все проанализируем и пересмотрим нашу стратегию. Как тебе такая мысль?

Он кивнул:

– Звучит неплохо.

– На этой неделе ключевое слово – «осторожность». Пока у нас нет веских улик, я не собираюсь говорить родным Пэта Спейна, что он убийца. И смотреть на то, как это делаешь ты, я тоже не собираюсь. Если хоть кто-то из них смекнет, что мы считаем Пэта подозреваемым, все кончено. Я понятно выразился?

– Ага. Абсолютно.

Ручка по-прежнему лежала на бланке; Конор навис над ним, прижав ладони к глазам.

– Нам всем нужно выспаться, – сказал я. – Передадим его для оформления документов, напечатаем отчет, оставим инструкции для «летунов», а затем – домой, спать. Встретимся здесь в полдень. А теперь давай выясним, что он для нас приготовил.

Я сгреб со стула свои свитеры и нагнулся, чтобы запихать в сумку, но Ричи меня остановил.

– Спасибо, – протянул он мне руку. Его зеленые глаза глядели прямо на меня. Мы пожали друг другу руки, и я подивился тому, с какой силой он стиснул мою ладонь.

– Не стоит благодарности. Мы же напарники.

Слово повисло в воздухе – яркое, дрожащее, будто огонь спички.

– Супер, – сказал Ричи кивая.

Я хлопнул его по плечу и продолжил собирать вещи.

– Шевелись. Не знаю, как ты, но я мечтаю отправиться на боковую.

Мы набили сумки вещами, выбросили в мусорную корзину бумажные стаканчики и пластиковые ложечки, выключили свет и заперли комнату. Конор не пошевелился. В окно в конце коридора все еще пробивался тусклый свет усталой городской зари, но на этот раз ее холод меня не коснулся. Возможно, все дело было в энергичном юноше рядом со мной: в крови снова забурлило ощущение победы, и сон как рукой сняло. Я выпрямился, чувствуя себя крепким как скала. Я был готов ко всему.