Текст книги "Забытая история любви"
Автор книги: Сюзанна Кирсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Огилви наблюдал за ними без особого интереса, но София знала, что в скором времени его одолеет желание что-нибудь рассказать. Прошлым вечером весь ужин он развлекал их разными занятными историями, которых за долгие годы жизни накопил немало, и рассказывать их доставляло ему изрядное удовольствие. И Софии нравилось слушать их. Рассказы о приключениях и подвигах бывалого воина захватывали ее. Хотя, нужно сказать, что она слушала бы, даже если бы в них не было ничего интересного, потому что сердце ее было не настолько черствым, чтобы отказать такому человеку, как Огилви, дни славы и величия которого остались позади, в праве оживить былые времена рассказами о них.
– Да, – промолвил Огилви, устраиваясь в кресле. – Часто такое бывает, что королева может спасти короля. Наш юный король многим обязан своей матери. Его бы уже и в живых не было, кабы не храбрость его матери, которая увезла его из страны.
Полковник Грэйми тоже почувствовал, что сейчас последует рассказ.
– Расскажи юной даме, как все произошло. Она в то время была малым ребенком.
Огилви, взглянув на Софию и увидев, что она готова слушать, приступил к рассказу:
– Ну так вот. В ту пору молодому королю – а звали его тогда принцем Уэльским – было всего полгода от роду. Время было примерно такое же, как сейчас, первые дни декабря, стояли страшные морозы, дул ледяной ветер. Дела у старого короля тогда шли совсем плохо. Он терял власть в королевстве не по дням, а по часам. Большинство его генералов, и Мальборо с ними, покинули своего короля и перешли на сторону Вильгельма Оранского. Да что там, его родная дочь и та тайком сбежала от него. Для него это стало страшным ударом. Ножом в сердце, ведь его предала дочь, которую он любил. После того он проиграл немало сражений, своя участь ему стала безразлична, зато ему была очень небезразлична судьба его жены и маленького сына, принца Уэльского. Он знал, что малышу грозит опасность: виги пустили ложный слух, что Яков, мол, не родной сын королевы. Лживые псы! – с чувством воскликнул он. – Да и как он мог быть ей не родным, если, когда она разрешалась, рядом с ней, как и положено, стояла целая толпа свидетелей? Я… – Он осекся. Волнение, охватившее его, оборвало рассказ.
София знала то, чего не мог знать он. Он не мог знать, чего стоило Марии Моденской выдержать подобное унижение, да и сама София не догадывалась, как такое вообще может выдержать женщина. Выносить дитя, произвести его на свет и потом доказывать, что это твой ребенок, тем, кто считает иначе… Нет, о таком и думать было страшно. София подавила почти неосознанный порыв положить руку на живот, когда Огилви, успокоившись, продолжил:
– Но старый король решил отослать королеву и принца Уэльского из Лондона и переправить их во Францию. Знали об этом лишь несколько человек. – Огонь в камине отбросил тень на его выразительное лицо, когда он подался вперед, чтобы и их посвятить в тайну. Продолжил он так уверенно, будто сам все видел и слышал: – За ужином, в тот вечер, когда был запланирован побег, королева села за стол. Она была спокойна. Сыграла свою роль так, что ни одна живая душа ничего не заподозрила. А потом ушла к себе, сняла свой королевский наряд, надела простое платье и замотала принца в узел, как будто она служанка и несет белье в стирку. Ей дали двух надежных человек для охраны. Тайными ходами они вышли из Уайтхолла и, прячась от случайных глаз, поспешили к дожидавшейся их карете, чтобы ехать к реке.
София затаила дыхание, когда в своем воображении стала пробираться вместе с королевой сквозь настороженные тени. Она даже закусила губу – так ее увлекло повествование.
– Ночь была такой темной, – продолжил Огилви, – что они даже друг друга почти не видели. Перебраться через Темзу при безумном ветре да в дождь было затеей опасной. Но, когда они наконец добрались до другого берега, кареты с шестеркой на условленном месте не оказалось. Королеве пришлось укрыться от непогоды у церковной стены, где ее того и гляди могли заметить, и ждать, пока ее люди найдут другую карету. Их чуть было не поймали. Божье провидение охранило беглецов той ночью, когда их едва не перехватили на дороге в Грейвсенд. Все же они добрались до берега и встретились с теми, кто должен был плыть с ними во Францию. Плавание было ужасным, но королева ни разу не пожаловалась. Удивительно отважная женщина, – провозгласил полковник. – Кабы не ее отвага, не было бы у нас сегодня короля, потому что, останься они в Лондоне, их бы уже ничто не спасло.
Полковник Грэйми, который, как думала София, тоже должен был помнить те смутные времена предательства, согласился:
– Да, история печальная.
– Да. Я ее услышал от самого графа Лозона. Он был там, он один из тех двух человек, которые той ночью вывели королеву Марию из Уайтхолла, переправили через реку и доставили в Грейвсенд. Они же с ней отправились во Францию. Он видел все и держал свои воспоминания у себя в голове, пока я однажды при помощи чарки вина не помог ему подобрать ключик. – Капитан Огилви улыбнулся. – Он мне и другие интересные истории рассказал, да только там больше было таких, что при девице я бы не стал их пересказывать. – Но все же он вспомнил одну более-менее пристойную и, излагая ее, уселся еще глубже в кресло.
София слушала вполуха и улыбалась, когда на нее смотрели, бесшабашным выходкам графа Лозона, но ее до того захватил рассказ о бегстве королевы Марии из Англии во Францию, что и спустя несколько часов она все еще не могла думать ни о чем другом.
В тот день она долго стояла у большого окна в гостиной и смотрела на море, представляя, каково это – оказаться брошенной в эти яростные, продуваемые всеми ветрами волны, когда не знаешь, какое будущее ждет тебя и маленького ребенка, которого ты держишь на руках, когда тебя раздирает страх за мужа, оставшегося в стране, которую ты покидаешь и, возможно, уже никогда больше не увидишь. Она попыталась понять, насколько глубоким было отчаяние королевы в ту минуту.
Она не слышала, что кто-то вошел в комнату, пока за спиной ее не раздался голос полковника Грэйми. Говорил он негромко и спокойно, так, будто понимал ее внутреннюю тревогу и хотел успокоить ее:
– Не удивлюсь, если к вечеру пойдет снег, посмотрите, какие облака.
Он подошел ближе, остановился рядом с ней и устремил взгляд в том направлении, куда смотрела она, но больше ничего не сказал.
София еще какую-то минуту смотрела на вздымающиеся и обрушивающиеся за окном ледово-серые бугры, потом, не поворачивая головы, нарушила уютное молчание:
– Мой отец любил море.
Полковник посмотрел на нее проницательным взглядом.
– А вы не любите.
– Я не доверяю ему. Летом оно кажется приветливым, но у него слишком много обличий, и на зимнее мне не нравится смотреть.
Он кивнул.
– Да, – протянул он. – Нет зрелища печальнее, чем море зимой, ведь оно говорит нам о том, что год подошел к концу, что позади осталось столько прожитых дней, дней радости и печали, которые уже никогда не повторятся. – Тут он повернулся к ней и улыбнулся. – Но времена года меняются, и они должны меняться, ведь так задумано самой природой. Поля должны постоять под паром, птичьи песни должны ненадолго смолкнуть. То, что произрастает, должно умереть и какое-то время полежать молча под снегом, также, как зимнее море должно надеть личину штормов, смерти и несбывшихся надежд, то самое обличье, которое вам не по душе. Так устроен мир, и когда вы станете старше, как я, кто знает, может, вы будете радоваться этому.
– Радоваться зиме?
– Да. – Он не пошевелился, но от его голоса ей стало тепло и уютно, как будто он ласково обнял ее за плечи. – Потому что, если бы не было зимы, мы не знали бы, что такое весна. – Его умные глаза были полны тепла. – Весна придет. – Он помолчал немного и таким же уверенным тоном произнес: – И он тоже придет.
«Наверняка он имеет в виду короля», – встревожившись, сказала себе София. Это король вернется из изгнания. И все же ей показалось, будто в его глазах промелькнуло что-то едва уловимое, когда его взгляд оторвался от нее и снова переместился на снеговые облака, которые медленно приближались к берегу, и в тот же миг уверенность в том, что он имел в виду кого-то другого, пропала.
Мори в разговорах они не упоминали. Узнав, что племянник во время пребывания в Слэйнсе был жив-здоров, полковник, похоже, удовлетворился этим. Он не спрашивал, чем Мори занимался, словно полагал, что это не его ума дело. «Они очень похожи, – подумала София, – эти двое мужчин, связанные одинаковым понятием о чести, которое не позволяет им вторгаться в частную жизнь другого и заставляет оберегать свою».
И как хорошо, прибавила она про себя, что он не может слышать ее мысли. В тот миг она думала об отчаянном бегстве королевы Марии Моденской, о страхе, вере и надежде, которые должны были подвигнуть эту мужественную женщину с ребенком на руках бросить вызов зиме. А теперь этот ребенок, выросший и ставший королем, был близок к тому, чтобы вверить собственную судьбу тем же холодным безжалостным волнам, которые точно вознамерились во что бы то ни стало преградить Стюартам путь к осуществлению их мечты и помешать им встретить свою королевскую судьбу.
Она попыталась по совету полковника увидеть в суровом зимнем море предвестие весны, но не смогла. Зеленовато-серая и безжизненная вода простиралась вдаль и соединялась с плывущими в сторону берега стальными облаками, не предвещавшими ничего, кроме скорой бури.
За все время, прошедшее с того дня, когда она приехала в Слэйнс и впервые услышала о готовящемся возвращении короля, София ни разу не задумывалась о том, что план может провалиться. Но в один миг все изменилось.
Из окна мне было видно волны, разбивающиеся о стены гавани. Этим утром ветер разошелся не на шутку. Казалось, он играл огромными волнами, обрушивал их с невероятной скоростью на камни, распылял в водную пыль, которая собиралась в клубы тумана и скрывала от взора заснеженный берег. Море было видно плохо, и все же я рассмотрела, что вдалеке оно приобретало более насыщенный цвет в тени налитых свинцом туч, закрывавших солнце.
И стоя здесь, у окна, было совсем не трудно понять, что чувствовала тогда София. Зимнее море не так уж отличалось от того моря, которое я представляла себе по ее воспоминаниям. Которое видела ее глазами.
Так же несложно было почувствовать у себя за спиной тень полковника Грэйми. Людей, живших в Слэйнсе в то утро, я чувствовала повсюду. Они не оставляли меня ни на секунду. Гораздо сложнее было отделить себя, отстраниться от них, потому что они тянули меня обратно.
Особенно в это утро. Я собиралась устроить себе отдых и наконец выспаться, но сумела только приготовить тост и кофе. И я даже не успела поесть, когда голоса снова нетерпеливо зазвучали.
Я могла отгородиться от них, но тут ветер за окном завыл, пробился сквозь раму и окружил меня холодом. Я вздохнула:
– У тебя все равно нет выбора.
Так оно и было.
XV
Она думала провести часок в конюшне с лошадьми, но отказалась от этого плана, когда увидела Кирсти и Рори, которые стояли у стены конюшни очень близко друг к другу и о чем-то разговаривали. София ни за что на свете не нарушила бы их уединения, поэтому развернулась и пошла в другую сторону, пока ее не заметили. Стараясь ступать как можно тише, чтобы не отвлечь пару, она снова обошла солодовню и прачечную.
Полковник не ошибся – пошел снег. Над садовой стеной белели отяжелевшие ветки уснувших деревьев, а дальше она увидела тонкий дымок, спиралью поднимающийся в небо из трубы лачуги в конце сада. После приезда в замок капитана Гордона на прошлой неделе Билли Уик на глаза ей не попадался, и у нее не было желания встречаться с ним сейчас, поэтому ее охватила тревога, когда она заметила его скрюченную фигуру, черную на фоне заснеженного куста, тянувшего узловатые ветки к горам, словно спасаясь от свирепых ветров, дующих со стороны холодного Северного моря.
София и сама решила спасаться. Она ускорила шаг, миновала прачечную и уже завернула за угол кухни, когда другое движение в саду заставило ее остановиться и присмотреться повнимательнее. Билли Уик был не один. Другой человек, намного крупнее садовника и лучше защищенный от холода (плотный шерстяной плед был накинут наподобие плаща на его голову и плечи), подошел к садовнику. Не узнать его было невозможно. «Непонятно только, – подумала София, – зачем капитану Огилви мог понадобиться Билли Уик».
Разговаривали они несколько минут, и брови Софии сомкнулись еще теснее, когда мужчины сделали движение руками и какой-то непонятный предмет перешел от одного к другому.
Лишь после того как мужчины разошлись, исчезнув из ее поля зрения, она сообразила, что капитан Огилви, возвращаясь по дорожке в дом, может натолкнуться на нее, и поспешила прочь. Шагать ей пришлось по лодыжки в снегу, но шла она быстро, а в плащ куталась, чтобы согреться от холода не только внешнего, но и внутреннего.
Полковника она, как и ожидала, нашла в библиотеке. Когда София вошла, он посмотрел на нее поверх страниц книги, которую читал, и улыбнулся.
– Вернулись так скоро? А я думал, с вас на сегодня хватит поражений.
Не глядя на шахматную доску, она выпалила:
– Можно с вами поговорить?
Он настороженно выпрямился, как будто понял, что у нее неотложное дело.
– Да, разумеется.
– Не здесь, – сказала она, зная, что Огилви скоро вернется и, как всегда, зайдет сюда посидеть. Ей требовалось место уединенное, где никто не помешал бы разговору. Вновь нащупав толстые складки своего плаща, она вдруг спросила: – Не хотите прогуляться со мной?
– Что, сейчас? Во дворе?
Она кивнула. Покорно подняв брови, полковник Грэйми последний раз посмотрел на огонь в камине и закрыл книгу.
– Хорошо. Куда пойдем?
На вершине утеса снег был не такой глубокий, потому что ветер гнал его оттуда на дальний от берега склон, где он укладывался длинными заносами и за долгий день успевал подтаять. Стемнеть еще не успело, но час был поздний, и длинные густые тени сплетались в сплошное темное пятно под облепленными снегом ветками деревьев, обступавших ручей. Запах горящих дров, исходивший из труб окрестных домов, показался Софии знакомым и приятным, а белый дым, завивавшийся в морозном воздухе над лесом, походил на пар ее дыхания.
Они прошли между домами и поднялись на продуваемый холм за ними. Оттуда спустились на широкую желтовато-коричневую песчаную полосу берега. Песок под ногами показался ей твердым, совсем не похожим на мягкий, рассыпчатый летний песок. На припорошенных снегом дюнах кое-где виднелись пучки рыжей травы, которые кланялись и извивались под порывами ветра, бросавшего на берег морские волны.
На всей этой длинной и широкой песчаной дуге, кроме них, не было ни души. Никто не смог бы подслушать их разговор. И все же София продолжала идти вперед, ища не уединения, а наития.
Все время, пока они шли по дорожке, она мучительно пыталась понять, как лучше ему сказать о том, что она считает капитана, его друга, не тем, за кого он себя выдает. Тут простых слов недостаточно, София понимала это, и, возможно, она бы и вовсе не стала затевать этот разговор, если бы сильное и тревожное чувство, будто то, что случилось, произошло не впервой. Наконец она решила, с чего начать, и заговорила:
– Когда ваш племянник жил в Слэйнсе, он как-то рассказал мне о своих похождениях с Саймоном Фрейзером.
Глаза полковника наполнились живым интересом.
– Вот как! И что же именно он вам поведал?
– Что король прислал их сюда, чтобы узнать, сколько человек встанет под его знамена, если случится восстание, и встретиться со всеми преданными делу дворянами в Эдинбурге и среди горцев.
– Сюда его направила мать короля Якова, Мария, потому что она ценит его. Он об этом говорил?
Она покачала головой.
– Да, он парень скромный, но это правда. Скажу вам, что, когда Фрейзер вернулся во Францию без Джона, это до того опечалило королеву, что она назвала Фрейзера убийцей и недолго думая бросила его в темницу. Королева Мария не забывает своих любимцев.
Она не знала, что Мори был любимцем королевы, и это известие наполнило ее гордостью, но отвлекаться от темы разговора ей не хотелось, и она бы заговорила снова, если бы ее не опередил полковник Грэйми:
– Королева ошибалась насчет убийства. Вина Фрейзера только в том, что он сбежал, как крыса, не сказав Джону ни слова о своем отъезде, из-за чего Джону пришлось прятаться несколько месяцев, прежде чем он нашел способ вернуться во Францию самостоятельно. Если б я не уехал раньше, я бы помог ему.
София повернулась и растерянно повторила:
– Вы вернулись раньше?
– Да, – ответил он, и добавил так, будто это было общеизвестным фактом: – Я приехал сюда вместе с Фрейзером и Джоном по приказу из Сен-Жермена. Он разве не сказал вам, что с ним приезжал дядя? – Ответ, как видно, слишком явно отразился на ее лице, потому что он с улыбкой промолвил: – Нет, не сказал. Джон – малый неразговорчивый. Тайны хранить умеет. – Он отвернулся и посмотрел на беспокойное море, из-за чего не заметил, как переменилось ее лицо. – А он сказал вам, что Саймон Фрейзер был предателем?
– Да.
– Для Джона это было ударом, ведь он уважал этого человека. Однако я что-то такое чувствовал с самого начала. Что-то было не так с Фрейзером. Но Джон… – Он пожал плечами. – Джон был тогда моложе и считал Фрейзера другом. Нелегко ему пришлось.
София сказала:
– Любому человеку будет нелегко узнать, что его друг предатель.
Он уловил особенный тон, которым она произнесла эти слова, и повернулся к ней.
– Но вы сюда меня привели не для того, чтобы поговорить о Фрейзере.
Она набрала полную грудь воздуха и выпалила:
– Я подозреваю, что капитан Огилви – шпион.
Она внутренне сжалась, ожидая, что он поднимет ее на смех или даже разозлится, но ничего этого он не сделал, только спросил:
– Почему?
И она рассказала ему, что видела и что это, по ее мнению, было: капитан Огилви передал какой-то маленький пакет Билли Уику.
– Мне кажется, это были деньги.
– Деньги?
– Садовник – нехороший человек, и другие слуги его не любят. Я не знаю, зачем еще капитану Огилви могло понадобиться разговаривать с ним, если не для того, чтобы что-то разузнать о Слэйнсе и о том, что в нем происходит. – Продолжая смотреть на песок у себя под ногами, она сказала: – Надеюсь, вы не обидитесь, полковник Грэйми, если я скажу, что вы очень похожи на Мори, и я не хочу, чтобы вы так же, как он, пострадали из-за человека, который не заслуживает вашей дружбы.
Какое-то время не было слышно ни звука, кроме шума волн, накатывающихся на промерзший берег, а потом полковник спросил:
– Вы боитесь за меня?
Он, казалось, был так же тронут, как Мори, когда задал такой же вопрос несколько месяцев назад. Это случилось здесь же, на этом самом берегу, только ветер тогда был теплее и море под более голубым небом, казалось, дышало надеждой и сулило лучшую долю.
– Не стоит, – добрым голосом произнес полковник Грэйми. – И об Огилви тоже не думайте плохого. Он не такой, как Саймон Фрейзер, и служил Стюартам слишком долго, чтобы теперь становиться предателем.
Она подняла голову и, бросив один взгляд на его лицо, поняла, что он не внял ее предостережению. Но тоненький беспокойный голос внутри нее все не умолкал.
– Но все равно, будьте осторожны!
– Конечно. Ради вас, если это вас так волнует, я буду осторожен. – Но произнес он это так, как вредный мальчишка обещает быть хорошим, и морщинки, появившиеся возле уголков его глаз, дали ей понять, что он воспринял ее слова не всерьез. – Это все, что вы хотели мне сказать?
По его тону София поняла, что он ожидал услышать от нее что-то еще, но, когда она молча кивнула, похоже, удовлетворился.
– Тогда давайте возвращаться. Я сегодня уже достаточно снега увидел и прямо-таки слышу, как меня зовет бутылка виски, оставшаяся в Слэйнсе у камина.
Хотя София и расстроилась, что не сумела убедить его насчет Огилви, она не смогла сдержать улыбку.
– Вы возвращайтесь, – сказала она, – а я еще немного поброжу по берегу.
Он с лишенным всякого воодушевления видом посмотрел на песчаную дугу и произнес:
– Если вы хотите остаться, я, пожалуй, тоже задержусь.
– Не стоит, – ответила она ему. – Со мной ничего не случится. Я раньше почти каждый день здесь гуляла, и ничего.
– Да? – Ей показалось, что он улыбнулся, но она не была в этом полностью уверена. – Но вы же сказали, что не любите зимнее море.
– А вы сказали, что я, если попытаюсь, смогу увидеть его достоинства.
– Верно, говорил. – На этот раз он точно улыбнулся. – Тогда предоставляю вас этому занятию. Только не задерживайтесь здесь на холоде допоздна.
Она пообещала, что будет гулять недолго, и провела его взглядом, пока он шел вдоль моря по песку. И очертания его плеч до того напомнили ей Мори, что у нее затрепетало сердце. София отвела глаза, а потом снова посмотрела на него затуманенным взором. Она даже немного обрадовалась, когда осталась одна.
Вскарабкавшись на дюны, она нашла место, где они с Мори так часто сидели вдвоем и разговаривали. Хотя на земле лежал снег, она села, поджав под себя ноги, и стала смотреть на море.
Здесь она не бывала уже несколько недель. Летом София часто сюда приходила, потому что именно здесь, на этом песке, она сильнее всего чувствовала связь между нею и Мори. Ей было приятно думать, что каждая волна, шелестевшая по песку, пришла сюда от французского побережья, чтобы расстелиться перед нею пеной, а потом в неизбывном ритме приливов и отливов вернуться к той земле, по которой ходил Мори. Этот простой, но яркий образ поддерживал ее, когда она дни напролет всматривалась в море в надежде заметить быстро приближающийся парус.
Но парус так и не появился, и, когда ребенок в животе подрос, она начала слишком плохо себя чувствовать, чтобы уходить так далеко. К тому же сам ребенок по-новому соединил ее с мужем, и у нее исчезла потребность предаваться воспоминаниям на берегу.
Но сейчас они охватили ее, и ее взор привычно направился к далекой линии горизонта, где море встречалось с небом, но на этот раз не с надеждой, а с опасением, потому что она представила, какая судьба может постигнуть французский корабль, если он подойдет к Слэйнсу, пока в нем находился Огилви.
Ибо, хотя полковника Грэйми убедить ей не удалось, да и Огилви казался совершенно безобидным человеком, она не могла отделаться от снедавших ее подозрений, так же, как не могла заглушить голос, который то и дело повторял у нее в голове слова, однажды сказанные Мори на дюнах: «Дьявол умеет приворожить, когда это ему выгодно».
И дело было не только во встрече Огилви и Билли Уика. Теперь, когда она начала думать об этом, ее вдруг осенило, что после приезда Огилви в замок прошло уже несколько дней, но графиня по-прежнему держалась с ним вежливо-отстраненно. А на чутье графини София полагалась больше, чем на чье-либо еще.
Посмотрев в сомнении на холодный горизонт, она снова услышала голос, но на этот раз не Мори, а полковника: «Счет пошел на дни». И когда солнце опустилось в облака, она поняла, что должна предпринять.
Расстраивать полковника или навлекать на него неприятности она не хотела, но если он не поверил ей и не предпринял никаких действий, кто-то должен это сделать. Она обратится к графине, расскажет, что видела, и пусть мудрая женщина поступает так, как сочтет нужным.
Приняв решение, София встала, спустилась с дюны и пошла по берегу, оставляя отпечатки ног на песке. Она увидела следы полковника Грэйми и рядом с ними цепочку отпечатков поменьше, собачьих, как решила она, и сразу вспомнила о предостережении Мори не отходить далеко от Слэйнса без мастифа.
Но это вызвало у нее лишь улыбку, потому что на берегу было так безлюдно, а на холме, на который она начала подниматься, столь пустынно, что она не увидела ровным счетом ничего такого, что могло бы ей чем-то угрожать. После отъезда Мори она ходила этой тропинкой десятки раз. Она могла бы пройти по ней с закрытыми глазами и не отклониться от дороги ни на шаг.
Поэтому Софию удивило, когда на полпути к вершине холма ее вдруг охватило странное чувство, как будто по спине пробежал холодок. Она остановилась и нерешительно обернулась.
На берег умиротворенно набегали волны, погруженные в тень дюны замерли в извечном спокойствии. Ничто не двигалось на берегу, кроме воды и ветра, колыхавшего траву. Она расслабилась. Наверняка это воображение разыгралось, решила она. Чудятся всякие призраки, которых тут отродясь не бывало.
Легонько улыбнувшись своей глупости, она развернулась, чтобы продолжить подъем и… увидела прямо перед собой Билли Уика.
Ей показалось, что он появился из ниоткуда, был явлен на этот холм самыми темными магическими силами, чтобы не дать ей пройти дальше. Он позволил ей отступить на шаг и даже не пошевелился, чтобы ее остановить, но улыбка на его лице была страшнее любого прикосновения.
– И куда это вы так торопитесь, красавица?
Ее страх только распалит его, она понимала это, поэтому решила, что он не должен увидеть, как она испугалась. Лишь крепко сжала руки на платье. Подняв подбородок, она спокойным, ровным голосом произнесла:
– Пропустите.
– Всему свое время.
Там, где они стояли, никто не мог их увидеть. Ни из домиков неподалеку, ни из окон замка, потому что их перекрывал склон холма. Кричать тоже бесполезно – все равно никто не услышит.
Заглушив первые признаки паники, она стала думать. Возвращаться обратно на берег бесполезно – так она ничего не выиграет. А если, наоборот, броситься вперед, мимо него, и убежать? Наверняка он этого не ожидает. Так же вряд ли он ожидает, что она попытается прорваться по ближнему к морю краю крутой тропинки. Он скорее думает, что она попробует обойти его с другой стороны, где лежит снег и торчат пучки грубой травы, а не по узкой полоске земли, предательски обрывавшейся почти отвесным склоном с черными камнями и ледяным морем внизу.
София набрала полную грудь воздуха и решилась.
Она оказалась права. Ее бросок в сторону обрыва застал его врасплох, что позволило ей выиграть несколько драгоценных секунд, и, возможно, она даже успела бы миновать его, если бы он не очнулся и, развернувшись, не схватил бы ее за руку со змеиным проворством. Энергия ее резко прерванного движения выбила их обоих из равновесия, и Софию бросило на землю. Падение было таким жестким, что у нее лязгнули зубы и из глаз посыпались искры.
Билли Уик рухнул еще тяжелее, прямо на нее, и придавил к земле. Ухмылка исчезла с его лица. Они лежали на тропинке, и София понимала, что садовник – человек сильный, хоть и невелик ростом, и вряд ли ей удастся побороть его.
– Так что, как ты хочешь это сделать, красавица? – с ухмылкой произнес Билли Уик. – Мне-то немного надо, только то, что ты дала мистеру Мори.
Посмотрев на него холодными, как лед, глазами, она отрубила:
– Вы с ума сошли. – Но страх уже подчинил ее себе, и садовник это увидел.
– Да, красавица, ты дашь это мне, и с радостью, а не то придется мне рассказать капитану Огилви, что ты говорила мистеру Мори у меня в саду, когда он уезжать собирался. Я смотрел на вас и прямо слезами обливался. – В глазах его появилось удовлетворение зверя, который, поняв, что добыча уже никуда не денется, собирался поиграть с нею. – Думаю, капитану Огилви тоже это понравится. Он платит серебром за такие рассказы, а хозяева его, на которых он работает, давно уже хотят Мори к рукам прибрать.
Лицо Софии обдало ледяным ветром, и сквозь гул в голове проступил голос Мори: «Он не должен узнать, что ты моя…»
Мори говорил о герцоге, а не об Огилви, но она сознавала, что это настолько же опасно, потому что Билли Уик дал ей понять: Огилви получает деньги из двора королевы Анны, и, если им станет известно, что она – жена Мори, они попытаются использовать ее, чтобы добраться до него. Не за себя она беспокоилась, если ее начнут запугивать, она выдержит это ради него. Но она была не одна. С ней был ребенок, его ребенок.
Она почувствовала, что руки Уика начали жадно ощупывать ее тело. От этого прикосновения она вся сжалась и отвернулась лицом к заснеженной земле, крепко зажмурив глаза.
– Видишь? – Его зловонное дыхание обожгло ей щеку. – Нет у тебя выбора.
Он подвинулся и навалился на нее еще тяжелее. А потом он исчез. Какая-то яростная сила одним движением сорвала его с нее.
– А я думаю, есть, – прозвучал холодный и опасный, как острая кромка льда, голос полковника Грэйми.
София, не в силах поверить, что такое могло случиться, приоткрыла глаза, совсем чуть-чуть, только чтобы понять, что произошло, и увидела полковника, который стоял рядом с Билли Уиком и смотрел на него с таким видом, с каким, наверное, ходил на поле боя. Теперь лицо его казалось не добрым, а убийственно спокойным. Одной своей рукой он заломил руку садовника ему за спину, а второй держал его за горло. София заметила в глазах Уика страх, который он сам так часто внушал другим, когда полковник рывком прижал его к себе и тихо произнес ему в самое ухо:
– Я думаю, у нее есть выбор.
А потом София увидела, как руки полковника одним молниеносным движением обхватили голову Уика, и по последовавшему глухому звуку и по тому, как садовник безвольно обмяк, она поняла, что у него сломана шея. Полковник презрительно отбросил тело в сторону.
– А теперь ступай к дьяволу, – напутствовал он труп и столкнул сапогом с обрыва. Безжизненное тело покатилось, подпрыгивая по почти отвесному склону к выступающим из воды острым камням внизу.
Ошеломленная София провела его взглядом. Никогда еще на ее глазах не происходило убийство. «Таков же, наверное, и Мори на поле боя», – подумала она. Наверняка его лицо тоже становилось таким же холодным и непроницаемым, а глаза, как и у дяди, загорались огнем, природа которого ей была непонятна. Ее потрясла эта перемена.
Пока она смотрела на полковника, не в силах произнести ни слова, черты его опять преобразились. Лик безжалостного воина снова превратился в знакомое ей лицо, и ярость погасла в его глазах, когда он склонился над ней.
– Вы не ранены? – с тревогой в голосе спросил он.
Она не смогла облечь ответ в слова – таким сильным было потрясение, – и лишь медленно покачала головой. Однако это небольшое движение почему-то оказалось болезненным, и она поморщилась.
Полковник осторожно просунул ладонь под ее голову, коснулся теплыми пальцами волос, потом вытащил из-под нее руку и поднял перед собой. София увидела, что его пальцы красные от крови. От ее крови.
– О Боже! – Он оглянулся, как будто быстро соображая, что делать, потом снова нагнулся к ней и заговорил: – Я хочу, чтобы вы сейчас взяли себя в руки. Держитесь. Нужно доставить вас домой, и я мог бы отнести вас, но тогда, если мы кого-то встретим, все поймут, что вы ранены. Начнутся расспросы. Вы понимаете, что я говорю? – Чтобы она наверняка все поняла, он заговорил более простыми фразами: – Этого никто не видел. Никто не знает, что Уик мертв. Когда его тело найдут, если его вообще найдут, все решат, что он сорвался с обрыва. Огилви тоже в это поверит, – сказал он, глядя ей прямо в глаза.
